Час до конца сентября (СИ)

— Май-

(8 мая, вторник, +22)

Первая неделя мая выдалась хлопотной, и на работе, и в огороде матери помочь с началом сезона, плюс — вечерами достраивали огромную беседку Лешке, чтоб теплыми летними вечерами собираться устоявшейся с детства компанией не в душном доме, а на свежем воздухе.

Совсем редко Решад видел и новую соседку, и то — издалека. Несколько раз порывался зайти, познакомиться нормально, но, то работа мешала, то усталость. А она, видя его на улице, старалась повернуть в сторону или разворачивалась на сто восемьдесят градусов.

— Привет, матурым! Как устроилась, никто не пристает? — Решад перегородил крыльцо выхода из магазина, выставил ногу на ступеньку выше так, что Ире было не пройти, лениво закурил сигарету, опершись спиной на старые перила.

Тонкий свитер облегал мышцы, новые джинсы удачно сидели по фигуре. Свежевыбритое довольное лицо пахло дорогой туалетной водой — кожей, мускусом, хвойными иголочками принесенной в дом с мороза новогодней пушистой елки, каплями росы, дрожащих в листьях клевера.

— Добрый день, нет, не нашлось больше озабоченных. Кроме Вас, все — нормальные. Может, уйдете, дадите пройти по-хорошему?

— А если не уйду?

— Тогда, как Вас там, а, Решад Маратович, будьте осторожны, Вы очень удобно стоите, чтобы мой сапог попал Вам точно в причинное место. На дня три забудете, как к незнакомым девушкам приставать.

— Как не знакомым? Две недели живем в одном поселке, считай, уже не чужие друг другу. Может, перейдем на «ты» и отметим это позже, в постели? Предложение все еще в силе, рыжик.

— Каждый в своей! — отбрила нахала Ира, и, не сдержав эмоций, добавила. — Козел озабоченный, чтоб тебя приподняло и шлепнуло!

— Пожалей меня, я ж тебе еще пригожусь, — Решад откровенно забавлялся вспыхнувшими под его изучающим взглядом щеками девушки, почти касался лежащей на перилах рукой ее бедра.

— Интересно, где?

— Повторяю еще раз, в постели, матурым. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты меня не слышишь.

— У тебя тоже со слухом проблемы, я тебе говорила — руки есть? Вот и пользуй на здоровье! Назови мне, вождь краснорожих, хотя бы одну причину, из-за которой я б взглянула на тебя с интересом?

— Ну-у-у, причина одна: я — лучший.

— В стаде баранов, наверное, да. На рынке двуногих яйценосителей — предпоследний в ряду у выхода, перед Джигурдой. И заруби себе на носу: придурки с раздутым самомнением обычно высоко не котируются.

— Твоему язычку можно найти другое применение. Например…

— Порежешься.

— Но ты же еще не попробовала со мной, а, зайка?

При слове «зайка» Иру перемкнуло. Откуда силы взялись, со всей дури отпихнула мужчину, сумкой с покупками удачно попав в район паха, и, если бы он не схватился рукой за перила крыльца, наверняка б упал. Старое дерево жалобно треснуло под тяжестью мужской спины.

Выскользнув из капкана назойливого ухажера, Ира обернулась, и припечатала:

— Если ты останешься единственным мужчиной на планете, и некуда будет деваться от тоски, я пойду в секс-шоп!

— Ну и забавы у городских девиц! — рассмеялся незадачливый кавалер, сделав пару шагов следом за девушкой, но вовремя остановился. — А на «ты» мы, все-таки, перешли, матурым! Дальше дело пойдет быстрее!

Ира решила не оборачиваться еще раз, но, одновременно предельно вежливо здороваясь с удивленными бабками, восседавшими на лавочке напротив магазина возле администрации поселка, подняла в сторону наглеца руку в похабном жесте, выставив средний палец.

Черт, опять нес какую-то чушь…

Почему, при виде этой девчонки резко выключается здравый смысл, а язык будто кто-то дергает сказать глупость уровня подросткового пубертата? Ведь взрослый мужчина, где разум? И больно, блин!

— Что, Ярканатик, впервые не свезло? — спрятав улыбку, из-за занавески вышла на крылечко продавщица. — Покурим, пока никого нет. Смотрю, соседку свою уже обхаживаешь?

— Угу, Нат, привет. Только она не знает, что я — ее сосед. Сюрприз.

— Ты сейчас все серьезно языком мел? Я аж удивилась, откуда у нашего молчуна такой словарный запас! Не по силам планку поднял, дорогой. Ой, рожа у тебя! Действительно — красная.

— С Лешим беседку достраивали, загорел. На днях потемнеет, — провел ладонью по щеке и подбородку, махнул равнодушно. — Откуда знаешь мою планку?

— А я много чего знаю, Решад, это ты в своей больнице сычом сидишь, а я тут, считай, слухами заведую. Вон, видишь, выползли на свет Божий главные поставщицы сплетен, готовься, сейчас сочинят тебе, пальчики оближешь. Они сегодня опять с утра во главе с Фирюзой считали, сколько ты в райцентре юбок поднял, а сколько в санатории, еле из магазина спровадила.

— Свистят.

— Да-да-да, верю всякому зверю, даже ежу, а тебе, мышь летучая, погожу! Ты как вернулся, у бабок наших работа в три смены, как в шахте, началась, свекруха моя к Фирюзе денно и нощно шастает, как мозоли на языках не набили.

— Хрен с ними, пусть сплетничают. Меня это не касается. Ты в курсе, как рыжую зовут, а?

— Что, не знаешь, как зовут соседку, а уже пристаешь? Все в округе знают, даже мама твоя, и ты не удосужился спросить?

— Так для постели можно не знакомиться. «Котик, зайчик, птичка» и хватит. Вы же любите все это… животноводство. А матушка ее зовет «кызым». Нашла тоже дочку.

— Айда, котик, купишь хоть шоколадку, а то к соседке совсем без пряников подкатываешь. Жаль, я не увижу, как она эту шоколадку по личику твоему размажет. Помнишь анекдот про попугая: «Выдерните мне перья, я хочу это видеть!» Не твой вариант, Решадик, не выгорит у тебя с ней, даже при твоих возможностях. К таким надо с бриллиантами килограммовыми и орхидеями трехметровыми подкатывать, на этих, на Ламборджинях, — злобно перечислила продавщица. — В ресторанах фуагрой кормить, по курортам выгуливать.

— Так не скажешь, как ее имя? — не принял во внимание совет дальней родственницы.

— Не-а, — как в детстве, высунула язык продавщица, дразня.

— А за вкусные конфеты? Или я у Марии Альбертовны узнаю?

Имя главы администрации поселка тут же благотворно повлияло на Наташу:

— Ух, подлиза! Ирина Гербель ее звать. Прикинь, какая фамилия? Будто не из Казани, а с красной дорожки каннской нам такое счастье в поселок привалило. И чего фифе такой в городе не жилось? Поди, все курорты мира объездила! Это ж представь, как нужно утомиться, чтоб потянуло от скуки в деревню! Деньги за конфеты давай, с Танюшкой вечером почаевничаем. Да и есть у нее кто-то, я разговор по телефону слышала, там и «любимый» и «скучаю, Виталик», так что, тебе не светит.

— И как, надолго она у нас? — проигнорировал последние слова мужчина.

— А кто ее знает, не докладывала. Придет, поздоровается, как одолжение великое, глазами огромными зырк-зырк по витринам, я аж пугаюсь. Кошелек откроет, а там денжищ! Теперь специально приходится сдачу держать, у нее меньше пяти тыщ не бывает никогда. Азальку пару дней назад обхамила, за дело, правда. Азаля заскочила на минуту, что-то спросить хотела меня, а эта как раз покупала минералку. Таким тоном Азале намекнула про отсутствие воспитания, что принцесса английская, не меньше. Лопату б взять в руки, да корону слегка поправить. А что порой спросит, я и названий таких не знаю.

— Например?

— Да вот только спрашивала какую-то апероль, а я в душе не гребу, что это, и погуглить не могу, инет на телефоне закончился.

— Ликер итальянский, Наташ. Как-нибудь привезу тебе. Апельсиновый.

— Привези, нам, в лаптях, хоть похлебать заморского винища. И вот что интересно, почему одним достается все — и денег куча, и ноги жирафьи, лицо с обложки, и из Виталиков очередь. А другим — кукиш с маслом. Москвичи на моем участке такую цену заломили за новый дом, купила, и не поморщилась! Недавно сумку свою тут забыла. Мы с Азалей сфоткали, посмотрели в интернете, нашли, офигели — тридцать пять тысяч стоит сумочка! Тридцать пять тыщ! — в праведной классовой злости повторила девушка, раскрасневшись от несправедливости картины мира. — Две моих зарплаты с премией! А фифа в ней хлеб таскает! А машину ее видал?

— Видел. Ничего выдающегося, старый американец.

— Для тебя, конечно, ничего. Ой, на той неделе Санька поперся к ней подзанять, чует, где деньги водятся, так от ворот поворот дала, сказала, что пьянчужкам по пятницам не подает. Предложила ему вскопать пару соток за вознаграждение, а ты ж моего алкаша знаешь, когда он утруждался, все свекор, дай ему Бог здоровья, на огороде делает. Видимо, пытался качать права, так городская ему в рожу перцовым баллончиком брызнула от души! Прибежал домой, орал, как резаный!

— Сашка дома? — прекратил Решад поток обид на извечную тему бедных и богатых. — Трезвый?

— Нет, свалил Сашка опять в даль синюю, третий день спокойно живем. Скандалил, искал выпить, в доме все перевернул, спер деньги, которые я Тане на летнюю обувь отложила, и откланялся, хорошо еще, как вы с Лешкой вернулись, руки особо не распускает. В Сабан подался, не иначе, к своей прошманде, такой же синьке. И ведь как знала, Решад, я давно документы и деньги здесь, в магазине держу, а, поди ж ты, забыла сюда принести.

— Разводись ты уже, Наташ, Танюшку мучаете зря.

— А куда я одна, да еще с ребенком? Жилья нет, свекровь выгонит сразу, куда я пойду? Мой участок продали, как маму похоронили, сам знаешь, я даже денег не увидела, Санька своей Гульнарке, прошмандовке, отвез. Да и не даст Сашка спокойной жизни, таскаться будет, пока печень не отвалится.

— А с Сашкой ты не одна, да? С жильем решим.

Наташа вздохнула тяжело, снова закурила, но тут же со злостью выкинула сигарету:

— Ты ж меня, например, замуж не возьмешь, а куда в деревне без мужика? Это у рыжей денег куры не клюют, нанимает бригаду для тяжелых работ, сама ни лопатки не копнула.

— Не возьму, ты мне родня, как-никак, хоть и дальняя. А вон, Лешка возьмет, сама знаешь, со школы парень сохнет. Сама ж его из армии не дождалась.

— Ой, все, иди уже, советчик выискался!

— Пойду.

— А Лешка твой уже к городской бегает, только калитка скрипит… — вырвалось у девушки болью. — Ключи от ее дома у него висят в ключнице, спелись уже, голубки.

— Нат, не выдумывай глупости, у Лешего почти от всего поселка ключи есть.

— Не в личной ключнице, Решад…

— Кстати, мы с Марсом решили ему лодку подарить, ты как, одобряешь?

— Ой, точно, у Леши в субботу день рождения, замоталась совсем, вылетело из головы. Только бы погода не подвела. Буду, если мой алкаш не приедет. Спроси маму, можно ли Танюшку у вас оставить на вечер?

— Без проблем, Нат.

— С меня сколько на лодку?

— Ты смеешься? Вы с Азалей — ответственные за стол. После обеда, часам к двум собираемся. Кащей тоже обещал быть.

— Ну, у этого семь пятниц на неделе.

— Главное — пообещал. Вот деньги, Танюшке на обувь. И за конфеты.

— Ярканатик, ты не обязан решать мои проблемы, сама справлюсь.

— Я тебя не спрашивал, справишься или нет. Это ребенку. Увидимся, Натусь.

(9 мая, среда, +14)

Рано утром, еще не взошло солнце, Ира уехала в Казань, поздравить с праздником родню. Как раз из Финляндии прилетели дедушка с бабушкой, а дед всю жизнь служил, по стопам своего отца, выйдя в отставку за два года до развала СССР. Для ее семьи этот праздник был на особом счету, особенно для Бахтияра, и Ирина старалась провести его в кругу близких.

Не увидела она, как односельчане, по велению души, а не для галочки, прошли по поселку, неся в руках фотографии родных, тех, кто воевал в годы Великой Отечественной войны, кто погиб на полях сражений, сложил голову за Родину, кто пришел домой, израненный, но живой…

И расступившуюся уважительно нарядную толпу перед высоким молодым военным в парадной форме. Три медали, орден и нашивки ранений, красные выше, золотистые снизу, были прикрыты большим портретом деда и бабушки, что нес мужчина одной рукой.

Второй осторожно придерживал старенькую тетку в синем костюме, по пиджаку которой и места не хватало для всех ее наград. Живой свидетель тех страшных событий, как же мало их осталось, чтоб передать молодым поколениям правду…

После торжественных речей сельчане привычно рассеялись по кладбищу, помянуть ушедших, прибрать могилки после зимнего ожидания.

Вечером в клубе был концерт, и весь поселок собрался послушать выступление своих детей и бабушек, что выступали ансамблем, прославляя поселок на площадках Татарстана, зная множество песен на языках республики. Но сегодня в клубе звучали берущие за душу песни военных лет…