8. ЗА ЗАПЕЧАТАННОЙ ДВЕРЬЮ

— Значит, вы так считаете? — спросил Бенсон, елейно улыбаясь. Улыбка буквально растекалась по его лицу, как тяжелое масло растекается по поверхности чистой воды, утишая волны. Лицо Бенсона потемнело и сгладилось. Очевидно было, что он согласен с Чедвиком но трудно было понять, смеется ли он потому, что согласен… или смеется над ним.

— А вы, Майк? Каково ваше мнение?

Мактиг с горечью ответил:

— Благодарю за доверие, сэр, вы очень добры, но раз уж вы подставили подбородок, то, думаю, стерпите удар. Я скажу: созовите парней с «Сьюзан Энн». Пусть смотрят все, что хотят, пускай унесут хоть весь корпус на щепки, на спички. И очень неплохо было бы потом эти спички сжечь.

— Но… колесо?

— Ах, колесо, — небрежно заметил Мактиг, как будто забыл о нем. — Пусть дивятся на него, пусть сделают из него хоть карусель, — челюсть его выпятилась, голос стал тверже, — но только пусть не берут его на «Сьюзан Энн»!

Зубы Бенсона по-прежнему были оскалены, но углы рта опустились так, что лицо превратилось в свирепую гримасу. Он словно беззвучно рычал. Должно быть, он знал, что ответит Мактиг, но рыжий все же разочаровал его.

Мактиг добавил:

— Капитан, не смотрите на меня так, словно я дал пинка вашей собаке. Вы ведь знали, что я чувствую. И вам нужен был честный ответ.

Он перевел взгляд на Чедвика.

— Отныне не планируйте заранее мои действия. Колесо, может быть, и попадет на «Сьюзан Энн», но ставьте что угодно — я его туда не понесу. И своего благословения на перенос не дам.

Теперь он обращался к обоим:

— Я сразу сказал, что этот остров мне не нравится, не нравится и этот корабль, и до сих пор я не передумал. Я здесь, да, но не по своей воле. По приказу.

Он повысил голос, как будто дальнейшие его слова предназначались не только нам, но и разбитому кораблю:

— Что касается меня, то я не хочу иметь ничего общего ни с этим островом, ни с тем, что в нем скрыто.

В голосе Бенсона звучали негодование и насмешка, хоть он и пытался подавить их:

— Майк, вы прекрасно знаете, что нам нужен штурвал. Может, если приглядитесь внимательней, то увидите…

Мактиг холодно прервал его:

— Послушайте, сэр, я уже говорил, что у меня нет никаких доказательств, подкрепляющих мою неприязнь к острову и колесу. Что ж, это не совсем так. Доказательства у меня есть. Это их воздействие на нас. Мы с вами вместе долгое время, и прошли через многое. Но все, что было раньше, кажется продолжительным беззаботным отпуском. Теперь, когда мы наткнулись на этот остров, отпуск кончился, и я увидел вас с такой стороны, которая никогда не проявлялась во время отпуска. Но дело не только в том, что я обнаруживаю скрытые до сей поры стороны вашего характера. То же самое относится и ко мне. И мне это не нравится.

Он умоляюще протянул руку:

— Капитан, надо уносить ноги из этой дьявольской дыры, прежде чем мы сами станем дьяволами! Забудьте об этом корабле!

Бенсон задумчиво и внимательно слушал его. Мне показалось, что на лице его видна жалость. Он вздохнул.

— Прошлое есть прошлое, парень, — грубовато сказал он. — Мы не можем вернуться к нему.

Мактиг беспомощно отвернулся, губы его подергивались. Мы были слишком далеко от лагуны, чтобы слышать звуки по воде. Ветра не было, а если бы и был, на дюне не росло ни кустов, ни деревьев, которые могли бы шелестеть.

До этого момента я не ощущал напряженности тишины. Люди обычно сравнивают городской шум с деревенской тишиной. Но и это только относительная тишина, заполненная вздохами ветра, гудением насекомых, лаем собак и криками ночных птиц. Здесь же царила тишина глухого подвала, тишина самой смерти!

Я видел, как черные глаза Чедвика дернулись в сторону, словно он заметил какое-то движение меж кораблями. Большой Джим склонил голову, прислушиваясь. Все мы слушали тишину.

Песчаная глыба сорвалась с вершины дюны и зашуршала по склону к корпусу корабля. Напряженность нашего слуха усилила звучание, которое стало похоже на слабый свист стеклянной лавины. Большой Джим вскочил, указывая туда. Чедвик медленно выругался. Я мгновенно похолодел, словно в каждой, моей поре образовались ледяные кристаллы.

— Боже! — произнес Большой Джим, опуская свой фонарик. Чары тишины распались. Но Чедвик, стремясь использовать их в своих целях, позаботился, чтобы совсем они не исчезли. Я начал восхищаться этим человеком: он был прирожденный, хотя и необученный, психолог. Я не представлял себе тогда, зачем ему нужно было разжигать вражду Бенсона к Макгигу; мне казалось, что это просто упражнения музыканта, пробующего неподатливый инструмент.

— Хорошо проделано, Майк! И почти сработало! — сказал он.

Мактиг о чем-то думал, и ему пришлось прервать это занятие. Он помолчал, казалось, мысленно оценивая укол Чедвика, потом резко спросил:

— Проделано? Что проделано? Я не отрицаю своих способностей, но будь я проклят, если понимаю, как я мог сбить гору песка в сорока ярдах от себя, не шевельнув пальцем. Вы что, считаете меня волшебником, способным к телекинезу?

— Я имел в виду не песок, — сказал Чедвик. И спросил, внешне вполне невинно, но явно имея в виду утренние подозрения Бенсона: — Чем вы подействовали на Пен? Пережиток юридических хитростей? Так запугать присяжных, что, стоит бросить им хлопушку, и они решат, что это бомба! Здорово проделано, Майк!

Черные глаза устремились к Бенсону, проверяя, как подействовал намек. Мактиг задрожал, удерживаясь, я это видел, от грубости. Губы Большого Джима напряглись, лоб наморщился, но, что бы он ни испытал, он этого не выразил.

Он разорвал напряжение между Мактигом и Чедвиком, резко повернувшись ко мне. И спросил:

— А вы, Фенимор? Что, по-вашему, нам сделать с колесом?

Я ответил:

— Не спрашивайте меня, сэр. У меня вообще нет мнения. Вы глава экспедиции. Как вы скажете, так и будет.

Он усмехнулся, потом снова посерьезнел:

— Забудьте, что я босс. Мне нужен откровенный ответ.

— Тем не менее, — ответил я, — мне нечего сказать. Я всего лишь зритель.

Он снова усмехнулся:

— Свидетель, да? Ну, что ж, и это подойдет.

И добавил, обращаясь ко всем нам:

— Вы свое мнение высказали, теперь я скажу свое. Я хочу это колесо, хочу все, что может предложить это черное дитя моря. И я предвижу беспокойство среди экипажа «Сьюзан Энн». Если мы сделаем еще несколько ездок сюда, они придут разнюхивать, несмотря на все наши предосторожности. Поэтому мы лишим эту крошку девственности сегодня ночью. Пен спит, — он взглянул на Мактига, — и ничего не узнает, пока все не будет кончено. И если вы так боитесь колеса, Мактиг, можете вовсе не притрагиваться к нему. Я сам с этим справлюсь. А для начала — давайте заглянем в каюту. Я думаю, американская гордость Ирландии, вы не против того, чтобы извлечь эти гвозди из двери?

Ни слова не говоря, Мактиг направился назад. Бенсон рявкнул:

— Куда это вы?

Мактиг остановился.

— Вы ведь не думаете, что я буду дергать гвозди зубами? Я иду за инструментами.

Он прошел по палубе к груде инструментов, которые мы прихватили с собой. И вернулся странно усталой походкой — может, лучше назвать это печальной покорностью, потому что, конечно, груз из лома лопаты, клещей и молотка не мог так его утомить. Подойдя, он напряженно застыл рядом с Бенсоном, ожидая приказаний. Луч фонарика Большого Джима, устремившийся к двери каюты, послужил указательным пальцем.

Мактиг пошел к двери, но остановился перед грудой песка у входа в нее. Она была округлой и походила на могилу. Чедвик лениво побрел вслед за Мактигом, за ним я. Бенсон, как и Мактиг, остановился возле груды песка.

Оба смотрели на песок — с дурными предчувствиями, как показалось мне. Плотно слежавшиеся песчинки серебристо сверкали. Отражение, которое они отбрасывали на лицо Бенсона, было зловещим. Бенсон сразу словно бы похудел, резко выступили скулы, углубились морщины.

Я узнал это лицо: такое выражение было у него во время урагана, когда я ухаживал за ним, лицо с портрета над койкой. Лицо старого капитана.

На верхушке груды лежала боцманская дудка, как будто кто-то осторожно положил ее туда, и никакие песчинки на ней не свидетельствовали, что ее откопал ветер. Действительно, словно кто-то осторожно, аккуратно — и недавно — положил ее сюда. Специально, чтобы мы ее обнаружили.

Чедвик наклонился, поднял ее. Бенсон внимательно следил за ним, Мактиг слегка отодвинулся. Чедвик не стал дуть в дудку, но сжал ее пальцами, охватив кольцом — сигнал «все наверх». Потом протянул ее Бенсону, который не шевельнулся. Чедвик некоторое время смотрел на дудку, словно ему самому она не нравилась, потом неохотно сунул в карман. Взгляд, брошенный им на Мактига, явно утверждал, что именно тот положил дудку на песок.

Мактиг произнес:

— Тут должно быть что-нибудь еще. Но что? Может быть, кости человека, забивавшего шипы?

Прекрасная возможность для Чедвика сделать еще одно пренебрежительное замечание насчет суеверий Мактига или того, как тот готовит сценические эффекты. Но помешал Бенсон. Он прошептал, словно описывая, что привиделось ему во сне:

— Кости Слима Бэнга!

Это замечание не поразило Мактига, как меня или Чедвика: он принял его как должное. Я почувствовал на себе взгляд Чедвика. Слова Бенсона были бессмысленны: в данный момент Слим Бэнг, целый и невредимый, спит на борту «Сьюзан Энн». Но даже если это и не так, вряд ли с того времени, когда мы в последний раз его видели, он мог бы превратиться в кости.

Чедвик многозначительно покачал головой. Мактиг спокойно сказал:

— Кости Слима Бэнга? Не знаю. Может, тут вообще нет костей, их смыло…

Инструменты ударились о доски палубы: побуждаемый каким-то внутренним чутьем, Мактиг бросил их, одновременно отпрыгнув назад. В тот же момент Бенсон выкрикнул что-то нечленораздельное, фонарик выпал у него из руки. Мгновенное замешательство, и я отскочил, уворачиваясь от падающих инструментов.

Лом ударился о палубу со звуком, похожим на глубокий колокольный звон. Этот звон и вывел всех из оцепенения. При свете упавшего фонарика я увидел, что Бенсон застыл в удивлении, рот его широко раскрыт, одна рука поднята в отчаянном жесте. Я видел, как он обменялся взглядом с ирландцем, но значения этого взгляда не смог понять.

Затем Бенсон и Чедвик одновременно наклонились, чтобы поднять фонарик, а мы с Мактигом потянулись к упавшим инструментам.

Бенсон удивленно, как ученик учителя, спросил у Мактига:

— Что случилось, Майк?

Мактиг распрямился, держа инструменты в руках.

— Не знаю, сэр. Мне показалось, что я… что-то вспомнил.

— Что? — быстро спросил Бенсон, но Мактиг уже повернулся ко мне.

— Док, вы должны знать, о чем я говорю. Такое ощущение, словно должно случиться что-то, случившееся уже давно.

Но прежде чем я смог объяснить феномен двойной памяти, он сказал, ни к кому не обращаясь:

— Это все проклятый корабль! Послушайтесь моего совета, оставьте его гнить…

Чедвик вкрадчиво вмешался:

— Еще одно прекрасное представление, Майк?

Рука Мактига, сжимавшая лом, побелела. Он вызывающе посмотрел на Чедвика, гневно перешагнул через груду песка и подошел к заколоченной двери. Потрогал один из больших гвоздей, повернул его.

— Свободно, — сказал он, опуская инструменты. Он выдернул гвоздь. — Как будто его много лет дергали рукой. — Потом, как бы успокаивая себя: — Их забили, когда шхуна была на плаву, а дерево влажное. В песке дерево высохло и ослабило зажим.

Чедвик с вызывающим выражением стал помогать ему. Большой Джим немного поколебался, потом принялся за работу над противоположным косяком. Я был доволен, что втроем они заняли все место у двери. Я не суеверен, но по своей воле не стал бы вытягивать эти большие гвозди. Впрочем, так и не знаю, почему.

Один за другим гвозди поддавались с удивительной легкостью.

— Как будто они сами хотят выйти, — заметил Большой Джим; голосе его впервые звучало удивление и беспокойство.

Чедвик и тут не мог удержаться от насмешки:

— Наверное, тот, кто заключен в каюте, помогает им. Что скажешь, Майк?

Мактиг ничего не ответил, даже не взглянул, но молчание его было красноречиво.

Извлекли последний гвоздь. Мактиг откашлялся.

— Я чувствую себя так, словно сейчас либо конец мира, либо его начало; войти туда — все равно, что ступить в западню. Но если вы этого хотите, капитан…

Бенсон молчал, глаза его сверкали.

— Что ж, — вздохнул Мактиг, — тогда пошли.

Он потянул дверь, и она открылась. Чедвик направил внутрь свет своего фонарика. Два фонаря осветили засыпанный песком трап, потом дверь у его подножья и еще две двери рядом с первой. Я почувствовал слабый неопределенный запах и увидел какую-то дымку. Лучи фонариков зеленовато отражались в ней, слегка рассеиваясь. Как будто проход был освещен умирающим сиянием.

Бенсон переступил через комингс, но не стал спускаться. Он по очереди оглядел нас. Потом, коротко рассмеявшись, вошел. Следом за ним шел Чедвик, дальше я. Последним медленно зашел Мактиг. Я взглянул на него. Он смотрел в сторону дальней двери и подозрительно принюхивался, как собака, учуявшая опасный запах, слишком слабый для человеческого восприятия.

Я понял, что только гордость заставляет его идти; если бы здесь не было Чедвика, он отступил бы. И как хорошо было бы, если бы он тогда отступил!

Чедвик остановился у правой двери. Бенсон сказал:

— Дайте лопату, Майк. — Потом: — Где вы? Идите сюда, вас никто не укусит.

Он держал оба фонарика, пока Чедвик лопатой отбрасывал песок от двери. Песка было не очень много, но корка его оказалась твердой, почти как бетон. Однако, когда ее пробили, песчинки внутри рассыпались, как пыль.

Чедвик отступил от двери. Бенсон взялся за ручку, потянул — и оторвал ее. Чедвик отложил лопату и помог, вдвоем они открыли дверь. Мы увидели первую ступеньку лестницы, соединяющей палубы; все остальное было покрыто песком.

— Дьявольщина! — Бенсон в бессилии плюнул. — Трюм забит песком! Нам понадобится экскаватор, чтобы откопать его.

Он с гневом захлопнул дверь. Чедвик расчистил противоположную. За нею оказалось нечто вроде кладовой. Из песка Чедвик извлек ветхие ткани, деревянные сундуки, которые рассыпались при прикосновении к ним лопаты. В них оказались хрупкие, пепельного цвета остатки того, что некогда могло быть сушеным мясом.

Чедвик расчистил подход к средней двери, той, на которую первыми упали лучи фонарей. Несомненно, это был вход в каюту. Бенсон протянул к ней руку…

Послышался резкий, как выстрел, звук: это треснула под ногой доска. В ответ снаружи раздались другие трески — такие звуки производит оседающее здание. Пальцы Бенсона едва успели прикоснуться к кольцу на двери, как та медленно, как-то зловеще открылась внутрь, словно, как и предполагал Чедвик, обитатель каюты стремился помочь нам, стремился освободиться.

Мы смотрели внутрь каюты, закрытой уже Бог знает сколько времени.

Фонарики, нам не понадобились. Мне вначале показалось, что свет льется из иллюминаторов, и я посмотрел на них: они были так малы, что едва ли пропустили бы кулак.

Нет, это была фосфоресценция, как от гниющего дерева, блеск разложения, но такой необычной силы, что становился феноменальным. Яркость — как у стрелок моих часов.

Мы увидели стены из тика, растрескавшиеся и покрытые пятнами плесени. Остатки занавесей, изгрызенные временем, разобрать их рисунок невозможно. Темная картина в поблекшей раме, где обвисший холст превратился в бессмысленный мрак. Несколько морских сундуков, с белым песком на крышках; в углу нагромождены гнутые стулья.

Песок на полу лежал ровным слоем примерно в фут глубиной, под иллюминаторами его было чуть больше. Должно быть, просочился, пока корабль был засыпан. В центре каюты большой черный стол. Увидев склонившуюся над ним фигуру, я услышал захлебнувшийся, похожий на рыдание возглас Мактига. Лицо его стало белым, как песок, измученным, словно он не спал с самого рождения. Я видел, как он храбро вел себя во время урагана, и удивился, что сейчас храбрость ему изменила.

Фигура за столом стояла, опираясь о его край. Колени слегка согнуты, руки лежат на столе, голова повернута в сторону от нас.

Это был мужчина. На нем еще висели обрывки одежды, но они так поблекли, что невозможно было распознать стиль или эпоху. Обнаженная плоть высохла — перед нами стояла мумия. Часть яркого зеленого свечения исходила от нее, образуя бледный нимб. С головы падали спутанные пряди рыжих волос.

В руках мертвец сжимал большую круглую чашу, золотую, с двумя ручками. Около нее были разбросаны золото и драгоценности, сверкавшие, как сузившиеся кошачьи зрачки. Как будто пролилось содержавшееся в чаше богатство.

Бенсон отчасти забыл свои страхи, Чедвик забыл совсем, если только они у него были. Оба двинулись к столу. Бенсон отставал на шаг.

Мактиг закрыл глаза. Зеленоватый свет делал его смертельно бледным. Он задрожал, я успокаивающе положил руку ему на плечо.

Он раздраженно отбросил ее.

— Все в порядке. — Голос прежний, но лицо — нет. Осторожно, словно опасаясь попасть в западню, он двинулся в каюту, но не к столу, куда устремились Большой Джим и Чедвик.

Чедвик не отрывал взгляда от чаши, но Бенсон смотрел и по сторонам. По какой-то причине он внимательно наблюдал за всеми нами. Из алчности? Или из-за чего-то еще?

Мактиг неохотно, но в то же время целенаправленно, как обреченный приближается к палачу, двинулся к темному пятну на песке. Остановился, глядя на него.

Большой Джим позвал:

— Эй, Майк… и вы, костоправ!

Мы повернулись; я видел, как Мактиг кивнул, словно найдя подтверждение чему-то: так кивает старая дева, заметив грешок какого-нибудь шалопая. Мы подошли к столу. Бенсон указывал на чашу, не касаясь ее.

— Смотрите! — сказал он. — Должно быть, все-таки пираты. — И потом: — Что вас грызет, Майк? Пиратский корабль с сокровищами, а вы не радуетесь, вы холодны, словно сардина!

Мактиг мог ответить, что и сам Бенсон не очень-то торжествует, но он просто указал на пятно:

— Спросите… у них!

— У кого спросить? — Бенсон посмотрел в том направлении, увидел пятно. Подошел к нему, присел, рассматривая: у него было выражение человека, который, начитавшись волшебных сказок, увидел ведьму, летящую на метле.

Мактиг сказал:

— Это еще один повод не доверять находке. Они лежали тут, ожидая. Именно они подучили ветер ударить в колокол и дуть в дудку. Они знали, что мы придем в ответ на это. И вот мы уже здесь. И если бы Бог дал нам разум, мы бросили бы все и ушли.

И сухо добавил:

— Но думаю, что даже если бы мы сейчас бежали сломя голову, уже слишком поздно, чтобы освободиться. Мы открыли ящик Пандоры. И как Пандора не могла загнать назад его содержимое, так же не сможем и мы.

А потом Чедвику:

— Попробуйте объяснить, как я все это разыграл.

Чедвик подошел к Большому Джиму и склонился, глядя через его плечо.

— Спокойней, Майк. Вы словно считаете, что у меня за пазухой заточенный топор.

— Нет, почему же, — дружелюбно подбодрил его Мактиг. — Мне интересно. Как же я все это подстроил?

— Ну, хорошо. Когда вы вчера ночью приплыли сюда — я по-прежнему предполагаю, что вы не подкупили вахтенного, чтобы получить лодку, — вы заглянули в эту каюту. Поэтому гвозди и выдернулись так легко — они уже были вынуты и просто вставлены на место. Песок жесткий, и потому ваши следы не видны. И если это не объяснение вашего знания, значит, ваше второе зрение переусердствовало. Но я юрист. И никогда не слышал, чтобы второе зрение принимали за доказательство в зале суда. Во всяком случае, со времени судов над ведьмами.

Бенсон, по-прежнему глядя на пятно, в то же время внимательно слушал.

— А мотив?

— Неужели я настолько туп? Капитан часто прежде менял свои решения под влиянием ваших намеков. Вам не мешает усилить свою репутацию непогрешимого. В будущем вам это пригодилось бы, если бы вы захотели уговорить капитана Бенсона внести крупный вклад в какое-нибудь ваше предприятие.

Мактиг повернулся. Я сказал:

— Для врача, Майк, теория Чедвика более убедительна, чем второе зрение. Но я не могу согласиться с его оценкой вашего характера. Я назвал бы ваше очевидное предвидение совпадением.

Чедвик промурлыкал:

— Если это второе зрение, Майк, давайте проверим его. Что еще там под песком, помимо владельца этих черных рук?

Я снова почувствовал льдинки во всех порах тела.

— Рук?!

Я склонился рядом с Бенсоном. Пятно оказалось парой высохших черных рук, скрещенных у запястий и выступающих из песка. Они показались мне удивительно знакомыми…

Мактиг прояснил мои мысли:

— Они на колесе! А там, под песком — один из натурщиков!

Загрузка...