Чан Кайши — враг китайского народа

Фашистское господство крупных компрадоров иностранных фирм и крупных феодалов-крепостников

Как указывал Мао Цзэдун, в силу внезапного удара Чан Кайши и Ван Цзинвэя в спину китайской компартии и китайского народа, «переживавшая бурный подъём великая китайская революция была похоронена».

С этого момента единство сменилось гражданской войной, демократия — диктатурой. Китай погрузился во мрак. В октябре 1928 г. Мао Цзэдун дал следующий четкий анализ расстановки классовых сил в стране после измены Чан Кайши делу революции:

Власть, которую олицетворял Чан Кайши после поражения революции, представляла собой власть компрадоров и джентри, точнее говоря, власть крупных компрадоров иностранных фирм и крупных феодалов-крепостников. Измена Чан Кайши делу революции была неизбежным результатом компрадорского характера крупной буржуазии и её неразрывного переплетения с классом феодалов-помещиков. После этой измены Чан Кайши стал выступать как явный представитель крупных компрадоров и крупных помещиков. Измена крупной буржуазии привела к тому, что у власти оказалась не национальная буржуазия, а контрреволюционный блок крупных компрадоров и феодалов-помещиков. Хотя либеральная буржуазия, особенно её правое крыло, и принимала участие в контрреволюционном перевороте 12 апреля 1927 г., однако, поскольку главную роль в перевороте играл иностранный империализм и феодальные элементы страны, у власти стал контрреволюционный блок крупных компрадоров и помещиков, а не либеральная буржуазия. В ходе дальнейших событий либеральная буржуазия превратилась в оппозиционную к власти Чан Кайши силу, а некоторые деятели либеральной буржуазии после событий 18 сентября 1931 г.[56] перешли в лагерь сочувствующих революции.

Иностранным империалистам и всем тёмным силам реакции в Китае была нужна эта новая власть Чан Кайши. Власть северных милитаристов тоже была властью контрреволюционного блока крупных компрадоров и крупных помещиков, однако это господство северных милитаристов, в своё время пришедшее на смену власти прогнившего и сметённого революцией 1911 г. маньчжурского цинского двора,— господство, начало которому положил Юань Шикай, само давно уже показало всю свою гнилость. Под ударами народной революции господству северных милитаристов пришёл конец. Империалистам и феодалам-крепостникам необходимо было создать новую династию, новую централизованную власть для подавления китайского народа, которая заменила бы уничтоженное господство северных милитаристов. Предавший революцию Чан Кайши и его клика оказались такими новыми властителями, вполне пригодными для иностранных империалистов. Контрреволюционный гоминдан, прибранный к рукам Чан Кайши и его прихвостнями — братьями Чэнь Лифу и Чэнь Гофу, оказался именно такой формой господства, наиболее пригодной с точки зрения империалистов и феодалов-крепостников.

Компрадоры, феодалы-крепостники, крупные банкиры, гангстеры, милитаристы, гоминдановские бюрократы, торговцы родиной всех мастей — все эти социальные паразиты и национальные преступники при новом режиме Чан Кайши пробрались на государственные посты и стали проявлять лихорадочную деятельность. Они слились в единое целое, где каждый мог заменить другого. Проживавшие на шанхайских концессиях закоренелые гангстеры, которые во времена северных милитаристов могли заниматься закулисной политической деятельностью только в пределах концессий, сейчас, при Чан Кайши, открыто вступили на политическую арену и стали у него «крупными партийными и государственными деятелями» в области «государственной политики» и «государственных финансов». Эти паразиты и национальные преступники стали социальной основой господства Чан Кайши. Кровавыми руками Чан Кайши, путём грабежей и обмана, путём всевозможных изощрённых махинаций они создали в области экономики режим компрадорской, финансовой олигархии с наибольшей концентрацией богатств,— режим, олицетворяемый Чан Кайши, его шурином Сунь Цзывэнем, свояком Кун Сянси и братьями Чэнь Гофу и Чэнь Лифу, этими «четырьмя семействами» Китая. Как указывал Мао Цзэдун, их монополистический капитал слился с их компрадорско-феодальной государственной властью, образовав компрадорско-феодальный государственный монополистический капитализм. «Четыре семейства», возглавляемые Чан Кайши, накопили в своих руках невиданные в истории Китая богатства. В политической же области с помощью контрреволюционных вооружённых сил и тайной полиции был создан компрадорско-феодальный фашизм, основоположником которого явился Чан Кайши, то есть самый оголтелый, самый жестокий предательский, контрреволюционный, террористический режим или, проще говоря, чанкайшизм.

Суньятсенизм сложился в ходе революционной деятельности, но всё же в нём нашли своё отражение и реакционные тенденции буржуазии, которые были полностью использованы и усилены Чан Кайши. Однако суньятсенизм и чанкайшизм это не только различные, но прямо противоположные понятия.

Чанкайшизм сложился в ходе контрреволюционной деятельности. Одним из «теоретических» источников чанкайшизма и прообразом его явились две контрреволюционные брошюры Дай Цзитао, выпущенные им в 1925 г. («Философские основы суньятсенизма» и «Национальная революция и китайский гоминдан»), однако «идеи» Дай Цзитао — это только прообраз чанкайшизма, и они не олицетворяют собой чанкайшизм в его полном виде. Термин «чанкайшизм» неразрывно связан с самой оголтелой контрреволюционной тиранией, с неприкрытым сговором с иностранным империализмом, с защитой феодальной аграрной системы, с осуществлением контрреволюционного террора, со всем тем, что началось после 12 апреля 1927 г.

Появление чанкайшизма в Китае означало, прежде всего, открытый сговор с империализмом, защиту феодальной аграрной системы, осуществление кровавого контрреволюционного террора. Чанкайшизм был создан в Китае компрадорами крупных иностранных фирм и крупными феодалами-крепостниками на костях миллионов жертв революционного народа.

Суньятсенизм — это мелкобуржуазный и буржуазный демократизм, а чанкайшизм — это феодально-компрадорский фашизм. Чанкайшизм отличается также и от юаньшикаевщины. Юаньшикаевщина тоже представляла собой феодально-компрадорскую контрреволюционную диктатуру, но контрреволюционная деятельность Юань Шикая имела место в период революции старой демократии, революции, возглавлявшейся буржуазией. Выше уже говорилось о слабости и соглашательстве буржуазии в революции и о том, что крестьянские массы не были широко мобилизованы. Поэтому Юань Шикай в своём контрреволюционном выступлении, использовав контрреволюционную армию, тайную полицию, «бессердечные интриги» и «хитроумные комбинации», легко подавил революцию 1911 г. Однако, несмотря на жестокость и коварство его контрреволюционного выступления, он не установил фашизма (которого тогда ещё нигде не было и в помине), не создал фашистской партии. Антинародная диктатура Юань Шикая была относительно старомодной.

Контрреволюционное выступление Чан Кайши имело место в период революции новой демократии, руководимой пролетариатом. Чан Кайши противостоял могущественный народный авангард — Китайская коммунистическая партия, противостояла бурная крестьянская революция; вот почему контрреволюционная диктатура Чан Кайши вылилась в феодально-компрадорский фашизм, а прибранный к рукам гоминдан превратился в фашистскую партию, управляемую Чан Кайши и братьями Чэнь Лифу и Чэнь Гофу. Таким образом, господство Чан Кайши — это уже не контрреволюционная диктатура крупных компрадоров и крупных помещиков, не диктатура старого типа, контрреволюционная диктатура цинского или юаньшикаевского образца,— это уже контрреволюционная диктатура нового, фашистского типа. Вот в чём особенность новой «династии» компрадоров и феодалов-крепостников, представляемых Чан Кайши.

Органы власти, созданные этой новой контрреволюционной «династией», унаследовали всё, что осталось от маньчжурско-цинского императорского двора и северных милитаристов. Но к милитаристскому бюрократическому аппарату она добавила ещё новый орган — охранку, находящуюся в ведении фашистской партии Чан Кайши. Эта охранка укомплектована специально подобранными людьми из его фашистской партии. Она сверху донизу пронизала весь военный, административный и просвещенческий аппарат чанкайшистского режима, опутав его сетью постоянного тайного надзора. Революционная система политических комиссаров, созданная коммунистической партией в армии, после контрреволюционного переворота Чан Кайши была превращена в систему контрреволюционной охранки. Посредством всех этих органов господства, особенно с помощью контрреволюционной армии, постепенно вышколенной империалистами, и с помощью органов охранки Чан Кайши стал властвовать над народом методами невиданного по своей жестокости террора. Господство чанкайшизма в Китае принесло китайскому народу неслыханные бедствия.

Первый из первых поджигателей гражданской войны

Однако расчёты империалистов и всевозможных реакционеров в Китае на то, что руками Чан Кайши можно будет ликвидировать китайскую революцию и творить всё, что им заблагорассудится, были наивны и в корне ошибочны.

Китайская нация — великая, героическая нация. Китайский народ, который в прошлом сумел свергнуть всех тиранов-монархов, сумел возродить независимость своей страны, свергнуть Юань Шикая и северных милитаристов, был уверен, что он наверняка сумеет свергнуть и Чан Кайши, ликвидировать чанкайшизм, дать отпор всем агрессивным вылазкам иностранных империалистов и обеспечить Китаю независимость, свободу и могущество. Великий Мао Цзэдун в своей работе «О коалиционном правительстве» писал следующее об этом периоде величественной истории китайского народа:

Кто же был вождем героической борьбы народа? Не кто иной, как написавший эти яркие строки,— Мао Цзэдун. Этот великий вождь китайского народа всегда считал, что аграрная революция — основа свержения империалистического и феодального гнёта. Как говорилось выше, в ходе великой революции Мао Цзэдун твёрдо придерживался этого курса. Именно в то время, когда Чан Кайши и Ван Цзинвэй замыслили предательство и поставили революцию в критическое положение, Мао Цзэдун во всеуслышание призывал к развёртыванию аграрной революции, к продолжению наступления сил революции для преодоления наступившего кризиса. Однако в результате того, что ренегат Чэнь Дусю отверг политику Мао Цзэдуна, на долю китайского народа выпали несчастья, явившиеся следствием контрреволюционной измены Чан Кайши и Ван Цзинвэя. Когда великая революция потерпела поражение, Мао Цзэдун возглавил Цзинганшаньский поход[57], чтобы дать отпор резне, начатой Чан Кайши, и сохранить живые силы революции; он развернул знамя аграрной революции, чтобы ещё более расширить социальную базу антиимпериалистической, антифеодальной демократической революции в Китае. В период поражения революции Мао Цзэдун посредством крестьянской аграрной революции сумел сочетать правильное революционное наступление с правильным революционным отступлением. Поражение революции, естественно, означало отход революции из больших городов, но с потерей городов началась вооружённая революция в деревне. Революция по своему характеру продолжала оставаться буржуазно-демократической. Непосредственным объектом революционного наступления являлся предавший революцию и состоявший на службе у империалистов гоминдан во главе с Чан Кайши и весь класс феодалов-помещиков. Путь наступления (как по содержанию, так и по форме) — аграрная революция, вооружённая борьба и создание революционных баз. Это наступление было шагом вперёд по сравнению с периодом Северного похода. Когда контрреволюционный террор Чан Кайши захлестнул всю страну, Мао Цзэдун и Чжу Дэ, возглавившие коммунистов, революционных рабочих, крестьянские и солдатские массы Китая, продолжили дело великой революции и, дав приказ атаковать контрреволюцию, вселили новые надежды в сердца народа. Это была смелая атака. Она явилась той искрой, из которой позже разгорелось пламя.

В кровавый день 12 апреля 1927 г. Чан Кайши поднял знамя длительной гражданской войны против народа и избрал эту войну своей пожизненной «профессией». Но Чан Кайши, покрутившийся какое-то время в лагере революции, хорошо знал, как опасно играть с революционными силами. Натравливаемый иностранными империалистами, он стал поджигателем гражданской войны, но для того чтобы вести длительную войну, ему нужно было заручиться поддержкой иностранных империалистов. Мао Цзэдун неоднократно подчёркивал, что «политические представители китайских помещиков и крупной буржуазии были бы абсолютно ни на что не способны, не будь у них за спиной их хозяев». Поэтому контрреволюционер Чан Кайши лихорадочно спешил укрепить своё положение у империалистов. После того как между Нанкином и Уханем было установлено контрреволюционное сотрудничество, Чан Кайши вышел в отставку. Конечно, это было вызвано и внутренними противоречиями в лагере контрреволюции, но главная причина заключалась не в этом. Главное заключалось в том, что Чан Кайши, страшась революции, стремился получить возможность лично съездить в Японию, заключить союз с японским империализмом, чтобы заручиться ещё большей помощью японцев в деле поддержки контрреволюции. Сначала Чан Кайши отправил в Японию Дай Цзитао, который проложил для этого предварительные пути. Получив в ходе кровавого контрреволюционного переворота значительную помощь со стороны японского империализма, Чан Кайши решил отправиться в Токио, чтобы лично просить о помощи. Эта поездка Чан Кайши «за помощью свидетельствовала о его далеко идущих планах контрреволюционной гражданской войны. В октябре 1927 г. Чан Кайши прибыл в Токио и заявил о необходимости единения Китая и Японии. Он остановился в доме известного «специалиста» по японской агрессии в Китае, одного из главарей японской охранки Тояма Мицуру. Враг Китая Тояма хорошо понимал Чан Кайши. Он заявил: «Как бы там ни было, а г‑н Чан Кайши единодушен с Японией». Чан Кайши, подчёркивая свою преданность Японии, оставил Тояма на память собственноручную каллиграфическую надпись: «Близки, как одна семья». По возвращении Чан Кайши из Японии в Шанхай гоминдановцы устраивают ему торжественную встречу, во время которой он заявляет, что вернулся в страну, чтобы сотрудничать с Ван Цзинвэем. В этот период Чан Кайши в политических целях женится на известной своим беспутством и циничностью особе — Сун Мэйлин и одновременно принимает христианство, чтобы наладить отношения с англо-американским империализмом. Таким образом, Чан Кайши, с одной стороны, ещё теснее блокируясь с японским империализмом, и с другой — вступив в сговор с англо-американским империализмом, вновь возвращается в Нанкин и приступает к подготовке войны против народа.

Однако, чтобы завоевать доверие империалистов к своим планам длительной контрреволюционной гражданской войны, Чан Кайши, после того как он приступил к своим обязанностям, прежде всего совершил два важных для иностранных империалистов «дела». Первое было связано с упомянутым выше обстрелом Нанкина англо-американцами с целью помешать занятию его войсками, участвовавшими в Северном походе. В результате этого обстрела было убито более 2 тысяч китайцев и нанесены неисчислимые материальные потери. Однако усилиями чанкайшистской «дипломатии» дело окончилось исполнением указаний империалистов: «наказанием виновных», приказом об аресте члена гоминдана Линь Цзуханя, который командовал 6‑й армией Северного похода при наступлении на Нанкин, уплатой империалистам нескольких сот тысяч долларов контрибуции (следует помнить, что несколько сот тысяч долларов в то время представляли огромную сумму) и даже следующим письменным извинением перед империалистами:

Нечего и говорить, что это очень понравилось империалистам. Второе «дело» было связано с вопросом об инциденте в Цзинани. 3 мая 1928 г. японские войска в Цзинами устроили резню китайцев, а затем крупными военными силами оккупировали Цзинань. Чан Кайши направил своим войскам, находившимся в то время в Цзинани, инструкцию, основное содержание которой сводилось к следующему:

1. Не вступать в столкновения с японскими войсками; охрана иностранных резидентов является делом государственной важности. Следует сносить любые обиды, имеющие место в отношении отдельных личностей.

2. Ни при каких обстоятельствах не открывать огня по японцам.

3. Ради спасения одного японца допустимо уничтожение даже и десятка китайцев.

4. В случае возникновения инцидентов, если японцы будут требовать сдачи оружия, таковое надлежит сдавать; если они будут требовать произведения арестов, то в этом им также не препятствовать.

Одновременно Чан Кайши направил телеграмму шанхайскому комитету своей партии, в которой говорилось:

Нечего и говорить, что это тоже весьма понравилось японским империалистам. Завершив эти два «дела», Чан Кайши по одобрительным физиономиям своих империалистических хозяев понял, что он снискал у них доверие для ведения гражданской воины. Радости его не было границ. Чан Кайши ликовал.

Чан Кайши казалось, что он сумеет очень быстро доложить империалистам о своём успехе. И вот эта ничтожная змея, возомнив себя способной проглотить могучего слона, нагло зашумела о том, что «коммунисты будут уничтожены в три месяца». Прошло три месяца, и было вновь объявлено об «уничтожении в три месяца», а ещё через три месяца опять об «уничтожении в три месяца». Теперь непосредственным революционным противником, которого имел на своём пути контрреволюционер Чан Кайши, был не ренегат Чэнь Дусю, а мудрый Мао Цзэдун.

Многократные контрреволюционные «окружения» и «походы» Чан Кайши неизменно встречали сокрушительный отпор Китайской Красной Армии, возглавляемой Мао Цзэдуном. Этим контрреволюционным «окружениям» и «походам» Чан Кайши Мао Цзэдун противопоставил стратегию народной войны, состоявшую в том, чтобы сначала вынудить Чан Кайши метаться подобно затравленному волку, а затем, выбрав подходящее время и место и, подготовив нужные условия, обрушить на него всю мощь революционной армии, нанеся уничтожающий удар и переходя к новому наступлению революции. Мао Цзэдун называл эту стратегию «заманиванием противника в глубь территории». Он превратил стратегическое отступление, необходимое на определённом этапе времени, в своего рода средство контрнаступления и наступления. В итоге руководимая Мао Цзэдуном и Чжу Дэ Красная Армия Китая в ходе борьбы против непрерывных «походов» Чан Кайши неизменно крепла. Чан Кайши числился, с разрешения иностранных империалистов, верховным главнокомандующим «походами против коммунистов», а в ходе военных действий он был практически низведён до положения «начальника транспортной бригады по доставке оружия для Китайской Красной Армии».

Помимо войны против коммунистов, Чан Кайши, в интересах иностранных империалистов и в интересах своей компрадорско-феодальной олигархии, организовал также контрреволюционную междоусобную войну милитаристских клик между собой. В октябре 1928 г. Мао Цзэдун предсказывал:

Через несколько месяцев после этого научно обоснованного предвидения, а именно в феврале 1929 г., Чан Кайши начал междоусобную войну против гуансийской клики. Своя рука — владыка: те, кого вчера Чан Кайши именовал «верными товарищами», сегодня стали именоваться «предателями родины и партии», а по сути дела все эти милитаристы типа Бай Чунси являлись теми же чан кайши в другом облике и подобии. Чан Кайши вел войну во имя «единства». По окончании войны с гуансийской кликой, 1 мая 1929 г., он заявил: «Мир и единство — вот неизменная политика национального правительства». По мнению Чан Кайши, война против коммунистов, заливавшая кровью народа всю страну, не могла, конечно, называться войной, это был «мир»! А как же в области внутренних отношений в контрреволюционном гоминдане? Там тоже, согласно лексикону Чан Кайши, война называется миром, а мир — войной. 13 мая этот отвратительнейший палач писал в телеграмме к Фэн Юйсяну:

А через десять дней после этого, 23 мая, посыпались указания об «исключении из партии», о «поимке и наказании» Фэн Юйсяна!

Затем одна за другой начались бесконечные междоусобные войны: Чан Кайши — Фэн Юйсян; Чан Кайши — Чжан Факуй[61], Чан Кайши — Тан Шэнчжи[62]; Чан Кайши — Фэн Юйсян — Янь Сишань; Чан Кайши — Ши Юсань. Воюя с одним, Чан Кайши заигрывает с другим, и снова мелькают реверансы «моим единомышленникам» и «моим старшим братьям». Назначения на посты определялись лишь желаниями Чан Кайши привлечь на свою сторону того или иного милитариста, а звание «заместителя командующего всеми сухопутными, морскими и воздушными силами», в зависимости от обстановки, преподносится то одному, то другому. Что же касается иностранных империалистов, то они из-за кулис управляли всеми сторонами этих контрреволюционных войн, финансировали их, обеспечивали оружием и советниками. Чан Кайши, чтобы не дать Шаньдуну попасть в руки своего противника, специально наладил дружбу с японскими империалистами и просил их отсрочить вывод японских войск из Шаньдуна. Война между Чан Кайши, Фэн Юйсяном и Янь Сишанем в 1930 г. длилась семь месяцев и стоила 300 тысяч жизней. Количество раненых и материальный ущерб не поддаются учету. С точки зрения Чан Кайши, это тоже, конечно, была не война, это была «неизменная политика мира». На протяжении двух лет, во время войны с Чжан Факуем и Янь Сишанем, Чан Кайши держался за Ху Ханьмина, однако как только война против Янь Сишаня была закончена, Чан Кайши немедленно арестовал Ху Ханьмина. Таким образом, к весне 1931 г. сложились две контрреволюционные клики: нанкинская, во главе с Чан Кайши, и гуандунская, античанкайшистская клика, во главе с Ван Цзинвэем и Сунь Фо[63]. Обе они наперебой стремились снискать покровительство иностранных империалистов.

Подсчитано, что за период с 1911 по 1928 г. было 11 междоусобных войн между северными милитаристами. Все войны в общей сложности продолжались 885 дней. Не то при Чан Кайши. Вплоть до сианьских событий[64], в течение десяти лет, Чан Кайши непрерывно вёл как контрреволюционную антинародную войну против коммунистов, так и междоусобные войны против враждебных ему милитаристов. Военные действия не прекращались ни на один день. Более того, часто в одно и то же время на разных фронтах велось несколько войн одновременно. Чан Кайши — самый свирепый, самый воинственный милитарист в истории, с которым не идут ни в какое сравнение ни Юань Шикай, ни другие северные милитаристы. Где бы ни появлялись войска Чан Кайши (особенно в революционных районах), повсюду неизменно царили мародёрство и кровавые расправы. И в отношении ужасов и бедствий, причинённых китайскому народу его войсками, Чан Кайши намного превзошёл всех тиранов прошлого.

Военные расходы правительства северных милитаристов достигали в отдельные годы 70 % всех расходов на военные и административные нужды; у Чаи Кайши они обычно составляли 90 %. Если взять только дополнительное налоговое бремя, взваленное на плечи крестьян, то в районах непосредственного господства Чан Кай ши, например во многих областях Цзянсу, дополнительные налоги уже в 1933 г. превышали регулярные налоги в 10—26 раз; в Хунани — в 10—30 раз. Северные милитаристы за 15 лет своего господства выпустили внутренних займов на сумму 600 млн юаней, а Чан Кайши за 9 лет господства (до 1936 г.) выпустил их на сумму более 2200 млн юаней. А ведь эти займы в основном также легли на плечи крестьянства. В результате бесконечных грабежей и расправ со стороны контрреволюционной клики Чан Кайши и его армии сельское хозяйство Китая с каждым днём всё больше приходило в упадок. Площадь незапаханной земли в 1922 г. составляла более 890 млн му, а в 1930 г.— свыше 1170 млн му. Всё это данные о первых годах десятилетней гражданской войны, а ведь народные бедствия возрастали с каждым годом, с каждым месяцем господства чанкайшистской клики.

И в то же время Цзяны, Суны, Куны и Чэни, эти «четыре семейства», возглавляемые Чан Кайши, нажили на гражданской войне несметные богатства. Посредством иностранных займов, путём выпуска внутренних займов и эмиссии банкнот, а также всевозможными поборами они именно в ходе войны, шаг за шагом, постепенно сконцентрировали в своих руках богатства всей страны.

Что же касается количества жизней, погубленных Чан Кайши в ходе десятилетней гражданской войны, то оно не поддается никакому учёту. В 1932 г. в США вышла брошюра о контрреволюционном терроре в Китае, в которой говорится:

«Подлинное число революционеров, павших жертвами за последние годы, видимо, не будет установлено никогда. Сведения очень противоречивы, однако можно утверждать, что количество непосредственно умерщвлённых превышает, по меньшей мере, миллион. Сюда входят расправы в деревне, массовые казни и обычные убийства в городах».

Из материалов китайской брошюры «Рабочее движение в Китае» можно себе представить общий размах террора в Китае. В брошюре даны следующие цифры:

В докладе китайского отделения МОПР[65] за 1930 г. говорится:

По подробным данным МОПР, за последние четыре месяца 1930 г. террор достиг своего апогея в Хунани, за которой следуют Цзянси, Аньхой, Хубэй, Цзянсу и Гуандун. Всего за сентябрь было убито 46 712 человек, за октябрь — 6349, за ноябрь — 6241 и за декабрь — 37 628 человек.

Здесь приведены данные только о первом периоде десятилетней гражданской войны. Однако эти цифры не могли удовлетворить кровожадность Чан Кайши, и он держал курс на дальнейшее усиление контрреволюционного террорд и на расширение масштабов контрреволюционной гражданской войны.

Изложение азов полицейской «философии» и фашистское «законотворчество»

Чтобы подкрепить свой курс на дальнейшее расширение масштабов террора и гражданской войны, Чан Кайши весной 1931 г. значительно совершенствует гоминдановский фашистский режим и его «теоретические» основы.

12 февраля 1931 г. он выступает с изложением своей «философии», в которую вкладывает, всю накопленную им «мудрость». Свой «труд» он назвал «Как следует жить и каким быть». Это, как он сам заявил, «самые основные и самые важные истины», к которым он пришёл и которых «в книгах не найти». Чан Кайши выступил с этой «философией» на особых курсах при Нанкинской военной академии. Его отношение к этим курсам характеризуется его собственными словами из другой лекции: «По сути дела, я ещё никогда, с самого начала создания мной академии Вампу, не создавал такой организации. Тем более никогда не бывало, чтобы я лично проводил перекличку всем пропагандистам и сам выбирал из вас даже командиров отделений». Только в этом узком кругу своих «верных людей» Чан Кайши пошёл на то, что выложил «свои сокровенные мысли», обучая воспитанников. В чём заключается квинтэссенция этой «философии» Чан Кайши? Давайте послушаем, чему он поучал своих сторонников:

Итак, чанкайшистские «основные принципы жизни и поведения человека», его «наука о нормах поведения людей как самая важная и основная из всех наук», сводятся к полицейской науке. Чан Кайши говорит, что эти беседы являются «устным изложением его жизненного опыта и искусства жизни и деятельности». Свои лекции он настойчиво насыщает такими выражениями: «Надеюсь, что вы это запомните», «Вам следует твёрдо запомнить», «Я хочу передать вам все свои мысли; надеюсь, что вы их по-настоящему воспримете и будете работать с энтузиазмом». По Чан Кайши, выходит, что верные последователи трёх народных принципов, должны двурушничать, пробираться в ряды революции. «Секрет успеха», по Чан Кайши, состоит в том, чтобы насадить как можно, больше полицейских шпиков, совершенствовать воровской «талант», как можно больше культивировать способность лгать и убивать. По его словам, такие цели могут быть достигнуты путём использования таких черт коммунистов, как прямодушие и гуманность («ведь они вас не убьют») с тем, чтобы потом покушениями и «приканчиванием» «отблагодарить» коммунистов за их прямоту и гуманность. Вот вам подлинная сущность той «философии чести», о которой неизменно твердит Чан Кайши, вот настоящий комментарий к его словам в «Судьбах Китая», где он утверждает, что «гоминдан — это партия, которая базируется на исконных национальных добродетелях Китая, партия, организационный дух которой зиждется на чувстве морали и сознании долга, которой абсолютно чужды хитроумное комбинирование и бессердечные интриги, как то имеет место в других партиях, построенных на инстинкте обеспечения эгоистических интересов».

Да, Чан Кайши прав, когда он говорит, что «это беседы о его жизненном опыте». Давайте вспомним уже изложенную выше биографию Чан Кайши. Не он ли занимался двурушническими полицейскими махинациями, проявляя «находчивость и ловкость», чтобы пробраться в ряды революции? Не он ли, пробравшись на работу в штаб, «обработал» революционную армию, превратив её в контрреволюционную, и стрелял по революционно настроенным командирам армии из их же пистолетов, организовывал покушения на видных деятелей армии? Не он ли, пробравшись в ряды революции, «как только представился случай», нанёс им удар (инцидент с кораблём «Сунь Ятсен» 20 марта 1926 г.), либо «устроил бунт и прикончил их» (кровавая «чистка партии» 12 апреля 1927 г.)? Если взять приведённые выше высказывания Чан Кайши и сопоставить их с его делами в период великой революции, не станет ли нам совершенно ясно, что всё это «хитроумное комбинирование» и «бессердечные интриги» с самого начала представляли собой хорошо продуманный бизнес, проделанный под псевдореволюционной маской? Раньше Чан Кайши хранил про себя эти «секреты успеха». Ещё в ноябре 1929 г. Чан Кайши поручил сисистской клике Чэнь Лифу организовать партийную охранку, но всё же в то время он в среде своих сторонников не распространялся об этих делах. А в 1931 г., когда преступный режим Чан Кайши стал получать непрерывные удары со стороны народной армии, возглавляемой Мао Цзэдуном и Чжу Дэ, и количество пленных гоминдановских солдат стало слишком велико, Чан Кайши заволновался и был вынужден передать свои полицейские познания группе своих последователей.

Прав также Чан Кайши, когда он говорит, что «этого в книгах не найти», так как в прошлом правящие классы (включая Юань Шикая) ещё не дошли до такой «совершенной науки». Однако после указанной лекции Чан Кайши его воспитанникам это уже «можно найти в книгах» (фашистских гоминдановских книгах). С тех пор как полицейская «философия» этого шефа охранки появилась в книгах, сколько ещё молодёжи попало в ловушку Чан Кайши и его фашистской банды и было принуждено, вопреки своей совести, идти на службу в тайную полицию, проникать с подрывными целями в Коммунистическую партию Китая и другие общественные круги (включая различные хозяйственные и культурные учреждения и организации либеральной буржуазии) и творить самые гнусные преступления против народа, против китайской нации!

Незадолго до выступления Чан Кайши с его полицейской «философией», 31 января 1931 г. его разбойничья клика опубликовала так называемый «чрезвычайный закон о наказаниях за преступления против республики». Это был первый «шедевр» Чан Кайши в области фашистского «законотворчества». Этот предатель китайского народа, подражая стилю Юань Шикая, стал именовать деятельность всех революционеров, борющихся против империализма и феодализма, деятельность всех борцов за демократию, «преступлением против республики». Но у Юань Шикая не было «чрезвычайного закона», не было закона о круговой ответственности. Это уже «оригинальное творчество» сменившего Юань Шикая Чан Кайши. Если практическое содержание основных статей «закона о наказаниях за преступления против республики», сфабрикованного этим крупнейшим предателем китайского народа, перевести на более понятный язык, то оно сведётся к следующему: всякий участник демократического движения против империализма и феодализма подлежит смертной казни; каждый, кто связан с антиимпериалистическим и антифеодальным движением, либо путём распространения литературы или устных выступлений ведёт пропаганду за таковое, осуждается на смертную казнь или бессрочную каторгу; каждый, читающий указанную литературу или слушающий такие устные выступления и сообщающий об этом другим, приговаривается к каторжным работам на срок свыше 10 лет; каждый, кто организует либерально-культурные организации или собрания для пропаганды антифашистской либеральной идеологии, ссылается на каторжные работы сроком от 5 до 15 лет. Таков был тот драконовский закон, которым Чан Кайши пытался задушить стремление китайского народа к свободе, закон, юридически «оправдывавший» все кровавые злодеяния чанкайшистской банды, совершённые ею после 12 апреля 1927 г. После опубликования этого террористического закона кровожадный фашистский тиран Чан Кайши стал совершать массовые убийства борцов за свободу в гоминдановских районах страны. Революционные публицисты и борцы Юнь Дайин, Цай Хэсэнь[66], Дэн Чжунся[67] и молодые писатели Жоу Ши, Бай Ман и другие, которых горько оплакивал великий Лу Синь[68], были принесены Чан Кайши в жертву именно после опубликования этого закона.

Вскоре после выступления Чан Кайши с его полицейской «философией», 5 мая он созвал так называемое «национальное собрание». Это был второй «шедевр» фашистского «законотворчества» Чан Кайши. Все «депутаты» «национального собрания» были назначены Чан Кайши. В этом собрании не было не только депутатов от крестьян и рабочих, составляющих от 80 до 90 % населения страны, но и депутатов от либеральной буржуазии. Не были представлены даже оппозиционные Чан Кайши группировки гоминдана. Это «национальное собрание» представляло только самого Чан Кайши. На языке Чан Кайши, нация — это Чан Кайши, а Чан Кайши — это нация; поэтому и созванное им «национальное собрание» свелось к тому, что Чан Кайши посидел в одном зале вместе с представлявшими лишь его депутатами; они спели ему в унисон, тем дело и ограничилось. Что же спел Чан Кайши назначенным им самим и лишь его одного представлявшим «депутатам»? Это были следующие «мелодии», построенные на открыто фашистских политических «теориях»:

Что же это за государство, о котором говорил Чан Кайши? Это, по выражению Мао Цзэдуна, «феодально-фашистское государство диктатуры крупных компрадоров, помещиков и банкиров», а отнюдь не государство китайского народа. По Чан Кайши выходит, что фашистская диктатура — это прогресс, да к тому же, это «власть наиболее дееспособных» на данном этапе развития. Чан Кайши сказал крайне удачно: его «дорога к демократии» неминуемо должна пройти через осуществление фашистской «власти наиболее дееспособных». А это означает, что его «демократия» исходит из фашистской «власти наиболее дееспособных» и основывается на этой власти. «Демократия» Чан Кайши — великолепный комментарий к его фашистской диктатуре.

Поскольку Чан Кайши пел о том, что «сегодня вся страна требует осуществления дееспособной власти», постольку и депутаты Чан Кайши стали вторить ему. «Национальное собрание» по команде Чан Кайши проголосовало за «временную конституцию периода политической опеки», конституцию фашистской диктатуры,— фашистский «закон о структуре государства». С этих пор, как говорят, господство Чан Кайши получило «правовую» основу.

Всё это фашистское «законотворчество» Чан Кайши сочеталось с кровопролитной гражданской войной. 22 августа 1931 г. в Наньчане он дал краткое обобщение своих стремлений и целей:

Первая часть этого высказывания совершенно ясна: Чан Кайши желает, чтобы Китай был завоёван империалистами и хочет, чтобы китайцы готовились стать колониальными рабами. А вот вторую часть этого суждения следует пояснить: слова «будем завоеваны коммунистами» практически означают: «если коммунисты станут руководить Китаем». Что же произойдёт, если коммунисты станут руководить Китаем? Тогда Китай будет спасён и китайцы смогут избежать участи колониальных рабов. Но, в самом деле, кое-что и погибнет: сгинет колониальный или полуколониальный, феодальный или полуфеодальный крепостнический строй, сгинут классы помещиков и компрадорско-бюрократической крупной буржуазии, сгинут и внешние враги — иностранные империалисты, то есть вся основа чанкайшистского фашизма. Такую гибель будут оплакивать лишь Чан Кайши, «четыре семейства» и представители их классов, то есть незначительная горстка китайской нации, но ликовать будет весь китайский народ. Правильно сказал Чан Кайши и о том, что, «даже желая быть рабами, мы не получим и такой возможности». Откуда же быть рабам, если Китаем будет руководить коммунистическая партия, если он освободится от ига империализма и феодализма, если классы помещиков и компрадоров будут уничтожены? Раз не станет феодально-крепостнического и компрадорского рабства, то, естественно, «даже желая быть рабами, мы не получим и такой возможности».

Одним словом, «дееспособность» фашистского господства Чан Кайши направлена, во-первых, на то, чтобы стать колониальными рабами и, во-вторых, на продолжение беспощадной кровавой борьбы против компартии, стремящейся уничтожить режим внешнего и внутреннего рабства. А ведь эти две задачи, по сути дела, представляют собой две стороны одного и того же «дела».

Непротивленчество — выдающийся вклад в историю предательства

Не прошло и полмесяца после того как Чан Кайши выразил своё желание стать колониальным рабом, как «дееспособная власть» Чан Кайши на деле проявила свою «дееспособность». 6 сентября 1931 г. японские захватчики, воспользовавшись так называемым «инцидентом с исчезновением Накамура», стали готовиться к военным действиям. 11 сентября «дееспособное» правительство Чан Кайши отдало следующий приказ войскам, расположенным в Маньчжурии:

В день «событий 18 сентября», когда японские войска обстреляли из орудий северные казармы [в районе Мукдена], «дееспособность» правительства Чан Кайши выразилась в его ответной телеграмме командованию маньчжурских войск:

23 сентября «дееспособность» правительства Чан Кайши выразилась в опубликовании «Обращения к армии и народу страны», в котором говорилось, что маньчжурский инцидент «уже доложен Совету Лиги наций и ждёт своего справедливого разрешения. Поэтому правительство выражает надежду, что армия будет избегать столкновений с японскими войсками и предупреждает всё население страны о необходимости сохранять полное спокойствие».

Власть Чан Кайши и в самом деле оказалась куда «дееспособнее», чем власть Юань Шикая или маньчжурского двора: не прошло и пяти дней военных действий, как были потеряны Мукденская и Гиринская провинции, а вскоре и Хэйлуцзянская. Ни Юань Шикаю, ни цинскому двору такие «достижения» не могли даже сниться. Когда японские захватчики вели наступление на Цзинчжоу, «дееспособное» министерство иностранных дел чанкайшистского правительства внесло в Лигу наций позорное предложение об объявлении города Цзинчжоу «нейтральной зоной».

Однако китайский народ не внял заклинаниям Чан Кайши о том, что если Китай будет завоёван империалистами, китайцы смогут быть хотя бы колониальными рабами, смогут хотя бы «спасти свою шкуру»; китайский народ сбросил с себя путы сфабрикованного Чан Кайши «закона о наказаниях за преступления против республики» и его фашистской «временной конституции периода политической опеки» — китайский народ пробудился. Вопреки непротивленческим проповедям Чан Кайши, трудящиеся Китая проявили величайшую отвагу в сопротивлении. После событий 18 сентября по всей стране прокатилась волна крупных антияпонских демонстраций. Шанхайские рабочие провели крупную антияпонскую забастовку. Возглавляемые Мао Цзэдуном китайская компартия и Красная Армия Китая призвали все вооружённые силы страны на отпор агрессии японского империализма, призвали к «организации на Северо-Востоке партизанской войны для нанесения непосредственного удара по японским захватчикам» (из «Обращения ЦК КПК» от 22 сентября 1931 г.).

В октябре представители студенчества съехались в Нанкин. Чан Кайши был вынужден выйти к ним. Пулемёты и винтовки Чан Кайши в это время были обращены не против японских захватчиков для защиты китайской земли, а против патриотов-студентов, для охраны Чан Кайши, этого врага нации и народа. Защищённый со всех сторон плотным кольцом охраны, Чан Кай-ши заявил: «Правительство активно готовится к оказанию отпора Японии. Если через три года потерянные территории не будут возвращены, то пусть мне, Чан Кайши, отрубят голову!» Зимой 1928 г. Чан Кайши также заявил Антияпонской лиге: «Если в течение трёх лет не будут выведены иностранные войска и аннулированы неравноправные договоры, то вы можете казнить меня за мою вину перед страной». С тех пор до событий 18 сентября 1931 г. прошло почти три года, японских войск в Китае стало намного больше, но Чан Кайши вовсе не спешил выдать свою голову. Наоборот, на протяжении этих трёх лет топор «дееспособной власти» Чан Кайши срубил головы бесчисленному множеству революционеров. В том-то и дело, что японские захватчики нагло полезли в Китай лишь потому, что голова Чан Кайши оставалась у него на плечах и потому, что последний продолжал рубить головы китайским революционерам. И вот Чан Кайши перед лицом борющегося против Японии народа вновь повторил слова, сказанные им три года назад. Что это означало? Это означало лишь то, что Чан Кайши намерен по-прежнему торговать территорией Китая, что он собирается, пытаясь спасти свою голову, с ещё большим ожесточением продолжать рубить головы революционного народа Китая.

На следующий день после этого заявления Чан Кайши вновь был вынужден выйти для объяснения со студентами. Студенты категорически заявили, что они «клянутся не покинуть здания национального правительства, пока не получат обещания, что для отпора Японии будут брошены войска». Чан Кайши, видя, что ему деваться некуда, тут же, не моргнув глазом, обещал: «В течение трёх дней я отдам приказ о направлении войск». Студенты потребовали, чтобы он письменно подтвердил это обещание, которое они хотели доставить в Шанхай. Чан Кайши, отговорившись тем, что ему нужно пройти для этого в свой кабинет, улизнул, а затем не замедлила проявиться его «дееспособность»: вооружённая жандармерия силой оружия разогнала прибывших с петицией студентов.

После этого прошло не «три дня», а два месяца, и опасность, нависшая над страной, стала ещё более грозной. Тем не менее студенчество так и не увидело приказа Чан Кайши о направлении войск. Тогда в Нанкине была проведена демонстрация более 30 тысяч человек для предъявления петиции Чан Кайши. И тут вновь проявилась «дееспособность» Чан Кайши: вооружённые до зубов жандармы преградили путь студентам, раздался воинственный сигнал к атаке, загремели выстрелы, пошли в ход штыки. Шедшие в передних рядах демонстранты падали, сражённые пулями палачей. Примерно за десять минут было убито более 30 и ранено более 100 патриотов-студентов; несколько человек нашло свою смерть в реке. Горячая кровь патриотов обагрила мосг Чжэньчжуцяо и окрасила воду под ним.

Китайский народ запомнит и этот кровавый день — 17 декабря 1931 года, когда Чан Кайши у моста Чжэньчжуцяо в Нанкине расстрелял студентов, требовавших сопротивленья японским захватчикам!

После событий 18 сентября на одном из собраний в Нанкине Чан Кайши как-то разыграл из себя Ио Фэя[69] и заявил, что он немедленно отправляется на север, на передовые позиции, на смертный бой с врагом. Присутствовавшие, стоя, устроили ему овацию, многие собрались на торжественные проводы этого новоявленного Ио Фэя в Маньчжурию на «подвиги» во имя «уничтожения врага и спасения родины». Где же оказались у Чан Кайши «передовые позиции»? Они оставались там же, где они неизменно находились с самого кровавого дня — 12 апреля 1927 г.: в Наньчане, Лушане, Ханькоу, Юэяне либо в Фэнхуа, но никак не в Маньчжурии. Чан Кайши стремился уничтожить отнюдь не японских захватчиков, а сопротивлявшийся им китайский народ, борющийся за своё освобождение.

28 января 1932 г. началась героическая шанхайская оборона. В этот день Чан Кайши приказал 19‑й армии покинуть Шанхай-Усунский район, но наступление японцев вынудило 19‑ю армию, горячо поддержанную всей страной, дать им отпор. Однако Чан Кайши не дал подкреплений сражавшейся армии; более того, китайский флот «поддерживал дружеские отношения» с японским флотом. Гао Фатан сообщает по этому поводу:

После этого японский флот открыл огонь в Сягуане. Командующий китайской эскадрой, явно выполняя волю министра, отдал следующее экстренное распоряжение:

Эскадра, стоявшая у Гаочанмяо в Шанхае, получила тот же приказ… 19‑я армия пыталась получить в морском ведомстве орудия и бронеплиты, но ей в этом было отказано. В то время японский транспорт уже три дня сидел на мели в Байлунгане, и если бы наши корабли атаковали его, то могли бы захватить большую партию оружия. Однако Чэнь Шаокуань игнорировал полученное им по этому поводу донесение. Так поддерживались «дружественные отношения»! Все эти возмутительные явления были заблаговременно тайно согласованы вицеминистром морского министерства Ли Шицзя с Шиозава. В то время, когда 19‑я армия вела кровопролитные бои, Ли Шицзя в одном автомобиле с японским командующим Намура разъезжал по местам сражений, осматривая окопы. Его нисколько не смущало всеобщее негодование.

Почему же Чэнь Шаокуань и Ли Шицзя до того обнаглели, что не испытывали никакого смущения? Да потому, что они имели указания от начальства. А кто же был их начальником? Не кто иной, как Чан Кайши!

Японские захватчики непрерывно посылали в Шанхай подкрепления; численность пополнений достигла нескольких десятков тысяч человек. А между тем. в самый напряжённый момент борьбы 19‑й армии, шанхайские газеты опубликовали следующее интервью Сун Цзывэня:

При таком «стратегическом» курсе Чан Кайши цели японских захватчиков были быстро достигнуты. Они заняли Шанхай-Усунский район, и Чан Кайши с Ван Цзинвэем сообща состряпали «Шанхайское соглашение» о перемирии, по которому Шанхай-Усунский район был фактически продан японцам.

Чан Кайши продолжает кровавое наступление внутри страны, а японские захватчики продолжают вторгаться извне

Оказавшись лицом к лицу с народным антияпонским движением, Чан Кайши стал ещё более опасаться, что народ возьмёт его за горло. В это время в стране происходят серьёзные классовые сдвиги. Не только рабочие, крестьяне и мелкая буржуазия начинают всё более активно подниматься на борьбу против господства Чан Кайши, но всё более определяются и всё яснее вырисовываются противоречия между ним и либеральной буржуазией. Ряд газет и журналов либеральной буржуазии открыто выступает за отказ от политики «ликвидации коммунистов». Обострение противоречий между японскими, английскими, американскими и Французскими империалистами в Китае всё более способствовало отходу от Чан Кайши и других группировок внутри гоминдана. Изоляция Чан Кайши усиливается. Но именно в силу всё возрастающей изоляции Чан Кайши стремится выслужиться перед японскими захватчиками. Беснующийся палач усилил разгул кровавой антинародной резни.

Подписав состряпанное вместе с Ван Цзинвэем «Шанхайское соглашение» о перемирии, Чан Кайши спешно выезжает в Ханькоу, где принимает пост (на который он сам себя назначил) главнокомандующего операциями против коммунистов в районе Хубэй — Хэнань — Аньхой и приступает к «походу» против смертельного врага японских захватчиков — народной Красной Армии Китая, к удушению аграрной революции, создавшей широчайшую базу сопротивления Японии. Лозунгом Чан Кайши и Ван Цзинвэя было: «Чтобы дать отпор нашествию извне, надо сначала навести порядок внутри». Лу Синь следующим образом расшифровал подлинные замыслы Чан Кайши, скрывающиеся за этим лозунгом: «Навести порядок внутри, но не к чему давать отпор идущим извне»; «впустить идущих извне, чтобы навести порядок внутри»; «идущие извне — это свои для нас, зачем же давать им отпор?» Этот злодей и палач своего народа, подлый изменник делу Сунь Ятсена, Чан Кайши выступил с «обращением к армии», в котором заявил:

Сопоставьте это, антикоммунистическое обращение Чан Кайши с «приказом о карательной экспедиции» против Сунь Ятсена, отданным Юань Шикаем 22 июля 1913 г. Юань Шикай писал:

Чем же отличается тон обращения Чан Кайши от приказа Юань Шикая? По существу ничем, но всё же Юань Шикай в то время был более уверен в себе; Чан Кайши уступает ему в этом. Чан Кайши противостоят неуклонно возрастающие, воистину, могучие народные силы, и в его «обращении» проскальзывают плаксивые нотки. Он говорит: «Либо добьюсь успеха, либо отдам свою жизнь». Он чувствует, что может «сложить голову на поле брани» — погибнуть в ходе гражданской войны. Тем не менее, «заблаговременно оставляя завещание», он отнюдь не успокаивается на том, что лично он погибнет; он, видите ли, ещё требует у своих последователей, чтобы они «навеки приняли» указанный им путь контрреволюционной гражданской войны, путь мракобесия, как единственный «путь к свету», чтобы все они последовали за ним на тот свет. По воле японцев 19‑я армия приказом гоминдановского военного комитета от 23 мая также перебрасывается на фронт гражданской войны.

Ханькоуский штаб Чан Кайши, выполняя его «исконное стремление», обобщая опыт Чан Кайши за всё время антикоммунистической гражданской войны, в сентябре 1932 г. отдаёт приказ:

За исключением политиканов типа Ян Юнтая из прояпонской реакционной клики «политических наук», которых Чан Кайши привлек к разработке тайных планов своего антикоммунистического похода, всеми делами этой контрреволюционной войны «по истреблению коммунистов» практически непосредственно заправляло немецкое реакционное офицерство. Один из немцев, проживавших в Китае, в своей книге «Тайный Китай» следующим образом описывает обстановку в войсках Чан Кайши:

Предатель Чан Кайши не убоялся пойти на такие злодеяния не только потому, что заручился поддержкой иностранной реакции, но и потому, что иностранные реакционеры осуществляли в его войсках непосредственное командование. Без этого господство Чан Кайши не выдержало бы и нескольких ударов народного кулака. Жестокость, которую Чан Кайши проявлял по отношению к народу, представляла собой средневековое восточное варварство, умноженное на современное западное фашистское варварство.

Таким образом, Чан Кайши продолжал своё кровавое наступление внутри страны, а японские захватчики тем временем вторгались извне. Именно в то время, когда Чан Кайши ликовал, проводя свою политику тотального уничтожения, предания огню и грабежа «бандитских районов», японцы, глубоко признательные Чан Кайши за его усилия, тоже не сидели сложа руки. 3 января 1933 г. они заняли «основные ворота Китая» — Шанхайгуань. 17 января Мао Цзэдун и Чжу Дэ опубликовали декларацию, в которой выразили желание сообща со всеми войсками страны выступить для отпора японским захватчикам при следующих трёх условиях:

1. Немедленное прекращение наступления гоминдановских войск против советских районов Китая.

2. Обеспечение народу демократических прав.

3. Немедленное вооружение народа, создание добровольческой армии для защиты Китая и обеспечения независимости, единства и территориальной целостности страны.

Но Чан Кайши, который за год до этого предпочел, чтобы японцы заняли Маньчжурию, теперь предпочёл, чтобы они захватили Жэхэ и вторглись за пределы Великой китайской стены, и поэтому ответил на декларацию Мао Цзэдуна и Чжу Дэ продолжением «похода». 7 апреля, в момент когда японские захватчики подходили к стенам Пекина, Чан Кайши в Фучжоу (Цзянси) заявлял:

Здесь Чан Кайши до того откровенно обнажил всю омерзительную сущность своего предательства, что комментарии просто излишни. Затем от него последовало предельно циничное распоряжение: «Болтающих о сопротивлении Японии — казнить без всякого сожаления». Это было заявлено им в наньчанском городском комитете гоминдана в речи перед высшим командным составом его войск 10 апреля, то есть через три дня после той речи, которая цитировалась выше. Здесь Чан Кайши говорил следующее:

Эти «теории» Чан Кайши на практике очень скоро привели к «соглашению в Тангу»[70]. Этим соглашением, состряпанным Чан Кайши совместно с Ван Цзинвэем, фактически признавался захват японцами трёх восточных провинций и Жэхэ, а восточная часть провинции Хэбэй объявлялась «демилитаризованной зоной». Север Китая, таким образом, ставился под контроль японских войск. Чанкайшистский генерал Хэ Инцинь открыто отдал приказ о роспуске добровольческой армии, а Антияпонская союзная армия[71] в Калгане была обвинена Чан Кайши и Ван Цзинвэем «в нарушении единства административной власти центрального правительства», и против неё был предпринят карательный поход. Вскоре войсками Чан Кайши была уничтожена в Фуцзяне 19‑я армия[72], покрывшая себя славой в шанхайских боях с японцами.

После «соглашения в Тангу» Чан Кайши развивает дальше свою установку на то, чтобы «острым мечом рубить без пощады», которую он дал в 1932 г. в приказе о поголовном уничтожении населения, предании огню всех жилищ и реквизиции всего продовольствия в «антикоммунистическом походе». Этот палач был крайне заинтересован в том, чтобы «острым мечом», предоставленным ему иностранными империалистами, продолжать уничтожать живые силы нации. В своей речи на совещании высшего командного состава 2 октября 1933 г. Чан Кайши заявил:

Обратите внимание, сколько раз этот кровожадный палач одним духом выпалил «рубить без пощады!» В деле истребления народа Чан Кайши всегда был непревзойдённо «храбрым».

Очередной приступ фашистской истерии

После событий 18 сентября 1931 г. Чан Кайши усиливает гражданскую войну и одновременно упорно занимается насаждением фашистских террористических организаций. Помимо ранее созданной фашистской полицейской организации — сисистской клики братьев Чэнь — создаётся новая фашистская организация, общество «Фусиншэ»[73], костяком для которого послужили главари бывшего «Общества по изучению суньятсенизма». Эти две фашистско-полицейские террористические организации объединили все отбросы общества: всевозможных предателей, шпионов, троцкистов, просто негодяев и гангстеров пера,— одним словом, всех отвратительнейших паразитов на теле нации. Своим лозунгом они провозгласили: «Вдохнуть в труп гоминдана фашистскую душу!». Для подавления патриотического антияпонского движения каждый уголок гоминдановских районов был обращён в тайный застенок, в ужасный ад. В этот же период Чан Кайши через своего посланника в Италии Лю Вэньдао (теперь член ИКК гоминдана) устанавливает ещё более интимную дружбу с пособником японских милитаристов, основоположником фашизма — Муссолини, с которым поддерживает постоянный и тесный контакт. Он направляет на учёбу в Италию большое число своих сторонников.

Когда к власти в Германии пришёл Гитлер, Чан Кайши и его подручные возликовали до сумасшествия, возомнив, что теперь будет покончено с нарочным революционным движением во всех странах, что СССР более не сможет существовать, что господство фашизма распространится на весь мир. Они стали усиленно насаждать фашизм в гоминдановских районах страны, наводнять книжный рынок переводной и собственной фашистской литературой. Чанкайшистские прихвостни стали ставить Чан Кайши в один ряд с Гитлером и Муссолини. Начальник пресс-бюро министерства «обороны» Чан Кайши — Дэн Вэньи — выпустил книгу «Слова и дела вождя», в которой писал:

Этот чанкайшистский выродок имел некоторые основания для своего утверждения: Гитлер и Муссолини, конечно, головорезы мирового масштаба, но если говорить о количестве людей, истреблённых в своей стране, об изуверской жестокости, с которой истреблялись эти люди, то есть о фашистских «заслугах и величии», то ни Муссолини до Чан Кайши, ни Гитлер после него не могут идти ни в какое сравнение с Чан Кайши. Однако фашизм Гитлера и Муссолини — фашизм империалистический, искавший выхода в агрессии против других стран, в порабощении других народов, а фашизм Чан Кайши — фашизм колониальный или полуколониальный, компрадорско-феодальный, ищущий выход в продаже в рабство своего народа. Поэтому Чан Кайши был не более как прихвостнем Гитлера и Муссолини.

Чан Кайши боготворил Гитлера. Мало того, что он в своё время отправил множество своих людей учиться к Муссолини, теперь он стал пачками отправлять их на выучку к Гитлеру. Он отправил туда даже своего сына Цзян Вэйго, проявляя к Гитлеру ещё большее почтение, чем к Муссолини. В это время среди советников предателя Чан Кайши, наряду с реакционером немецким генералом Сектом[74], появляется начальник немецкой полиции, который обучает чанкайшистскую банду искусству «специальной службы». Не приходится удивляться, что, в ответ на такое преклонение перед Гитлером со стороны Чан Кайши, первым, кто в день 50‑летия Чан Кайши прислал ему поздравительную телеграмму и присвоил высшую награду, был именно Гитлер. Не остался в долгу перед Чан Кайши и Муссолини. Он побеспокоился даже о его бытовых удобствах — подарил самолёт для личного пользования.

По наущению немецких и итальянских фашистов бандит Чан Кайши всемерно усиливает аппарат своего террористического господства в подчинённых ему районах страны. Во-первых, действуют две тайные полиции: сисистская и «Фусиншэ», а, во-вторых, под контролем этих двух крупных тайных органов создается и новая система — система «баоцзя»[75]. Об этой новой системе Чан Кайши в Хубэе была весьма распространена народная песенка:

Население гоминдановских районов и участники патриотического народного антияпонского движения ставятся под суровый надзор, за ними начинается настоящая охота. Таковы были основные шаги Чан Кайши по внедрению фашистской системы в местные административные органы. Тогда же Чан Кайши обнародовал «временное положение» о подчинении командующим войсками всего местного партийного и административного аппарата в районах операций против «бандитов», закрепив тем самым концентрацию всей власти в руках военно-фашистской диктатуры. Весь аппарат его господства был построен на взаимной слежке, где каждое звено, каждая организация следил друг за другом. Как ядовитая гадина оплёл этот полицейский аппарат тело Китая, и смертельная опасность грозила всякому, на кого брызгала её отравленная слюна.

20 июня 1933 г., через 20 дней после «соглашения в Тангу», одна из иностранных газет в Шанхае писала:

В этой статье о деятельности чанкайшистских молодчиков в «научных кругах» газета сообщала:

В этом же сообщении подтверждается, что фашистское движение синерубашечников направляется гитлеровцами:

Невозможно перечислить всех кровавых фашистских злодеяний в чанкайшистских районах за период после подписания «соглашения в Тангу».

Третий жандармский полк Чан Кайши несколько месяцев преследовал пекинских студентов за участие в похоронах героя революции Ли Дачжао[77]. Тысячи молодых людей были арестованы. В пекинской тюрьме было умерщвлено 400—500 человек, среди которых погиб и литератор Хун Линьфэй. Жизни революционной молодёжи и всех антияпонских элементов в Шанхае ежечасно грозила опасность. Арестованным и загубленным нет числа. Вдова Сунь Ятсена — Сун Цинлин, Цай Юаньпэй, Ян Синфу за организацию «Лиги защиты прав человека» получали множество анонимных писем, в которых им угрожали убийством из-за угла. В конечном счёте, Ян Синфу был убит среди бела дня на улице в Шанхае. Патриот Ши Цаньтан за отказ восстановить железнодорожное движение с Маньчжоу-Го несколько дней разыскивался Хэ Инцинем и затем был схвачен и убит. На генерала Цзи Хунчана[78], оказавшего сопротивление японцам, было совершено покушение в Тяньцзине, но он остался жив. Тогда Чан Кайши и Хэ Инцинь за взятку в несколько десятков тысяч долларов добились у администрации французской концессии выдачи Цзи Хунчана и казнили его. Либерально-буржуазный деятель Ши Лянцай был убит только за то, что выражал недовольство мракобесием Чан Кайши.

В этот же период героически отдали свою жизнь и великие революционные борцы Цю Цюбо[79] и Фан Чжиминь[80].

Чан Кайши проповедует пораженчество и выражает желание пойти в лакеи к японским захватчикам

Тактику «выжженной земли» в борьбе против коммунистов и разгул террора в гоминдановских районах Чан Кайши сочетал с пораженчеством и политикой непротивления по отношению к японцам. После «соглашения в Тангу» политика Чан Кайши и Ван Цзинвэя основывалась на том положении, что судьба Китая должна быть отдана в руки японских империалистов.

В своей речи на совещании высшего командного состава 2 октября 1933 г. Чан Кайши заявил следующее: «Быть или не быть нашей стране,— это целиком и полностью зависит от японцев. Мы будем вынуждены погибнуть в тот день, когда они захотят этого! Точно так же, как в народном поверье, по которому жизнь каждого из нас находится в руках Яньвана и он в любой угодный ему момент может прислать по нашу душу своих чертенят!»

В июле 1934 г. Чан Кайши на Лушаньских курсах переподготовки офицерского состава выступил с речью на тему «Отпор внешнему нашествию и возрождение нации». Послушайте, о каком «отпоре» внешнему нашествию и о каком «возрождении нации» он говорил.

Прежде всего, обратите внимание на то, какую оценку Чан Кайши дал положению японского империализма:

От этих слов так и несёт японской пропагандой! Но как же быть Китаю в этом случае? Чан Кайши заявил:

После событий 18 сентября Чан Кайши дал своё второе обещание студентам, что если утраченные территории не будут возвращены в «три года», то он, Чан Кайши, разрешает отрубить ему голову. К моменту, когда произносилась цитированная выше речь, прошло уже почти три года, но Чан Кайши отнюдь не собирался выдать свою голову. Более того, теперь он стал проповедником поражения в «три дня», поражения в любой момент. Шанхайские события января-февраля 1932 г., когда бои с японцами длились целый месяц, не привели Китай к поражению; не привели его к поражению и военные действия против японцев в районе Великой китайской стены, тоже продолжавшиеся значительное время. Но Чан Кайши не был намерен считаться с историческими фактами. Более того, он пошёл ещё дальше: оказывается, стране не только грозит порабощение в «три дня», но она давно уже порабощена. Послушайте, что он утверждал:

Чан Кайши пошел и дальше в своей «теории» о том, что «жизнь китайского народа целиком и полностью находится в руках японцев»:

Этими словами Чан Кайши сам признал, что его «правительство» представляло собой клику покорных лакеев.

Чан Кай-и хвастал, что он якобы готовится к сопротивлению Японии. Однако с событий 18 сентября до произнесения этой речи прошло почти три года. К чему же он «подготовился»?

Он сообщил:

У Чан Кайши нашлись самолёты и танки для наступления на вооружённые силы народа, но для отпора японцам у него не оказалось их не только для обороны в масштабе всей страны, но даже для защиты отдельных пунктов! Не оказалось даже примитивного противовоздушного оборудования! Прошло три года (а со времени кровавой резни в Цзинани — шесть лет), и всё-таки не только «нечего и говорить о годичной или полуторагодичной подготовке», но даже месяца или двух на подготовку и то не нашлось! Это — свидетельство, данное устами самого Чан Кайши! Но возможно ли было хотя бы теперь начать подготовку к обороне? По мнению Чан Кайши, это было бы бесполезно. Он утверждал:

Не заявлял ли Чан Кайши ранее, что будь у нас на подготовку месяц или два, то японцы уже не посмели бы так нагло творить свои безобразия? А теперь он уже утверждает, что и тридцать лет усилий ничего не дадут. Таким образом, отказ от подготовки становится священной догмой. Но есть ли хоть какой-либо луч надежды, если японцы всё-таки «позволят» «готовить оборону»? Чан Кайши ответил:

Когда же, по мнению Чан Кайши, можно будет «готовиться к обороне»?

Таково практическое содержание того положения, которое Чан Кайши в «Судьбах Китая» выразил словами: «национальное правительство [то есть чанкайшистская камарилья] в этот период [то есть после событий 18 сентября] не желало искать сочувствия общественности и оправдываться перед империалистами тем, что оно готовится к войне». Вот образец откровенного бесстыдства, бесстыдства и ещё раз бесстыдства!

Мао Цзэдун в своей работе «О затяжной войне»[82] говорил:

Именно таким пораженцем и был Чан Кайши.

В чём же тогда Чан Кайши видел выход? По существу, этот «выход» давно уже был определён «почтенным наставником» Чан Кайши, любовно воспеваемым им, Цзэн Гофанем[83], который в свое время писал в одном из докладов маньчжурскому императору: «Бедствия, принесённые иностранцами, ниспосланы нам по воле неба, и здесь легко делу не поможешь». Значит, задача состоит в том, чтобы «использовать мощь иностранцев, установить с ними искренние, честные, дружеские отношения и сообща с ними защищать людей и имущество». Утверждая, что он «готовится к войне», Чан Кайши был в известном смысле прав: он действительно готовился к войне… против китайского народа. Он изо дня в день вёл гражданскую войну и ни на один день не прекращал подготовки к ней. В этом ему, конечно, «оправдываться перед империалистами» было незачем, так как он действовал по их указке.

Японские агрессоры были прекрасно осведомлены о той новой подготовке, которую провёл для них Чан Кайши. Они уже имели опыт и знали, что Чан Кайши выдаст им всё, чего они пожелают. Япония потребовала установления железнодорожной и почтовой связи с Маньчжоу-Го и создания таможен; Чан Кайши согласился. Японское министерство иностранных дел опубликовало так называемое «заявление Амо»[84], которое Мао Цзэдун характеризовал как «наиболее яркое проявление стремлений японского империализма к монопольному захвату всего Китая», а в заявлении, опубликованном чанкайшистской камарильей, говорилось, что «Китай никогда не имел намерений наносить ущерб другим государствам или же нарушать мир в Восточной Азии», что было равносильно полной капитуляции перед «заявлением Амо». Вслед за «заявлением Амо» в Китай с новыми конкретными предложениями о «японо-китайском сотрудничестве» прибыл японский посланник Арита, и в печати появилась инспирированная Чан Кайши циничная статья «Враги или друзья?», в которой говорилось, что «японцы, в конечном счёте, не могут быть нашими врагами. Китаю также, в конце концов, необходимо сотрудничество с Японией». 1 февраля 1935 г. Чан Кайши дал интервью, в котором заявил, что «наши соотечественники должны с полным достоинством, руководствуясь разумом и моралью, не поддаваться настроениям момента, не допускать антияпонских актов, чтобы продемонстрировать своё доброжелательство!» 13 февраля чанкайшистское правительство отдало приказ о запрещении антияпонских выступлений. 20 февраля оно направило в Японию с «миссией доброй воли» Ван Чунгуя[85], и действительно было «осчастливлено» милостью японского агрессора: 17 мая китайский и японский посланники были одновременно возведены в ранг «послов». Японские агрессоры удостоили чанкайшистское правительство «чести», поставив его на одну доску с марионеточным правительством Маньчжоу-Го. Министерство иностранных дел Чан Кайши сочло это за «событие, создающее целую эпоху в искреннем улучшении китайско-японских отношений». Но прошло всего десять с небольшим дней, как было предъявлено требование о размещении японских войск в Северном Китае. В результате появилось новое соглашение, «соглашение Хэ Инцинь — Умедзу»[86], согласно которому японские захватчики в военном, политическом и экономическом отношении подчинили себе Северный Китай. Одной своей бумажкой японские захватчики заставили немедленно убраться из Северного Китая чанкайшистские войска, которые, когда дело касалось безоружного населения, обычно бесчинствовали и держали себя весьма воинственно. 10 июня чанкайшистское правительство обнародовало позорнейший указ о «добрососедских отношениях». Когда же шанхайский журнал «Синьшэн» посмеялся над японским императором, то это было расценено как «проявление величайшего неуважения», и чанкайшистские лакеи поспешили принести японскому микадо свои извинения. 7 июля по поводу этого инцидента с журналом «Синьшэн» правительство Чан Кайши и ЦИК гоминдана издали за совместной подписью ещё более позорный приказ, в котором говорилось:

Из этого явствует, что Чан Кайши не только захотел лично пойти в лакеи к японскому микадо, но и стремился заставить весь китайский народ стать его (микадо) верноподданными. В октябре Чан Кайши направил на Тайвань Чэнь И для участия в «больших торжествах» по поводу сорокалетия оккупации Тайваня японскими захватчиками. Он хотел подчеркнуть, что готов превратить весь Китай во второй Тайвань.

Сианьские события — ответ народа на предательскую политику Чан Кайши

Народ — и только народ — разрушил агрессивные мечты японских захватчиков и сорвал предательские планы Чан Кайши.

Во-первых, Китайская Красная Армия для оказания отпора Японии передислоцировалась на Север. Этим великим маршем Китайская Красная Армия под руководством Мао Цзэдуна разрушила план Секта об её «окружении и истреблении». По величайшим трудностям и опасностям, которые она преодолела в пути, по мастерству командования, по проявленной коммунистами и всеми бойцами силе солидарности, по самоотверженности и героизму этот марш не имеет прецедентов в истории Китая. Прорвав окружение Чан Кайши, Красная Армия вышла в район, представлявший наибольшую стратегическую ценность в борьбе с японцами,— на стык провинций Шэньси — Ганьсу — Нинся. Китайский народ восторженно приветствовал успех этого великого перехода, мировая общественность сочла его чудом. Люди признавали, что этот великий марш явился высшим выражением веры китайского народа в свои силы.

Во-вторых, одновременно с переходом Красной Армии в Пограничный район Шэньси — Ганьсу — Нинся, в стране вспыхнуло славное «движение 9 декабря 1935 г.»[87]. Это движение говорило не только о возросшей сознательности китайской молодежи, но и свидетельствовало о новых сдвигах в соотношении классовых сил в стране.

Чан Кайши продолжал считать, что его фашистская машина господства является «наиболее дееспособным» средством подавления народного патриотического движения, но, в конечном счёте, нет таких средств, которые могли бы подавить пробуждающиеся потенциальные силы народа. Призыв пекинской молодёжи и охватившее всю страну народное антияпонское движение, как грозой, очистили воздух от смрада капитулянтства, распространявшегося такими презренными шакалами, как Чан Кайши и Ван Цзинвэй. Когда предатель Бай Мянькэ прибыл к чанкайшистскому генералу Хэ Инциню с петицией о предоставлении Северному Китаю так называемой «автономии», Хэ Инцинь принял его с почётом, и Чан Кайши отнюдь не объявил военного положения, не издал приказа о «чрезвычайных мерах по поддержанию порядка». А когда во всей стране студенчество выступило с патриотической петицией о защите родины против японцев, Чан Кайши немедленно объявил военное положение, и были применены «чрезвычайные меры по поддержанию порядка». Всю силу своего оружия Чан Кайши обрушил против безоружной патриотической молодёжи. Антияпонское патриотическое движение студенчества Чан Кайши счел «угрожающим государству». Он предписал «пресекать его силой оружия или же другими эффективными мерами», указав, что

Даже сами японские захватчики не могли бы проделать это так методично! Но все эти зверские меры Чан Кайши не могли остановить великого пробуждения нации. Мао Цзэдун, его соратник Лю Шаоци и другие коммунисты возглавили это движение.

В этой обстановке небывалого национального кризиса, когда страна стояла накануне полной катастрофы, Мао Цзэдун и руководимая им Китайская коммунистическая партия, выражавшие волю всего китайского народа, изменили ход событий. Мао Цзэдун и Китайская коммунистическая партия призвали страну организовать единый национальный фронт, прекратить гражданскую войну, дать единодушный отпор внешнему врагу, чтобы спасти страну от смертельной опасности. Народ горячо поддержал призыв компартии. Однако Чан Кайши, в интересах кучки феодалов-компрадоров — своего семейства и семейств своей родни — Сунь Цзывэня, Кун Сянси и братьев Чэнь Лифу и Чэнь Гофу,— отверг предложение компартии. Он, как уже говорилось выше, продолжал самыми бессовестными и драконовскими средствами подавлять народное патриотическое движение в подвластных ему районах страны, арестовывал руководителей движения за спасение родины и, вместе с тем, продолжал свои «походы» против Красной Армии, сражавшейся с японскими агрессорами и сплачивавшей национальные силы Китая. 27 ноября 1936 г. Чан Кайши, выступая в Сиане с «инструктивной речью» перед офицерами Северо-восточной и Северо-западной армий, продолжал цинично утверждать, что

Чжан Сюэлян[89] неоднократно обращался к Чан Кайши с требованием сообща с коммунистами дать отпор японцам. Однажды Чан Кайши во время разговора с Чжан Сюэляном вспылил и, тыча себя пальцем в грудь, крикнул ему: «Меня можно убить, но нельзя заставить изменить уже принятые мною планы». И добавил: — «Японцы — это только нарыв на коже, а коммунисты — язва в кишечнике, вот почему сначала следует уничтожить коммунистов».

В конечном счёте, как и следовало ожидать, зарвавшийся Чан Кайши получил от народа заслуженный урок. 12 декабря произошел Сианьский инцидент, явившийся поворотным моментом в развитии событий в Китае.

Оказалось, что этот палач, мастер «бессердечных интриг» и «хитроумных комбинаций», рубивший без разбора людские головы, трясётся от страха за свою собственную шкуру. Всякий, кто поверит тому бахвальству, которым пестрит «Сианьский дневник» Чан Кайши, и будет ссылаться на него, рассказывая об этих событиях, рискует, что его слушатели лопнут от смеха. Мы же приведём другой источник — отрывок из воспоминаний одного из участников Сианьских событий, Шэнь Бочуня:

Когда Чан Кайши без устали рубил головы китайским патриотам, он никогда не дрожал. Даже за три дня до событий 12 декабря когда во время патриотической демонстрации сианьского студенчества он кричал по телефону Чжан Сюэляну: «Расстреливать без разбора! Расстреливать без разбора!», он, конечно, тоже не дрожал. А вот теперь он задрожал. Когда представитель компартии Чжоу Эньлай появился перед Чан Кайши, последний перепугался до того, что сразу изменился в лице.

Фактически политика Мао Цзэдуна и компартии в то время состояла в том, чтобы все возможные силы бросить на борьбу с Японией, поэтому в вопросе о Чан Кайши они требовали тогда лишь того, чтобы он отбросил свой топор палача и перестроился на новый лад. После того как Чан Кайши принял условие об объединении национальных сил для борьбы против Японии, коммунисты вместе с Чжан Сюэляном и Ян Хучэном освободили его. Во время Сианьских событий убить Чан Кайши замышляла его же нанкинская свора. 29 декабря 1936 г. агентство Юнайтед Пресс сообщало из Нанкина, что австралийский советник Чан Кайши Доналд рассказывал:

«Если бы в течение первых трёх дней после задержания Чан Кайши,— продолжал Доналд,— погода была хорошая, то Сиань, конечно, был бы подвергнут бомбардировке и Чан Кайши был бы убит. Однако благодаря скверной погоде, продержавшейся несколько дней, бомбардировки удалось избежать. Когда же вновь появилось солнце, Сун Цзывэнь был уже в Сиане».

По свидетельству автора цитировавшихся выше мемуаров, приписка в письме Сун Мэйлин, привезённом Чан Кайши Доналдом, гласила: «Обстановка в Нанкине весьма сложная». Чан Кайши, прочитав эту фразу, «расплакался на глазах Доналда и Чжан Сюэляна».

Чан Кайши и его свора — это банда кровопийц, живущая за счёт наглого насилия и беззастенчивой торговли родиной. Сам Чан Кайши искусно обучал своих последователей мастерству «бессердечной интриги» и «хитроумного комбинирования». Однако «у учителя всегда найдутся ученики». Нет ничего удивительного в том, что нанкинские ученики Чан Кайши, все эти хэ инцини, стали готовить заговор против Чан Кайши так же, как он сам всегда готовил заговоры против других. Когда Чан Кайши безоговорочно принял условия о прекращении гражданской войны и подготовке сопротивления Японии, он был немедленно освобождён, причём Чжан Сюэлян проводил его в Нанкин. Этого нанкинские интриганы, ученики Чан Кайши — господа хэ ин-цини — никак не ожидали. Но — увы! — «легче сдвинуть горы и реки, чем изменить натуру человека»! После прибытия в Нанкин Чан Кайши не только состряпал свои «указания» Чжан Сюэляну и Ян Хучэну, якобы данные им в Сиане, но и вероломно арестовал сопровождавшего его Чжан Сюэляна. Позже был арестован и Ян Хучэн. Оба они до сих пор, уже целых одиннадцать лет, содержатся под арестом.