ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

БОРОДАВКА СТАРАЕТСЯ

Сыщиков словно ветром унесло с наблюдательных постов близ дачи, да и в городе их Федор уже не видел за собой. Однако он еще не разрешал Алеше Ухову и Чигрину посещать свою резиденцию. Капельку терпения! Квартира «проветрена» на славу, а сам Федор в глазах охранки обелен. Сущий праведник, только нимба над головой не хватает!

В эти дни Сергеев решил познакомиться с Борисовым и Котелевцом у Алеши Ухова. Пора к ним присмотреться ближе...

— Товарищ Виктор, — представил Федора Алексей. — Новый агитатор от Осипа.

Сергеев досадовал, что не может полностью довериться товарищам. Над ними еще висела тень нераскрытого предательства.

— Вот что, друзья, на первых порах создадим в городе три районных комитета. Если один провалится, остальные продолжат дело. Связь — только через явку. Скоро и городской комитет доизберем.

— Все еще работать разобщенно? — недовольно приподнял Котелевец густые, сросшиеся на переносице брови.

— А где вас найти в случае необходимости? — спросил с вызовом Борисов и густо покраснел. — Кажется, вы нам не доверяете?

Федор сделал вид, будто не расслышал последнего вопроса.

— Ночую где попало, — сказал он. — Ничего не поделаешь: без конспирации не обойтись. Листовками по-прежнему будет снабжать Ухов.

По городу разливалась забастовочная волна. В конце августа подпольный гектограф печатал с полной нагрузкой. Федор сколачивал актив из новых подпольщиков. Это были Тоня — невеста Алеши Ухова, ее отец Николай Тихонович Шалимов, Петрусь из пекарни Трешина, матрос Павел Сидоров из 37-го флотского экипажа и парни с Французского, которые разоблачили на пляже филера Шкребу.

Подпольщики пробирались на дачу к Федору по задам усадеб или подплывали на лодке.

Федор уже подумывал о городской сходке, о пополнении комитета. Он истомился по широкой аудитории, ему претило разыгрывать перед охранкой роль верноподданного мещанина.

Однако с этим снова пришлось повременить.

Как-то вечером Федор случайно встретился в городе с Борисовым. Им бы разойтись, как незнакомым, но соблазнила пустынная Рыбная улица. Тем более, что уже совсем стемнело. Они вполголоса заговорили о своих делах. Несколько кварталов им было по пути.

Вдруг Федор заметил позади человека. Наглый шпик — то догонит, то отстанет и снова почти вплотную семенит.

Черт побери, откуда здесь мог взяться хвост?

А филер уже наступал на пятки, порой даже слышно было его учащенное дыхание. Борисов не выдержал, остановился и крикнул:

— Чего ползешь за нами, гад? Отвяжись, не то намну бока.

Федора душил смех, но он не обернулся. Если шпик опознает его — дело дрянь. Но за кем именно он следит?

Окрик. Борисова подействовал. Силуэт сыщика слился с забором и замер. На окраинах, особенно на Слободке, с пришельцами не церемонятся... Мастеровые уже осмелели!

И снова за спиной крадущиеся шаги. Иногда затихают, затем опять торопливые перебежки. Пора разойтись с Борисовым, но что, если филер увяжется именно за ним? Проваливать дачу нельзя!

— Вот что, — предложил Федор Борисову, — свернем в переулок. Ты удирай, а я... Шпик высунется из-за угла, тут я ему и расквашу богомерзкую рожу. Пока он придет в себя — скроюсь.

— Хвост мой, товарищ Виктор, мне и обрубить его, — возразил Александр. — Скотина может вас запомнить.

Конечно, Борисов прав.

Свернули в переулок, и Борисов затаился за толстым тополем. Позади Федора раздался удар, и что-то грузное шмякнулось в пыль.

— Долго, тварь эдакая, будешь таскаться за мной? Не угомонишься — завтра еще не так угощу!

В ответ послышался плачущий голос:

— Дураки набитые... Не того лупишь. Еще пожалеете, слепые щенки!

— Пожалею?! — остервенился Борисов. — Получи, дракон, еще!

Он догнал Федора, и оба зашагали дальше.

Сергеева озадачили странные слова филера. «Дураки. Не того лупишь...» Почему подпольщики «слепые щенки»?

— Что там бормотал этот прохвост?

— Не помню... — нехотя отозвался Александр. — Грозился. Ох, когда-нибудь да прикончу я этого Бородавку!

Верно, разных «бородавок» и провокаторов надо сводить со здорового тела подполья, иначе погибнет и революция. Бородавка... Значит, на его пути снова Шкреба, бывший мастер с Французского, продажная шкура?

И Федору вспомнился летний день на берегу реки, человек с ревматическими ногами, которого он тогда взял под защиту. Сейчас многое прояснилось... Пожалуй, Котелевцу и Борисову можно вернуть их добрые имена. Зачем господину Еремину устанавливать наружное наблюдение за людьми, которые могут доставить ему более точные сведения о революционерах, чем самые опытные шпики? Только почему Борисов не придал значения словам избитого Шкребы? Странно... Новые подозрения, новая загадка...

И снова Федор отложил общегородскую сходку социал-демократов — сторонников Ленина. Впрочем, и без собрания дела шли отлично.

Были готовы к стачке Черноморский судостроительный и Адмиралтейский, назревала забастовка в Коммерческом порту, волновались рабочие и на мелких предприятиях. Сидеть в эти дни дома, расхаживать с тросточкой в руке по городу, вести нудные беседы в консистории?

Надев поверх костюма мужицкую свитку и водрузив на нос очки с простыми стеклами, Федор пробирался меж возов с призывниками у воинского присутствия и влезал на уличную тумбу.

— Новобранцы и запасные! Зачем вам война? Слушайте, что случилось позавчера в Одессе. Туда, чтобы проводить на смерть тысячи солдат, приехал сам царь. Он собирается заткнуть их телами жерла японских пушек. Но самодержца встретил не только чиновный сброд, сытая знать и раболепное духовенство. Там высочайшие уши впервые на Руси пронзил честный пролетарский свист. Люди не хотят умирать во славу престола. Не приветствовать деспота, а плюнуть ему в морду, упившуюся народной кровью!

Толпа оцепенела. Не верилось, что можно говорить так дерзко н смело. А Федор умел зацепить за живое.

— Знайте, что вас ждет, рекруты! На войну гонят целые полки, а домой возвращаются единицы, да и те калеки. Не лучше ли воевать здесь, за свободу России, за светлое будущее? Так не надевайте же солдатский мундир!

Раздались пронзительные свистки городовых, послышалась ругань унтеров и крики филеров:

— Держи, хватай крамольника! Японский шпион!

Новобранцы стояли стеной, но перед Федором расступились, и он словно растворился в толпе. Очки и парик — в карман, свитка брошена под телегу. Забор, проходной двор, узкий переулок...

И вот уже по соседней улице, небрежно помахивая тросточкой, важно шествует доверенное лицо подрядчика, благонамеренный Виктор Иванович Хлястиков. Какое ему дело до войны?

Одно выступление, другое... десятое, и Федор вскоре убедился — снова взят под наблюдение полиции. Бородавка выследил или опять работа провокатора?

Рассказал Ивану Чигрину, и тот даже лицом потемнел:

— Щоб тебе лыха година побила. Теперь викручуйся!

Дачу Федор не покинул, но визиты друзей прекратил, а гектограф сплавил на Мало-Мещанскую, 68, в дом Николая Шалимова, отца невесты Ухова. С Тоней и Алексеем Уховым встречался по ночам на середине Ингула. Лодки ставили борт к борту и обсуждали неотложные дела. Кто их тут подслушает и схватит?

Урок, преподанный Борисовым, не пошел филеру Шкребе впрок, и он продолжал шпионить, только теперь уж, по воле начальства, за господином Хлястиковым.

Пустые донесения шпика бесили поручика Еремина, он то и дело совал кулак под нос Шкребе:

— Видал? Смотри в оба, каналья! Доверенный подрядчика Сергеева орешек крепкий, но расколоть его надобно аккуратно. Слыхал, или прочистить твои волосатые уши?

А что смотреть, если господин Хлястиков вполне респектабельный человек? И на реке за него заступился. И все же, неся иудину службу, уныло поглядывая время от времени на часы, Шкреба старательно заносил в записную книжку наблюдения, помимо своей воли воздавая хвалу ловкости подпольщика:

«11 сентября. Пост заступил в 8 утра. На даче безлюдно. В 11 ч. 10 м. в сад вышел «Хлястик». Сорвав яблоко, присел на ступеньки веранды и с аппетитом съел его. Вскорости посетил нужник и освободил его к 11 ч. 33 м. (надо обследовать сортир на предмет обнаружения места для обмена тайной почтой). В 12 ч. 14 м. пополудни, насвистывая «Ванька Таньку полюбил», поднадзорный «Хлястик» покинул дачу. В 12 ч. 41 м. он вошел в парикмахерское заведение Зинделя Блоха на Херсонской. Других клиентов у иудея не было, шевеления губ у обоих через окно не заметил во время бритья. Подозрительно. В 1 ч. 13 м. «Хлястик» посетил на Соборной площади консисторию, где минут десять беседовал с протоиереем о. Агафоном. Духовную консисторию покинул с о. Гавриилом, помощником благочинного Епархиального управления. В приятном настроении они направились на Военный рынок и там завернули в трактир Литерева. Я занял позади них столик. «Хлястик» предложил: «А не пропустите ли вы, отче, рюмочку пржепаленки?» На что священнослужитель смиренно ответил: «Предпочитаю рябиновку, а наипаче Шустова коньяк!» За обедом говорили о каком-то подряде, а затем отец Гавриил нагрузился до положения риз и в 3 ч. 47 минут был отвезен «Хлястиком» на извозчике в собственный дом на Преображенской (и мои расходы на «ванько» — 25 к.). Тут тело о. Гавриила было бережно вручено привычной к этому жене священника. Вернувшись в центр города, «Хлястик» долго разглядывал на тумбе у театра Монте афишу о гастролях известного мага Мелидиса (не заграничный ли связной преступного сообщества?), а затем проследовал в Общественную читальню. Порывшись в каталоге, «Хлястик» выразил господину библиотекарю свое неудовольствие: «Почему у вас больше французских, чем русских книг?» В 4 ч. 45 м. «Хлястик» сел на извозчика и покатил к себе на Десятую. Я вынужден был снова взять извозчика (еще 20 коп. казенных денег). С 5 ч. 10 м. и до шести вечера «Хлястик» тренькал дома на гитаре, пел романсы, а революционные песни преступно умалчивал. В 7 ч. 55 м. вечера он зажег восьмилинейную лампу. Читая газеты, «Хлястик» сильно зевал и потягивался. Все означенные действия поднадзорного хорошо наблюдались с деревянного забора, утыканного гвоздями, на котором я кое-как умостился. Однако мне сильно мешали камни, переспелые огурцы и прочая дрянь, которые с бранью в меня кидали темные пекари заведения Трешина. Особенно усердствовал тестомес Петро Залыгин, который и раньше был замечен в указывании своим единомышленникам на наблюдательных агентов, несущих службу.

Покинул я дачу в полуночь по причине бесполезности наблюдения и своего сонного состояния, которое было вызвано сильным храпом «Хлястика», начавшимся в 11 ч. 18 м. За время пребывания «Хлястика» дома его никто не посещал, как равно никто и не выходил из помещения вон, о чем и доношу Вашему Высокоблагородию. Наблюдательный, агент Евлампий Шкреба».

Читая идиотские донесения Бородавки, поручик Еремин хватался за голову. Где взять сыщиков поумнее? Слежка ничего не дает. Кто же хитрит и обманывает? Господин Хлястиков — предполагаемый Виктор — или «Бровастый»—сообщник революционеров, ныне работающий на охранку?

Желая сорвать на ком-нибудь свою злость, поручик настрочил градоначальнику донос на тестомеса Петруся. Изложив его «зловредные» действия, он добавил:

...поэтому, признавая дальнейшее пребывание в Николаеве Петра Залыгина особо опасным для общественного спокойствия и принимая во внимание ущерб, который оное лицо наносит делу политического розыска своим дерзким указанием разной публике наблюдательных агентов и угрозами по их адресу, имею честь просить Ваше Превосходительство, не признается ли возможным теперь же арестовать рабочего Петра Залыгина, выдержать его под стражей по ст. 21 Положения об усилении охраны, а затем выслать в одну из внутренних губерний империи.