Через все испытания

Глава 8

К тому времени, когда коротко остриженная Оксана начала поправляться, зачастили секучие осенние дожди. Оставив Варю одну, она отправилась к ребятам, но, изнуренная и плохо одетая, не выдержала, на третий день свалилась, потеряла сознание. Пришла в себя на подпрыгивающей по кочкам повозке. Рядом сидел Беспалый Иван — тот самый хуторянин, который чуть было не сбил ее лошадью, когда шла первый раз к Демиду. Возвращаясь с поля, Иван приметил ее, окруженную плачущими детишками. Подняв больную в повозку, погнал лошадей к своей холостяцкой хате. Там уложил Оксану в постель, укутал кожухом.

— Где я? — чуть слышно спросила она.

— Не волнуйтесь, вы у меня дома.

— А ребята мои?

— В порядке.

На ее просьбу отвезти домой решительно ответил:

— Как можно! Такую больную! Хоть чуточку окрепните, тогда… Вот молочка с хлебом белым покушайте.

— Спасибо вам, Иван… Не знаю по батюшке.

— Терентьевич.

— А меня зовут Оксаной… Вот и познакомились. Теперь прошу отвезти меня. Будьте великодушны.

Иван уговаривал остаться, но Оксана была непреклонна. Укутав больную в тулуп, Иван отвез ее в крохотную сырую комнатушку.

Перед тем как уйти от Оксаны, он, глядя в землю, прошептал:

— Поправляйтесь быстрее. Буду вас ждать и обязательно помогу всем, чем смогу.

Наступили заморозки. По полю за стадом тянулись черные полосы, а Демид и не собирался давать положенные по договору постолы.

— Скоро снег выпадет, а мы босиком, — возмущался Ваня.

— Успеется с постолами. При расчете получите, — отвечал Демид.

Через пару дней глянули ребята на улицу, а там белым-бело. Что делать? Скрипнула дверь, показалась хозяйка:

— Могу обуть одного. Дырявые только.

Ваня взял башмаки, протянул Саше:

— Гони стадо, а мы подойдем.

Ваня как-то приметил в сарае войлочный сверток тряпья и веревок.

— Пойдем, Мишутка. Так приобуемся — черти ахнут.

Разорвав войлок на куски и обмотав им ноги, ребята выбежали из дома.

Самодельной обуви хватило всего на два дня. Видя, что младшему братишке совсем худо, Ваня оторвал от своей свитки рукава, натянул их на ноги Мише и приказал:

— Беги к маме, пока светло, скажи, что Демид постолы не дает.

Миша посмотрел на Ваню, потом встретился взглядом с Сашей, гревшим босые ноги у маленького костерка, и, утирая с лица прилипший пепел, поспешно поднялся.

— Так куда же идти? Уже совсем темно, — взглянув в мутное небо, неуверенно сказал он.

— Не выдумывай. До вечера еще далеко, а темнеет просто к непогоде. Не бойся, беги, — подбодрил братишку Ваня, и тот побежал к матери.

Чтобы не замерзнуть, Миша бежал без остановок. Но не преодолел и половины пути, как завязки порвались, ноги оказались голыми. Окоченевшие, они не повиновались. Увидев у дороги припорошенную снегом копешку бурьяна, Миша подбежал к ней, надергал слежавшихся стеблей, сел на них, поджав ноги. Прошло несколько минут, и наступило такое состояние, какого он в своей жизни не испытывал. Ему было тепло, как в яркий погожий день, и сидел он на берегу реки, в которой купались солнечные блики. А по берегам сверкали зеленой молодой листвой деревья, усыпанные какими-то птицами, поющими на разные голоса.

Пробудился Миша лишь после того, как чьи-то сильные, теплые руки подняли его с земли.

— Чей ты, хлопец? — спросил незнакомый мужчина, а узнав, отвез домой.

Утром Оксана пошла к Демиду, с боем вырвала постолы.

Получив заработанный хлеб, решила вернуться в родные края. Но наступившие в ноябре заморозки сменились проливными дождями. Дороги развезло так, что по ним невозможно было ни проехать ни пройти.

Продать зерно Оксана тоже никому не могла. Заготовители не появились, пшеница, плохо накрытая соломой, лежала у Демида во дворе. В доме не было ни куска хлеба, дети голодали — мельница находилась в восемнадцати верстах, добраться до нее в распутицу было невозможно. Неужели пропадет зерно, политое потом и слезами? Но однажды вечером Оксана возвратилась домой на повозке с дядей Ваней, лицо которого сияло от счастья. Он был весел и предупредителен. Внес в дом мешок белой муки, потом ведро квашеной капусты, какие-то свертки, а затем огромный куль кизяка и два снопа сухих подсолнечниковых палок.

— Для жару, — подмигнул дядя Ваня.

Оксана развернула узелок и подала Ване небольшую керосиновую лампу, сказав:

— Зажги, сынок, а коптилку погаси.

В хате сразу светлее стало, теплее даже. И, наверное, не столько от лампы, сколько от человеческого участия, доброты.

— Ну а теперь я поехал, — сказал Иван Терентьевич, — как подморозит — ждите.

На третий день Нового года он прибыл, с ходу предложил срочно собираться:

— Сегодня переночуете у меня, а завтра чуть свет отправимся. Зерно я свез к себе в сусек, а которое увозить — в мешках.

К Ивану Терентьевичу добрались поздним вечером. И когда переступили порог его дома, хозяин приветливо сказал:

— Места хватит. Сейчас покушать сообразим да поскорее на печку. — Он подмигнул ребятам. — А то завтра вставать рано. Домой поедем.

Под монотонно постукивающие ходики и хриплые звуки кукушки, каждый час выпрыгивающей из окна, Оксана заснула. На теплых кирпичиках посапывали дети.

Проснулась от пахнувшего в лицо холода. В клубах облака, рванувшегося в хату из открытой двери, стоял Иван Терентьевич.

— Беда, — вздохнул он. — Света не видать, сугробы выше забора.

Оксана резко поднялась:

— У вас под горой всегда сквозит. Может, дорогу не занесло.

Иван ушел. Через полчаса вернулся, безнадежно махнул рукой:

— Ничего утешительного.

Оксана опустилась на лавку, тяжело вздохнула:

— Что же теперь?

— Придется переждать.

— Господи, как быть-то? — вырвалось у нее.

Иван Терентьевич промолчал, а вечером, когда дети заснули, покашливая от волнения, начал издалека:

— Думаю, можно все уладить просто, а главное — хорошо и надежно.

— Да неужели? Как же это, Иван Терентьевич?! — воскликнула Оксана.

— Не знаю, с чего и начать. По душе вы мне. Вот и подумал… Станьте женой моей, хозяйкой, — выпалил он.

— Да разве ж это просто, надежно разве? Поглядите же, сколько детишек…

— Дети не помеха. Всем найдется дело.

Оксана ничего не сказала, понимая, как ответствен этот шаг. Она рассчитывала на помощь комитета незаможных. Это была ее последняя надежда. Когда небо прояснилось, пошла в Голованово.

— В родные края, говорите? Очень хотелось бы вам помочь, милая, — сокрушался председатель. — На тридцать дворов три клячи, да и те еле ноги переставляют. Весна идет, а на пахоту — хоть сам запрягайся.

Под тяжелыми ударами судьбы пришлось ей дать Ивану согласие. За детей боялась: трудно без отца им.

Первое время Иван относился к детям внимательно. Но вскоре помрачнел, надолго отлучался, а придя домой, придирался то к одному, то к другому. Однажды увидела Оксана Мишутку в слезах.

— Что случилось? — спросила.

Миша не отвечал, продолжал всхлипывать. Подбежала Варя:

— Ударил его дядя Ваня по голове и погасил лампу.

Когда дети уснули, Оксана спросила Ивана:

— Зачем бил ребенка?

— Я тут что, не хозяин? Потакать каждому…

— Мальчик читал книжку. Жаль керосина, погасил бы лампу. На кого руку поднимаешь?

— Земле нужны работники, а не грамотеи.

— Нельзя так, Ваня. И тебе надо бы поучиться. Крестиками расписываешься.

— Без грамоты проживем.

— Жили, а теперь другие времена пришли. Умные люди революцию сделали. Народную власть установили. Не веками же демидам кровь нашу пить.

— Демида не трогай! Он — голова.

— Этой голове нужны лишь твои руки, чтобы наживаться да еще душить ими, кто неугоден, а неугодна ему Советская власть. Знаю, ходишь к нему, а зачем?

— А ты… ты к товарищам, комнезамам заладила.

— И тебе на этот огонек повернуть бы, — ответила Оксана, ловя себя на мысли, что ошиблась в нем, не по пути ей с этим человеком: глубоко, видно, засосала его демидовская трясина. И дело не только в том, что детьми пренебрегает Иван. Поделилась как-то с ним, что в сельсовет приглашают на работу. Это не устраивало Демида. «Вот и предложили Ивану избавиться от меня», — решила Оксана.

А как-то в конце марта, когда истаял снег и подули теплые южные ветры, Иван, пообедав, скрутил за столом цигарку и чужим, незнакомым голосом проговорил:

— Так вот что, хлопчики… Развернулся лист и давайте в свист! Пора самим кормиться, зарабатывать хлеб.

И хотя лист к тому времени еще не развернулся, а всего лишь набрякли почки, Оксана окончательно убедилась, что Иван хоть и явно пренебрегает ее детьми, но не они являются главной причиной раздоров.

— Ты хлебом не попрекай, — бросила она Ивану, когда ребята выбежали на улицу. — Пока обходимся без твоего. Да и свистом не пугай.

Через несколько дней отправила Оксана старших мальчишек к тетке, проживавшей в коммуне под Николаевой. За Мишей приехал Антон Ефимович Белецкий, с которым Оксана уже разговаривала в комнезаме, когда он туда обращался с просьбой помочь организовать питание в Головановской начальной школе. «Нужен мне помощник пасти коров да овечек. В обиду не дадим», — пообещал он, и Оксана согласилась. Она знала: Антон Ефимович, выходец из дворянской семьи, с первых дней революции стал на сторону Советской власти, в годы гражданской войны находился в действующей Красной Армии.

После отъезда сыновей Оксана помрачнела. С Иваном почти не разговаривала. А он потеплел вроде. Варе как-то полевых цветов принес. Оксане предложил:

— На базар бы съездить. Дочке обувка нужна и тебе.

Согласилась Оксана и не пожалела, потому что встретила там племянника по мужу — Виктора, которого считали погибшим. Он рассказал:

— Как видите, жив и почти здоров. Был совсем плох. Тяжело раненным попал к белякам в плен. К счастью, наши освободили. Потом целый год — по госпиталям.

— А теперь?

— Ободья гнуть пока не подхожу, а сидеть сложа руки не могу. Понемногу прижимаем кулачье, выкачиваем хлебец. Упираются гады, саботируют распоряжения Советской власти. Сейчас у районного начальства разъяснения получал. Теперь смелее будем, а то побаивались: как бы не перегнуть. Да, — спохватился Виктор, — земляка встретил, Лукьяна Мозгового. Работает кучером у председателя исполкома.

— Без ноги, больной?

— Без ноги, да крепкий, кулацкое нутро насквозь видит. А вы одна тут?

— С дочкой, она в повозке, а муж за лемехом к цыгану-кузнецу пошел.

На базаре Оксана продала скупщику когда-то подаренную красноармейцем чайную ложечку и купила Мише рубашку и штаны. Не думала, что эти покупки Иван встретит с гневом. Но произошло неожиданное. Когда возвратились домой, Иван увидел обновки, его затрясло. Багровея, он схватил узелок и, бросив на землю, стал топтать, выкрикивая:

— Я должен их кормить, одевать!..

Оксана смолчала, но поняла: терпению пришел конец. Смолчала. А наутро, когда Иван отлучился, собрала в узелок вещички, взяла за руку Варю и ушла к Мише. Заметила его издалека. Он охранял небольшое стадо. Увидев мать и Варю, бросился навстречу.

Оксана подхватила Мишутку, прижала к себе, а он заскорузлым кулачком тер глаза.

— Ну что ты, сынуля? Нельзя так. Ты же мужчина, — ворошила она его выгоревшие волосенки, с трудом удерживаясь от слез. — Как тебе?

— Скучно одному.

Весь день они провели вместе на пастбище, а вечером Оксана долго разговаривала с Белецкими. Те хвалили мальчика за послушание и особенно за большой интерес к чтению. Утром, простившись с Мишей, она направилась в райцентр, к Лукьяну Филипповичу Мозговому.