Чернокнижники

Стромат седьмой Театральное искусство и история

Предлагают ли книги роли для исполнения? Идентификационные преимущества? Могут ли они убрать весь этот моральный мусор? И если да, то какие книги? Посмотрим:

«Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими; когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить; тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и все тебе заплачу. Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему.

Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и все отдам тебе. Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга. Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему все бывшее. Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга».

«По своей форме, ритму, тональности книга эта из незапамятных времен. Это так, и читатель наших дней, сегодняшний читатель, притча за притчей прочитывающий в Библии, как ни в какой другой книге, историю собственной жизни, находит ее там, осмысливает и переосмысливает ее. Читатель — трагикомический герой всех библейских историй».

А разве не верно подметил один из древних, что трагедии совершают «посредством сострадания и страха очищение…»? Как обстоит дело с этим скромным моральным целеуказанием?

Не становится ли оно исходным для некоего наказа писателю переносить в современность вековечные драмы, подавая их в новых формах? Писатель и читатель, обращающие в произведение искусства свою способность читать? Как вам такое?

«Из детей вырастают люди, из девиц — невесты, а из читателей рождаются писатели. Отсюда большинство книг есть подлинный слепок способностей и склонностей, востребованных в процессе чтения и необходимых для него».

«Вергилий читает Гомера, как никакой критик извне. „Божественная комедия“ снова есть заимствование „Энеиды“, технически и духовно настолько „сведущее“, настолько „истинное“ — в самых различных и интерактивных значениях этих слов, — как никакой другой внешний комментарий из уст не поэта. Изображаемая в „Потерянном рае“ Мильтона, в эпико-сатирических произведениях Александра Попа, в устремленном против течения паломничестве „Кантоса“ Эзры Паунда, явно заимствованная у Гомера, Вергилия и Данте или ими вдохновленная действительность есть „реальная действительность“, активная критика. Все поэты один за другим демонстрируют формальные и существенные достижения своего предшественника (своих предшественников) в ярком свете собственных намерений, собственных языковых и композиционных источников. Их собственная практика подвергает истины предшественников самой тщательной проверке и оценке. Части „Илиады“ и „Одиссеи“, отвергнутые, измененные „Энеидой“ или попросту не вошедшие в нее, как критика столь же поучительны и ярки, как и то, что включено в текст на правах вариаций, имитаций и адаптаций. Постепенная развязка, которая представлена паломником в финале „Чистилища“ Данте своему учителю и предводителю, исправления „Энеиды“, предпринятые в „Чистилище“ при помощи цитат и ссылок на нее, составляют обстоятельнейшее критическое восприятие».

Но если «в сценическом воплощении драмы лежит чистая герменевтика», как утверждает один англичанин, и если сцена эта — весь мир, разве нельзя на ней появиться тем, кто символизирует темные стороны?