Чернокнижники

Стромат девятый Искусство чтения

Как все-таки надлежало читать?

«Всякое сильное направление односторонне; оно приближается к направлению прямой линии и, подобно последней, исключительно, т. е. оно не соприкасается со многими другими направлениями, как делают слабые партии и натуры в их волнообразном движении из стороны в сторону; поэтому надо простить и филологам, что они односторонни. Восстановление и очищение текстов наряду с их объяснением, в течение веков выполняемое одним цехом, дало наконец возможность открыть верные методы: все Средневековье было глубоко неспособно к строго филологическому объяснению, т. е. к простому желанию понимать то, что говорит автор; найти эти методы было настоящим делом, которое не следует оценивать слишком низко! Вся наука приобрела непрерывность и устойчивость лишь благодаря тому, что достигло совершенства искусство правильно читать, т. е. филология».

А если книга уже давно не служит для филологии предметом изучения, поскольку исчезла вера в то, что за множеством выразительных сторон языкового знака скрываются и смысловые его стороны, смысл, который по воле автора в конечном итоге соотносится с Богом и может быть запечатлен в книге? В таком случае не исчезает ли любая апокалипсическая тональность? «Сама идея книги — это идея целостности (конечной или бесконечной) означающего. Целостность означающего как таковая возможна лишь при условии, что ей предшествует установленная целостность означаемого, которая оберегает ее записи и знаки, оставаясь при этом идеальной и от нее независимой. Такая идея книги, постоянно отсылающая нас к некоей природной целостности, глубоко чужда смыслу письма. Она обеспечивает энциклопедическую защиту теологии и логоцентризма от вторжения письма, от его афористической энергии и (…) от различия как такового».

Но разве эта секулярная филология не предполагает во всех случаях то, что в наше бурное столетие должен существовать некий медлительный читатель, настойчиво и неутомимо отслеживающий написанное даже тогда, если в написанном изначально не предполагается наличие смысла? Не предстает ли перед нами сей неторопливый читатель в пору заката Гутгенберга мамонтом, ископаемым или, во всяком случае, занятным типом, обреченным навсегда исчезнуть из мира?