Чёртовы колядки

Глава 11

Утром я снова проснулась рано, в этот раз даже раньше, чем обычно. Прислушавшись, я подумала, что Елизавета ещё спит – не было слышно её осторожных шагов у печи, как это бывало по утрам. Ну вот, с улыбкой подумала я, теперь я тоже ранняя пташка.

Но когда я пошла на двор умываться, то увидела, что Елизавета сидит в веранде перед большим ткацким станком. Часть готового синего полотна она внимательно рассматривала и поправляла что-то в тяжёлых деревянных деталях станка. Ишь, я такого не видала никогда, подумала я, может только в музее! Красота! Я тоже хочу так уметь, нужно будет напроситься к мастерице в ученицы.

– Доброе утро! – сказала я, – А я думала, что сегодня вперёд тебя проснулась… Ты вообще спишь ночью?

Я подумала, что и в самом деле никогда не видела Елизавету спящей! Когда я засыпаю, она ещё не спит, а когда просыпаюсь – уже не спит…

– Сплю, конечно, – рассмеялась Елизавета, – Просто привыкла рано вставать. Идём завтракать, сегодня дел много.

Михаил приехал ко двору Елизаветы, как и обещал, когда старый пастух собрал стадо и вместе с юным своим помощником гнал коров вдоль берега озера.

– Доброго утра, хозяюшки, – Михаил облокотился на забор, – Ну что, Елена, готова? Или дела какие есть?

Я посмотрела на Елизавету, но та только улыбнулась мне в ответ, значит, поеду на мельницу, поняла я и кивнула Михаилу.

– На-ка, мельнику передай от меня, – Елизавета подала мне глиняный горшок, завязанный в узел белой тряпицей, – А то что-то сам он за маслом давно у меня не бывал.

Михаил подождал, пока я усядусь на телегу позади уложенных мешков с зерном, подал мне Елизаветин подарок для мельника, и мы тронулись в путь. Рысуха неспешно шагала по улице, а я впервые после приезда разглядывала дворы и дома загадочного Карпухино…

Ничего необычного я не увидела, хозяйки занимались своими делами, кое-где на заборах висели любопытные ребятишки, откуда-то доносился стук топора или молотка. Село жило своей обычной жизнью, и никому не было дела ни до меня, сидящей на телеге, ни до Михаила, идущего рядом.

– Ну вот, сейчас за околицу выедем, там на холм подымемся, тут и приехали, – говорил мне мой спутник, – Чуешь, какой ветер сегодня? Вот Николаю радость, а то он уж и загрустил было. Ну, у нас молоть немного, всего пять мешков. Он за день управится, при таком ветре. В четверг можно будет забирать!

Николай встретил нас не очень гостеприимно, но я уже привыкла к тому, что люди здесь занимались своими делами, и не очень любили праздношатающихся, навроде меня. Та же Настёнка на меня тогда как посмотрела… дескать, городская тетёха.

– Здравствуйте, – сказала я, не обращая внимания на неприветливость мельника, – Николай, вот вам Елизавета масло передала…

– Благодарствуйте, – мельник с поклоном принял подарок, и стал немного благосклоннее ко мне, – Ну, проходи, гостья… Нешто мельницы никогда не видала?

– Изнутри не видала, – смущённо ответила я, но тут Михаил просто взял меня за руку и повёл внутрь.

А внутри всё поскрипывало, шумело и крутилось, тяжёлые жернова поворачивались, высыпая белую муку. Я стояла, подняв голову вверх и смотрела на всё это великолепие… Надо же, что придумали люди, какие приспособления, и без всякого там электричества и бензина!

– Обычно я сюда не пускаю никого, – сказал Николай немного ворчливо, – Но за тебя Михаил вон как просил, ладно уж, думаю, уважу брата…

Я удивлённо посмотрела на Михаила, он не говорил, что Николай – его брат. Так что же, получается, что он тут и живёт, и семья его тоже… он вроде бы про матушку что-то тоже говорил. Расспросить бы их об этом Карпухино, но… не скажут ведь, да ещё и выгонят с мельницы! В конце концов, разрешили посмотреть – значит нужно смотреть и уходить, не раздражая хозяина.

Я вдруг подумала, так крутятся жернова нашей жизни, и какая получится мука из наших поступков… вот сейчас, в середине пути, и я начала это так хорошо понимать. А всего-то и нужно было мне оказаться брошенной мужем, и на грани безумия. Теперь мне казалось, что всё, произошедшее со мной и Антониной было плодом моей слегка «поехавшей крыши»… ведь не может же такого быть на самом деле, да?.. А у Антонины просто болезнь какая-то была, наверное…

Возвращались мы молча, Михаил ничего не говорил, а я не спрашивала. Мне было приятно молчать рядом с этим человеком, и это вдруг даже начало меня немного пугать… А что, если я и в самом деле не захочу возвращаться?.. Закрыв глаза, я подумала, что слишком много мыслей роится у меня в голове, как и что, ехать или оставаться… Елизавета права – само всё решится!

И дни побежали быстро, нанизываясь на нитку, словно бусины. Каждый из этих дней давал мне что-то, я словно заново училась радоваться простым вещам, солнечному теплу, аромату земляничного варенья, которое мы с Елизаветой варили в большом медном тазу, или вечерней прогулке – теперь я каждый вечер гуляла одним и тем же маршрутом, до холма и обратно.

На склоне холма стоял большой замшелый камень, я усаживалась на него и смотрела, как блестит под холмом озёрная гладь, как колышет ветерок заросли камыша, и как крутятся на ветру крылья старой мельницы… поскрипывая и «разгоняя ветер», как говорил Михаил.

Как-то возвращаясь с прогулки, я посмотрела на вековой бор за деревней… и вдруг увидела, что берёзовые кроны украсились золотом, а кое-где ярким костром вспыхивала осина. Это что, уже осень? В этот момент ко мне пришло ясное осознание – пора… Пришла пора вернуться и жить дальше! Освободить место другому, кто будет после меня… Я не знаю, почему я так решила, но знала точно – кто-то тоже уляжется на подушку из трав, и через какое-то время ощутит покой… найдёт в себе силы, чтобы идти дальше. Как нашла я сама!

В груди немного кольнуло, и я знала, что это… Мне жаль было расставаться с Елизаветой, с её весёлой племянницей Настёнкой, которая теперь приезжала раз в неделю, с моим насиженным местом на холме, где так хорошо было слушать песни ветра в крыльях старой мельницы, видеть, как Николай смотрит на меня из-под ладони и машет приветливо рукой. Наверное, я никогда больше не смогу оказаться здесь? И от этого в груди беспокойно стукнуло сердце – я никогда больше не увижу и Михаила…

Вернувшись, я застала Елизавету за шитьём, она ловко орудовала иголкой над тем самым синим полотном, которое сама и соткала. Оторвав ниточку, она сказала:

– Ну вот, я закончила. Это тебе, примерь…

Я взяла в руки синюю юбку по щиколотку, на завязках… сотканную и сшитую специально для меня!

– Спасибо… какая красивая, на твою похожа, только эта с карманами, – мои руки согрелись, когда я погладила ладонью ткань, – Мне пора уходить…

– Да, я знаю, – кивнула Елизавета, – Боялась не успеть, но всё сложилось. Как всегда…всегда складывается. А ты не тоскуй… если так уготовано, то ты станешь той, из-за кого он захочет вернуться обратно, прожив здесь столько времени! Соберу тебя завтра в обратный путь, как раз будет дождь.

– Дождь? – тут я вдруг поняла, что ни разу за это время не видела, чтобы в Карпухино шёл дождь… странное место… и про кого это она сказала – «не тоскуй»…

– Ты пришла в дождь, в дождь и уйдёшь обратно, – кивнула Елизавета, – Идём ужинать, я сварила молодой картошки.

Утром и в самом деле пошёл дождь, капли шлёпали по лужам, надувая пузыри, трава и кусты умылись водой и засверкали зеленью, словно обретя новую жизнь… новую… как и я.

Я сидела на телеге, глядя, как удаляется Елизаветин двор с резным коньком, и как она сама стоит у калитки, покрывшись платком, и машет мне рукой. Михаил шёл впереди, рядом со своей Рысухой, сегодня на нём был другой дождевик – защитного зелёного цвета, а свой сиреневый он накинул на меня.

Ехали мы долго, или может быть мне так показалось, потому что я успела задремать. Копыта лошади ступали по мокрой от дождя траве, телега покачивалась на кочках… Очнулась я, когда телега остановилась на опушке леса.

– Ну вот, и твоя карета, – сказал Михаил, протягивая мне руку, – В целости и сохранности.

Машина стояла на небольшой полянке у самого леса, чуть дальше той лужи, которая так коварно приняла меня тогда в свои «объятия». Теперь мне в обратный путь, и не придётся через неё перебираться, благодаря помощи тракториста Пантелея и… Михаила.

Мы стояли друг напротив друга и молчали. Я не знала, что сказать… «Едем со мной?» мне было тоскливо и страшно, но… сказать такого я не могла. И он не говорил – оставайся… А я знала – если бы сказал, я бы осталась. Доила бы коров, полола огород, и ездила бы с ним на мельницу молоть зерно…

– Ну, мне пора! – сказала я, доставя из сумки ключи от машины, – Спасибо тебе за всё! Будь счастлив, Михаил!

– И ты, Лена… будь счастлива, – сказал он и пошёл обратно, к своей Рысухе.

Садясь в машину, я обернулась и увидела, что Михаил стоит чуть поодаль, на небольшом пригорке, и смотрит мне вслед. Надо уезжать, пока я окончательно не решила остаться, хотя очень хотелось сейчас закинуть ключ от машины далеко в поле, и побежать туда, на пригорок, где стоит переминаясь с ноги на ногу Рысуха, откуда видны огни в окошках Карпухино…

Машина завелась сразу, я включила дворники и выехала на грунтовку. Её ещё не успело размыть дождём, и я прибавила газ. Через полчаса дождь прекратился, я выехала на совершенно сухую дорогу и остановилась.

Выбравшись из машины, я обернулась назад – дождь уходил далеко в лес, облака плыли туда, где как мне думалось, осталось то счастливое время, которое мне довелось прожить.

Я достала из сумки давно разрядившийся телефон, подключила его к зарядке и включила в машине радио. По словам радиоведущего я с изумлением обнаружила, что сейчас три часа пополудни того самого дня, когда я отправилась к Елизавете в Карпухино.