Когда Меридиана растолкала его, было уже утро. Он это понял по косым лучам, пробивавшимся сквозь расщелину в дальнем конце пещеры. На столе Герберт увидел миску с бобами, орехами и ягодами, лепёшку и сыр.
— Ешь и уходи, а то твой епископ начнёт беспокоится. Ему незачем знать о том, чем мы занимались ночью.
Герберт набросился на еду с жадностью. За последний день он нарушил такое количество данных обетов, что можно было позволить себе не думать об умеренности.
Меридиана сидела напротив, и любовалась Гербертом, почти не притрагиваясь к еде.
— Вчера я говорила, что в тебе сочетаются сила и наивность. Ночь подтвердила это.
И добавила совсем непонятное:
— Жемчужина…
Разве Герберт женщина, чтобы сравнивать его с жемчужиной?
Завтрак он запил стаканом кислого вина. Встал, подошёл к Меридиане. От запаха её тела у него закружилась голова, и он, не помня себя, набросился на неё с поцелуями и объятиями, потащил к лежанке и продолжил то, чему посвятил ночь.
Когда напряжение спало, и он откинулся прочь. Меридиана легко соскочила с лежанки.
— Abiens abi! (Уходя уходи) — она стащила его с лежанки, помогла одеться и подтолкнула к выходу.
— Но приходи ещё. Ты получишь награду, которую никто никогда не получал. Иди же!
Это фраза — «никто никогда» — звучала в ушах всё дорогу и мешала придумывать правдоподобное объяснение собственному отсутствию.
Придумывать не пришлось. Он проскользнул в библиотеку Халифа почти за спиной епископа Ато и прошёл в дальнюю часть зала, которая из-за колон не просматривалась от входа. Быстро нашёл помеченную накануне книгу, положил её на стол и углубился в чтение. Теперь епископу сложно будет догадаться, когда он пришёл.
Но епископ и не пытался узнать, когда пришёл молодой монах.
— Ты прошёл мимо и даже не поприветствовал. Чем занята твоя голова?
Монах немного помолчал. Пауза будет к месту.
— Почему люди злые? — спрашивал монах вместо ответа.
Такой вопрос вместо ответа заставил — на секунды — задуматься епископа. Он посмотрел внимательно на монаха, его взгляд спрашивал — почему ты спрашиваешь такое?
— Я видел, как крестьяне бросали комьями земли и навоза во вдову. Только за то, что она вышла из дома без платка.
Епископ понимающе кивнул головой.
— Это от темноты и невежества. Невежественный человек не в состоянии поставить себя на место другого. Подумай, разве бы такое позволили себе те, кто прочитал хотя бы одну книгу? Ты заступился за неё?
Монах кивнул.
— И тебя били палкой? Я вижу, что рясу твою штопала женская рука.
Герберт в очередной раз удивился наблюдательности епископа.
— Правильно поступил. Если дела твои будут расходиться со словами твоими — кто тебе поверит?