Час до конца сентября (СИ)

— Август-

(30 июля, понедельник, +23)

Паркуясь у здания аэропорта, глянул на часы. Надо же, в последнее время стал таким невнимательным, до прилета Назара еще полчаса.

Вчера, проходя мимо его дома, помахал Кате и Ире, что копались у дома, облагораживая сад. Катюха в ответ махнула, улыбаясь, а мавка лесная отвернулась, не желая видеть его.

Усмехнувшись, вспомнил, как утром зашла новенькая медсестра в кабинет, еще имени не запомнил. Что-то хотела спросить, совершенно несущественное, но, при этом и пуговки халата расстегнуты до ямочки меж грудей, и так и сяк наклонялась через стол, показывая прелести. Оценил, отправил выполнять непосредственные обязанности, поржал потом втихомолку. Ну, нафиг. Вечером в душе лучше представить ноги рыжей колдуньи на своих плечах, чем опять вляпываться в историю.

Наконец, зашевелились встречающие, плавно поползли к входу в аэропорт. Тоже пора. Назара увидел сразу, тот шел позади основной толпы, помогая себе тросточкой. Ну, чуть прихрамывает, еще не привыкнув к протезу, но это не бросается в глаза. Встретились, обнялись. И первый вопрос от Назара прозвучал ожидаемо:

— Как там моя Катерина, осваивается, или решила меня подождать, ты не в курсе? Что-то отмалчивается по телефону.

— Сам увидишь.

— Соскучился, не представляешь, как. Васяте купил две энциклопедии, я еще спросил, что привезти, может, робота какого, или лего, чем сейчас играют современные дети, ума не приложу. А он, знаешь, очочки так поправил и говорит: «Дядя Назар, мне бы энциклопедию изобретений и открытий», прикинь?

— Серьезный пацан.

— Что с голосом, татарва?

— Идем, по дороге расскажу.

После краткого пересказа недавних событий, всколыхнувших поселок, Решад попросил друга:

— Ты не против, если заедем в Леруа, как раз посмотрим, что тебе для ремонта необходимо. В комиссариат я не попадаю сегодня, послезавтра съезжу, в приемный день.

— Все-таки собрался уехать? — с тревогой в голосе спросил друг. — Я ж только работать начал.

— Успеем. Справишься.

— А Ирка?

— А что с ней? Она с Кащеем, — и резко дернул машину так, что пристегнутый ремнем безопасности пассажир едва не «поцеловался» с бардачком.

— Э, не дрова везешь! У меня еще дела на сегодня запланированы, возмутился друг. — Слушай, я хотел спросить…

— Вываливай.

— Ты, когда, ну, после госпиталя, с женщиной, шрамов своих не стеснялся?

— Так я в госпитале уже, чего там стесняться? — заржал друг. — Как шевелиться начал, так и пополз до ближайшего тела в юбке. А что?

— Как-то не знаю. Вдруг испугается, откажется от меня моя Катюха. Мысли в голову лезут. Забавные и не очень.

— Тут я тебе не помощник, не знаю, как она отреагирует. Сам, хохол, свои шишки набивай.

— Цветы надо купить, конфеты вкусные, кольцо, мерку я снял, — резюмировал Назар, помялся немного и добавил. — И презервативы, наверное. Слушай, Ярканат, мне тут суммы аховые на карту упали, ты не в курсе, ху из Бахтияр Каренович А.? Я в банк звонил, сказали, что не ошибка. Фио знакомое.

— В курсе. Это руководитель небольшого фонда для поддержания штанов таких, как мы, мой командир, от меня и слышал, контуженный, — услышав дорогое имя, улыбнулся Решад. Деньги Салиха пригодились на добрые дела, он тут ни при чем. Даже не прикасался к тем толстым пачкам долларов, и командир распорядился ими по-своему.

— Каких?

— Косых, хромых, увечных, — уже в голос заржал друг. — Не парься, отчета не потребует, я его знаю.

— А Александр Хрен-пойми-что-за-отчество Г.?

— Ну, какое-то Г. Тут я не в курсе. Хотя, Александровна и Г. - соседка между нами, спроси на досуге, — вспомнив свою рыжую занозу, Решад нахмурился. — Они с Бахой, как оказалось, практически, родня. Мир тесен, на углу с кем-нибудь да столкнешься.

— Дела…

(1 августа, среда, +28)

— Алло, Ярканат, тут такое дело, — Лешка замялся, дыша в трубку.

— Вываливай. Я уже спать лег, правда, завтра в комиссариат назначено, сегодня съездил зря.

— Дай машину, — попросил тот. — Надо очень.

— Что случилось, не тяни коту яйца.

— Девчонки наши в «Трюме». Ужратые до состояния некондиции, местные уже начали приставать. Давай я съезжу, привезу дур.

— Одеваюсь. Вместе поедем. Если что — ты один от шпаны не отмашешься. Выходи на дорогу.

— Принял.

Быстро оделся, прикинул, вместо летней обуви надел тяжелые ботинки. Когда вышел из дома, Леший уже стоял у крыльца.

— Ты как узнал?

— Костян позвонил. Фарик Иру знает, там часто бывали с Кащеем. А этот поц в Казани, не успеет, хорошо еще, догадался мне позвонить. У меня столько бумаг по пожару навалилось, разгребал до упора. Домой пришел с работы, Танюшка спит, моя мама с ней, а Наты нет. Я еще и нагоняй от матери получил, что бедные девочки одни, вот мать и отпустила Натку развлечься. Твоя Ирка Натусю подбила на приключения.

— Понятно. И да, Ирина не моя.

— Ой, Ярканат, передо мной устань выебываться, а? — переживая за свою Натусю, Леша не выбирал выражений, рикошетом вымещая злость на друге за поведение его зазнобы. — Задолбали уже оба. Совет тебе, брат: запрись с ней в четырех стенах, ключ выкинь, и, пока не поговорите, не выпускай! Орите друг на друга, деритесь, трахнитесь уже, но поговорите!

— Ты в сланцах или ботинки надел? Если толпу месить, в сланцах неудобно, — перевел разговор друг.

— Берцы.

— Ок.

— У-у-у, девочки, да вы совсем угашенные! — Лешка подошел к столику, пока Решад рассчитывался с хозяином «Трюма». — Так, ребята, поднимаем задницы, валим подальше, а девочки едут домой.

— Ты чо, мент, не на своей земле, чтоб барагозить! — самый наглый из местных встал вровень с Лешкой. — Мы тебя уважаем, но тут другая тема, кто девах ужинает, тот их и танцует!

Решад подошел к столику, шпана притихла, узнав давнего оппонента. И что с ним спорить — выйдет дороже. Сам вежливо руки-ноги сломает, сам в гипс закатает с участливой улыбкой.

— Леший, я за девочек расплатился. Парни, без обид, но эти дамы с нами.

У молодых людей резко нашлись неотложные дела — утюг выключить дома, заплатить за водоснабжение, пожарить картошечки с салом, позвонить маме.

— Леша, я не думала, что ты умеешь вызывать дьявола! Долго пента… ик…грамму чертил? — демонстративно подняв бокал, Ирка посмотрела сквозь стекло на соседа, выпила до дна, налила еще.

— Вставай, поехали домой, алкашонок!

— Я. С тобой. Никуда. Не. Поеду. Лучше пешком, и заблужусь, чтоб тебя больше не видеть!

— Завтра расскажешь. В машину — марш!

— А ты чего раскомандовался? Указывай своим Регинам-Альбинам в леопердовых трусах. Жене своей несостоявшейся… Даже та от тебя сбежала! О, у тебя еще Лара есть! Крофт, блядь. Ненавижу тебя! Вот уедешь, кого они дружно облизывать будут? Как провожают парохо-о-оды, совсем не так, как член врача! Лети, Мышь, могу пнуть для ускорения! — решив не откладывать обещание в долгий ящик, попыталась пнуть из-под стола, бестолково замахиваясь ногой. — Уезжай!

— Ревность — плохой советчик, зайка.

— Никогда не называй меня так! Не смей! Оставь это гребаное животноводство для своих куриц! — попыталась встать девушка, пылая праведным гневом.

— Хорошо, матурым. Нифига тебя мотает! Тихо, не падать! — Решад легко поднял пьяненькую тушку, перебросил на плечо, засунул себе в карман ее телефон, и, не обращая внимания на удары кулачками по спине, понес к выходу.

— Фарик, доброй ночи.

— Сумочки, Решад Маратович!

— Вижу, забрал. Спасибо.

— О, ты тут по имени-отчеству? Много баб выгулял?

— Много. Полегчало? — у машины поставил на ноги страдалицу, придерживая, чтоб не упала, встряхнул хорошенько за плечи. Как же иногда хочется стукнуть по кудрявой голове, чтоб мозги в ней на место встали! И одновременно прижать к себе, и никогда не отпускать…

— Вот они пусть тебя и ждут всем комсоставом! А я — не буду!

— Не верю. Ты как раз и будешь ждать.

Компания парней, стоящих поодаль зашевелилась, но Решад так зыркнул в их сторону, что самый отчаянный отступил назад, осознав угрозу, и зарекся даже приближаться к этой девушке на расстояние меньшее, чем три метра.

— Хрен тебе! И не трогай меня! Ненавижу-у-у… — Ирка пьяно икнула, вцепилась в дверь машины. — Меня вон, друг твой замуж позвал, пойду, и не оглянусь! Ты мне не нужен! Вообще, понятно? Ни в каком виде!

— Иди. Твое право, — наконец удалось запихнуть сопротивляющуюся тушку в салон, захлопнуть дверь.

— И пойду! Наташ, поехали танцевать! Надо было сразу в Казань, я тебе говорила. Подальше от… от него!

— Ната уже тебя не слышит, Ир, не ори, — одной рукой придерживая задремавшую Натку, другой рукой Леша терпеливо убирал пальцы Иры с замка двери. — Угомонись уже, подруга, в самом деле!

По дороге девушка притихла, следом за Натой задремала, откинув голову, и когда Форд подъехал к дому, даже посапывала. Леша выгрузил свою Наталью, попрощался.

Осторожно, чтобы не разбудить спутницу, Решад плавно съехал с дороги к ее дому, заглушил мотор. Посидел так немного, смотря на нее, слушая дыхание. И жизни не хватит разгадать эту загадку, имя которой на личном небе высветили звезды. Ира, Ирина, Ириска, над рассказами о детских проделках которой он смеялся и жалел ее родителей. Вот только его теперь некому жалеть.

Хоть головой об стену бейся — не выбить ее из памяти, не забыть… Хоть куда уезжай и прячься, от себя не уедешь никуда. Ничего не нужно без нее в этой жизни, и это страшно…

А он не нужен ей.

Вынес из машины на руках драгоценную ношу, а она вдруг обняла его за шею, прильнула, тихо вздыхая в плечо. Хорошо еще, двери не закрыла, когда уехали с Натой запивать свои горести, не пришлось искать ключи в ее сумке.

Пинком открыл дверь спальни, положил на середину кровати поверх покрывала, попытался разнять ее руки, но не получилось, намертво вцепилась, не отпустила. Тогда осторожно лег рядом на правую руку, согнув на весу ноги, чтоб не замарать постель. Вспомнил, выложил из кармана ее телефон рядом с подушкой, обнял, гладя по спине:

— Счастье мое…

— Ты вкусно пахнешь… — девушка заворочалась, устраиваясь в его руках.

— Что ж ты так накидалась, Ирка, родная?

— Перезагрузка! — воскликнула девушка, открыла пьяные глазки, и горько рассмеялась, заплакав одновременно.

— Горе мое, зачем мы мучаем друг друга?

— Я боюсь за тебя… Я так боюсь за тебя! — всхлипнула Ира, оставляя мокрые серые следы на его рубашке, отчаянно прижавшись к сильному мужскому телу. — Ты мне очень нужен! Ты мне снишься каждую ночь. И в первую ночь приснился ты. И сейчас.

— Нет, сейчас я — есть. Я — рядом. Я всегда рядом с тобой.

— Не уходи, пожалуйста, не уходи больше. Я такая пьяная!

— Не уйду. Хочешь, буду всю ночь читать тебе стихи и петь колыбельные?

— Мне никто не читал стихов…

— Я тоже еще никому не читал, кроме тебя тогда. Слушай. Спи.

— Я строю мысленно мосты,

Их измерения просты,

Я строю их из пустоты,

Чтобы идти туда, где ты.

Мостами землю перекрыв,

Я так тебя и не нашел,

Открыл глаза, а там… обрыв,

Мой путь закончен, я — пришел[1].

Когда чуть разомкнулись ее руки, Решад потянулся, аккуратно снял с девушки туфли, скинул свои ботинки. Накинул на обоих пушистый плед, шикнул на кота. Слушая прерывистые вздохи после слез, гладил ее волосы, шептал слова любимых песен, запоминая счастливый момент, и не заметил, как сам задремал.

Часов в пять утра мужчина проснулся, прижал к себе спящую красавицу, поцеловал в висок, намереваясь продолжить, и нечаянно задел локтем ее телефон. На экране высветились несколько новых сообщений от абонента: «Мой любимый Костик».

Три гвоздя с размаху вместо старого дерева заколоченной калитки — «Мой любимый Костик».

Кувалдой в лоб — «МОЙ ЛЮБИМЫЙ КОСТИК»…

Решад тихо встал с кровати, размял затекшую правую руку, и, взяв свою обувь, выскользнул из чужого дома.

Телефон разрывался от натуги. Зачем вчера звук включила? И почему она дома? Хорошо еще — в одежде. А как невинно начиналось — заглянула к Нате чаю попить, погреться у чужого счастья… Телефончик обиженно примолк. Что там? От Кости три сообщения, надо же, беспокоится. Не забыть уже переименовать обратно.

Три звонка от Лешки ночью, это понятно. Два звонка от Наты сейчас — перезвонить можно попозже, посмеяться. Сообщения в ватсапе из чата родни, от мамы, от Женьки. И от …Решада, утреннее: «Просыпайся, алкашонок. Если вспомнишь, что говорила мне этой ночью, позвони. Жду».

А что говорила? Последнее, что помнилось — какие-то парни подсели в баре, потом, вроде, Лешка появился, а потом, да… Решад! Откуда? И, все-таки, что она наговорила? Остались какие-то обрывки воспоминаний, ощущение счастья, щемящей нежности от его прикосновений и голоса.

Но, раз не помнит, значит — не было. Быстро набрала в ответ: «И ты сразу решил, что эти слова предназначались тебе? С — Самомнение!».

В реальной жизни чудовища не превращаются в прекрасных принцев, держа в лапах цветочек аленький, не обещают деве юной любови вечной на земле. Он решил развлечься напоследок, и уехать, впрочем, как и обещал — без обязательств.

Скатертью дорога.

Вот только ей что теперь делать с цветочком аленьким, со своей любовью? Каждый день с тоской смотреть на его дом, и если вернется — вежливо раскланиваться на улице, пряча глаза? Потом он женится на приличной татарочке, будут бегать дети, похожие на него. А она и уехать не сможет, воздуха без него не хватит ни в одном, даже самом райском местечке планеты, так и останется заполошной соседкой с сорока кошками…

Нужно время, и страсти успокоятся, теперь главное — воспоминания загнать в самый дальний угол, изредка, правда, можно вытаскивать на свет, любоваться, отряхнув от пыли. Некстати появившуюся любовь запинать еще глубже — пусть спит себе на самом дне души.

А противозачаточные таблетки, что купила недавно, выкинуть, закопать в кучу мусора под тыквой.

Теперь в душ, поработать в саду, переживая похмелье, вечером собраться, сложить в пакеты заказы и учесать от соседа подальше в Казань, пусть ненадолго, благо повод — мамин день рождения на носу. Сейчас первоочередное дело — позвонить Натке, договориться на счет Шлимана.

Ира включила плейлист, ткнув на команду «Перемешать все», и застыла, услышав "Би-2". Эти слова она слышала ночью сквозь сон тихим шепотом:

— Научи меня быть счастливым

В веренице долгих ночей,

Раствориться в твоей паутине,

И любить еще сильней…[2]

На дисплее телефона высветился входящий вызов: «Решад». Через пару трелей Ирина все-таки коснулась дисплея.

«Отклонить».

А следом нажала команду — «заблокировать»…

Учись быть счастливым самостоятельно, когда вернешься, но в других постелях, Мышь летучая…

До квартиры отца Ира добралась поздним вечером, звонить не стала, ключи есть, ее комната свободна, чего напрягать по пустякам, даже если у отца очередная пассия.

Вот только лодочки на шпильках, валяющиеся в прихожей, и сумочка к ним были очень похожи на тот разноцветный комплект, что с Женькой ей выбрали вместе в последнем забеге по торговым центрам. Ира даже подняла правую туфлю, да, царапина на коже, из-за которой подруга поскандалила на кассе, получив скидку, на месте.

[1] «Мосты» — автор Валентин Иосифович Гафт.

[2] «Научи меня быть счастливым». - 2007, группа «Би-2», альбом «Moloko». Автор текста — Лева Би-2, композиторы — Лева Би-2 и Шура Би-2.

— Ирка! Ты чего здесь делаешь? — легка на помине, запахивая на ходу игривый халатик, испуганная подруга детства выскочила из отцовской спальни.

— Тот же вопрос, дорогая, — так, с чужой туфелькой в руке, в изумлении Ира сделала пару шагов, опомнилась, кинула обувь на место. — И давно вы так… развлекаетесь?

— С того дня, как ты уехала в свою деревню, — покаялась Женя.

— Что-то я уже не удивлена, — гостья устало опустилась на диван, скинула кеды. — А в лесу все чудесатее и чудесатее…

— Мы хотели тебе сказать, но не нашлось подходящего случая, — отец вышел из спальни следом, решительно прижал любимую к себе. Отвечать за поступки, так вместе. — Привет, дочь. Мы с Женей теперь вместе.

— Привет, папуль. Надеюсь, это все новости на сегодня?

— Вроде, да.

Ирина вспомнила все оговорки подруги, странности в поведении, и вдруг заливисто расхохоталась, глядя на взъерошенную парочку, ожидающую ее вердикта:

— Женька, ты теперь мне — мачеха, да?

— Получается! Ты не будешь визжать на ультразвуке и гонять меня ссаными тряпками?

— Ой, вспомнила! — Ира вытерла слезы, набежавшие от смеха. Так вот кто расправил подруге крылья! А что, красивая пара, и притираться, как с предыдущими пассиями отца, не надо.

— Девочки, ссоры с визгами не будет? Я зря за попкорном собрался?

— Пап, ты как всегда, в своем репертуаре. Слушайте, а я рада за вас! Только давайте все остальные новости завтра, если еще что интересное вспомните, я устала, как собачка, пока доехала, пока заказы развезла. Пойду в душ и спать. Мою ванную комнату завтра с утра не занимать, сексом в неподходящих местах, типа кухни, не заниматься. Пап, ты не забыл четвертое число?

— Забыть день рождения твоей матери? Я ж не самоубийца.

— Ладушки. Женюль, ты можешь на завтра взять отгул?

— Я в отпуске с понедельника, пока загружена по самые уши.

— Жаль.

— Но потом могу с тобой съездить в деревню, Даню как раз выгуляем на свежем воздухе, посплетничаем, в четверг отправляю их с мамой на юга.

— О, договорились! Все, спокойной ночи! Я очень вас люблю обоих, но действительно, устала…

(3 августа, пятница, +29)

В прошлый понедельник, когда друг подъехал к дому, Назар сперва подумал, что Решад ошибся адресом. Или улицей. Или привез не в тот поселок. Мрачный старый дом сиял до блеска отмытыми окнами, аккуратным новым забором с аркой над входом, чистыми дорожками и ярким, ухоженным палисадником.

Нет, вроде, на табличке его адрес.

— Чего застыл? — Решад осторожно подтолкнул обомлевшего друга к калитке. — Обживайся. С новосельем, брат!

Осторожно открыл дверь своим ключом, прошелся по комнатам. Никого. Внезапно услышал странный звук в коридоре у туалета, будто кто скребется. Дом старый, мыши оккупировали территорию давно, беззастенчиво подъедая все, что можно сожрать, и, скорее всего, какая-нибудь наглая крыса копошится сейчас в поисках съестного. Ступая аккуратно, Назар вышел на звук.

Деловито раскопав в лотке наполнитель, маленький серый котенок с важностью уселся сверху, не обращая внимания на человека. Мышь была, но лежала рядом, в качестве трофея храброго охотника.

— Васята его назвал Халком, — сзади неслышно подошла Катерина. — Правда, пока не отзывается. Это Славик принес такое чудо.

Не зная, как скрыть неловкость после разлуки, она говорила какую-то чушь, про котенка, новую мебель, как Фая, моя окно, шлепнулась вчера в тазик, вот хохоту было, и что у Наты нужно вечером забрать подшитые занавески.

А он стоял, опершись на трость, и не мог наглядеться на свою женщину. Волосы заплетены в косу, простой сарафанчик, но красивее ее, смущенной такой и мило краснеющей, нет, и не будет.

И все бы было хорошо, но каждый вечер она исчезала из дома, выдумывая глупые предлоги. То маме нужно помочь с заготовками на зиму, то Васята не хочет засыпать без нее, а здесь детская еще не доделана, краской надышится ребенок. Она уходила, целуя на прощание, а он оставался один.

Маялся, выходил курить, засыпал на диване на кухне, не желая обновлять кровать в спальне. Утром уходил на работу, с тоской ждал вечера, когда раздастся осторожный стук в его кабинет, и войдет она. А потом вместе шли домой, ужинали, дурачась и целуясь, потихоньку доводили до ума старые стены, напевая негромко старые песни, будто в его любимом кино с Василем Лановым «Анна и Командор»…

Но дальше поцелуев не случалось моментов, и ночь опять была полна страхов и липких кошмаров.

Вот и сейчас, замочив грязные тряпки после уборки в кладовке, Катя потихоньку собралась к родителям:

— Вроде, все на сегодня, Назарушка, я пойду? Мои уехали в гости, надо Фае помочь ужин приготовить, — схватила сумку, отступила к двери. — Халка не забудь покормить.

— Кать. Что происходит? — Назар подошел к ней, перекрывая отступы к выходу. — Я не понимаю, зачем ты уходишь?

— Фая просила, ужин там, — бестолково начала оправдываться Катя.

— Серьезно? Что, луковицу без тебя не порежет? Морковку подержать некому? — потихоньку закипая, он не знал, как удержать ее.

Катя опустила глаза вместо ответа.

— Понятно. Иди, — горько усмехнулся мужчина, отвернулся. — Спасибо, что хотя б отвращение скрываешь, когда видишь меня.

За спиной тихо шлепнула дверь, но через пару минут вновь потянуло сквозняком.

— Я телефон оставила, Назар, — пробираясь бочком к столу на кухне, сумкой нечаянно ударила его трость.

Поворачиваясь, неловко поставив протез так, что набалдашником треснул себе по здоровой ноге, прямо по сухожилию, от неожиданности потерял баланс, поехав на новом скользком ковре пяткой протеза, и упал, собирая спиной злополучный ковер складками.

— Миленький, Назарушка, прости, я нечаянно! — Катя шлепнулась на колени, пытаясь поднять мужчину за плечи. Слезы брызнули из ее глаз, пока она общупывала его со всех сторон. — Где болит, Назар, Тут? Тут, да?

И больно, и смешно, и вставать не хочется. Прижал ее к себе, перекатился так, что оказалась под ним, целуя, одним движением руки распустил ее волосы. Не обращая внимания на слабые возмущенные писки, призывающие к благоразумию, расстегнул пуговки ее платья, рывком стянул с себя футболку. А ремень его джинсов она расстегнула сама.

— Катюшка моя, там презервативы… — на грани вспомнил он, чуть приподнимаясь, чтоб стянуть с любимой тоненькие трусики, последний оплот ее нерешимости.

— Да я таблетки уже пью! — простонала она, своим признанием разрешая все…

Кое-как разлепились, буквально плавая в поту, и оба одновременно прыснули смехом. Половую жизнь начали на полу! Хорошо еще, котенок не прибежал помогать, забился куда-то в угол от такого безобразия. Собрали в четыре руки одежду, шпильки из ее волос, поправили ковер. Быстро сполоснулись под тоненькой струйкой прохладной воды в еще неисправном душе, улеглись на кровать.

— Спать хочешь, любимая? — Назар безумно хотел подремать, но боялся, вдруг опять убежит его сказка, когда разомкнутся руки.

— Очень! Назар… А я боялась так.

— Чего? Меня? — глаза слипались, но он понимал, что женщине после секса надо выговориться. — Я не кусаюсь, родная. Хотя…

— Ай! — взвизгнула Катя притворно, когда мужчина внезапно прикусил ее за большой палец, пока она гладила ладонью его щеку. — Тебя не боялась, как себя показать, честно. Ты у меня такой красивый, девчонки в школе уже прихорашиваются, когда ты заходишь.

— Ну и дуры. — Назар усмехнулся. Надо же, он для нее красив. Ни разу его красивым не называли, когда здоровым был. А тут — красивый. — Я тебя одну вижу, в этом плане никогда не сомневайся, Катюшка, никогда.

— Хорошо, — вздохнула она, наполненная простым женским счастьем, засыпая.

(5 августа, воскресенье, +25)

Четыре дня соседский дом стоял темным, тихим, только днем приходила Наташа покормить кота и полить теплицы. Каждый вечер, возвращаясь с работы, Решад надеялся увидеть свет на террасе, услышать хрустальный смех, пусть даже адресованный другому, не зря же идут шепотки, что Костя все-таки соблазнил городскую выгодной партией, поэтому она и умчалась в Казань, готовиться к свадьбе.

Вон, уже и Назар с Катюхой завтра собрались заявление подавать, счастливые ходят, обнимаются при каждом удобном случае. Лешка от своей Наты не отлипает, вчера зашел к ним без звонка, даже неловко получилось. Все кругом счастливы…

И соседка счастлива, наверняка.

Стоило представить их вдвоем с Кащеем, наедине, а теперь они точно вместе, как темная волна ревности поднималась изнутри, напрочь отключала разум, невыносимой пыткой разрывала душу, тревожа раны окровавленного зверя, навек поселившегося в темных глубинах. Он и не знал, что способен на такие эмоции, но с рыжей мавкой испытал, кажется, всю палитру чувств. И не перестанут раскачиваться и скрипеть эти эмоциональные качели, пока не признается, что любит эту сумасшедшую…

Сам видел в тот вечер, после пожара, как парочка ворковала около машины Костяна, и этот позер стоял перед ней на колене, плюс ее слова, что Кащей замуж позвал. А то, что она заблокировала его номер, ограничила доступ к страницам в сети, лишь подтверждало окончательную победу друга. И это многообещающее и игривое: «Мой любимый Костик».

Хотя бы в здравом смысле выбора ей не откажешь. У Кащея все впереди — карьера, в Казани он долго не задержится, Москва в перспективе, ее семья с радостью примет такого зятя. Равного.

Лишь бы счастлива была…

А что она говорила до этого возле горящего дома — лишь из жалости и на адреналине от пережитого страха, точно так же уговаривала Леонида Матвеича не умирать в магазине. Да и в спальне, даже в нетрезвом виде ни разу не назвала его имя, что это именно ему предназначены все признания, хорошо еще, аккуратно уточнил.

В ее жизни он — никто. Сосед по улице. Почему не сдох в шестнадцатом году…

(7 августа, вторник. +25)

Во вторник утром, перед поминками, мать попросила полить участок, начало августа выдалось жарким, и неизвестно еще, когда пойдет дождь. Уже подходя к кустам жимолости в углу сада, Решад задумался, и случайно направил поток воды из шланга в чужой огород.

— С-сука! — взвизгнули знакомым голосом соседские заросли ежевики. — Нахрена так делать, а?

Решад бросил шланг на землю, перемахнул через хлипкий забор, не веря своим ушам. Приехала! Хотя бы на пару минут увидеть, обнять, поцеловать, и пусть бьет, кусает, смеется над ним, он стерпит все…

А после можно заползти под крыльцо, тихо подвывая обессиленному зверю от ревности и боли чужого счастья. Отпустить. Он станет немым свидетелем этого счастья, что непременно будет разворачиваться на его глазах. Будут же с Кащеем приезжать на лето с красивыми рыжими детьми, вежливо здороваться через забор.

Его же жизнь, никому не нужная, исчезнет без следа…

На тропинке стояла мокрая с головы до ног Ира, и пыталась привести себя в порядок, но получалось плохо. Тонкий сарафанчик облепил фигурку, в резиновых калошках радостно хлюпало. Спелые ежевичины усыпали землю под ногами девушки, показывая траекторию полета ведра, брошенного от неожиданности в грядку с цветной капустой.

— Я случайно, честно, Ирка, извини, а?

— Да чтоб ты провалился, ей-Богу! Ты же хотел уехать, какого хрена лысого ты еще здесь?

— Никуда я не еду. Ты была права.

— Вот только не надо делать одолжений! Собрался — вали на все четыре стороны!

— А знаешь, погуляю на вашей с Кащеем свадьбе, и свалю, не сомневайся! Грех упускать такой повод нажраться.

— Чего-о-о? Ты совсем рехнулся? Какая свадьба?

— Ты не выходишь за Костяна замуж? Ты же сама говорила, нет?

— Да я за Леонида Матвеевича лучше пойду! — подобрав ведерко, Ира развернулась в сторону дома. — Одни идиоты кругом…

Решад так и остался стоять на тропинке, глупо улыбаясь счастливым новостям. Потом вспомнил о брошенном под кусты шланге, чертыхнулся под нос. И как он пробрался сюда через эти колючки?

— Хлеба-а-ать воды из-под копытца, это какой верблюд в тебя так плюнул? — удивилась Женька виду подруги.

— Есть тут один. Все тот же.

— Божечки-кошечки, однажды вы прибьете друг друга. Или залезете в одну постель, и там прибьете. Между вами, как ближе метра, воздух сгущается, шаровые молнии летают с убойным радиусом действия, подходить страшно. Бахтияр смеялся, что спички можно зажигать. Когда разговеешься, монашка?

— Ай, — махнула рукой Ирина, ушла к себе переодеться, вернулась на кухню. — Поржать хочешь? Меня уже замуж выдали за Костика, съездила, называется, на мамин день рождения. Интересно, что за рояль в кусты закатился, когда мы разговаривали после пожара? Кстати, все забываю переименовать Кащея в телефоне.

— А что, Костя тебе предложение делал? Да у вас в деревне Санта-Барбара какая-то.

— Делал. Вот только мои родственники его заинтересовали больше, чем я сама. Знаешь, Жень, он же неплохой парень. О, нужно его познакомить с Ландышкой!

— Кстати, неплохой получится тандем. Она быстро сожмет в кулачке его яйца и кредитку. Он сейчас в Казани обретается?

— Да. Поеду в следующий раз, устроим встречу.

— Санта-Барбара…

— И кто бы говорил на счет Санта-Барбары, мачеха моя улюбленная.

— Долго будешь подкалывать?

— Всю жизнь!

— Я тебя тоже обожаю, падчерица. За подснежниками теперь можно тебя посылать. Так что у вас с соседом?

— Я его люблю, Жень, больше жизни, только очередной в его списке «трахнуть и забыть» быть не хочу. Увидела сейчас, чуть на шею не бросилась, а ему фиолетово, опять начал орать на меня. Правда, я первая заорала, но это от неожиданности, честно. А он стоит и ржет в лицо. Ненавижу!

— Ты определись, любишь или ненавидишь. А три месяца назад, как только не крыла его, помню-помню эпитеты. И дятел со свистящей флягой, и животное похотливое, да?

— А что изменилось? Ничего!

— Ты влюблена, вот что изменилось.

— Вот только он — нет.

— Слушай, а где Даня с Танюшкой? — не дав подруге разреветься, спохватилась Женька. — Если дети притихли — не к добру!

— Вспомнила. Вон, братец мой младшенький в гостевой комнате третью обоину разрисовывает. А Танюшка Шлимана дрессирует лапу подавать, и с ее упорством к вечеру котяра поймет, что от него хотят, и таки даст. Не лапу, так лапой. А сейчас еще двух бесенят приведут.

— А ничего так получается, авангардненько, — заглянула Женя к детям. — У Данечки задатки художника, весь в мать!

— Ага. Все остальное от отца. Причем, моего. Когда ему расскажешь?

— Ирка, я боюсь, — Женя и не удивилась, услышав от подруги, что ее тайна раскрыта. — У нас и было один раз, помнишь, тогда, в твой день рождения, еще на старой вашей квартире, мы с тобой из клуба приехали, и Саша на голодный желудок коньяку хряпнул с нами за компанию. Тащили его до кровати, ржали, как две лошади на поле конопли. Ты к себе уползла, а я прилегла рядом с ним, ну и…

— Так, Жень, без подробностей, это, все-таки, мой отец! А я все удивлялась, почему Данька так на меня в детстве похож? Я ж грешила на твоего однокурсника, не помню, как его, белобрысого такого, за тобой бегал.

— Руслана? Боже упаси, Ира, да он целуется, как удав мыша заглатывает! Фу-фу-фу три раза!

— Женька! Ты не исправима! О, Марсель свой детский сад тащит, нашему юному Кандинскому на подмогу. Сейчас втрое быстрей комнату устряпают.

— Девчонки, привет! — Марс поставил на дорожку младшего сына, для профилактики погрозил пальцем старшему, который сразу убежал к другу Даньке. Ренатик с проворством обезьянки забрался на колени к тете Ире, хвастаться новой машинкой.

— Кстати, Ирк, а ты заметила, что Танюшка заикается меньше? — тихонько спросила Женя, когда подруги вышли на террасу, уложив детей на послеобеденный отдых. — А ведь прошло еще всего ничего, как все случилось. Неделю как они к Лешке переехали?

— Да, уверенней стала девочка. Ната даже не собирается год ждать для приличия, к декабрю распишутся.

— О, свабдя! Обожаю свабди! Букетик поймать…

— А что, с папой не будете государство ставить в известность, что живете вместе?

— Ир, я боюсь сглазить даже это счастье, ты что…

— Я его давно таким счастливым не видела, Жень. С каким энтузиазмом мне показал, как Дане комнату обустраивает, я даже удивилась. Они с мамулей порой забывали, что я вообще существую…

— Молодые были, сами еще дети. Не злись на них.

— Да не злюсь. Даже недавно посмеялась, рассказывала Решаду, как мамуля в поликлинике сказала, что у нее двое детей, а потом на меня посмотрела, поправилась: «А, да, трое!» Тогда, правда, было не смешно.

— Я два раза Даньку забывала в магазине, из садика забрать тоже, — покаялась подруга. — Я еще поборюсь с Элей за звание «Мать-ехидна».

— Кстати, она в курсе вашего с отцом романа. Сама сказала, похвалила вас, что решились. Я была удивлена.

— О как. Я так боялась ее реакции!

— Женьк, в следующем году они с дядей Витей двадцать пять лет отметят, о чем ты! Мама с отцом давно, кроме уважения, ничего не испытывают друг к другу.

(8 августа, среда, +19)

— Я тебе собрал ежевики, вместо той, рассыпанной, — привычно перешагнув ступени террасы, сопровождаемый Тенью, Решад нос к носу столкнулся со своей обоже. Потянулся к столику за ее спиной, поставил корзинку. — Не так много, правда.

Девушка сделала шаг в левую сторону, желая пройти мимо, но, незваный гость, не угадав ее маневр, шагнул в правую, преградив путь. Не смея взглянуть в глаза от неловкости момента, пытаясь пропустить друг друга, опять сделали шаг, каждый со своей стороны, и снова очутились рядом.

Соскользнув пяткой с каблучка, Ира чуть пошатнулась не вовремя, рефлекторно уцепилась за рубашку соседа. Опомнилась, разжала ладонь, чуть погладила, расправляя заломы на ткани:

— Спасибо, не стоило. Это все?

— Нет, — мужчина справился с волнением от нечаянного прикосновения, неожиданно для себя произнес, понизив голос. — Я пришел сказать, что проиграл, Ириш. Я хочу заявить на тебя права, и дать тебе такое право. Взять на себя все обязательства перед тобой. Ты победила.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — посмотрела Ира прямо в глаза гостю. — Я на твою войну не приходила, и свою не начинала. Все это время ты воевал сам с собой.

— Ир, я же могу и без тебя жить. И с кем-то, наверное. Могу. Но не хочу. Это будет не жизнь. Но я хочу, чтобы ты была счастлива, пусть даже не со мной. Я… люблю тебя, — тихо произнес мужчина, впервые в жизни сказав женщине эти три слова, и твердо повторил: — Я тебя люблю, жаным.

Неловкая тишина повисла в воздухе, только капли дождя застучали по крыше.

Не так он представлял себе объяснение, в страшном сне не снилось ее молчание в ответ, опущенные в пол глаза. Да и зачем ей его любовь, солить или мариновать? Подобных признаний в ее жизни было столько, что чувства деревенского идиота в коллекцию не войдут, а сразу отправятся в мусорную корзину. Растерянный, он еще что-то ждал, с каждой секундой понимая, что чуда не случилось.

Наконец Ира вновь посмотрела на него:

— И что ты теперь будешь делать, Решад?

— Не знаю. Сейчас должен пожелать тебе счастья, развернуться и уйти, ты же не сказала в ответ: «Я — тоже»… Справлюсь как-нибудь. Должен, — голос вдруг сел окончательно. — Ты что творишь?

— Пуговицу на твоей рубашке расстегиваю, — Ира зацепила ногтем еще одну пуговку.

Боясь спугнуть момент, мужчина застыл истуканом, и только бешеный пульс зашумел в голове. От нее можно ждать что угодно, спрогнозировать ее действия невозможно, никакой логики и понятного объяснения ее решений нет!

Девушка справилась с упрямыми застежками, осторожно, чтобы не повредить повязку на его руке, потянула вниз рукава, положила ставшую ненужной рубашку на кресло.

Вздоха не хватило, будто вместе с рубашкой она и кожу с него сняла одним движением. Втянул в себя горячий воздух, сжал до боли кулаки, запоминая причудливые узоры, нарисованные девичьими ладонями, еще не смея наклонить голову навстречу ее губам.

Вздохнула, кончиками пальцев заскользив по плечам любимого, погладила рубец под левым соском, не спеша обвела ноготком татуировку на плече. Пробежалась губами по шраму на шее, и, привстав на цыпочки, поцеловала ямочку на щеке. Чуть повернув голову, замерла поцелуем в уголке его твердых губ.

— Ир… Не издевайся… — собрав остатки разума, осторожно ответил на легкие поцелуи, но все еще не верил в происходящее. — Я уже не остановлюсь.

— Я тоже…

Еще секунду Решад помедлил, боясь, что это очередная шутка, что расхохочется рыжая мавка в лицо и растает туманом в руках. Но нет, вот она, реальная, горячая, запрокинула голову, требуя поцелуя, тонкими пальцами неловко пытается расстегнуть пряжку ремня на его джинсах.

Сколько раз в мечтах он срывал нетерпеливой рукой ненужные одежды, и — вот, наяву, и до постели донести на руках, и грубо сжимать, и восторженно гладить желанную женщину, и дрожат пальцы, и губы заняты, не сказать главного, что было приготовлено для этой ночи.

Потом он будет нежен…

После…

Если выживет.

Ира только ахнула, проследив за полетом шелковой тряпки, бывшей минуту назад изысканным домашним платьем. И забыла о нем, когда мужчина потянул вниз полоску трусиков, целуя каждый сантиметр кожи, следуя за кружевами.

Не осталось сил сопротивляться очевидному: рассыпались все разумные доводы «против», «нет» перестало существовать. А приличия придуманы теми, кто никогда не любил…

Голова кружилась от запаха, угадывающегося в ложбинке ее грудей — прогретые солнцем ежевичные заросли — неповторимый, необычный запах удивительной красавицы, теперь принадлежащей ему. Еще будет время насладиться нежными, изысканными ласками, а сейчас только одна мысль билась в унисон бушующей крови — подмять под себя, войти, завладеть сладким телом, и не отпускать, насколько хватит сил.

И, вроде, целовал множество женщин, рано стал мужчиной, имел успех во многих постелях, как врач, знал химию тел, но, оказалось, что с любимой женщиной все иначе. Не нужно было подстраиваться, ждать, малейшее прикосновение отзывалось жаром под кожей, по позвоночнику, неожиданно бешеный ритм совпал, и дыхание стало единым.

И хриплые судорожные вздохи припухших от жадных поцелуев губ.

И резкий взлет немым криком сводящего с ума оргазма, и бесконечная невесомость после…

— Зачем ты бегала от меня так долго? — прямо в изящную раковину уха, в мокрые водоросли спутанных кудрей, оказавшихся близко к пересохшим губам, когда успокоилось дыхание. Приподнялся на локтях, чтобы видеть ее лицо.

— А кроссовки разнашивала, — и оба рассмеялись счастливо, посмотрев друг другу в глаза.

— Я выкину в речку твои кроссовки! — торжественно пообещал мужчина, чмокнув любимую в нос.

— Ага. А я — твои трусы! — блаженно зажмурившись, Ира подставляла лицо нежным поцелуям. Шевелиться было лень, думать — лень. Сладкая истома заставляла лишь глупо улыбаться после пережитых страстей. И не бревно она, не бревно! Просто мужчина «ее» вот этот, ошалевший, счастливый, о нем она грезила с тринадцати лет. Ее настоящая любовь, ее любовник теперь, ее пазлик. — Если ты с меня слезешь, я найду что-нибудь попить. Умираю, пить хочу!

— Не перестаешь удивлять, жаным.

— А что я сказала?

— Девушки начинают в таких случаях молотить ерунду о великих чувствах. А ты — пить хочешь. И все.

— Подожди, я разминаюсь. Скоро тоже скажешь: «Закрой рот, пустота в черепушке отсвечивает».

— Нет. Ты — совершенство, Ирка. Ты лучше, чем в мечтах… Моя женщина.

— Еще увидишь это совершенство с утра, убежишь, не оглядываясь!

— Так я могу надеяться на продолжение этой ночи?

— Еще вечер не закончился, Решад!

— Но и я никуда не собираюсь. А гнать будешь — лягу, как собака, у крыльца, перешагивать устанешь.

— Пойдем на кухню? Я уже не только пить, но и есть захотела! Только в душ сбегаем? — без стеснения Ира встала, потянулась, ойкнула, инстинктивно сжав ноги:

— Нам нужно держать у кровати бумажные полотенца. Упаковку, а лучше парочку.

— Нет слов, — рассмеялся беспечно, следом за любимой вставая с развороченной постели. — В душ?

— Так, есть драники со сметаной, — вспоминая, чем богат холодильник, Ира остановилась через пару шагов к двери. — Женька с Даней не осилили перед отъездом. Будем на друг друга дышать белорусским духом. И эклеры остались!

— Ты для меня теперь — лучший десерт, любимая. В душ, бегом марш! — Решад провел указательным пальцем по ее позвоночнику, еще влажной коже, вызвав мурашки, что Ирка взвизгнула. Прижался сзади, положил ладони ей на живот, ткнулся губами в нежную шею. — Спинку потру…

— Но от эклера с шоколадом не откажешься же потом?

— Нет. С шоколадом? Я даже знаю, как его буду есть.

— Извращенец!

— Э, заметь, я ничего такого не сказал, ты сама додумала!

— Почему ты не уехал? — положив ноги ему на колени, Ира подцепила драник, обмакнула в сметану, хотела было откусить, но Решад наклонился, и ухватил ртом с ее вилки весь румяный картофельный блинчик. — Так нечестно! Перед тобой целая тарелка!

— У тебя фкуснее, — с набитым ртом оправдался взрослый мальчишка.

— Хитрый какой. Так что?

— Сам не понял. Вроде, документы были в порядке, и отказ, — вот только Решад не стал говорить, как наорал на него грозный полковник, обозвал дезертиром и слюнтяем, и что, по мнению старого служаки, побег — не выход. Ровно эти слова кричала ему в лицо рыжая мавка на пирсе, и это было последнее, о чем он умолчал в жизни. Она была права, а самое страшное оружие в руках женщины — оказаться правой. Нет уж, пусть лучше драники ест.

Опустели тарелки, бокалы, и снова слов не стало в мире. Желание заниматься любовью с этой девочкой не пропадало, а лишь усиливалось, разом от раза становясь острее, и на диване в гостиной, и под утро, опять в постели. Единственный способ не умереть от счастья — бегство. Но некуда бежать из плена сбывшихся желаний, да и зачем? Эту женщину он будет любить всю жизнь, днем заботясь, как о маленькой девочке, а ночью — по-взрослому, до дрожащих ног и сладких стонов.

Остаток ночи выпил силы, и едва забрезживший рассвет не принес облегчения. Решад боялся заснуть, выпустить ее из своих рук. Только тогда, когда Ира, совершенно обессиленная, задремала, уютно устроившись на его плече, подтянул под голову вторую подушку и позволил себе закрыть глаза. И вырубился, заснул, не видя снов из прошлого.

Двадцать шесть сообщений за два часа! Где-то мусоропровод прорвало, не иначе. Утром, в полудреме, она слышала, как собирался тихонько, но не было сил открыть глаза, встать с развороченной постели, проводить его на работу. В том, что он не сбегал по-тихому, а именно уходил на работу, она не сомневалась.

Повернулась лениво на бок, читая его признания:

«О, ты разблокировала мой номер!»

«Доброе утро, любимая!»

«Я счастлив, очень».

«Скорее бы вечер, и к тебе, Ир. Трогать тебя, лапать невозбранно, смотреть на тебя, ты не поверишь, я уже скучаю. Что ты со мной сотворила… Мавка моя лесная».

И все остальное, в таком же духе.

Пока перелистывала сообщения, пришло еще несколько. Ого, а на часах начало двенадцатого часа дня! Действительно — засоня, хотя, не мудрено, после такой бурной ночи.

Ира повернулась опять на спину, вытянула вверх ноги, покрутила ступнями. Бросило в жар, когда вспомнила, что он вытворял с ее телом, да и она не отставала, потеряв способность трезво мыслить. Внутри немного ныли мышцы, но эта боль была сладкой, требовала повторения. Теперь она понимала, почему люди так любят секс…

А сообщений становилось все больше, тон их постепенно менялся, становясь тревожным.

«Ты еще спишь, счастье мое?»

«Ир, я с утра в район должен был ехать, поэтому ушел рано».

«Ира-а-а!»

«Сколько можно спать?»

«Или ты не хочешь со мной разговаривать?»

«Что-то не так?»

«Ирка, ответь, а?»

«Сижу на совещании, а мысли о тебе. Втык получил».

«Ответь, пожалуйста!»

«Я тебя обидел?»

Наконец, написала, пожалев нервы страдальца: «Доброе утро!» ответ пришел тут же: «Ничего себе, ты только проснулась?»

«Сосед не давал до утра уснуть».

«Почему не выгнала?» И смайлик-дразнилка, с высунутым языком.

«А надо было?»

«Нет! Никогда больше не выгонишь!»

И даже дурацкая переписка возбуждала так, что тело выгнулось в истоме. Ира представила, как сидит здоровый мужчина за массивным столом, пытается сделать серьезное выражение лица, внимая разглагольствованиям начальства, а под папкой с отчетами давит буквы телефона, набирая сообщения. Вот дуралей!

«Ир, я вечером к тебе».

«Приходи. Не придешь — сама к тебе пойду».

«Скажи хоть здесь. Напиши».

«Что?»

«Знаешь».

«Так, Решад Маратович, у меня огурцы не политы, сорок розовых кустов не посажено, горох с чечевицей не перебраны, селедка с молоком не сожрана, и не познано самое себя, а ты мне еще загадки загадываешь. Работай, негра, солнце еще высоко!»

«Не дождусь ответа?»

«Решад! Сделай умное выражение лица и сиди на своем совещании!» — отправила последнее, потянулась, и встала на теплый пол, в квадрат светлого пятна августовского солнца. В душ, позавтракать, сбегать в магазин. И нагрузить себя делами, чтоб не сойти с ума до вечера.

— Алло, Ир, Леший спрашивает про «посидеть» вечером завтра тесной компанией, у нас с тобой какие планы? — только выйдя из кабинета начальства, позвонил, придерживая телефон щекой к плечу, на ходу пытаясь застегнуть заевшую молнию на папке с документами.

— У нас с тобой есть планы? — раздался смешливый голос любимой.

— Ну-у, Ирка, у меня на тебя теперь исключительно один план.

— Дорвался?

— Да, жаным.

— Вот и разбавим. Ты когда домой?

— Скоро уже. Что привезти?

— Ой, заедь, пожалуйста, к дяде Ренату, он тебе пакет с мясом отдаст, я уже оплатила, — вовремя вспомнила Ира.

— Хорошо, жаным. Сам к нему собирался. Я по мелочи, шоколад твой любимый, того вина, которое вы любите с девчонками лакать, возьму сейчас.

— О, спасибо, а то у нас одна бутылка осталась.

— Алкашки!

— А чего стесняться? Решад, сразу быт начался, да?

— С тобой на любой быт согласен, честно. Все по-взрослому, теперь вместе, Ирк?

— В каком?

— Женщина моя, не зли меня!

— Ты сам просил — без обязательств, я выполняю твои требования.

— Ошибался, любимая. Я же сказал — все принимаю, и права, и обязанности, и обязательства.

— Посмотри направо.

— Что?

— Там мамонт сдох. И разлагается!

— Приехали шуточки за сто. Я ведь посмотрел!

— Я не сомневалась!

— Дошутишься, жаным. Все, в магазин, потом выруливаю на дорогу, время подлета — тридцать минут. Заеду на работу, постараюсь не задерживаться, и к тебе, родная. Целую, — и все эти милые благоглупости, которыми обмениваются влюбленные, оказывается, так приятно говорить, закрывая телефон от лишних ушей. — Люблю тебя. Я уже соскучился.

— До встречи, — а «люблю» Ира прошептала, когда нажала кнопку отбоя, стоя на крыльце магазина.

Решад улыбнулся, и вновь ощутил тот щенячий восторг, который захлестнул его с утра, когда, одеваясь, смотрел на растерзанную постель и гибкое тело сонной мавки, снизошедшей до земных страстей.

И даже от воспоминания недовольной новыми запахами морды Шлимана, что утаптывал одеяло под рукой спящей хозяйки, захотел рассмеяться в голос от счастья. И как заботливо укрыл любимую одеялом, поцеловал в теплые, мягкие губы, когда она повернулась к нему, потянулась, улыбаясь во сне.

Не приснилось, как обычно, а сбылось в реальности. Было. И будет еще.

Оглянулся, заметил Лару, внимательно слушающую его разговор. Женщина усмехнулась, понимая, с кем сейчас мурлыкал в телефон бывший любовник, отвернулась, намереваясь уйти.

— Лар, постой!

— Привет. Извини, мне некогда, Решад Маратович, — сохраняя остатки самообладания, Лариса улыбнулась вежливо.

— Спасибо тебе, Лар, — искренне поблагодарил он.

— За что?

— Сама знаешь.

— Ерунда, не стоит, — чуть коснулась закатанного по привычке рукава его рубашки, поправляя. Помедлила, но спросила. — Ты счастлив?

— Да. Очень, — врать не было смысла.

— Значит, Костик обломался? — вдруг хихикнула Лариса, как школьница. — А гонору было!

— Получается. Лара, прости меня, если что.

— Ого, ты становишься человеком! — и, уже развернувшись, добавила, подпустив шпильку. — Надолго ли?

— Ой, привет, Ирка! — Наташа выскочила на крыльцо навстречу подруге. — Слушай, у вас что, все было?

— Так видно? — счастливая улыбка и зардевшиеся щеки были красноречивее ответа.

— Да вы с Решадом, как два кота, стащившие ведро сметаны! Он утром за сигаретами залетал с такой же блаженной рожей — обнять и плакать. Никогда его таким не видела.

— Завтра у кого будем посиделки устраивать? — сменила тему Ира. Можно у нас.

— Ого, уже у «вас»? Все настолько серьезно?

— Наташ, я оговорилась.

— У тебя мангала нет. А у нас — есть.

— У «нас»? — рассмеялась Ира, заставив покраснеть подругу. — Сейчас Решад мясо привезет. Сколько нас собирается?

— Леша раков обещал, но и шашлыки в твоем фирменном маринаде лишними не будут. Десять человек, если Светик с Артуром придут, и Назар от Катюшки отлипнет ненадолго.

— Хорошо, побольше замариную.

— Ой, вон твой едет, легок на помине, — Ната кивнула в сторону дороги в окне, где только что в сторону больницы промчался черный Форд.

— Натусь, батон, пожалуйста, дай, и я побегу, хорошо?

— Беги уже, а то глазами мне окно подожжешь, — отправила подругу на выход Натка, чтоб побыстрее схватить телефон, обсудить с Азалей новость дня.

Припарковав машину между больничным забором и зданием администрации, чтоб не разворачиваться, а занести документы на работу и сбежать домой, Решад заметил, как из магазина выскочила Ирка. Не обращая внимания на бабулек на лавке, на прохожих, рванул к ней, оставив дверь открытой. Если раньше, с другими, ограничивал «телячьи нежности» прилюдно, то теперь не стеснялся никого.

— Привет, давай я пакеты заберу сразу, как раз из магазина иду, — предложила Ира, не доходя до него пару шагов.

— Во-первых, иди сюда, поцелую.

— Решад, люди же смотрят.

— И что тебя смущает? — мужчина не дал ответить, прижал к себе, жадно поцеловал любимую.

— Уже ничего… Еще разик меня поцелуй?

— Дорвалась?

— Ах ты! — шутливо стукнула кулачком в грудь, но сама потянулась снова к его губам.

— Так, — оторвавшись от лучшего занятия на планете, со вздохом влюбленный вспомнил про земные дела. — Сейчас довезу тебя и покупки, и маме взял у Рената мяса, Тени целый мешок обрези. К тебе заходить не стану. Боюсь, сорвусь.

— У-у-у, как у тебя крышу разметало.

— Давно. Как к тебе в машину сел.

— Ну, тогда поезжай один, там с террасы открыто. Я пока к Марии Альбертовне зайду.

Оставшись без любимой подружки, Фирюза, казалось, побледнела, поскучнела, но, свято место пусто не бывает, и вот уже Змей Горыныч поселка, обновленным составом следил за нравственностью и порядком:

— Ты смотри, городская уже вокруг главврача хвостом метет!

— Так она ж за Костика замуж пошла, — удивилась Мадина, разглядывая откровенно целующуюся парочку.

— Какого Костика? Это Николая Степаныча сынка? — изредка присаживающаяся на лавочку мать Коляна все чаще выходила отдохнуть от домашних дел и посплетничать. С тех пор, как нелепо погиб дружок сына, Колька все реже и реже выпивал, стал помогать старикам в огороде, обещал устроиться на работу.

— Его, его, ты ж смотри, как присосалась!

— Это когда они женились?

— Так Костик в тот день, когда Санька сгорел, приезжал за ней, я слышала, как он сам говорил, что замуж позвал эту вертихвостку, — Фирюза понизила голос, вдруг главврач услышит.

— Так не женились еще, времени-то мало прошло. Или сейчас сразу женят?

— А Решадка наш тоже хорош, другу рога наставляет, и не стесняется! — охнула Мадина, но осеклась, увидев, что рыжая оторвалась от своего кавалера и направилась к ним.

— Здра-а-авствуй, Ирочка, деточка, ты все хорошеешь!

— Добрый день, а Мария Альбертовна у себя, не видели?

— У себя, у себя, проходи, красавица! — спрятав жала, закивали кумушки.

Но, как только за девушкой закрылась дверь, выпустили яд:

— Пошла жопой вилять, ни стыда, ни совести!

Часам к шести вечера Ира повалялась в горячей ванне, дважды переоделась, выбирая наряд, переставила тарелки, протерла вилки. В семь села на ступени террасы с бокалом вина, но нервно вертела его за ножку, так и не выпив. Наконец, от калитки послышались торопливые шаги, раньше хозяина из кустов выпрыгнула Тень, привычно ткнулась мордой в приветствии и улеглась на теплые доски рядом с котом.

— Ужинать будем?

— Потом, все потом. — Решад подал девушке руку, рывком поднял, припал к губам. — Чуть не сдох без тебя… Как мальчишка.

— Остынет же! — а сама уже обвила лозой рук его шею, пальцами поглаживая затылок, прижалась крепко.

Как же странно уменьшается расстояние до постели, когда вдвоем, обнимаясь и целуясь на ходу, моментально сброшена одежда, которую так тщательно выбирали оба, и свет ночника причудливо оттеняет древний танец тел под музыку нежных бессвязных признаний и стонов восторга, поделенных на двоих.

И впервые не хочется покидать постель сразу после страстей, выпускать из объятий свою женщину. Только лениво лежать, обнимать, гладить ее, трогать, где лягут ладони, счастливо улыбаться, с удовольствием отвечая на ее спонтанные вопросы.

— Решад, а когда у тебя день рождения?

— Двадцатого ноября.

— Хорошо…

— Я давно не отмечаю.

— В этом году будем праздновать.

— Что, с подарками и свечками на торте?

— И шариками под потолок! Тебе утром во сколько на работу?

— До понедельника я весь твой, взял отгул, жаным. Накопилось, и еще много осталось, пусть Назар поработает, ему полезно. Чуть позже, может, на следующей неделе, на дня три уедем к Бабаю. И свидание, все в силе.

— А эти выходные что делать будем?

— Есть, спать, заниматься любовью. Завтра у Лехи с Натой посидим. А так из твоей постели вылезать не собирался.

— Будем изображать пассатижи, как говорит наша Богиня.

— Это как?

— Перекусим, и снова валяемся.

— Понял. Именно.

— Счастье…

— Я тебя сейчас спрошу, только давай серьезно, Ириш?

— Спрашивай.

— Мы не использовали презервативы, вчера я не был готов к… такой бурной ночи, а сегодня взял с собой, но забыл, как тебя увидел, моя вина. Если мы дальше будем их игнорировать, то появится ребенок. Без «да» или «нет». Забеременеешь — рожаем.

— Ты тоже? — невинно поинтересовалась она.

— Ирка, отшлепаю! — рассмеялся мужчина, лег на бок, к ней лицом, продолжил свою мысль. — Знаешь, я вчера сам удивился, насколько спокойно подумал об этом, видимо, прости, но недавняя история сказалась. Самое смешное, когда Баха рассказывал нам о твоих детских проделках, парни ржали, а я с ужасом представлял, как краснеют родители «чуда», тогда и определился, что меньше всего хочу в своей жизни быть отцом, не допускал ни малейшей возможности. Будто ты меня для себя придержала. Сейчас согласен на появление своего ребенка именно с тобой. Только с тобой, Ир. Рыжий бесенок Ириска… Вселенная иногда любит смеяться над нашими планами, да?

— Дети? Ну, нет, я еще так молода, какие дети? Это уже серьезные обязательства, не хочу.

— Ты сейчас, надеюсь, шутишь.

— Нет, Решад. Семья, дети — не наш с тобой вариант. Пока нам хорошо вдвоем, давай не будем забегать вперед.

Именно эти слова он говорил не раз в своей жизни другим женщинам, погашая огонек в глазах, и не задумывался, как эти женщины потом, после него, возвращали тот нежный свет…

— Зачем тогда ты со мной? — отстранился, убрал руки, потрясенный ее ответом. — Зачем вчера разрешила?

— Осень на носу, сосед, а кровать такая огромная! Подумала, что вдвоем будет теплей спать холодными ночами. Не прогадала, ты, как печка, горячий, а у меня пятки мерзлявые. И нос.

— И это единственная причина?

— Других пока нет.

И что теперь делать? Встать и уйти, потерять ее, так не получится быть с другой, зачем ему другие женщины после рыжего счастья. Остаться и доказать, что он достоин ее — это трудно, практически невозможно, если она думает так. Остается маленький шанс, что это — женская хитрость, правда, не понятно, что именно кроется за ней.

Но не играет она в женские игры, вот в чем загвоздка, всегда говорит, что думает. Или нет?

Запутавшись в собственных умозаключениях, встал с постели, натянул трусы, джинсы, и, не глядя на девушку, ушел на террасу, надеясь, что она выйдет за ним. Верная Тень вскочила, но поняв, что хозяин домой не собирается, легла обратно.

Выкурил сигарету, но в доме было тихо, не подошла, не обняла, не сказала, что пошутила. Что и семья в планах, и дети, и что там еще идет общим пакетом. И почему он решил, что его план на будущее рядом с этой женщиной совпадает с ее планами на дальнейшую жизнь сразу после секса?

Посмеиваясь в подушку, Ира решила посчитать до пяти, и, если не вернется ее Ярканат обратно под одеяло, нужно посчитать до десяти. А потом — до двадцати. Он все равно вернется.

На цифре «девять» в проеме двери появился мужчина.

— Если ты так решила, то давай определимся, как предохраняемся.

— Таблетки, доктор, раз ты такой забывчивый, — хитро подмигнув, Ира встала с кровати. — Купила пару недель назад, с Катей ездили в город, пока на два месяца, до конца сентября. Потом решу, продолжить это сумасшествие, или оставить шикарным воспоминанием.

Не стесняясь наготы, оказавшись рядом с любимым, повела пальчиком по молнии на его джинсах. Не отказала себе в удовольствии лишний раз поцеловать, куда пришлось, по-кошачьи лизнула кожу у ключицы, на миг прижавшись. Подхватила с пола халатик и добавила, уходя в душ:

— С понедельника начала упаковку, как прошли критические дни. Так что мы можем и дальше кровать доламывать, не беспокоясь о памперсах.

Что-то не состыковывается. Таблетки купила. Начала пить?

— Решад, я такая голодная! Мы будем ужинать? — завязывая пояс халата, Ира продефилировала мимо на кухню.

— Стоять, жаным. Ты купила таблетки две недели назад? Сегодня четверг, а ты начала упаковку… в понедельник??

— Пф-ф, мужчины! Не вы решаете, когда у вас будет секс!

— Ачешуеть… Вот что с тобой делать? — рассмеялся он, усаживаясь за стол.

— Любить, — объявила между делом, поцеловала мужчину в щеку, вновь отвернулась к плите, улыбаясь.

— Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Уже тогда, в машине, как увидел тебя, по уши втрескался. И чушь понес, как малолетка, — оба рассмеялись воспоминаниям. — Сам не понимал, что со мной творилось.

— О, да! Я так обрадовалась твоему предложению, что перцовых баллончиков купила сразу несколько штук, и вспомнила, где лежит охотничий билет!

— Ирка, ты, все-таки, иногда жалей меня, а? — жалобно попросил влюбленный. — Я с тобой многое впервые ощущаю и делаю. Нагибай потихоньку, женщина.

— Зачем?

— На шею залезть и пятками пришпоривать.

— Я лучше рядом пойду. Так удобней держаться за твою руку.

— Эх, а я уже хотел шею предоставить. С радостью и добровольно.

— На руках меня таскать надоело?

— Никогда не надоест.