Черные дьяволы

Глава шестая ГОСТЕПРИИМНОЕ МОРЕ

Проснувшись, Нечаев включил репродуктор. Этот черный бумажный репродуктор висел у него над головой. Из него ежедневно обрушивались черные вести. После упорных боев наши войска вынуждены были оставить древний Новгород. А еще через две недели немецкие танки вошли в Днепропетровск. Но под Одессой противник не сумел добиться сколько-нибудь значительных успехов.

Одесса продолжала сражаться.

Румынским войскам так и не удалось выполнить очередной истерический приказ Антонеску «овладеть городом любыми силами и средствами». Но они все еще предпринимали отчаянные попытки прорваться хотя бы в восточном и западном секторах. Вражеская артиллерия методически обстреливала город и порт. Самолеты сбрасывали сотни зажигательных бомб на жилые кварталы, и едкий дым длинно стлался над домами, над причалами.

Сентябрь выдался жаркий. Дождей не было.

На узком фронте, стоя почти впритык друг к другу, действовали девять пехотных дивизий противника. В южном секторе противник продолжал рваться к Дальнику. Не утихали бои в районе Хаджибеевского лимана. По данным разведки («Наши ребята постарались», — сказал Костя Арабаджи), противник сосредоточил крупные силы артиллерии и подтянул к линии фронта новые дивизии.

— Как там наши? — спросил Сеня-Сенечка.

Как и Нечаев, он все еще жил интересами своего полка, ставшего ему родным, и постоянно думал о том, как воюют его дружки.

— Ничего не сказали, — ответил Нечаев и выключил репродуктор. Откуда было знать ему, что в далеком Бухаресте бывший офицер и бывший русский, а ныне кафешантанный певец Петр Лещенко уже укладывает чемоданы, чтобы открыть в Одессе собственное «заведение»? Нечаев знал, что защитники города стоят насмерть. Но на так называемой даче Ковалевского, в нескольких километрах от передовой, жизнь текла так тихо, словно в мире не было никакой войны.

Небо над каменным домом Федорова было белесым. Доносились далекие раскаты орудийного грома. Из степи в открытые окна по утрам тянуло гарью. Но в остальном жизнь была спокойной и сытой.

Однако обитатели этого дома знали, что в один распрекрасный день их курортной, по словам Кости Арабаджи, житухе придет конец и что денек этот, как говорится, уже не за горами. Они знали, что их ждут такие испытания, перед которыми фронтовые будни с их атаками, контратаками и ночными поисками будут казаться, как говорил все тот же Костя Арабаджи, «детским лепетом».

В первый же день, когда кончилась неизвестность, Костя перестал психовать.

— Пока не поздно, каждый из вас может еще отказаться, — предупредил их тогда капитан-лейтенант. — Подумайте.

Потом он сказал, что никто не посмеет их упрекнуть в трусости.

Далеко не каждый способен отказаться от родных, от друзей, от самого себя. На фронте человек никогда не чувствует себя одиноким. Даже когда он отправляется в тыл врага, рядом с ним идут его товарищи. Да и в тылу этом всегда найдутся люди, которые тебя приютят и помогут с риском для собственной жизни. Впрочем, это они знают сами… А на его долю выпала нелегкая задача отправить их в неизвестность. В любую минуту может отказать техника, которая, он сразу предупреждает об этом, еще далека от совершенства. Но и это не все. Даже избежав опасностей, даже успешно выполнив задание, каждый из них рискует застрять на чужом берегу. Один. И хорошо еще, если это одиночество продлится несколько дней. Но ведь может случиться и так, что эти дни вытянутся в месяцы, в годы… А ты совсем один. Родные и друзья уверены, что ты погиб. А ты… Только после войны ты сможешь вернуться на родину, воскреснуть из мертвых. Незавидная участь. Так вот, пусть каждый из них спросит себя, готов ли он к этому.

— Как страшно!.. — Троян пожал плечами. — Вы, товарищ капитан-лейтенант, так меня напугали, что мурашки по спине бегают. К мамочке захотелось.

— Вас разве испугаешь? — капитан-лейтенант усмехнулся, забарабанил пальцами по столу. — Я просто хочу, чтобы вы все взвесили. Даю вам два часа. Потом каждый из вас сообщит мне свое решение. Обещаю, что, кроме меня, никто о нем не узнает. Тем более что того, кто откажется, я все равно не смогу отправить в часть. До окончания операции ни один из вас не выйдет за ворота. Часовым приказано стрелять. Этого требуют интересы дела. Ну как, принимается мое предложение?..

— Лучше пусть каждый скажет. Открыто, — произнес Нечаев. — Не знаю, как другие, а я даю согласие.

Сказав это, он подумал о матери. Что бы с ним ни случилось, мать будет надеяться. А вот Аннушка… Будет ли она его ждать?..

— Не ты один. Я тоже согласен, — сказал Костя Арабаджи.

— Как хотите, — капитан-лейтенант поднялся. — В открытую так в открытую. Кто еще согласен? — Он пересчитал поднятые руки. — Выходит, все? Спасибо, товарищи. — Потом, снова усмехнувшись, он пригрозил: — Теперь пеняйте на себя, — и сразу стал серьезным.

На берегу лежали сухие свалявшиеся водоросли. Ветер уже успел выдуть из них йодистый морской запах, и они напоминали войлок.

Берег, покуда хватал глаз, был в ослизлых камнях. Стада камней грели спины на жестком солнце. Днем они были черными, а в часы прибоя, когда с них стекала морская пена, зеленели.

Но за камнями начинался первобытно чистый морской простор.

Древние называли это море Гостеприимным. Его темная вода была нежной, мягко ласкала тело. Но стоило проплавать в ней два-три часа, как она теряла свою летнюю ласковость, и кожа на груди и на руках становилась жесткой, шершавой.

А плавать приходилось много. Каждое утро они спускали на воду весельный бот и уходили в море. На корме, подавшись вперед, сидел капитан-лейтенант в выгоревшем рабочем кителе. Он командовал: «Суши весла!», после чего они стягивали через головы тельняшки и, оставшись в одних трусах, прыгали в воду, прозрачную до самого дальнего дна. Нечаев обычно прыгал с открытыми глазами и видел, как на песчаном дне шевелятся бурые водоросли.

Морское дно слабо отражало дневной свет. Вода упруго выталкивала Нечаева, и он, выбросив руки в стороны, несколько минут, наслаждаясь полетом, плыл стилем «баттерфляй», а потом уже переходил на спокойный, размеренный брасс. Куда спешить? Впереди было десять километров.

Но Костя Арабаджи часто зарывался, и Нечаеву приходилось его сдерживать. Справиться с Костей было непросто — капитан-лейтенант и то с трудом держал его в узде. Косте казалось, будто с ним обращаются как с салажонком. Ему не терпелось поскорее дорваться до настоящего дела.

Разозлясь на него, Нечаев заявил, что не желает иметь такого напарника. Им предстоит рисковое дело. Может Костя это понять? Его фокусы Нечаеву уже надоели.

— Ну и целуйся со своим Шкляром, — обиженно заявил Костя Арабаджи. — Меня Троян возьмет. Мы с ним быстро споемся.

На Гришку Трояна Костя смотрел с обожанием. Вот это человек! Ему бы подковы гнуть. Рядом с ним Костя расправлял плечи.

Гришка Троян был родом с Болгарских хуторов. До призыва он работал молотобойцем.

Да и остальные «дети» лейтенанта Гранта были Косте по душе. Ребята что надо. По вечерам Костя постоянно пропадал в их кубрике, и там стоял дым коромыслом.

А Нечаеву хотелось тишины, покоя. Он знал, что обязан Косте по гроб жизни, но предпочитал оставаться с Сеней-Сенечкой, с которым можно было и поговорить по душам, и помолчать вместе.

Лежа с открытыми глазами, Нечаев думал о матери, о сестренке. Он даже не знал, добрались ли они до Баку. Потом вспоминал деда, Аннушку… О чем бы он ни думал, его мысли возвращались к ней. Анна, Аннушка… Она и думать о нем, наверно, уже забыла. Взбалмошная, ветреная девчонка. Кто ее не знал на Корабельной стороне? Попробуй к такой подступиться!.. А ему нравилось, что она такая, что она остра на язык. Он ей все прощал. Даже то, что она не ему одному назначала свидания.

Он думал о ней после отбоя, в темноте, когда ему никто не мог помешать. Перед ним возникало ее личико с припухлыми губами и родинкой на левой щеке. Разлетались косы, мелькали легкие прюнелевые туфельки… Туфельки с перепонками, он почему-то помнил даже это. Но заглянуть в ее узкие косящие глаза ему никак не удавалось. Не потому ли, что он смотрел на Аннушку и на себя как бы со стороны?

Иногда ее лицо было совсем близко. Казалось, вот-вот услышишь ее дыхание. Но нет, то был ветер.

Этот ветер расшатывал рыжее фронтовое небо, сожженное артиллерийским огнем, и ночь полнилась сухим шорохом, а Нечаеву слышались трубы духового оркестра, игравшего бурную польку и вальс-бостон на дощатой эстраде в тот последний предвоенный вечер, который он провел вместе с Аннушкой. Не думал он, что этот вечер будет последним. Эх!.. Но чем пристальнее он вглядывался в знакомое лицо с родинкой, тем призрачнее и нереальнее становилось оно, размытое темнотой. И тогда Нечаев засыпал.

Утром, спускаясь к морю, они всегда проходили мимо длинного деревянного сарая, стоявшего под обрывом. Крыша сарая позеленела от старости, на его темных досках сединой проступала морская соль. Когда-то в этом сарае, должно быть, рыбаки хранили свои снасти и улов — пустые, рассохшиеся бочки все еще валялись вокруг, — но теперь к нему нельзя было подойти: его круглосуточно охраняли часовые с винтовками.

Даже у капитан-лейтенанта не было ключей от сарая. Доступ к хранившимся в нем сокровищам имел только Николай Сергеевич, который возился в нем при свете «летучих мышей» с утра и до ночи. Что он там делал?.. Об этом можно было только догадываться. Но когда он в своей неизменной кепочке-восьмиклинке, повернутой козырьком назад, выползал из глубины сарая на солнышко, от него разило машинным маслом, тавотом и бензином.

В этой кепочке Николай Сергеевич был похож не то на мотогонщика, не то на знаменитого авиатора Сергея Уточкина, чьи портреты, наклеенные на паспарту, красовались раньше в витрине образцовой фотографии на Дерибасовской. Знаменитый авиатор, как знал Нечаев, был заикой. А Николай Сергеевич просто не раскрывал рта.

За столом он горбился, листал газеты и журналы, которые привозили из города, а потом, когда обед подходил к концу, с облегчением отставлял стул. И снова по отвесной лесенке, которую капитан-лейтенант называл штормтрапом, спускался к сараю.

— Беспокойный дяденька, — сказал Костя Арабаджи.

— Беспокойный? Скорее обстоятельный, — ответил капитан-лейтенант. — Для вас же старается. Вы ему потом спасибо скажете. А сейчас… Займемся водолазным делом. Троян! Вы, кажется, были водолазом? Поможете другим. Не забыли еще, как надевается скафандр?

— А снаряжение? — спросил Троян.

— Это моя забота. Значит, договорились?

Капитан-лейтенант не бросал слов на ветер, они не раз имели возможность убедиться в этом. Не успели они встать из-за стола и покинуть кают-компанию, как дневальный доложил о прибытии водолазного бота «Нептун».

— Вот и отлично, — сказал капитан-лейтенант. — Передайте капитану, что до утра команда свободна. Пусть проверят снаряжение, а потом могут отдыхать.

— Вот это да! Фокус-покус! — только и смог пробормотать Костя Арабаджи.

Водолазный бот пришел из Одесского порта, к которому был приписан. На нем были две водолазные станции и декомпрессионная камера. В общем, небольшое валкое суденышко с широкой кормой и обшарпанными бортами, на котором не разгуляешься. Но для учебных занятий оно вполне годилось.

В этом все убедились утром, когда поднялись на борт «Нептуна». Матрос убрал сходни, и бот отошел от берега.

Затем бросили якорь, и капитан-лейтенант велел Трояну приготовиться к спуску.

Надев рейтузы, свитер и шерстяную феску, Троян снял с плечиков водолазную рубаху и просунул в нее ноги. Тогда Костя Арабаджи и Сеня-Сенечка ухватились за края рубахи с двух сторон и одним длинным рывком натянули ее на Трояна до самого горла. Теперь очередь была за манишкой и медным котелком.

Присев на корточки, Сеня-Сенечка завязал на ногах Трояна тяжелые водолазные калоши, навесил ему на спину и на грудь свинцовые «медали», а Костя Арабаджи тем временем намочил водой иллюминатор и завернул его до отказа. Компрессор уже работал.

После этого капитан-лейтенант шлепнул Трояна ладонью по котелку. Пошел!..

И Троян, стоявший на трапе, нащупал ногой нижнюю ступеньку.

После Трояна и Кости Арабаджи наступил черед Нечаева.

Он спускался медленно, постепенно привыкая к глубине. Воздух? Воздух был хорош. Нечаев то и дело нажимал на клапан. Потом он осмотрелся. Солнечный свет пронизывал толщу воды — вокруг было теплое подводное лето. Но когда Нечаев спустился на грунт, это лето сменилось сумеречной прохладой осени. Пробыв под водой около получаса, он подал сигнал, чтобы его подняли.

А назавтра все повторилось. Спуск, подъем, дежурство на телефоне. По лицу капитан-лейтенанта Нечаев видел, что тот доволен, хотя и помалкивает. Хвалить, очевидно, было не в его привычке.

И тогда, к удивлению, вдруг заговорил Великий немой.

Так они промеж себя называли молчаливого Николая Сергеевича, фамилии которого никто не знал. Они прозвали его так потому, что помнили время, когда Великим немым было кино, помнили первые звуковые фильмы «Снайпер», «Встречный» и «Путевка в жизнь», о которых в газетах писали: наконец-то Великий немой заговорил. И теперь, услышав голос Николая Сергеевича, они поразились этому не меньше, чем тогда, когда увидели первые звуковые фильмы.

У Николая Сергеевича оказался тенорок.

— Голос прорезался, — шепнул Нечаеву Костя Арабаджи.

— Сегодня я вам кое-что покажу, — сказал Николай Сергеевич после завтрака. — Вы не возражаете? — Он покосился на капитан-лейтенанта.

— Они в вашем распоряжении.

— В таком случае мы отправимся сейчас же.

Он повел их к штормтрапу и, когда они спустились, подвел к сараю. Предъявив часовому пропуск, он вынул из кармана связку ключей и открыл оба висячих замка, после чего зажег фонарь и высоко поднял его над головой.

И тогда в темной сырой глубине сарая залоснились туши четырех металлических рыб. Их длинные тела покоились на клетках-подставках. Не удержавшись, Николай Сергеевич похлопал одну из них по спине. Это были его детища, и он явно гордился ими. Нечаев подумал, что сбоку рыбина похожа больше на двухместный мотоцикл, с которого сняли колеса. Ласково, любовно оглаживая бока железной рыбины, Николай Сергеевич приступил к рассказу. Не только Нечаев с друзьями, но и капитан-лейтенант слушал с открытым ртом.

— Перед вами управляемые торпеды «Дельфин»… — начал Николай Сергеевич, как на уроке.

Он запретил делать записи. Пусть слушают и запоминают. Конструированием подводных лодок-малюток и торпед — речь идет об управляемых торпедах — сейчас заняты ученые во многих странах. Некоторых успехов добились англичане и итальянцы. Разумеется, все работы ведутся секретно, и точными данными он не располагает… Он может лишь сказать, что итальянцы, к примеру, уже создали управляемую торпеду «Майяле». Этим делом у них руководит адмирал Каваньяри. Но у него нет времени для того, чтобы углубляться в историю вопроса и заниматься сравнениями… Существуют управляемые торпеды разных систем. Что же касается задачи, которая стоит перед ними, то она заключается в том, чтобы в кратчайший срок овладеть «Дельфином», научиться им управлять…

Торпеда имела около пяти метров в длину. Электромотор приводил в движение два гребных винта, сидевших на одной оси. Стоило повернуть рукоятку вправо или влево, как торпеда меняла курс. Той же рукояткой управляли для погружения и всплытия торпеды. Просто и удобно.

Николай Сергеевич уселся на место водителя, по привычке повернул кепочку козырьком назад и снова стал похож на мотогонщика. Перед ним находилась светящаяся приборная доска. Не забывай только следить за показаниями.

— Нечаев, — сказал Николай Сергеевич. — Займите, пожалуйста, второе место. Смелее.

— А она не кусается? — спросил Костя Арабаджи.

— Кусается? Тогда вы садитесь. Нечаев, извините. Уступите место товарищу.

— Есть, — ответил Нечаев, слезая с торпеды.

— Смотри стремена не потеряй. Мигом из седла вылетишь, — сказал Троян, обращаясь к Косте.

— Правильно, ноги вденьте в стремена, они для того и предназначены, — сказал Николай Сергеевич, не оборачиваясь. — Ну как, удобно?

— Ничего… — пробормотал Костя. Ему, очевидно, хотелось добавить, что жить можно, но он не посмел.

— На вашу долю выпало регулировать поступление воды в цистерны, — продолжал Николай Сергеевич. — Нашли рычаг? Отлично. Электрический насос перекачивает воду из носовой дифферентной цистерны в кормовую, обеспечивая торпеде устойчивость. Надеюсь, все понятно?

— Понятно, чего там, — поспешно ответил Костя Арабаджи. Но после отбоя, когда они остались одни в кубрике, Костя признался Нечаеву и Сене-Сенечке, что от всех дифферентов у него уже башка трещит. Ну и денек! Лучше проплыть лишних десять километров, чем просидеть час на занятиях.

— А ты скажи об этом капитан-лейтенанту, — посоветовал Нечаев. — Он тебе посочувствует.

— Ну нет, — Костя сплюнул. — Нема дурных. Раз надо, то я эту премудрость осилю. Ты послушай, Нечай, я верно запомнил? Управляемая торпеда «Дельфин» состоит… Зарядное отделение со взрывателем, приборная доска, цистерны с клапанами, ящик для инструментов, аккумуляторные батареи, электромотор, помпы… Вот и все! — выкрикнул он весело. — Разумеется, не считая гребных винтов и рулей. Ну как?

— Троечку тебе Николай Сергеевич поставит, — сказал Нечаев. — А теперь давай спать.

Он устал. Сказывалось напряжение последних дней. Их никто не торопил, но уже по одному тому, как вел себя капитан-лейтенант, можно было догадаться, что время не терпит. Капитан-лейтенант все чаще отлучался в город и возвращался оттуда озабоченным.

Нечаев чувствовал, что их тихой загородной жизни вот-вот придет конец. Ну что ж… С каждым днем он все больше убеждался в том, что «Дельфин» не подведет. Крейсерская скорость торпеды, правда, была невелика, всего лишь три узла, но зато она могла опуститься на значительную глубину. Куда сложнее обстояло дело со снаряжением.

Водонепроницаемый резиновый комбинезон — не водолазная рубаха. Дыхательный прибор укреплен на лямках. Маска плотно облегает лицо. От нее шла длинная гофрированная трубка, такая же, как у противогаза.

В этом легком снаряжении Нечаев чувствовал себя отрезанным от всего мира. Спускаясь под воду, он знал, что никто не сидит на телефоне, чтобы прийти на помощь в минуту опасности. Спускаясь под воду, он уходил в глухое безмолвие и одиночество.

И маска, и дыхательный аппарат были еще далеки от совершенства. Первый спуск чуть было не оказался для Нечаева последним. Отравление углекислым газом началось исподволь, почти незаметно. Сначала появилось какое-то легкое, приятное ощущение. Показалось даже, будто руки стали теплее, а маска уже не так сильно давит на лицо. Да и дышать было легче. Но затем появился озноб и потемнело в глазах. Хорошо, что за спиной у Нечаева сидел Сеня-Сенечка, почувствовавший неладное. Когда Нечаев завалился на бок, Сеня-Сенечка выхватил нож и перерезал веревки, на которых на груди у Нечаева висел балласт, и тот пробкой вылетел из воды.

Но делать нечего, приходилось довольствоваться тем, что есть. Когда еще изобретут усовершенствованный аппарат! Могут пройти месяцы, если не годы. А тут… В любую минуту капитан-лейтенант мог, сидя за столом, отложить в сторону бумажную салфетку и сказать:

— Ну, хватит вам прохлаждаться…