Глава 27

— Кажется, слишком многим удается сбежать от правосудия, — проворчал заместитель начальника полиции.

— Я бы с этим не согласился, сэр, — твердо возразил Вексфорд. — У нас есть обвинение в убийстве, обвинение в сокрытии факта смерти и еще одно — в том, что было зря потрачено время полиции. Даже если мальчик будет осужден условно, его биография будет навсегда испорчена. Я очень сомневаюсь, что, например, шведские власти позволят ему въехать в страну, чтобы он мог, когда придет время, поступить в Упсальский университет, где он мечтает учиться.

— И это вы называете наказанием?

— Для него это наказание. А для его сестры наказание — жить с отцом.

Он представил Джеймсу Фриборну свой доклад и объяснил все детали. Сейчас он встречается с Верденом, которого тоже следует ввести в курс дела. Был влажный апрельский вечер, поля вокруг Кингсмаркэма напитаны водой, но, по крайней мере, воды не было над ними. Вексфорд направлялся к «Голубю и Оливке» по Хай-стрит, и отсюда луга казались просто ковром свежей зелени, переливающимся в желтых лучах облачного заката. У поворота на Квин-стрит он решил пойти в обход. Его, вполне естественно, разобрало любопытство, когда он увидел, что киоск, который обычно работает до восьми вечера, сейчас закрыт «до нового уведомления». Может, это знак, может, пора перестать выписывать этот абсурдный анахронизм — провинциальную газету? Кому она нужна? Хотя если она исчезнет, многие останутся без работы, а в округе есть и другие газетные киоскеры, которые занимаются ее распространением…

Он сделал крюк, а потому немного опоздал. Бёрден уже ждал в их «укромном местечке» — маленькой комнатке, спрятанной в задней части ресторана, но с доступом к бару; это был единственный уголок, где, как часто говаривал Вексфорд, можно было спокойно выпить без музыки, соковыжималок, еды и детей. Здесь не было плакатов с вопросом «Кто хочет стать миллионером?», не было телевизионной программы, объявлений о соревнованиях по перетягиванию каната, о бегах ясновидящих собак — эту приманку сначала использовали в «Крысе и Морковке», а сейчас ее можно было встретить по всему городу, и на нее попадались почти все без исключения. Укромное местечко, в котором Бёрден стоял спиной к огромному камину с маленькой решеткой, было крошечной комнаткой с коричневой деревянной мебелью, с оклеенными кремовыми обоями стенами, на которых висели темные картины, со сценами какой-то охоты. Во всяком случае, в этом мраке можно было разглядеть убегающих животных, которых через папоротник, ежевику и колючий кустарник преследовали охотники верхом на лошадях. Раньше в этой комнате особо не курили, но сейчас здесь прокурено было все. Бар «Голубь и Оливка», видимо, не знал ремонта с тех пор, как его открыли в начале XX века, дым миллионов сигарет поднимался вверх, коптя когда-то кремовый потолок, и оседал на мебели темно-красного дерева.

В их укромном местечке не было другой мебели, кроме двух столов и шести стульев. На столе у камина он увидел две кружки пива, два пакетика чипсов и тарелку с орехами кешью. Стояла духота, впрочем — терпимая. Бёрден, сильно загоревший за время отпуска, был в одном из своих воскресных нарядов — в твидовом костюме и карамельного цвета рубашке, а его галстук по чистой случайности был того же цвета, что и потолок.

— Снова дождь, — задумчиво произнес Вексфорд.

— Это ведь не все, что ты мне хочешь сказать?

Вексфорд сел.

— Далеко не все, ты прав. Хорошо здесь, правда? Спокойно. Уютно. Я думаю, а не настал ли конец Церкви Истинного Евангелия? Может, они распались на время. — Он сделал большой глоток легкого пива, потянулся было за пакетиком чипсов, но, вздохнув, передумал. — Все это время мы считали, что расследуем дело детей Дейдов, но ошибались. Правда. Они были всего лишь пешками. На самом деле это был конфликт между истинными евангелистами и Джоанной Трой или, лучше сказать, такими людьми, как Джоанна Трой, в широком смысле слова.

— Что это значит?

— Я объясню. У истинных евангелистов было нечто, о чем мы знали, но чему не придали того серьезного значения, а зря. Я говорю об их помешанности на «чистоте». Я должен был насторожиться, когда Иашув Райт сказал, что это — одна из основных целей их церкви. Он говорил о «внутреннем очищении», а у меня была ассоциация лишь с «Печеночными солями Эндрюса» — ты слишком молод, чтобы это помнить, но так во времена моего детства называлось средство от запоров. Слоган — «внутреннее очищение». Думаю, поэтому я не придал значения тому, что и у церкви евангелистов был такой же девиз. Только для них это значило не очищение организма от токсинов, как говорят сегодня, а сексуальное очищение, воздержание. Невоздержанность — вот первый грех, в котором, по их мнению, должны были каяться новообращенные во время Исповедального Собрания.

— Не могу себе представить, — сказал Бёрден, — что Джайлзу было в чем каяться. Ему же было всего пятнадцать.

— В таком случае ты ошибаешься. Ему было о чем пооткровенничать с этой сворой новоявленных святош или кем там они себя возомнили. Но давай пока оставим Джайлза и вернемся к истинным евангелистам. Как и многих фундаменталистов, их не очень беспокоили другие грехи, те проступки, которые мы с тобой назвали бы грехами, если бы вообще стали их обсуждать. Я говорю о жестокости, насилии, нанесении физических повреждений, прочих зверствах, воровстве, лжи и обыкновенном жестокосердии — все это их мало беспокоило. После разговора с Джайлзом я абсолютно убежден в том, что они вряд ли станут тратить время на человека, который может признаться лишь в плохом обращении с женой или в пренебрежительном отношении к своим детям. Их волновал только секс, секс до и вне брака, блуд и адюльтер, и во всем они винили женщин, считая их соблазнительницами, так же, как раньше это делали отцы римско-католической церкви и по сей день делают некоторые современные американские секты. По словам Джайлза, сексуальные отношения, и то не слишком частые, возможны, по их мнению, исключительно в браке. В идеальном варианте секса должно было быть ровно столько, сколько необходимо для воспроизведения потомства.

Бёрден кивнул.

— Понятно, но когда же в игру вступит Джайлз?

— Сначала о Джоанне Трой. Очевидно, это была абсолютно нормальная молодая женщина, умная, одаренная, симпатичная, хороший педагог и просто удачливый человек, впереди у которого могла быть светлая жизнь. Но она уже достаточно натворила, чтобы эту жизнь испортить.

— О чем ты?

Вексфорд посмотрел в окно: на улице хлестал дождь, сгущались сумерки. Занавеси из узорчатого бурого бархата выглядели так, словно их никогда не стирали, с тех пор как повесили на этот карниз красного дерева тридцать или сорок лет назад. Он встал и задернул их — тут же поднялись клубы пыли, пропитанной запахом табака. Копившаяся здесь десятилетиями пыль сошлась у окна в одно прозрачное неровное облако, а потом осела вниз. Они оба рассмеялись.

— Я просто хотел отгородиться от этой погоды, — сказал Вексфорд после недолгой паузы. — Ты спрашивал, о чем я. Когда Джоанна была подростком, ее привлекали сверстники, впрочем, это нормально. В пятнадцать лет она потеряла мать. Что эта потеря значила для нее, мы никогда не узнаем. Я не психолог, но предполагаю, что это была сильная травма, к тому же оставшийся в живых родитель — старый зануда и пустозвон Джордж Трой — способен понимать что-либо не больше какой-нибудь блохи. Думаю, это повлияло на Джоанну, и она старалась вернуться в детство, ее тянуло к детям, хотя она сама была уже далеко не ребенком. Может, если бы у нее был брат, ничего такого с ней никогда бы не произошло… А первым происшествием или первым из тех, о которых мы знаем, стал школьный инцидент с Людовиком Брауном. Он был моложе, еще не достиг половозрелости, поэтому знаки внимания со стороны Джоанны испугали его и он их отверг. А она сделала единственное, на что тогда была способна, — напала на него. Он отказался, скажем, полюбить ее — что ж, она его за это избила. Здесь было перемешано все: злость, желание отомстить, обида за отвергнутые чувства. Последствия нам известны. Его смерть была несчастным случаем, не имеющим отношения к этому делу… У Джоанны, должно быть, завязались отношения и с другими мальчиками, некоторые приносили ей удовлетворение, но она взрослела, а общаться продолжала с мальчиками одного возраста — только вступившими в подростковый период или чуть старше, и, конечно, ее пристрастия уже казались неестественными. Но она застряла в юности из-за травмы, связанной со смертью матери, которую ей пришлось пережить как раз в таком возрасте.

Бёрден прервал его:

— Ты хочешь сказать, что Джоанна Трой была педофилкой?

— Думаю, да. Когда мы говорим о педофилах, то всегда представляем себе мужчин, чьими жертвами становятся либо девочки, либо мальчики. Но взрослые женщины, падкие на маленьких мальчиков, кажется, не включены в эту категорию, в основном, думаю, потому, что большинство мужчин, слыша об этом, лишь хмыкают и говорят: «Везет ведь кому-то».

Бёрден скривил лицо и ухмыльнулся.

— Я не собирался этого говорить, но в этом все же есть какой-то смысл. Ты меня знаешь, и даже иногда считаешь меня ханжой, но, если честно, я не могу поверить, будто мальчик пятнадцати лет, в котором играет тестостерон, скажет нет симпатичной женщине на десять или двенадцать лег старше.

— А ты поверь, Майк, поверь, потому что именно это и произошло. Только старше она была лет на семнадцать. Но сначала Джоанна вышла замуж. Ральфу Дженнингсу было двадцать с небольшим, а когда они только познакомились, он выглядел на несколько лет моложе своего возраста. С блондинами такое часто случается. К несчастью, они так же быстро старятся. Думаю, Джоанна считала Дженнингса своим спасением. Он был пассивен, всегда ей поддакивал, но в то же время был достаточно умен и потенциально должен был неплохо зарабатывать, и, наконец, у них было много общего. Возможно, если бы она осталась с ним, то перестала бы увлекаться мальчиками на десять лет моложе. Эта ее страсть, в конце концов, не была простой блажью — она была так же незаконна, как если зрелый мужчина увлекается мальчиками или девочками-подростками… Но, к несчастью, Дженнингс начал лысеть. А его лицо — краснеть. Домашний образ жизни подпортил и его мальчишескую фигуру. Секс с ним уже не приносил ей удовольствия, даже вызывал отвращение. Брак распался. Но Джоанна осталась в Кингсмаркэме, на своей престижной работе в «Хэлдон Финч». Вместо того чтобы попытаться обуздать свою страсть к мальчикам четырнадцати и пятнадцати лет, она словно с цепи сорвалась — такое часто происходит с людьми, только что разорвавшими длительные отношения.

Вексфорд замолчал, задумавшись о Сильвии. Сколько еще ей придется пройти, прежде чем в ее жизни все образуется?

— Школа — рай для педофилки, не так ли? — продолжил он. — В смешанной школе, где она преподавала, ученики были как раз того возраста, который ей был нужен. Она была в гораздо более выигрышной позиции, чем педофилы-мужчины: молодые девочки, которых изнасиловали или соблазнили, чаще и охотнее жалуются на растлителей, чем мальчики, которые только и мечтают о сексе… Деймон Уимборн не стал жаловаться. Он с удовольствием продолжал бы свои отношения с Джоанной еще многие месяцы, если не годы. Мы говорим о тестостероне, но забываем о том, что мальчики склонны идеализировать предмет своего поклонения, они возносят его на пьедестал, готовы на него молиться. Деймон был влюблен в Джоанну, «что бы там это ни значило», как выражается Дженнингс и еще одна известная личность. Как это ни печально, но многим не нравится, когда сексуальный партнер начинает испытывать к ним чувства. Джоанне тоже это не понравилось, именно поэтому она охладела к Деймону, он просто стал ей безразличен. Но в каком-то смысле она все еще была подростком и навсегда им осталась. А подростки жестоки со своими сверстниками — они открыто говорят все, что думают. Она ясно, в недвусмысленных, возможно, даже грубых выражениях, дала ему понять, что он ей больше неинтересен. Мы неправильно цитируем известный афоризм, вернее, приводим его лишь частично: «В аду нет злобы, как у той, что предательство любимого познала». На самом деле он звучит так: «Небеса не знают ярости такой, как любовь, что ненавистью стала, а в аду нет злобы, как у той, что предательство любимого познала». Мужская и женская любовь могут перейти в ненависть, так и Деймон — возненавидел. Он был унижен и жаждал отомстить. Физически он уже был сформировавшимся мужчиной, но ему было всего пятнадцать, и сознание у него было, как у пятнадцатилетнего. Он заявил, будто видел, как она украла двадцать фунтов из его рюкзака…

— Да, все сходится. — Бёрден постучал по кружке Вексфорда. — Еще?

— Чуть погодя. Директриса не могла понять, почему Джоанна не стала бороться, защищать свою репутацию. А Джоанна просто не посмела, ведь тогда все открылось бы. Она знала: ее карьера педагога закончена — и ничего не могла с этим поделать. Ей оставалось уволиться и начать новую карьеру, работать только для себя и, по крайней мере, делать все, что ей нравится. У нее был свой дом, где она была единственной хозяйкой, машина отца, у нее оставалась ее прекрасная квалификация, перед ней были открыты все двери…

Его перебил подошедший бармен.

— Еще по одной, джентльмены? Я прервал вас потому, что мы ждем группу туристов и будем немного заняты в ближайшие полчаса.

Вексфорд попросил еще две полпинты, посмотрел на нетронутые чипсы и орехи и остался собой доволен.

— За несколько месяцев до этого она познакомилась с Катриной Дейд. Трудно представить, что Катрина — подходящая компания для такой, как она, но Катрина — подхалимка, а такие, как Джоанна, умные, колючие, незрелые, параноидальные, обожают подхалимов, им нравится, когда к ним постоянно подлизываются, когда льстят, говорят, какие они все из себя золотые.

— Похоже на правду, — вставил Бёрден. — Чаще всего та, которой льстят, оказывается свободной и независимой, самодостаточной и удачливой феминисткой, а льстящая бывает неврастеничкой, зависимой, она всегда ищет образец для подражания, какого-нибудь кумира.

— Вижу, курсы психологии, на которые тебя заставил записаться Фриборн, не прошли даром.

— Возможно, а почему бы и нет?

Бармен вернулся с их заказом и двумя пакетиками разного сорта чипсов.

— За счет заведения, джентльмены, — любезно сказал он. — Вижу, вы задернули занавески. Чтобы не видеть всю эту воду, так?

— Воду?

— Река поднимается, зимой было так же. А эти старые занавески не задергивали с тех пор, как повесили их здесь в 1972 году, это заметно, не правда ли?

Вексфорд прикрыл глаза.

— Я очень надеюсь, что с садом все будет в порядке. — Он подождал, пока бармен уйдет к своим туристам. — Кстати, насколько я знаю, у нас все еще лежат мешки с песком. Вернемся к Джоанне. В то время она ничего не знала о существовании Джайлза, ей просто было известно, что у Катрины двое детей. Катрина уволилась из школы, где работала секретарем, и ни та, ни другая уже не работали в «Хэлдон Финч», но они продолжали видеться, и однажды Джоанна оказалась у нее дома.

— Если я правильно понял, все это время Джоанне удавалось удовлетворять свою страсть к мальчикам? Этих «мужчин», приходящих к ней домой, видела Ивонн Муди, они якобы брали частные уроки.

— Верно. Но вскоре в «Антриме» Джоанна встретилась с Джайлзом. Ему было четырнадцать, но он не был слишком мал для нее. Камнем преткновения стала его страсть к религии — сначала к англиканской церкви, а потом к евангелистам. Джоанна предложила Дейдам свои услуги няни: ей казалось, это самый верный путь поближе познакомиться с Джайлзом. Странно, но, как и многие учителя, она не умела ладить с детьми. Софи невзлюбила ее с первого взгляда, Джайлз, охваченный религиозной лихорадкой, просто не обращал на нее внимания, а сама Джоанна не сделала ничего, чтобы заслужить их доверие или расположение. Думаю, она просто глазела на Джайлза, пыталась прикоснуться к нему, к его руке или плечу или провести пальцем по его спине, а он не понимал, что бы все это могло значить. Это было главной проблемой. Другая проблема заключалась в том, что, хотя Дейды и уходили по вечерам часто, на ночь они нигде не оставались. Джоанна просто оказалась в тупике — она предложила Роджеру Дейду заниматься с его сыном, но затея провалилась. Дейд, может, и задира, и тиран, но он способен разглядеть человека с хорошими мозгами. В данном случае таких было двое. Он знал, что его дети необычайно одарены, сам он никогда таким не был, возможно, поэтому он был с ними столь суров, не хотел, чтобы их таланты пропали даром, старался воспитать в них тягу к знаниям. Джоанна Трой была здесь лишней. В ее услугах просто не нуждались. Джайлз получил аттестат о среднем образовании с отличием по французскому, когда ему было всего четырнадцать. Немецкий не входил в его учебный план, а чему еще Джоанна могла его научить? Она могла просто говорить с ним по-французски. Так она думала. И начала подступаться к нему, по собственной инициативе, вовлекать его в беседы на французском, смотреть с ним видео без перевода, заставляла его читать французских классиков. Это была не очень удачная попытка, потому что с тех пор учебные интересы Джайлза изменились, он стал усиленно заниматься русским, историей и политикой. Французским он занимался лишь время от времени. Джайлз оказался очень способен к языкам, об этом говорит хотя бы то, как быстро, буквально в считаные недели, он овладел шведским, к тому же он учил русский, а это очень сложный язык, он сосредоточил на нем все усилия. Свободное время, если оно оставалось, он посвящал Церкви Истинного Евангелия. Через несколько месяцев он готовился вступить в нее, конечно, прежде пройдя посвящение в лесах Пэссингэма и принеся покаяние.

Бёрден с сочувствием проговорил:

— Думаю, ему и каяться-то было не в чем.

— Разве что в отлынивании от посещений церкви, возможно, в неуважении к родителям. Но было кое-что еще, как раз по части Истинных Евангелистов. Весной Дейды уехали из дома надолго. На обед с танцами, который ежегодно проводит учредитель фирмы Роджера и который на этот раз проходил не в Брайтоне, а в Лондоне. Им пришлось там заночевать. Не знаю, может, Джоанна, подслушав их разговор, предложила присмотреть за детьми, а может, Катрина сама попросила ее об этом. Единственное, что имело значение, — отъезд Роджера и Катрины: тогда Джоанна оставалась на ночь с Джайлзом и Софи… Это была суббота, и как раз в тот вечер, а не в воскресенье, как обычно, Истинные Евангелисты проводили одно из своих еженедельных собраний. Джайлз рассказал мне, что Джоанна, приехавшая около пяти часов, уговаривала его не ходить туда. Она специально говорила по-французски, чтобы Софи их не поняла, и эта уловка, как ты сам понимаешь, привела и без того несдержанную Софи в ярость. Девочка тоже очень умна, но она талантлива в математике и точных науках, а не в языках… Джайлз — сейчас-то он более искушен — тогда никак не мог взять в толк, почему Джоанна придвигается к нему так близко и говорит с ним по-французски «как-то льстиво», как он выразился. Он — довольно честный и открытый мальчик и сказал, что своим поведением она напоминает ему флиртующих актрис, которых он видел по телевизору и которые, как он сказал, «заигрывают с мужчинами». А в жизни он такого еще не встречал и потому чувствовал себя неловко. И все-таки он пошел в церковь, а потом вернулся домой… Было всего полдевятого, но, очевидно, и Софи, и Джоанна уже легли спать. Он поднялся в свою спальню с облегчением от того, что в тот день ему больше не придется общаться с Джоанной. Он терпеть не мог родителей, но их общество предпочитал обществу Джоанны Трой. Он разделся и лег в постель, стал повторять русскую грамматику: в понедельник утром у него был урок. Джоанна вошла не постучавшись. На ней был пеньюар, который она, не говоря ни слова, скинула на пол. Он сказал, что просто сидел и беспомощно смотрел на нее. Но тут произошло, как он выразился, «ужасное». Он не знает, цитирую, «как такое могло случиться». Он возбудился, и довольно сильно. Ситуация в буквальном смысле вышла из-под контроля. В тот момент он возненавидел Джоанну, но никогда в жизни он не хотел ничего так, как захотел ее. Полагаю, мы оба знаем, что это значит, и дальнейшие объяснения излишни. Ему было всего пятнадцать, это был его первый сексуальный опыт.

Загрузка...