Глава 4

С утра в лицо лепил мокрый снег, а к полудню зарядил холодный встречный дождь. Через два-три часа Оксана почувствовала: еще один порыв ветра, и она свалится в липкую грязь, из которой не подняться. Но не сдавалась.

К вечеру добрались до Кочубеево, куда с Романом когда-то на базар ездили.

Отыскав постоялый двор, обрадовалась: хоть немножко отогреются детишки. Завезли во двор тележку, привязали к ней корову. Сторож бросил ей охапку сена за Романову рубашку.

Голодные, усталые, заснули в холодном грязном коридоре.

Сквозь сон Оксана услышала голос: «На, малявка, пожуй маленько. — Приоткрыв глаза, увидела, как седой старик подает Мише в ладошку распаренное в котелке просо. — Дойдет в животе». Сон вновь сморил Оксану, а когда очнулась, обомлела: Мишутки нет.

Она — на улицу. Никого. Только звезды мерцают, крупные и близкие. Обнаружила малыша около коровы: прислонился к ней, чтобы теплее было.

— Ой, что придумал, напугал-то как. Пойдем-ка скорее, родненький, в дом, — роняя слезы, говорила мать. — Ведь и задавить могла ненароком.

Выменяв у сторожа за новую скатерть миску вареной картошки, Оксана накормила детей и снова тронулась в путь. День выдался тихий, и это ободрило женщину. «Как-нибудь доберусь», — прошептала она. Однако пришлось сделать вынужденную остановку: Любочка задыхалась от кашля. Оксана постучала в окно крайнего дома. Калитку открыла маленькая старушонка. Улыбаясь чуть теплившимися глазами, с радостью приняла Оксану.

— Заходите, милые, заходите.

Засуетилась, приговаривая:

— Одна я одинешенька. Мужа белые казнили. Единственную дочку малюткой схоронила… Сейчас заварю травки, корешков, цветочков.

Но не помогли ни компрессы, ни примочки, ни водичка, настоянная на травах, которую бабуся вливала Любочке в ротик. На рассвете она умерла.

Старушка успокаивала:

— Бог дал, бог и взял. Не одинокая ты. Остальных вон сохрани.

В дорогу она собрала детям сухарики, немного сушеных яблок, а Мише, кроме того, в самую последнюю минуту сунула трясущимися руками невесть как сохранившиеся карамельки. — На всех по одной.

— Мамочка, бери, — предложил мальчик.

— Спасибо, сынок. Сам кушай.

— Ладно, в другой раз. — Глотая слюну, Миша запрятал карамельки в карман.

А идти было все труднее. На пути вставали снежные заносы, пурга сбивала с ног. И еще один удар ожидал их на этом пути. Ступив на припорошенный снегом лед, упала корова, начала телиться. Неистово била копытами, ревела. Но растелиться не смогла. Так и осталась лежать под белой простыней метели.

— Пойдем, — позвала Оксана закоченевших детей, — вон под тот навес, а тележка пускай побудет здесь.

Под навесом ветер свистел еще сильнее. Заметив кучу соломы, Оксана упрятала в нее детей, а сама, обессиленная, опустилась на скованную морозом землю, облокотилась на колесо разбитой телеги, закрыла глаза с мыслью заснуть и не проснуться…

— Мамочка, мама, ты спишь? — услышала она откуда-то издалека.

Окоченевшие ручонки обхватили ее шею.

Оксана подняла отяжелевшие веки и увидела на длинных Мишуткиных ресницах пушистый иней. Она дышала в его испуганные большие глаза, согревая их своим теплом, и не понимала, то ли слезы стекают по его щекам, то ли растаявший снег.

Загрузка...