Чарующий город

Глава 23

В пятницу с самого утра на город обрушился снегопад, и хотя снег таял, едва коснувшись земли, движение на дорогах было практически парализовано из-за полного отсутствия видимости. Тесс попыталась сесть в автобус, но он был переполнен, и, вздохнув, она решила добираться до «Бикон-Лайт» пешком.

Когда она наконец вошла в здание редакции, опоздав на двадцать минут, то облегченно вздохнула, увидев, что совещание еще не началось. Пфайфер и Лайонел Мабри все еще находились в дороге — жили в пригороде, и сегодня им предстояло продираться сквозь «пробки» на трассах. Стерлинг стоял в углу комнаты и о чем-то беседовал с Розитой, а Колин Реганхарт с мрачным видом сидела за столом, рядом с Гаем Уитменом, лицо которого при виде Тесс просияло.

— Ну и погодка! А ведь сегодня Вербное воскресенье! Что-то эта весна преподносит нам сюрпризы, — сказал он, стараясь завязать разговор. — Интересно, пятница — хороший день для увольнения или плохой? Лично я каждый раз, как это случается, чувствую себя крайне неловко. А что вы думаете об этом, Тесс?

Тесс, которую уволили из «Стар» в среду, считала, что ни один день недели не подходит для того, чтобы терять работу. Она вспомнила, как неожиданно это произошло: владелец «Стар» попросил всех сотрудников собраться в отделе новостей, после того как вечерний выпуск газеты ушел в набор. Совет директоров даже не позволил журналистам сделать последний выпуск, они хотели попрощаться с читателями и объявить о «кончине» газеты. В итоге последней работой в журналистской карьере Тесс стала ее статья о прорыве трубопровода, в результате которого было затоплено несколько домов в центре города.

Уитмен сам же и ответил на свой вопрос:

— Вообще-то разработано несколько подходов для процедуры увольнения сотрудников. Если вы подозреваете, что сотрудник… м-м-м… чересчур эмоционален, то пятница — не лучший день для увольнения, так как в выходные в порыве отчаяния он может причинить себе вред. Многие считают, что и с финансовой точки зрения лучше уволить человека в понедельник, тогда ему не придется оплачивать отработанные на неделе дни…

— Гай, будь добр, замолчи! — резко перебила его Колин. Встав со стула, она принялась мерить шагами комнату, на ходу раскуривая сигарету.

— Ты же знаешь, что здесь нельзя курить, — заметил Уитмен.

— В данный момент среди присутствующих я занимаю самую высокую должность, так что могу делать все, что мне заблагорассудится.

— Но это только в данный момент.

«Ведь все началось здесь, — вдруг подумала Тесс. — И все закончится сегодня именно здесь». Стерлинг пообещал, что «Блайт» оплатит оставшиеся до окончания двухнедельного контракта дни, если Тесс согласится присутствовать на сегодняшнем совещании и, если потребуется, представит свои записи о тех методах, с помощью которых Розита получила информацию для скандальной статьи. Хотя никто так и не смог доказать, что «внеплановая» публикация — дело рук Розиты, Пфайфер и Мабри все равно были уверены в ее виновности.

В дверь заглянула секретарша Пфайфера и сообщила, что господа уже в здании.

Колин сделала несколько быстрых затяжек и выбросила сигарету в форточку. Едва она успела закрыть окно, как в зал заседаний вошли Пфайфер и Мабри, на лице у последнего застыло уже ставшее привычным Тесс мечтательно-отсутствующее выражение. На этот раз он еще и насвистывал какой-то мотивчик. Тесс прислушалась: это была песенка «Есть в испанском Гарлеме Роза». На ее взгляд, выбор мелодии в данной ситуации был довольно двусмысленным. Похоже, Мабри тоже понял это и замолчал, когда к столу приблизились Розита и Стерлинг.

— Присаживайтесь, пожалуйста, мисс Руиз, — голос Стерлинга был мягким и вежливым, но Тесс подозревала, что он, возможно, сейчас раздражен гораздо больше, чем кто-либо из собравшихся. Розита заняла место в дальнем конце стола — напротив Пфайфера. Глубокое кресло почти поглотило ее, и Тесс испытала чувство, похожее на жалость, но оно исчезло без следа, стоило ей взглянуть на надменное лицо девушки, в ее взгляде явно читался вызов. Она отказалась от своего права на разговор в присутствии представителя профсоюза, настолько была уверена, что не нуждается в защите. Розита полагала, что может написать статью и без помощи Фини, а также, что сможет сохранить свое рабочее место и без поддержки профсоюза.

Стерлинг заговорил, глядя на лежавший перед ним чистый лист бумаги:

— Я заранее ознакомил вас со свидетельствами, собранными мисс Монаган о методах работы нашего сотрудника мисс Руиз. Мы также получили письменное заявление от миссис Берти Атолл, в котором она подтверждает, что получила от журналистки 50 долларов за информацию, связанную с первой статьей о Винковски. Эта информация, оказалась ложной, искаженной и явно преувеличенной. И у нас есть возможность представить копии документов, которые видела Тесс, откуда следует, что именно Джеральд Винковски подвергался жестокому обращению со стороны первой жены, а никак не наоборот. Он был жертвой, а не преступником. Мы считаем, что этой информации более чем достаточно для вашего немедленного увольнения, мисс Руиз. Тем не менее мы готовы выплачивать вам выходное пособие в течение шести месяцев, — хотя, как вы знаете, официально вы могли бы рассчитывать только на два месяца, — и оказать помощь в поиске нового места работы. Мы считаем… Я считаю, — поправился он, — что наша газета несколько разочарована в вас. Может быть, в менее крупном издании, где требования к качеству информации и срокам написания статей не так высоки, вы смогли бы восполнить некоторые пробелы в своих знаниях об основах и этике журналистики.

Розита никак не отреагировала ни на предложенную помощь в трудоустройстве, ни на предложение шестимесячного выходного пособия.

— Эти документы, если они, конечно, неподдельные, свидетельствуют о травмах, полученных Винком, причем еще неизвестно, при каких обстоятельствах, но вы не можете доказать, что он не избивал свою жену, — Розита произнесла это холодным тоном. — Насколько мне известно, существуют другие больничные листы, просто их решили не показывать Тесс. Я по-прежнему придерживаюсь своей версии.

— Хватит пороть чушь, Розита! — Колин вынула из пачки сигарету и принялась крутить ее в пальцах. Тесс никак не могла понять, почему главный менеджер так расстроена. Неужели потому, что Розита была ее протеже? Или потому, что Розита Руиз была женщиной, и ее неудача подтверждала мнение мужчин о том, что дамам не место в журналистике?

— Здесь не дискуссионный клуб, где ты можешь заработать или потерять очки за хорошо проведенный спор, — продолжала Колин. — Ты в этой истории такого намешала! Ты что, боялась, что мы не поставим твое имя в качестве соавтора Фини, если не отыщешь никаких сведений? Или тебе хотелось, чтобы статья наделала как можно больше шуму и чтобы с этим можно было пойти наниматься на работу в газету покрупнее нашей?

— Я просто случайно допустила ошибку, — не сдавалась Розита.

Тесс поразилась самоуверенности девушки. Впрочем, если она была патологической лгуньей, — поскольку Тесс пока не удалось услышать от нее ни слова правды, — то, скорее всего, она лгала всю жизнь и всем подряд.

— Да, я дала Берти Атолл пятьдесят долларов, у нее крошечная пенсия, и эти деньги ей очень пригодились. Но я сделала это лишь тогда, когда она сообщила все, что знала… Я просто заплатила ей за то время, которое отняла у нее, а вовсе не за то, чтобы она искажала какие-то факты. Разве это чем-то отличается от того, что вы, например, приглашаете ваш источник информации в кафе за ваш счет? Мы постоянно делаем это, и никто еще не подумал возражать. Вот чего я действительно не делала, так это не просила миссис Атолл притворяться, будто ей известно больше, чем есть на самом деле. Она сказала мне, что Винковски избивал свою жену и что Линду несколько раз увозили на машине «скорой помощи». Ну, хорошо, я допустила ошибку, разве это так уж и серьезно? А то, что происходит сейчас, — это чистой воды «суд Линча»! Вы используете мои мелкие промахи, чтобы избавиться от меня, тогда как я уже почти написала новую статью, по сравнению с которой две предыдущие покажутся просто бледными. Вы же передадите ее другому репортеру, и ему останется только «снять сливки»! Ну что ж, если я уйду, я заберу и свою новую статью. И не надейтесь, что я оставлю вам и собственные источники информации!

Любопытство Стерлинга, похоже, одержало верх над его раздражением.

— О чем вы говорите, Розита? Вы знаете что-то, о чем не рассказали нам? У нас в плане больше нет никаких статей о Винковски…

— Просто я не рассказывала вам всего, — Розита усмехнулась. — Но у меня есть вполне достоверная информация, что смерть Винка — это не самоубийство. Его убили, причем это сделал кто-то, кто потерял бы гораздо больше, чем Винк, если бы не «выгорело» дело с баскетбольной командой.

— И кто же этот ваш источник? — вмешался в разговор Уитмен. — Результаты токсикологической экспертизы и вскрытия еще не готовы, а пока ни полицейские, ни врачи не сомневаются, в том что это самоубийство.

— Да она просто опять продолжает молоть чепуху! — голос Колин Реганхарт дрожал от ярости. — Смерть Винка положила конец всяким надеждам на приобретение баскетбольной команды, так зачем же было его убивать? Я не поверю ни одному ее слову, пока не услышу доказательств этого ее «авторитетного источника». И еще не факт, что и после этого я ей поверю.

— Я не скажу больше ничего до тех пор, пока вы не дадите мне гарантий, что я сохраню за собой рабочее место. Только на таких условиях я согласна на назначение испытательного срока, я даже готова проработать несколько дней без оплаты — и тогда вы получите сенсационный репортаж. Если же вы меня уволите — статья уплывет у вас из рук, и тогда другая газета будет пожинать лавры.

Все, даже Пфайфер, повернулись к Мабри — именно он должен был принять решение. Мабри сочувственно посмотрел на Розиту, затем медленно поднялся, выпрямился. Тесс внезапно показалось, что в этот момент в комнате появился другой человек. На месте чудаковатого человечка стоял высокий мужчина с гордо поднятой головой, и Тесс поняла, почему подчиненные называли Мабри Король Лев. Держался он с необыкновенным достоинством.

— Вы находитесь не в том положении, чтобы ставить нам условия, мисс Руиз, — произнес он твердо, хотя в его голосе слышалось одновременно и осуждение, и сочувствие, словно Розита была его дочерью, в чем-то разочаровавшей его. И он просто делал ей выговор. — Во всех отношениях вы продемонстрировали полное отсутствие этики и профессионализма. Одно дело — рисковать своей репутацией, но в данном случае вы своими действиями поставили под угрозу репутацию газеты в целом. Неужели вам не приходило в голову, что сама по себе Розита Руиз не имеет ни силы, ни влияния, но Розита Руиз как сотрудник «Бикон-Лайт», берущая интервью у официальных лиц, убеждающая обычных граждан довериться ей и сообщать интересующую ее информацию, обладает влиянием и силой и, соответственно, не вправе обманывать доверие людей. Но вам нет дела до газеты и ее моральных ценностей, вам есть дело только до себя и своих непомерных амбиций, но без газеты вы — ничто. Вы использовали свое знание компьютера, чтобы поставить свою статью в выпуск без разрешения, потому что прекрасно понимали, что она никогда не пройдет той проверки, которой занимались мы с Джеком Стерлингом. С вашей высокомерной заносчивостью и тщеславием вы просто опозорили журналистику.

— Я опозорила журналистику? — визгливо воскликнула Розита и вскочила с кресла. Хоть у нее это и не вышло так же эффектно, как у Мабри, все же она старалась не терять достоинства. — А как насчет вас, мистер Мабри? Ведь вы уже динозавр, пережиток прошлого! О чем была ваша последняя статья? Об эпидемии гриппа в тысяча девятьсот восьмом году? Все, чем вы занимаетесь, — это сидите в своей каморке и кропаете статейки о войнах, надеясь, что газете каким-то чудом удастся получить Пулитцеровскую премию. Так вот, закрыв за собой эту дверь, я не только заберу статью, у которой есть все шансы на эту премию, но и напишу еще много таких же. Статей о Богом забытом месте, где процветают сексуальные домогательства, конфликты интересов с вульгарными драками за кусок мяса посочнее. О месте с отвратительной системой управления, где редакторы спят с журналистами…

— Уитмен, ты просто кобель! — Колин разъяренно повернулась в его сторону, тогда как сам он предусмотрительно отступил на несколько шагов, словно боялся, что Реганхарт может его ударить. Впрочем, зная характер главного менеджера, опасения Уитмена были небезосновательными. — Ты хоть когда-нибудь застегиваешь ширинку?

— Клянусь, я понятия не имею, о чем она говорит, — пробормотал он, впрочем, не очень уверенно. — Просто совершенно не представляю.

Жестом руки Лайонел остановил эти внеслужебные выяснения отношений.

— Скажите, мисс Руиз, и где же должен появиться ваш сенсационный репортаж? Какое издательство будет слушать уволенного журналиста, не созвонившись предварительно с местом его предыдущей работы? И я от всей души надеюсь, что им станет известно о вашей профессиональной недобросовестности и полном отсутствии понятий о журналистской этике.

Прежде чем Розита успела возразить, в комнату вошли два охранника. Один из них нес картонную коробку, в которую как попало были свалены блокноты, записные книжки, какие-то бумаги и даже не особенно чистая кофейная кружка. Тесс поняла, что это было содержимое рабочего стола Розиты.

Но неужели нужны были двое крепких мужчин, чтобы сопровождать одну маленькую женщину, пусть даже такую злобную, как Розита?

— Мы взяли на себя труд собрать ваши вещи, пока вы были здесь, мисс Руиз, — произнес Мабри. — Мы решили, что вы можете оставить у себя все эти записи, хотя официально они являются собственностью «Бикон-Лайт». — И добавил язвительно: — Надеюсь, ваша будущая сенсационная статья находится в одном из этих блокнотов, хотя подозреваю, что она существует, увы, только в вашем воображении.

Тесс невольно восхитилась выдержкой Розиты: девушка не стала плакать, умоляя дать ей еще один шанс, не стала напоминать Стерлингу о предложенной помощи в поиске работы, — она просто молча выхватила из рук охранника коробку с бумагами и так стремительно вылетела из комнаты, что мужчинам пришлось идти за ней почти бегом.

Нет, слезы на глазах были совсем у другого человека: казалось, Колин Реганхарт вот-вот расплачется. Гай Уитмен по-прежнему бормотал какие-то оправдания, Джек Стерлинг уставился в полированную поверхность стола, его лицо утратило обычные краски и стало каким-то пепельно-серым. Даже Пфайфер ощущал некоторый дискомфорт, только Лайонел Мабри наслаждался только что одержанной победой.

— Ну, вернемся к текущим делам, — сказал он. — У нас же есть газета, так что мы должны думать о ее будущем, а не впадать во всеобщее уныние. Итак, Джек, пожалуйста, найдите мистера Фини и сообщите ему о мисс Руиз и о том, что она здесь наговорила, конечно, если в этом есть хотя бы доля правды. Уитмен, позвоните в отдел кадров и скажите, чтобы они отправили личное дело мисс Руиз в архив. А вас, Колин, я хотел бы видеть в своем кабинете. Сейчас. Чтобы обсудить ваш выбор протеже на будущее…

Уитмен, чуть ли не кланяясь, выскочил из комнаты. Колин покинула зал заседаний с невозмутимым видом, но лицо ее было белым, как мел. Пфайфер попытался одобрительно похлопать Мабри по плечу, но достал только до его спины. Только Стерлинг продолжал сидеть неподвижно, не отрывая глаз от по-прежнему чистого листа бумаги, лежавшего перед ним на столе.

— Я вот думаю, что она будет делать, — наконец проговорил он.

— Найдет новую работу, начнет все заново. Что ей еще остается делать? — спокойно сказала Тесс.

— Она может продолжать свою борьбу, подать на газету в суд за то, что мы уволили ее, потому что она — женщина, да к тому же относится к национальному меньшинству.

— Не думаю, что основания для увольнения Розиты делают ее идеальным кандидатом при приеме на работу.

— Но это было так жестоко, — вздохнул Стерлинг. — Я никогда не видел ничего подобного за все годы работы редактором. Я пытался хоть как-то подготовить ее к этому, но не думаю, что она поняла всю серьезность своего положения. Она считала, что я смогу спасти ее, но я не мог, я действительно не мог…

— Да и никто бы не смог. Кроме того, окончательное решение все равно принимал Лайонел, а не вы, — возразила Тесс.

— Да, но какая-то часть меня все равно участвовала в этом решении. И не только меня, всех нас. Мабри только выразил общее мнение. Но мне начинает казаться, что если Розита и монстр, то все мы — Франкенштейны.

Тесс хотела смягчить его переживания, напомнить ему, что сам по себе он замечательный человек, просто работает в такой жестокой и не знающей сострадания сфере, как журналистика. Она попыталась обнять его за плечи, но ей мешала сделать это спинка мягкого и глубокого кресла, поэтому Тесс просто прижалась щекой к его щеке. Его лицо было горячим, и сердце бешено билось, судя по тому, как быстро стучал пульс у него на виске.

Стерлинг первым отстранился.

— Ну, что ж, теперь вы полностью избавились от «Бикон-Лайт».

— Полагаю, да. Причем мне, чтобы покинуть здание, не нужно двух охранников, мне даже не придется забирать из кабинета личные вещи, у меня их здесь просто нет.

— Возможно, пройдет не одна неделя, прежде чем вы получите свой гонорар. Наш финансовый отдел не очень-то обязателен насчет своевременной выплаты нашим внештатным сотрудникам.

Так вот, значит, кем она была для него — всего лишь «внештатным сотрудником»!

— Ничего страшного, — она схватила сумочку и направилась к двери. У нее больше нет поводов, чтобы встречаться с ним. И оказывается, и это тоже было частью сделки…

Голос Стерлинга заставил ее остановиться.

— Тесс… Да, все время хотел спросить вас: это уменьшительное от какого имени?

— Тереза.

— Уитни иногда называет вас Тессер.

— Вы с Уитни говорите обо мне? — она не могла понять, нравится ей это или нет.

— Перед тем как мы наняли вас в качестве частного детектива, я попросил ее кратко рассказать о вас. Помните нашу первую встречу? Когда я даже описал ваш характер и привычки? Так вот, большую часть информации я получил от Уитни.

— В таком случае она была двойным агентом, потому что мне она поведала то же самое о вас. Ну, а Тессер… это я так произносила свое полное имя — Тереза Эстер, — когда была ребенком.

Казалось, Стерлинг готов был улыбнуться, но его плохое настроение снова одержало верх.

— Каждый из нас когда-то был ребенком. Невинным и полным надежд на будущее. Вы. Я. Розита. Винк. Никто не планировал обманывать, совершать преступления и уж тем более умирать.

— Я, конечно, ничего такого не планировала, но саму возможность не исключала.

Ну, наконец-то он рассмеялся. Странно, но его сочувствие и снисхождение к Розите делало Стерлинга в глазах Тесс еще более привлекательным. Он сегодня был единственным — помимо самой Розиты, — кто понимал, что другого шанса у нее уже не будет. И вряд ли появится возможность начать все заново. В свои двадцать четыре года мисс Руиз была законченной лгуньей. Может, если бы она поступила на юридический факультет и стала бы работать в области, где отношение к правде несколько иное, — важны не сами факты, а то, как их подать, — то она вполне могла бы добиться успеха, но карьера в журналистике для нее была окончена раз и навсегда.

Стерлинг встал и мягко произнес:

— До свидания, Тесс. И удачи. Все, чему я стал свидетелем, говорит о том, что из вас выйдет превосходный частный детектив. Могу поспорить, что и журналистом вы были первоклассным.

— Спасибо. Я бы сказала, что это было интересно и увлекательно, но…

— …но радостного в этом деле не было ничего, я понимаю, — закончил за нее Стерлинг. — Послушайте, Тесс, я не хочу, чтобы вы считали меня еще одним Уитменом, — хотя, конечно, у меня нет жены и пятерых детей. Вы не против, если я иногда буду приглашать вас поужинать со мной?

— Конечно, нет, — она помолчала, ожидая, что последует дальше: назовет ли он место и время, или это всего лишь проявление вежливости.

— Как насчет вечера субботы?

— Я свободна.

И теперь, когда она произнесла это, ей придется сделать так, чтобы это оказалось правдой.

Тесс нашла массу причин не возвращаться сразу домой. Сначала она заехала в контору Тайнера, затем отправилась к Дурбану, где планировала пробежать десять километров по беговой дорожке, но в итоге пробежала пятнадцать. Больше идти было некуда, и она поехала домой.

Когда она вошла в квартиру, Кроу возился на террасе. Выглядел он более чем забавно, высаживая в кадки цветы и при этом напевая какую-то песенку. Эски находилась тут же и заинтересованно заглядывала в мешки с мульчей и землей, одновременно требуя внимания со стороны Кроу. Лучи заходящего солнца выхватывали фиолетовые пряди в его черных волосах. «Это что-то новое, или я просто не замечала их раньше?» — подумала Тесс. Ей внезапно пришло в голову, что он похож на ребенка, играющего в «куличики». Но правда была в том, что он и казался тем, кем был на самом деле: мягким, добрым романтиком, мужчиной-ребенком, именно таким мужчиной, которого Тесс мечтала найти, когда училась в колледже. Он опоздал всего на семь лет.

— Еще слишком холодно для цветов, даже для анютиных глазок, — сказала она немного резко. — Разве ты забыл, что еще сегодня утром шел снег? И в апреле наверняка будут заморозки.

— Я собираюсь занести их в комнату и поставить у двери на террасу. Там для них будет достаточно света. Я уже подумываю над тем, чтобы посадить помидоры, они так весело будут смотреться на балконе. А еще я хочу устроить небольшой садик для зелени: петрушка, шалфей, розмарин, чабрец. И базилик. У нас все лето будут собственноручно выращенные витамины, — Кроу улыбнулся. — Представляешь, сделаем спагетти с помидорами и базиликом? Поверь, ничего вкуснее ты просто не пробовала.

Тесс неопределенно хмыкнула, что вполне могло сойти и за восторг. Она не хотела планировать летнее меню в марте. В данный момент она вообще не хотела ничего планировать вместе с Кроу. Кроу любил ее, заботился о ней и вообще был очень хорошим человеком, но ни одно из этих качеств не могло вернуть парню ее любовь.

— Ты знаешь, чем важен апрель? — спросил он.

— День дураков? Начало тренировок? Самый тяжелый месяц? Пасхальная реклама двадцать четыре часа в сутки, потихоньку сводящая с ума?

— В апреле у нас годовщина — мы уже полгода вместе. Двадцать третьего числа. Знаешь, куда бы я хотел пойти, чтобы отметить это событие? В больницу, где проводят анализы на ВИЧ-инфекцию. И, после того как мы получим результаты тестов, дадим друг другу обязательства. — Кроу отложил совок и поднялся, чтобы обнять Тесс. От него пахло землей и мульчей. — Ничего официального, это просто будет формальным подтверждением того, что происходит между нами.

— Я хочу сказать «да», — пробормотала Тесс, уткнувшись в его плечо. — Я хочу захотеть сказать «да».

Кроу отстранился.

— Что ты скажешь, Тесс?

— Нет, Кроу, это именно то, чего я не скажу. Я не скажу «да», потому что не готова давать тебе какие бы то ни было обязательства, и уж тем более не чувствую себя готовой к отношениям, связанным обязательствами. Мне иногда кажется, что мы вообще поторопились. Той осенью произошло слишком много всего. И сейчас у меня слишком много дел. И когда ты говоришь о лете, помидорах, тестах на СПИД… Кроу, этим летом мне исполнится тридцать.

— Какое отношение к этому имеет твой возраст? — Кроу пожал плечами.

— Самое прямое. Особенно когда ты сравнишь его со своим.

— Со временем наша разница в возрасте будет казаться все меньше и меньше.

— Может быть, но у меня такое чувство, что, прежде чем начать казаться незначительной, она покажется просто огромной.

Кроу внимательно посмотрел на нее и, ничего не сказав, вошел в комнату. Тесс слышала стук выдвигаемых ящиков, щелканье замков на коробках для компакт-дисков, где хранилась их музыка. Затем на лестнице раздались тяжелые шаги. Ему понадобилось подняться еще три раза, чтобы отнести свои вещи в машину. Тесс и не предполагала, что за полгода их оказалось так много в ее квартире. Эски с беспокойством наблюдала за действиями Кроу, опасливо выглядывая из-за балконной двери. Как всегда, она нервничала, когда происходило что-то непривычное. Напоследок Кроу ласково погладил собаку. Его лицо выражало недоумение и беспокойство.

— Я, наверно, больше не буду работать у Китти, просто буду помогать советами. Впрочем, я и раньше думал об этом, а в последнее время наша группа стала пользоваться успехом, так что…

— Все в порядке, она привыкла, что люди приходят и уходят.

— А ты, Тесс… ты к этому привыкла?

Тесс не нашлась, что ответить на это.

— Я любил тебя, — это был не вопрос и даже не попытка заставить ее передумать, а просто констатация факта. И снова Тесс не смогла придумать достойного ответа.

— Я знаю, — наконец сказала она, понимая, что этими словами причиняет ему еще большую боль. — Ты очень хороший человек. Ты — один из самых лучших людей, которых я когда-либо встречала.

— Я сварил на ужин Эски овощи, они на кухне.

И он ушел.

На улице темнело, и на террасе стало слишком холодно. Тесс втащила кадки с цветами в спальню, нашла цепь Эски — Кроу так и не купил ей поводок — и повела ее гулять, больше для того, чтобы хоть чем-то себя занять. Они дошли до мола, и Тесс долго стояла, глядя на темную воду, а Эски гонялась за голубями и чайками.

Тесс думала, что будет радоваться тому, что произошло, поскольку всегда считала, что разрыв отношений всегда является огромным облегчением для инициатора этого самого разрыва. Она по-прежнему чувствовала, что не потеряла аппетит из-за расставания с Кроу, но была ли она счастлива, была ли она свободна? Как сказал Оден: «Нелепый вопрос». Все, что она чувствовала, — это подавленность, голод и странную грусть.

Эски положила голову на колени Тесс и посмотрела на нее, словно хотела сказать: «Погладь меня». По крайней мере, Тесс решила, что взгляд собаки должен выражать именно это, поскольку никакой еды поблизости не было, иначе, без сомнения, эта немая просьба трансформировалась бы в «покорми меня». Она почесала собаку за ухом и погладила ее по длинной острой морде, смахнув с носа Эски несколько комочков земли и мульчи. Острый запах удобрения напомнил ей о том, что скоро город будет полон нарциссов и тюльпанов. И безупречно ровные клумбы в саду ее матери скоро покроются белыми, синими и красными цветами. Она улыбнулась, представив своего дядю Спайка, заявившегося к Джудит с десятью мешками мульчи. Ее матери не использовать столько и за десять лет. О чем думал Спайк?

А о чем думала она? Нет, проблема была в том, что ей это даже не могло прийти в голову. И, очевидно, ее родителям — тоже. Причина, по которой избили Спайка, все время находилась у нее под носом.