Черное колесо

9. В КАЮТЕ

Чедвик пропел:

— Отлично! А что еще?

Несмотря на свою бледность, Мактиг вспотел.

— Зрение приходит, когда захочет. Я не могу заставить его работать, — он развел руки в раздраженном жесте, задев при этом плечо мумии.

С целой серией негромких хлопающих звуков она наклонилась; мне показалось, что она совсем упадет. Но тут ее колено резко треснуло, и мумия согнулась в направлении толчка, упала набок, и костистые руки обхватили лодыжки Мактига, как будто мертвец о чем-то молил.

Мне приходилось несколько раз видеть такие случаи мнимого оживления в прозекторских медицинских колледжей, абсолютно объяснимые и в то же время абсолютно жуткие. Тем не менее неожиданность случившегося застигла меня врасплох. Но что испытал Мактиг! Он выпучил глаза, и живая плоть его щек приобрела мертвенно-бледный цвет; мне показалось, что он близок к истерике.

Он осторожно переступил через кольцо, образованное мертвыми руками. Упав, тело перестало излучать зеленоватый свет. Оно потемнело, как темнеет кусок гнилушки, когда его берут в руки.

— Пойдемте наружу, Майк, — успокаивал я. — Немного свежего воздуха…

Он отстранился.

— Не трогайте меня, я в этом не нуждаюсь. — И как-то непонятно добавил: — Если вам нужен воздух…

Подошел неуверенно к иллюминатору и ударил по нему кулаком, потом к другому, и тоже разбил.

— Перекрестная вентиляция, — сказал он с мрачной улыбкой и направился к Бенсону и Чедвику.

Чедвик ударом лопаты разбил песчаную корку, потом наклонился и руками разбросал мелкий песок. Высохшие руки были скрещены на груди, черной, как стол, как колесо. Показалось лицо с запавшими щеками, пустыми глазницами, толстые губы приоткрыты, обнажая в оскале крупные желтые зубы. Курчавые волосы, прижатые к макушке. Высохшая голова негра.

Чедвик смел последние песчинки и вздрогнул, найдя что-то еще. Из песка торчал словно черный угол кожаного саквояжа — плечо второго погребенного.

— Их шестеро, — сказал Мактиг. Бенсон пристально наблюдал за ним. — Вы найдете здесь шестерых.

Чедвик промурлыкал:

— На колесе девять пар рук, а не полдюжины.

Мактиг сонно вздохнул.

— Одного бросили за борт, иначе было бы семь. — Он взглянул на мумию с рыжими волосами. — Он восьмой. А девятый… девятый… — Он странно взглянул на Большого Джима, потом повернулся и стал наблюдать за Чедвиком.

Бенсон сказал:

— «В янтаре погребены, все пираты лежат…» Не помню, откуда цитата, но вполне подходит. — Потом осторожно добавил: — Мумии! Но почему они закрыты здесь, словно свирепые звери? Какой вред может мумия причинить живым? — И снова пристально взглянул на Мактига.

Ирландец на мгновение сжал кулаки. Сказал:

— Этот наш приятель, Рыжий, не был мумией, когда его заколотили.

Чедвик, расчищая песок со второго тела, заметил:

— Это просто выстрел наудачу, но если здесь действительно есть еще тела…

— Как это? — рявкнул Бенсон, резко повернув голову к Чедвику.

— Возможно, этот корабль перевозил рабов, — объяснил Чедвик. — По его форме я сказал бы, что он построен во времена расцвета работорговли. Мы знаем, что работорговцы не очень заботились о своем товаре. Их интересовала прибыль, но не санитарные нормы. Многие рабы умирали просто потому, что задыхались в слишком тесных трюмах. Другие оттого, что цепи натирали им тело до костей, когда лежали на голых досках. Если один заболевал заразной болезнью, его обычно заболевали и все остальные, и тогда незараженный экипаж вынужден был закрывать люки трюмов, топить или поджигать корабль; сами они уплывали на шлюпках. Вероятно, по этому кораблю стреляли. — На это Бенсон улыбнулся. — Мы видели дыры от ядер. Такие снаряды с изобретением паровых двигателей вышли из моды. Значит, кораблю не менее ста лет, и это тоже подкрепляет мою теорию о работорговле.

Ну, ладно. Когда корабль затонул, заключенные негры и рыжий утонули вместе с ним. Они не могли выйти, но и рыбы не смогли проникнуть к ним и очистить их до костей. Соленая вода сохранила тела. Позже какой-то особенно сильный шторм или подводные течения выбросили остов корабля на берег и занесли песком. Вода вытекла, и просоленные тела мумифицировались.

Бенсон недоверчиво поинтересовался:

— И все сложили руки на груди?

Он показал на вторую фигуру, полуоткопанную Чедвиком, Подобно первой, это тоже был негр, и руки его были скрещены на груди.

Чедвик продолжал откапывать третьего, сказав в ответ:

— Ну что ж, они превратились в мумии до того, как корабль затонул, и оставались в такой позе, в какой их уложили.

Бенсон недоверчиво покачал головой.

— Странно, — заметил он, — что рыжий облокотился о стол. И если они засохли до затопления, — вернулся он к прежней мысли, — почему их тут закрыли?

— Сдается мне, морковная макушка был жив. Рыжие всегда причиняют неприятности. Может, экипаж оказался суеверным, и ему не понравились рыжий и его мумии. Бенсон неожиданно распрямился.

— Оставьте, Чед! — И раздраженно: — Оставьте тела в покое!

Чедвик продолжал копать, объясняя:

— Трудно отказаться от привычек законника. Я хочу найти полные доказательства существования у Майка второго зрения.

— Оставьте их! — повторил Бенсон, подходя к столу.

— Почему? — спросил Чедвик. — Они уже давно мертвы, а если и были больны, то микроорганизмы тоже погибли. И подумайте, как выгодно, если будет доказано существование второго зрения.

— Ну, как хотите, — сдался Большой Джим.

Я предупредил:

— Если тела были заражены, Чед, лучше их не трогать. Микробы — живучие существа, и не они одни ответственны за болезни. А пыль — идеальное средство для распространения инфекции.

Чедвик поднял голову.

— А, вы имеете в виду проклятие Тутанхамона?

Большой Джим стоял у стола, рассматривая чашу и драгоценности, но не трогал их. Глаза его все время устремлялись к телу рыжеволосого. Потом он посмотрел на рыжую голову Мактига.

Он сказал извиняющимся тоном:

— Чаша и эти побрякушки теперь ему не нужны, их можно взять.

Мактиг подошел к столу, сгреб драгоценности в груду и со звоном бросил их в чашу. Тут были золотая цепь, ожерелье, изогнутый браслет, кольца и большие камни без оправы.

— Вот! — отрывисто сказал он. — Берите! — Он как будто отдавал что-то свое. Бенсон обхватил пальцами чашу, снова посмотрел на рыжие волосы мумии, потом на Мактига.

Потряс чашей, ее содержимое загремело. Звуки прогнали тишину, как камлание шамана должно прогнать болезнь.

Он поставил чашу на стол, но подальше от мумии. Подошел к вороху стульев, посветил на них, оценивая резьбу, поднял один и бросил.

— Прогнили насквозь, — сказал он. — Жаль. Прекрасная работа. — Подтолкнул обломки к остальным. — Не стоит внимания. — Но все равно отобрал несколько резных обломков и сложил на столе рядом с чашей.

Осмотрел замки одного из сундуков. Они насквозь проржавели и рассыпались при прикосновении. Украшения резной крышки были забиты песком. Бенсон протянул руку и потянул, и крышка отделилась от петель. Шелк, такой яркий, что можно было подумать, будто он из золота; его обрывки сверкнули в свете фонарика, как крылышки желтых бабочек. Я хотел взять образцы для более тщательного изучения, но они при прикосновении превращались в пыль.

Под ними лежала ржавая английская абордажная сабля. Бенсон так обрадовался, словно она находилась в отличном состоянии, и оживленно выслушивал наши замечания.

Мактиг нашел два старинных пистолета в неплохом состоянии.

— Больше в сундуке ничего нет, — уверенно, как таможенник, заявил он и перешел к следующему.

Запоры этого держались прочно, несмотря на ржавчину. Мактиг просунул пальцы под крышку и потянул. Дерево негромко треснуло и раскололось. Мактиг отбросил обломки и принялся обыскивать сундук. Бенсон помогал ему, держа фонарик и направляя его луч.

Зеленое свечение в каюте ослабло, сгустилась тьма, наступала ночь. Я сверился со своими часами — они были ясно видны, фосфоресценция больше не затмевала их. Возможно, свежий воздух, попавший через разбитые иллюминаторы, уменьшил ее. Было четверть первого.

Чедвик воткнул свой фонарик в груду песка: он откопал еще две черные мумии, лежавшие друг на друге лицом вниз.

— Пока четыре. Должно быть, в этом втором зрении что-то есть. Или…

Он не стал развивать свою мысль, но переместил фонарик и принялся раскапывать новый участок песка.

Из второго сундука Мактиг извлек статуэтку слоновой кости примерно десяти дюймов высотой. Восклицания его и Бенсона заставили нас с Чедвиком подойти. Статуэтка слегка растрескалась и пожелтела почти до цвета янтаря эпохи Мин, но в остальном сохранилась превосходно.

— Африканская, — объявил Бенсон, насторожившись в ожидании наших замечаний.

— Похоже, рабовладельческую теорию не подмочить, — сказал Чедвик.

Уродливая маленькая фигурка, одновременно стройная и коренастая, пулеобразная голова и раскосые глаза напоминали статуи с острова Пасхи. С анатомической точки зрения были сильно подчеркнуты женские особенности.

— Вот и все, — с сожалением сказал Мактиг, вставая. — Остальное — просто обрывки.

В третьем сундуке оказался мусор, как в старом птичьем гнезде.

Чедвик возобновил свои раскопки. Большой Джим отошел к засыпанной песком койке у дальней переборки. Как изорванное знамя, со столбов безжизненно свисали обрывки полога. Бенсон хлопнул по столбам и разочарованно сказал, что неплохо бы было их прихватить и заказать копии, но, похоже, они не выдержат перевозки.

— Вот и все, — с сожалением повторил он, как ребенок, развернувший последний рождественский подарок, но не нашедший ожидаемого.

— Есть и пятый! — объявил Чедвик. — Могут быть еще. Доказательство неопровержимое. Ваше второе зрение вам пригодилось, Майк, вы сумели произвести на меня впечатление.

— Благодарю за комплимент, — раздраженно ответил Мактиг. — Только помните, что и недостатки у него тоже есть. — Понять его ответ можно было по-разному.

Бенсону он сказал:

— Уже поздно, сэр. Если мы вскоре не вернемся на «Сьюзан Энн», Пен не найдет нас и, вероятно, организует поиски.

Джим не очень охотно согласился.

— Мне нужно колесо, — сказал он, — а к тому времени, как мы его отвинтим, рассветет. Что ж, совершим еще одну вылазку и попробуем раскопать песок. Я надеюсь пробраться на засыпанный нос.

Они с Чедвиком собрали находки. Кивком головы Бенсон предложил всем выходить.

Мактиг заколебался:

— Погодите!

Он подошел к рыжеволосой мумии, легко поднял, отнес к койке и положил набок. Сказал серьезно:

— Бедный старина Рыжий! От него немного осталось!

Он порылся на груди у мумии, потом украдкой взглянул на нас. Я понял: он проверяет, заметили ли мы медальон, выпавший из обрывков одежды. Он неуверенно подошел к нам.

— Он так долго простоял за столом, — смущенно объяснил Мактиг, — что мне захотелось наконец уложить его.

Чедвик повернулся и двинулся к трапу. Бенсон улыбнулся. Если бы руки его не были заняты добычей, он бы наверняка потрепал Мактига по плечу. Он заторопился за Чедвиком, по пути крикнув, чтобы тот шел медленнее.

Я похлопал Майка по плечу вместо Бенсона. Он мне очень нравился.

Мы вышли в ночь в сопровождении нескольких светящихся клочьев тумана. Остановились, глубоко дыша: свежий воздух подействовал, как холодная ванна. Я почувствовал, что стал чище. Большой Джим передал мне саблю, пистолет и обломки дерева; чашу и статуэтку он доверил Чедвику.

Нам потребовалось гораздо меньше времени, чем он думал, чтобы освободить штурвал от креплений; Чедвик даже сказал, что колесо словно бы само хотело вырваться. Когда Бенсон рассматривал проржавевшие крепления, корабль снова заскрипел — резким, дрожащим хрустом, похожим на далекий хриплый хохот.

Мактиг не стал смотреть. Прежде всего он подошел к двери и закрыл ее: оттуда дул сильный сквозняк, словно освобожденная каюта облегченно дышала. Потом подошел к гакаборту и посмотрел на песчаную дюну, скрывавшую от нас огни «Сьюзан Энн».

С каждым скрежетом инструментов Большого Джима, с каждым треском корабля Мактиг вздрагивал и морщился. Пальцы его сжимали разбитый поручень.

— Готово! — возбужденно воскликнул Бенсон. — Можете расслабиться, Майк. Добрая Пятница кончилась[3].

Колесо оказалось не очень тяжелым. Бенсон поднял его и понес к лестнице. Над ним, холодная и чистая, как нота хрустального гонга, горела утренняя звезда.

— Спускайтесь, Майк! — приказал Бенсон. — Потом вы, доктор. Чед передаст вам добычу.

Ирландец повернулся, в последний раз осматривая палубу, криво улыбнулся при виде колокола. Потом глубоко вздохнул, развернул лестницу, спустился и стал светить мне вверх. Спустился и я. Чедвик остановился на полпути, передавая находки от Бенсона мне. Последним, держа колесо, спускался Бенсон.

Мы взглянули на корабль: как черная грозовая туча, он закрывал звезды, по-прежнему слегка потрескивая.

Чедвик сказал:

— Пока песок полностью закрывал его и давление было равно мерным, все было в порядке. Но сейчас он, кажется, не выдерживает.

Звуки напоминали скрежет арктических льдов. Большой Джим тревожно сказал:

— Похоже, мы вовремя унесли ноги.

Он подхватил колесо и заторопился по песку. В ста ярдах от остова мы остановились и обернулись.

Из разбитых иллюминаторов каюты блеснули последние остатки свечения, как потоки мошкары, устремляющиеся к огню. Дюна осела и с ревом обрушилась на корабль, тяжелая и неумолимая, как молот Тора.

Треск усилился, слился в тысячекратно усиленный звук раздавленного спичечного коробка. Свечение погасло. Облака пыли устремились к нам, как призрачная приливная волна. Мы задыхались, начали кашлять.

Некоторое время мы стояли молча, глядя на место, где только что был корабль. Каждый был погружен в свои мысли. Потом Бенсон сказал:

— Кажется, это все.

Мактиг пробормотал:

— Ящик Пандоры, разбитый сбежавшими из него. Они назад не вернутся.

Бенсон наклонился и взвалил колесо на спину. С трудом он взошел на вершину дюны, словно колесо приобрело дополнительный вес. С каждым шагом он немного съезжал вниз по песку.

На вершине он облегченно остановился. Восточный край неба быстро светлел, приобретая сиреневый оттенок, предвещающий рассвет. Болезненной желтизной горели огни «Сьюзан Энн». Через двадцать минут со всей внезапностью тропиков наступит день.

Мактиг спросил, продолжая сравнивать все с ящиком Пандоры:

— Мудрый джинн разбил бутылку, в которую был заточен. В последний раз, сэр: вы намерены отнести это на корабль?

Бенсон резко ответил:

— Это ведь уже решено. И давно.

Мактиг пожал плечами.

— Хорошо, капитан. Вы сделали выбор, и я вам повинуюсь.

Бенсон посмотрел на опавшую дюну, теперь ничем не примечательную, голубовато-сизую на рассвете. Повернулся к нам.

— Теперь я вам скажу… Вы правильно чувствовали, Майк. В этом колесе есть что-то сверхъестественное. Я знаю это по свидетельствам, о которых сейчас предпочитаю не говорить. Поэтому я принял некоторые меры предосторожности, чтобы оно не действовало на вас. Поэтому, Майк, я так рассердился, когда мне показалось, что вы хотите переманить на свою сторону Пен.

Я позволил вам самим осматривать колесо, самим разгадывать его загадки. Подбадривал вас, чтобы вы смелее высказывали свое мнение. Вы для меня не помощники, а свидетели. И каждый из вас знает, или узнает со временем, почему избраны именно вы.

Я мог привести с собой больше людей, а не только вас троих, но я опасался смятения, неизбежного при большом скоплении народа. Мы лишь мешали бы друг другу. И мне не нужны слухи при вынесении окончательного вердикта по этому делу.

Мактиг удивился, хотя и кивнул, соглашаясь. Чедвик удивился меньше, но был смущен. Большой Джим, должно быть, намекал на что-то, мне не известное.

— В данный момент, — закончил Большой Джим, — я не собираюсь говорить, что для меня это колесо. То, что я сейчас скажу, будет звучать странно, но, уверяю вас, это верно, как само Евангелие, и вы, Майк и Чед, провели со мной достаточно времени, чтобы ценить слово Бенсона. Возможно, моя семья пользуется репутацией семьи практичной, но это почетная репутация. Вот что я вам скажу: из-за этого колеса ни один из вас не пострадает; только если вы сами сознательно не будете противостоять его действию. Бояться его нечего. Страх, — он сказал это печально, будто руководствовался собственным большим опытом, — всегда предвещает поражение.

Помолчав, он коротко закончил:

— Теперь все. Мы возвращаемся на «Сьюзан Энн». Конечно, если у вас больше нет вопросов.

Чедвик медленно, тщательно подбирая слова, произнес:

— Возможно, вам кажется, что вы нам многое сказали, капитан. Но этого недостаточно.

— Я сказал, — ответил Бенсон, — что вы должны мне верить, Я только хочу, чтоб вы запомнили мои слова. Позже вы поймете их значение.

Чедвик поклонился. Мне тогда не пришло в голову, что, возможно, Бенсон проводит на нас психологический эксперимент: размышляя о колесе в сочетании с его предостережениями, мы придем к неким нужным ему заключениям.

Я отнес его выступление туда же, что и суеверные страхи и чувства Мактига — заторможенная, замкнутая личность проявляет себя через романтические стремления, через надежду на приключения.

Бенсон взглядом попросил моего ответа.

Я сказал:

— Как карликовое дерево, рисунок Бердсли или поэма Бодлера, это колесо прекрасно — сознательно искаженной и неестественной красотой. Поэтому оно мне не нравится. Я определенно не боюсь его. Вы с Майком обмануты различными совпадениями и считаете, что колесо может как-то воздействовать на вашу жизнь. Поступая так, вы наделяете его личностью. Это типично для психологии примитивного типа и является основой всех религий — вряд ли этого можно ожидать от взрослых людей вашего воспитания и образа жизни.

Бенсон смотрел на меня так же, как он смотрит на леди Фитц: я забавлял его.

Мактиг осторожно возразил:

— Многие неодушевленные предметы воздействуют на нашу жизнь. Золото само по себе не может вызывать войны, но обладание им способно воздвигнуть или разрушить империю. Что такое флаг. Кусок цветной ткани. Но люди сражались и умирали, чтобы отомстить за оскорбление флага.

— Тем не менее, — ответил я слегка обиженно, — я должен предостеречь вас от приписывания колесу свойств живого существа. — Я не стал добавлять, что такая зыбкая опора на ложные ценности лежит в основе всех психических отклонений. Большой Джим очень чувствителен по поводу его одержимости старым капитаном.

Возможно, он понял мои опасения и решил помешать мне высказать их. Он безапелляционно сказал:

— Мы уже достаточно времени потратили на этот вздор. Пошли.

И снова взвалил колесо на спину.

Мы спустились по склону к шлюпке. Бенсон зевнул:

— Боже, как я устал!

Когда мы садились в шлюпку, над водой показалось солнце. Когда Мактиг начал грести к «Сьюзан Энн», желтый свет солнца превратил песок в серу, а лагуну — в медь. Сам корабль казался вырезанным из топаза и янтаря на фоне переливчато-голубой эмали неба.

Блеск воды ослепил меня. Я отвернулся и был ослеплен другим блеском, исходившим от драгоценностей в руках Чедвика.

Бенсон сидел, положив колесо на колени. Его благородной формы пальцы машинально поглаживали колесо, словно живое и любимое существо.

На «Сьюзан Энн» сверкнул белый сполох — словно жемчуг в золоте. Пен стояла у поручня в развевающемся белом пеньюаре. Она не помахала нам; опираясь на сложенные руки, лишь серьезно смотрела на шлюпку. Я подумал о юной святой, опирающейся на золотую ограду неба.

Чедвик полой одежды прикрыл чашу.

— Нам не нужна реклама, — сказал он. — Вдруг на борту есть и другие ранние пташки.

И как раз в этот момент рядом с ней показался Смитсон. Пен беспокойно оглянулась на него и отодвинулась. И тут увидела колесо. Глаза ее широко раскрылись, губы сжались, она стукнула по поручню маленьким кулачком. Небесный налет исчез из ее красоты: теперь она трепетала, как белое пламя ярости.

Смитсон подозвал вахтенного, велел ему спуститься и удерживать нашу шлюпку, которая коснулась корпуса «Сьюзан Энн». Большой Джим передал вахтенному колесо. Тот чуть его не выронил — вероятно, его поразили вырезанные на нем руки, и вел он себя так, словно дерево жгло его. Но он тут же пришел в себя и передал колесо Смитсону.

Пен бросилась к Смитсону, который наклонился, принимая колесо.

— Отец, ты не должен был приносить это на борт!

— Тише, девочка, — мягко, но решительно ответил Бенсон. — Я знаю, что делаю.

Она крикнула нам:

— Майк! Доктор Фенимор! Чед! Я навсегда вас возненавижу, если вы позволите ему!..

Бенсон сделал короткий жест Смитсону, тот подхватил девушку под локти и отставил в сторону. Мактиг кашлянул, я покраснел. Пен стояла, прижав ладони ко рту, и недоверчиво смотрела на Смитсона. Он перестал ее замечать и принял колесо. Девушка топнула ногой, но прежде, чем она смогла выразить свое негодование, Бенсон ласково сказал:

— Ну, девочка, не нужно мятежей. Иначе… — он усмехнулся, — я закую тебя в цепи.

Она упрямо выпрямилась. Он продолжал ластиться:

— Я принес тебе кое-что. Тебе понравится…

Я видел, как Смитсон бросил вопросительный взгляд на Чедвика, отходя от борта с колесом. И мне не понравилось подмигивание, которым ответил Чедвик. Нужно это запомнить.

Бенсон неторопливо поднялся по трапу. Мактиг взбежал за ним. Я следом. За мной поднялся Чедвик. Вахтенный занялся шлюпкой.

Пен прижалась к Мактигу, спрятала у него на груди лицо. Она больше не удерживала слезы; он робко гладил ее волосы. Чедвик остановился возле них; Мактиг отдернул руку и застыл. Наступила неловкая пауза.

Пен отступила от Мактига, отвернулась, вытирая слезы. Она снова повернулась к нам, холодно разглядывая Чедвика; на Мактига она смотрела с сомнением, на меня — как смотрит ребенок на обманувшего его взрослого. Я покраснел от стыда, будто на самом деле предал ее.

Она отчаянно выпалила:

— О, это бесполезно, вы все вместе, все заодно!

И, резко повернувшись, побежала к своей каюте.

Смитсон осторожно трогал колесо пальцем, как будто ощущал нечто незнакомое. Бенсон ревниво оттолкнул его. Поднял колесо, но не очень ловко — он устал. Пошел к своей каюте, подозвав нас повелительным кивком головы.

Смитсону же резко сказал:

— Ни слова об этом, понятно?

Тот небрежно кивнул. Пройдя несколько шагов, я обернулся. Смитсон выпрямлялся, словно нагибался за чем-то упавшим.

Майк отошел, чтобы убрать инструменты. Я положил свою ношу на стол Бенсона. Он хрипло сказал:

— А теперь лучше отправляйтесь на койку.

— В таком случае спокойной ночи, сэр. — Он кивнул. Я закрыл дверь, оставив его наедине с Чедвиком. Последним взглядом увидел Бенсона, склонившегося к колесу, как скупой склоняется к своим сокровищам.

Глаза старого капитана на портрете, казалось, тоже не отрывались от колеса.