Чернушка

4

Однажды ранним утром Чернушка первый раз услышала лай гончих. Такого лая ей еще не приходилось слышать.

За рекой в густом лесу, окрашенном румяной зарей, раздавался заливистый визг, постепенно переходящий в яростный лай. Эхо подхватило собачьи голоса, ударило их о скалы, и они слились в продолжительном отзвуке. Потом Чернушка четко различила голос одной собаки от тонкого дисканта другой. Гоньба сама собой пошла быстрей: лес огласился лаем, и по всему ущелью, по всем ложбинам и оврагам эхо разнесло пронзительный собачий лай.

Через несколько минут преследуемая дичь спустилась ниже. Лай разбудил Фокасинова и всполошил Перко.

— Видать, начали охоту, — громко сказал дорожный мастер, выйдя из сторожки в одной рубахе и почесывая спину. — Вот гонят! Это я понимаю! Колокольцем заливаются.

Восхищенный прекрасными гончими, он не выдержал и поддал свое: «У-у-у, ату, ату-у-у!»

На белое полотно дороги выскочила рыжая лиса. Лишь на миг сверкнула она своей великолепной шкурой и тут же исчезла по другую сторону шоссе. Фокасинов распалился, закричал что есть мочи, стукнул кулаком по ладони. Ему показалось, что именно эта лиса крала у него кур.

— Эх, только бы ее убили, только бы убили! — повторял он, ударяя в ладоши.

Лиса попробовала сбить собак со следа на шоссе, но не смогла и вернулась в лес.

Фокасинов сел на скамейку, решив дождаться выстрела. Ждал долго, пытался отгадать, где лиса набежит на охотников. Взошло солнце, иней стал таять. Собаки смолкли. В ущелье воцарилась обычная тишина.

— Кончено дело, след потеряли! — с сожалением сказал Фокасинов и пошел на работу.

Чернушка все это время слушала гон. Своим тонким слухом она улавливала бешеную злобу гончих. В их неистовом лае была безграничная ненависть к преследуемому зверю. Пока лай не утих, Чернушка пряталась под сучьями. Хотя она и понятия не имела о том, что происходит в лесу, она знала, что этот лай означает смертельную опасность.

Фокасинов вернулся в три часа дня. Он трамбовал дорогу и страшно устал. Бросив лопату на траву, он принялся варить похлебку из помидор.

Перко залаял. Во двор сторожки вошли два охотника. Один из них, невысокий и круглолицый, в заячьей шапке, сдвинутой на затылок, вел на поводке тощую собаку с выступающим позвоночником, маленькой головкой и изогнутым, как сабля, хвостом. Она устало шла у ноги хозяина, семеня своими тонкими сбитыми лапами. Другой, совсем еще молодой человек, одетый по-городскому, был подпоясан красным патронташем и ружье свое нес по-солдатски, на плече.

— Здравствуй, Панталей! — поздоровался старший и поднес руку ко лбу. — Похлебку варишь? В самое время пришли.

— Здравствуй, Прихода, — неохотно ответил дорожный мастер и повернулся к гостям: — Где ваши зайцы?

— Нету. Собаки подняли одних лисиц. Много их в этом году. Столько просек обшарили, ни одного зайца не подняли, — сказал молодой.

— Зайцы по краю поля, — заметил Прихода.

— Хоть бы один попался — для затравки!

— Они по краю поля. Дядя Йордан в этих делах разбирается, никто только слушать не хочет! «Пойдем, говорит, на вырубку». Пастухи, видишь ли, сказали ему, что там зайцы кишмя кишат. Чушь!

— Да это точно, только сейчас слишком сухо, — сконфуженно пробормотал молодой.

— Позови Арапа! — приказал Прихода, приставив свою длинную двустволку к стволу сливы и сердито дернув гончую, вокруг которой, виляя хвостом, увивался метис.

Молодой человек позвал свою собаку:

— Арап, ко мне!

— Чего же вы лису не убили? — спросил Фокасинов. — Я видел ее — на шоссе выходила. Хороша лиса, огневка!

— Шкура у них сейчас никудышная, — сказал Прихода и сел к очагу, скрестив ноги по-турецки. На босых ногах его были резиновые царвули.

— Хм, шкура! Да она у меня пятнадцать цыплят сожрала! Я уж решил, вы ее убьете, час целый ждал выстрела. Разве ж это дело! — рассердился дорожный мастер.

— То ли сожрала, то ли нет, — сказал Прихода, подняв левую бровь и озабоченно взглянув на свою гончую.

— Как нет? Вру я, что ли?

— Кто тебе говорит, что врешь. Просто неизвестно, сожрала их эта лиса или другая. Здесь их по меньшей мере десяток.

— Что ж, я не видал ее? Тоже скажешь! Убей ее, вот тогда скажу тебе: молодец! Шкура, говоришь, никудышная. Потому и говоришь, что убить не можешь!

— Панталей, — обиженно возразил Прихода, — я слов на ветер не бросаю. Спроси вот учителя, она ведь три раза на меня выбегала. Если бы я только захотел, я бы из нее решето сделал!

— Точно, — подтвердил молодой.

— Я-то радовался, что вы меня от нее избавите, а они — шкура никудышная!

— У каждого свой интерес, Панталей, — примирительно заключил Прихода, прикуривая сигарету от уголька.

Молодой человек сел возле него и положил ружье рядом.

— Шкура у лисы хороша только в ноябре. В остальное время — брак, — сказал он и лег на бок. Его серые веселые глаза тревожно шарили по шоссе, где осталась его собака.

— Брак — не брак, а я их живьем ловлю! — заявил Фокасинов.

— Кого ловишь? — заинтересовался Прихода.

— Пойди да посмотри.

Учитель приподнялся и бросил взгляд на кучу хвороста. Лисы не было видно, но молодой человек заметил цепь, один конец которой был привязан к дереву.

— Собаку держишь на цепи? — спросил он.

Фокасинов даже не взглянул на него, занятый стряпней.

— Иди, иди, погляди, — сказал он, не сводя глаз с кипящей воды, в которой плясали кусочки лука и помидоров.

Учитель встал, приложил руку козырьком ко лбу и напряг свои зоркие глаза.

— Ба! — воскликнул он удивленно. — Там что-то есть! Вроде лиса. Лиса, — обернулся он к Приходе.

Прихода вскочил, и они пошли смотреть лису.

Чернушка лежала, свернувшись в клубок. При виде красного патронташа учителя и жесткого блеска в глазах его товарища она прижала уши. Ее острый нюх тут же уловил особенный запах этих людей. Чернушка встретила их враждебно, хотя ничем не выдала своего испуга. Цепь вытерла шерсть на ее шее, хвост свалялся, но ясные глаза смело смотрели в глаза охотников, словно читая их мысли.

— Как сжалась-то кумушка! — взволнованно воскликнул учитель.

— Летнего помета, черненькая, — авторитетно заявил Прихода, пристально и хмуро разглядывая Чернушку. — Как ты ее поймал, Панталей? — повернулся он к дорожному мастеру, который все еще сидел на табуретке перед очагом.

— Капканом, — ответил Фокасинов. — Старую лису никогда в капкан не заманишь. Молоденькая впросак попала.

Он взял цепь и вытащил Чернушку из ее укрытия. Она изо всех сил сопротивлялась.

— Не рвись! Куда бежишь? Никудышный хвост у нее. Видишь, учитель, кончик не белый. Одно время такие трубочисты редко встречались. А теперь все такие. Откуда развелись, черт их возьми? Мех ничего не стоит.

Он отпустил цепь и добавил:

— Я как-то в один год убил семнадцать лисиц, и все красные. А две так просто огонь! Шерсть густая, волос мягкий, хвост — что твоя кудель, глаз не отведешь. Приехал скупщик. Купил за сколько положено, а за двух я с него взял вдвойне. Тогда за пару давали тысячу четыреста.

— И я раз убил красивую лису, — сказал учитель. — Сучку. Выбежала на полянку, блеснула да там и осталась. Прямо в лоб угодил!

Метис снова залаял, и во двор вбежал черный как смоль охотничий пес с красно-бурой мордой и бровями.

— Арап пришел, привяжи его! — сказал Прихода.

Учитель кинулся ловить собаку, но Перко успел уже броситься на пришельца. Собаки схватились. Арап был крупнее, но метис сбил его с ног, вцепился в горло, и собаки покатились по земле.

Фокасинов замахал деревянной ложкой. Учитель попытался разнять собак пинками, но те еще больше разъярились. Прихода скинул с себя пиджак из домотканого сукна и набросил на собак. Те тут же разошлись.

— Бери Арапа! — крикнул он. — И держи крепче! Где поводок? Ну и мерзкая у тебя собака, Панталей! Возьми ее, ну, возьми!

— Перко — сущий дьявол, — гордо сказал дорожный мастер, отгоняя метиса к дому.

— Герой, потому что мой совсем без сил. Целый день работал, не то досталось бы твоему храбрецу по первое число, — сказал учитель, задетый поражением своей собаки.

— Перко и с лисой справится, — заявил Фокасинов.

— Мой Арап перегрызет им горло в два счета.

— Что-то не верится. Лиса умеет защищаться. Собаке не так легко с ней сладить.

— Попробуем! — загорелся учитель.

— Бросьте вы это дело, — сказал Прихода, снимая замасленную кожаную сумку и вытаскивая из нее половину белого деревенского каравая и фляжку с водкой.

— Пусть Арап отдохнет немного. А потом, если он не перегрызет ей горло за пять минут, я тебе подарю его вместе с поводком.

Фокасинов недоверчиво усмехнулся, и молодой человек почувствовал себя еще более задетым.

— Ради такого случая и собаки не пожалею, — сказал учитель не без злобы. — Давай попробуем. Согласен?

— Что ж, согласен.

— Договорились, — сказал учитель и нахмурился.

Сели есть. Учитель развязал свой рюкзак, вынул брынзу, два стручка перца и половину вареной курицы. Фокасинов поставил кастрюлю с похлебкой. Прихода взял своей короткой рукой ложку и стал шумно хлебать суп.

Несколько минут ели молча, потом спор разгорелся с новой силой. У молодого учителя пропал аппетит, он стал рассеянным и раздражительным. Фокасинов его подначивал:

— Кишка тонка у твоего Арапа. Чернушка с него с живого шкуру спустит. Она на такие дела мастерица.

Внезапно учитель встал, отвязал Арапа и повел его к куче хвороста.

— Учитель, береги собаку! Лиса может ее покалечить! — крикнул ему вслед Прихода.

Но учителя уже нельзя было остановить.

Подойдя к куче хвороста, собака учуяла лису и залаяла.

Дорожный мастер и Прихода встали.

— Случится беда, ты будешь виноват, — сказал крестьянин, торопливо шагая к учителю. Посконные штаны были ему коротковаты и при ходьбе открывали толстые лодыжки.

Чернушка забилась в самую глубину своего убежища. Увидев собаку, она подалась еще больше назад и приготовилась к бою.

Учитель натравливал собаку, изо всех сил натягивавшую поводок. Привязанная к дереву гончая Приходы рвалась и скулила. Перко же лаял не столько на лису, сколько на своего врага — черного пса.

Учитель спустил Арапа, и борьба началась.

Защищенная густым валежником. Чернушка лежала на брюхе. Только голова и грудь были открыты. Собака остановилась в четверти шага от ее морды. Ожесточенно лая, она пыталась схватить ее за горло. Но Чернушка, привыкнув сражаться с Перко, на все ее попытки отвечала грозным оскалом своих молодых, острых, как гвозди, зубов. В глазах ее горело холодное ядовито-зеленое пламя.

Лай трех собак и крики учителя заглушили все. Фокасинову и Приходе надо было кричать, чтобы понять друг друга.

— Ату, Арап! Ату! — вопил учитель, прыгая по валежнику и стараясь заставить Чернушку выйти из своего убежища.

— Э, так дело не пойдет! — дергал его за пиджак дорожный мастер. — Не помогай собаке, пусть сами!

Арап все еще не решался напасть. Лаял он с такой неистовостью, что в лежбище лисы поднялась пыль, а на губах собаки выступила пена. Лай отражался от стен дома, так что в ушах звенело. Возбуждение животных передалось и людям. Учитель совсем потерял над собой власть. Вытащив из ограды кол, он воткнул его в кучу валежника и стал им шуровать. Фокасинов в сердцах вырвал кол у него из рук. В тот же миг Чернушка и Арап схватились. Загремела цепь, рык собаки и фырканье лисы слились в ожесточенный рев. Арапу удалось схватить Чернушку за горло, но зубы лязгнули о толстую цепь. В свою очередь лиса вцепилась собаке в морду. Яростное рычание Арала неожиданно сменилось отчаянным визгом.

Учитель вскочил на кучу хвороста и стал ее разбрасывать.

— Что я тебе говорил? — кричал Прихода, пытаясь пролезть под сучья и вырвать собаку из пасти лисы. Но ветки, на которых прыгал его приятель, били его по голове.

— Погоди, не прыгай! Дай палку, Фокасинов! Палку, палку тащи!

Дорожный мастер поднял валявшуюся во дворе палку и ткнул ею в Чернушку. Но лиса не размыкала своих сильных челюстей, зубы ее впились в гончую.

— Пропала собака! — вопил учитель. — Бей! Бей, что ты ее жалеешь! — кричал он на Фокасинова.

Дорожный мастер продолжал тыкать палкой в лису. Чернушка беззвучно сносила боль, но собаку не отпускала. Тогда Прихода схватил Арапа за задние лапы и вытащил его из-под кучи. Учитель кинулся к своему ружью, но Фокасинов поймал его за полу пиджака.

— Стой! Не смей!

— Я убью ее!

— Животное не виновато, ты же сам захотел, батенька!

С исцарапанной морды Арапа текла кровь. От ярости и боли собака скулила и лаяла. Прихода взял ее на поводок и повел к сливе, где они оставили свой обед. Тем временем Перко стащил остаток вареной курицы и унес его за дом, чтоб там спокойно съесть. Фокасинов хохотал, а красный, как рак, разъяренный учитель искал свою фуражку по всему двору и ругался.

Чернушка лежала под ветками и тяжело дышала, глаза ее сверкали все тем же холодным металлическим блеском. Избитый бок подрагивал, все ее внимание было сосредоточено на собаках и людях, от которых она ждала новых мучений. Успокоилась она только тогда, когда охотники ушли искать зайцев вниз по реке. Но даже и теперь она не замечала, что во время борьбы тяжелая цепь на шее разомкнулась и лежала под ней, как убитая лоснящаяся змея.

Вечером Фокасинов понес ей вареной тыквы и остатки свиного пойла. Он наполнил помятую жестяную миску и, не взглянув, на месте ли Чернушка, произнес короткую речь о жестокосердии людей. Однако лисы уже не было. Несколькими минутами раньше она убежала, и, когда Фокасинов завел патефон и уселся на скамейку перед домом, она уже трусила густым лесом, что начинался сразу за сторожкой.