Чёрное сердце (СИ)

Глава 35. Ничто не делает нас такими одинокими, как наши тайны

Посреди черного неба, выйдя, будто принцесса из расступающейся в благоговейном восторге толпы облаков, появилась луна. И ночь мгновенно стала кристально прозрачной. Щупальца тумана, подсвеченные золотистым огнем фонарей, медленно отступали от чугунной ограды громадного белого особняка и клумб, с большими розовыми кустами.

В эту ночь директор Рэбэр спал беспробудно и глубоко — казалось, его глазные яблоки тяжело ворочались под веками, перебирая пестрые детали дневных впечатлений. Пока не ворвался ночной сквозняк, волнуя шторы и занавески. Он всегда приходил, когда ему вздумается. Приходил, раскидывал важные бумаги. Так, чтобы листки украшали пол белыми пятнами. Приходил побыть с ним. И подарить свои беспокойные сны….

Чувство надвигающейся катастрофы переполняло и не позволяло остановиться и поразмыслить. Хлипкие двери хижины были распахнуты настежь. Ветер непрерывно трепал их. На улице шел дождь. Вокруг не было ни души. Девушка была мала и тонка, а сплетенная из мочал веревка толстая. Веса бедняжки не хватало, чтобы, как следует затянуть петлю на шее. Ножки стула скрипели.

Она поморщилась.

Нет, это все неправильно, так не должно быть…

Мысль, подобно молнии, пробила ее разум. От накатившего горя, она громко застонала, прерывисто, часто дыша. Приподняла лицо немного вверх, сильно зажмурив глаза. Слезы полились потоком. Задвигав ногами от подступающей паники, закачалась, тут же испугавшись упасть, постаралась замереть на месте. Петля давила, явственно давая ощутить, дыхание смерти.

Надо решаться!

Табурет опасно покачнулся, нога соскользнула, и веревка врезалась в шею, обвивая ее, как змея. Мелко тряслись руки, нагие пятки молотили по воздуху. Помаргивали веки, резко вздрагивали уголки рта.

— Кара! — воскликнул ошеломленно молодой юноша.

Перерезал веревку засапожным ножом, и подхватил ее тело. Оно как мертвое повисло у него на руках.

Уложил ее на отсыревшие простыни.

— Ты слышишь меня, Кара? — неожиданно ворвался в ее сознание чей-то голос.

Спаситель глядел на ее бледные губы, стараясь уловить признаки дыхания. Увидев, что к ней возвращается жизнь, он глубоко вздохнул и поднял к небу глаза, как бы желая возблагодарить Богов.

— Ты что натворила? — поднял сжатые в кулаки руки.

В отчаянии хотелось схватиться за голову.

Девушка дернула головой. Но его рука удержала ее. Не жестко, но уверенно. Она разлепила веки и увидела перед собой чьи-то яркие глаза. Попыталась ответить, но не смогла. Губы не слушались. Чувствовала только слезы, бежавшие по щекам. Сознание возвращалось с трудом. Она медленно приходила в себя, собирая вместе разрозненные мысли. Сердце отчаянно заколотилось в груди.

Сердце?! Если я умерла, то как может биться сердце? А если оно бьется, то я не умерла!

— Глупая гусыня! — зажав рот ладонью, он начал судорожно всхлипывать, чтобы сдержать эмоции.

— Прости, что не попрощалась, Рэб, — багровое личико постепенно светлело. Черные волосы спадали спутанными прядями на лоб, закрывая ярко-голубые глаза, блестевшие как у кошки.

— Я же говорил, тебе нельзя приходить сюда в одиночку. В эту хижину. Это зачарованный лес! Он заберет твою душу… — отчаянно зашептал. — Глупая… Жалкая… Дурочка! — его голая рука, начавшая с лица бедняжки, теперь проскользнула под воротник блузки, нащупывая ее пульс.

— Это не лес, — она еле пошевелила онемевшими губами. — Это не чары леса… Я так сама решила.

— Но почему, Кара? — встревоженно спросил он.

Трясущейся рукой она потрогала свой живот. Небольшой бугорок.

— Я беременна, Рэб, — произнесла неслышным шепотом.

— Что? Что ты сказала? — наступила минутная тишина. — Этого не может быть! Кто отец?

— Джеймс, — ее губы дрожали, а в глазах отражался страх, печаль, слезы.

— Ах! И ты молчала! — оцепенение прошло, уступив место негодованию. Он посмотрел на ее живот и только сейчас заметил наметившуюся округлость.

— Прости… Прости, что хранила от тебя секреты, Рэб… Мне очень стыдно!

— Я же говорил твоему брату! Этот Джеймс, на тебя странно посматривает. Как… как на женщину. А ты ребенок, Кара! Он тебе не пара! Иномирец! Да еще по уши втянут в темную магию.

Выдержав некоторую паузу, полувопросительно произнес он:

— Неужели ты любишь его?

— Любила, Рэб…

Юноша отвернулся к окну. Как будто до сих пор он мало волновался! Теперь нужно думать еще и об этом!

Хотел смотреть куда угодно, только не на нее! На бревенчатые стены хижины покрытые мхом и лишайником, на разбросанные по полу лоскутные коврики. На собственную длинную мантию, скрывающую тело от шеи до кончиков пальцев на ногах. Ткань тяжелая и дорогая, стелилась следом за ним и переливалась на свету.

— Отец меня убьет, Рэб! Вернее, он сначала убьет дитя, — она вдруг почувствовала, как кровь ломится ей в виски глухими, ритмичными толчками, да и мышцы уже не казались такими дряблыми и беспомощными, как за минуту до этого. Вместе с ощущением жизни к ней вдруг как-то разом вернулись все страхи.

В груди тут же заныло и болезненно похолодело. Он нервно провел по своим густым длинным волосам, скрученным в изящный узел на макушке.

— Кара, тебе пятнадцать… Отец простит тебя! У тебя вся жизнь впереди! — он ощутил, как лоб покрывается каплями влаги.

В хижине было влажно, пахло деревом.

— Кого ты пытаешься обмануть, Рэб? — с трудом проговорила она, и ее глаза быстро налились слезами. — Ты тоже из семейки помешанной на чистой крови. Мой папочка решит, что такое отродье от иномирца, опозорит семью и избавится от него. Поэтому я решила, что сама лишу себя жизни. За то, это будет полностью мой выбор.

Тишина холодной хижины, как и дождь, заставляла ее поеживаться. От бушующего ветра старая лачуга “стонала”. Построена она была из сосновых бревен и балок, выложенных в два этажа, а хлипкая крыша покрывалась сеном и редким рогозом.

Это было тайное место, про которое раньше знал только он! Однажды бродя по зачарованному лесу наткнулся на этот домик. Потом показал его своей лучшей подруге детства — Каре…

Посреди потолка висела люстра из двух досок, сложенных накрест и восьми свечей с которых постоянно капал воск. На этой чудо-люстре, так и остался болтаться несчастный кусок веревки.

— Ты должна была сразу мне все рассказать! — в глубине его глаз затаилась серьезность.

— Я знаю, что доставила бы тебе кучу хлопот, Рэб. Не хочу становиться обузой, — все тем же убитым голосом, объяснила она.

— Перестань! Ближе у меня друзей нет, и не будет, — печально улыбнулся.

Улыбка его была удивительно сердечной — потому что улыбались не только губы, но и светлые, с искорками в глубине, глаза.

— Лучше скажи, ты хочешь родить этого ребенка?

Она отвела глаза. Он вернул ее милую головку в исходное положение. Спросил еще раз!

— Да, я хочу, чтобы дитя родилось! Очень хочу, Рэб! Я ему даже имя придумала… Тонг!

— Ты ведь сама дитя, — вслед за сказанными словами вырвался истерический смешок. — Откуда тебе знать, что это мальчик? — погладил ее по голове.

— Я чувствую! Он же живой. У него уже есть сердце и оно бьется. Он чувствует все. Он ощущает мою боль, и ему тоже больно.

Зарыдала так, что ему самому стало плохо.

— Я знаю решение, которое устроит всех! Выходи за меня, Кара! Я готов предстать перед твоим отцом. Пусть его не обрадует, что я совратил его несовершеннолетнюю дочь, но, он согласится на этот брак. Ведь мы отличная пара! Ты и я благородной крови.

— Это огромная жертва с твоей стороны, Рэб! Я не могу! Не хочу принимать ее! — обняла лучшего друга за шею, прижав свое лицо к его щеке орошая слезами.

— Даю слово, что позабочусь об этом ребенке, Кара! Дам свою фамилию! Знаю, он будет достойным Бассетом. Обещаю любить и оберегать его от любых бед… Всегда!