ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

БУНТ УМАЛИШЕННЫХ

Перейти по льду Немышлю, пересечь железную дорогу и скрыться в комнатушке на Корсиковской, где весной процветала коммуна рабочих парней, —дело десяти минут.

Хозяин домика не удивился больничной одежде Артема. Молча дал переодеться. Жив, невредим — вот и славу богу.

Но сам Федор не радовался. Тревожила судьба товарищей, — он еще не знал, что они тоже ушли. Злился на себя. И как он забыл в комнате Даши пальто, а в нем отличный паспорт на имя умершего в больнице некоего Ивана Лихонина? Такому документу цены нет! Но потеря его не главная беда. Успела ли Базлова спрятать его пальто до прихода полиции?

А тем временем Тутышкин, Даша и Женя Смирнова не скрывали радости. Спасены все вожаки харьковского подполья! Только Саша Васильев, схваченный в вестибюле больницы, теперь сидел там же под охраной и лихорадочно обдумывал план побега.

К полудню в лечебницу прибыл врачебный инспектор господин Советов и сразу позвонил из конторы Базловой:

— Пропустите в свое отделение полицию.

Вместе с городовыми и жандармским унтером в платный пансион вошли старший фельдшер Грабовский и агент охранки в штатском. Взяв Базлову за руку, фельдшер доверительно шепнул ей:

— Где Артем? Я незаметно выведу и спрячу его.

Зная насквозь этого лизоблюда Якобия, та сухо отрезала:

— Откуда быть здесь Артему? Не верите — ищите. Полиция вторглась в комнату Базловой, и шпик сразу обнаружил мужское пальто, а в нем паспорт.

— Его пальто, Артемово! Но паспорт... Кто такой Иван Лихонин? — обернулся он к Даше.

— Муж, — произнесла та твердо. — Его пальто и вид.

— Поздравляю вас, госпожа Базлова, с законным-с! — гнусно ухмыльнулся Грабовский. — Только нехорошо-с, что коллег не пригласили на свадьбу! Как же так? Тайны, сплошные тайны... А?

Даша молча пожала плечами.

Грабовский, шпик и полицейские гурьбой вошли в ближайшую палату, но вскоре в панике выскочили оттуда. За ними мчались разъяренные сумасшедшие, швыряя табуретки, посуду, доски с коек. Полицейских били чем попало, рвали на них волосы и одежду. Растерзанные стражи порядка скатились по лестнице в вестибюль.

Суматоха спасла арестованного Сашу Васильева. Выбежав во двор, он теперь мчался по аллее. Стражники открыли по нему стрельбу. Но Васильев перемахнул через забор и скрылся в саду купца Дудукалова.

Ротмистр Аплечеев так живописал события на Сабуровой даче:

... Нелегальный. «Артем» скрывался во время обыска в больнице, как я указывал, но надлежащих мер к изъятию его оттуда принято не было. Распоряжавшийся обыском жандармский офицер послал по палатам сумасшедших данного мною в его распоряжение полицейского филера для опознания «Артема», но без надлежащей охраны, последствием чего было то, что, как только агент появился в одной из палат, ему нанесли несколько ударов и заставили бежать...

Аплечеев догадывался, что Базлова натравила больных на полицию. Но как доказать?

...опознание «Артема» среди больных было невозможным, и сделанная в этом направлении попытка грозила бунтом всех больных, набрасывавшихся на агента отделения. «Артем» остался, таким образом, не арестованным...

Преувеличив угрозу всеобщего бунта больных, Аплечеев с облегчением вздохнул. Вообще-то даже хорошо, что больные основательно вздрючили городовых! Не признаваться же, что полиция глупо проворонила Артема еще до обыска помещения?

Жандармский ротмистр верил: Артем непременно вернется на Сабурову дачу. Не из тех он, что бросают начатое.

Охранник угадал. Федор пренебрег опасностью.

За несколько дней до Нового года он постучал в дверь отделения Базловой. Та открыла дверь и обмерла:

— Артем?! Входи скорее! За нами день и ночь следят.

— Ничего, — успокоил ее Артем. — Я на время уеду из города. Но вы должны знать, где теперь явка, с кем связаться. Запоминай... — И, раза три повторив тайные адреса, он стал прощаться.

Подойдя к окну, Даша пальцем протерла в заиндевелом стекле пятачок и долго рассматривала зимний парк. Внезапно отпрянула, испуганная и бледная. Такой ее Федор никогда не видал.

— Конная стража! — воскликнула Базлова. — Теперь не уйти.

— Ничего, — сказал Федор. — Колотись, бейся, а все надейся!

Подымаясь на второй этаж больницы, пристав первой части Сизов был уверен в удаче. Наконец-то! Именно ему судьба предначертала ваять главаря харьковских большевиков.

Базлова открыла дверь, и пристав сунул ей бумагу на повальный обыск всей лечебницы и арест Артема Тимофеева.

— Нуте-с, дорогая! — почти добродушно ворковал Сизов. — Где он? Нам доподлинно известно: преступник вошел к вам ровно тридцать пять минут назад. Отпираться бесполезно! — И, наслаждаясь своей осведомленностью, деловито добавил:—В которой палате? Или снова почивал в вашей комнате?

Базлова произнесла запинаясь:

— Ах, вы о мастере? В туалете испортилась «эврика»... Пришлось вызвать слесаря. Но, кажется, он уже закончил ремонт...

Сбирая сапогами половики, городовые торопливо и шумно двинулись по длинному коридору за фельдшерицей и своим начальником.

Вдруг дверь ближайшей палаты распахнулась, и два дюжих молодца вынесли оттуда на носилках покрытое простыней тело.

— Посторонитесь, господа... — мрачно бросил передний служитель. — Не зацепить бы вас ненароком: больно узок коридор. — И обернулся ко второму: —Заноси, заноси покруче!

Чины полиции прижались к стенке, а пристав скинул шапку и перекрестился:

— Мда-а... Все там будем.— И к Даше: —Часто у вас такое?

— Не очень, однако случается... Недоглядели — повесился. Никак не успокоим больных после первого обыска, а вы с новым...

Сконфуженно кашлянув в руку, пристав туже натянул перчатки. Может, приподнять простыню и глянуть на самоубийцу? Но представив себе лицо удавленника, раздумал.

Городовые затопали по коридору дальше, а служители спустились со своей ношей по широкой лестнице и потащили ее через парк в больничную церковь. Шли мимо городовых и служащих Сабурки, высыпавших во двор. Низший персонал больницы ждал, пока выведут арестованного, — люди хотели в последний раз увидеть Артема. На носилки, мерно покачивавшиеся в такт ходьбы служителей, они даже не обратили внимания. Такое здесь бывает...

А служители с «усопшим» уже в часовне. Переложив тело в гроб на высоком постаменте, они накрыли его крышкой и удалились. Потом вернулись с молотком и гвоздями — заколотить гроб. Церковь не отпевает самоубийц. Утром его зароют на пустыре за кладбищенской оградой и даже креста не поставят.

Гроб с покойником трясся на постаменте, ходил ходуном, крышка на нем подпрыгивала, как на вскипевшем чайнике.

Служитель помоложе хватил по крышке молотком и воскликнул:

— Да воскреснет Артемий, да расточатся враги его!

Сбросив крышку, Федор сел в гробу и радостно захохотал:

— Еще немного, и я превратился бы в сосульку. Ну и мороз!

Спрыгнув с постамента, он дробно застучал сапогами о каменный пол я стал приседать, размахивать руками, чтобы согреться.

Вскоре темный вечер и добрая вьюга замели Артемовы следы.