Червь

Глава 10

Вся проблема тьмы — окружающую меня со всех сторон — это её вонь. Душная тьма, извергающая запах скисшей пищи. И еще эта выматывающая тишина. Часто бывают дни, когда хочется окунуться в тишину с головой, абстрагироваться от всего, что может тебя докучать — а для меня это всё, что происходит после работы — и придаваться своим внутренним размышлениям. Но я уже просто охуевают от бесконечного потока мыслей, вливающихся бурной рекой в моё сознание! Пока я тут нахожусь, до меня ни разу не доходила человеческая речь, словно я опять попал в душный, грязный подвал с толстущими бетонными стенами. Я один. Без звуков и без времени.

Время…

Я потерял счёт времени. Сколько я уже тут? День? Месяц? Год?

Молчит Дроздов. А мне так хочется услышать человеческую речь, ведь если я её услышу, я буду знать, что я живой. Даже когда слышишь дыхание умирающего человека — не так страшно. Ты еще не один. Рядом с тобой ЕЩЕ человек. А всё, что я сейчас могу “услышать” (распознать вибрации, что до меня доходят) — как стучит сердце, как течёт кровь по сосудам, как трутся друг о друга кости и как движется горячее говно в кишках. Мне даже кажется, что я — человеческий плод внутри матки. И как подобает плоду внутри матки, я кручусь и трусь!

Трусь…

Трусь…

Но это не работает. Не помогает, как это было раньше. Моей молофьи не хватает, чтобы заполнить свободное пространство в кишках, и она быстро рассасывается, не давая мне никакого результата. Возможно, — а я очень надеюсь на логическое развитие моего белкового организма — я расту! Да, точно! Однозначно я расту! Быстро расту, прибавляя на каждый миллиметр ширины — десять миллиметров длины.

С едой у меня нет проблем. Метры говна проносятся возле меня, как электрички на платформах, из окон которых люди выкидывают повязанные из грязных наволочек крохотные кулёчки с едой. Жадно, как голодная гиена, что втискивает свою окровавленную морду в рваное пузо зебры, я вгрызаюсь в крохотные кулёчки с едой и жру, высасывая все соки. Жру не стесняясь. И снова трусь. Так работает мой организм. Так работает поставленная цель выживания. Так работает мой инстинкт.

Жрать и тереться.

Можно тронуться умом — и это не самое страшное. Наверное, даже полегчает, потому что мой мозг будет воспринимать происходящее как некую форму нормальности. Сейчас для меня жрать и тереться — это нормально. Это как сходить на работу, отсидеть восемь часов в офисе, посрать в обед. Понимаете? Мы давно все тронулись умом и воспринимаем всё происходящее нормой. Так и у меня.

Я жру и трусь. А еще расту, продолжая извергать молофью.

И вот, в один прекрасный день, спустя километры говна, я просыпаюсь из-за дикого сушняка.

Какой же дикий сушняк! Нужно срочно смочить горло, похуй чем! Срочно! Я делаю вдох через рот и чувствую, как сухой воздух скребёт мою высохшую глотку. Мне даже кажется, что если я попробую кашлянуть или произнести слово — звук собьёт кусочки пересохшей слизистой так же, как миномётный снаряд стряхивает со стен десять слоёв потрескавшейся высушенной краски, после прямого попадания в здание.

Так. Стоп! Где я?

Руки нащупывают мягкое одеяло. Нащупывают мягкий живот, тёплые лодыжки.

В образовавшуюся узкую щёлку между слипшихся век, я вижу, как лунный свет, подобно утреннему туману, из окна льётся в комнату сквозь полупрозрачную ткань, напоминающую занавеску. Туман стелется по полу, подсвечиваю ковёр из мягкой шерсти какого-то дикого животного (то ли кабана, то ли медведя). Подсвечивает деревянную кровать, что стоит у противоположной от меня стены напоминающей мост из бревен, и на этой кровати подсвечивает мужской волосатый зад, сверкающий каплями пота, и игриво двигающийся из стороны в сторону.

И наконец — я слышу человеческую речь.

— Прекрати, — шепчет женщина, — Отто проснётся…

Отто… Где, кстати, спит этот пухлый паренёк? Пробую разглядеть комнату целиком, и тут до меня доходит. Запускаю руку в трусы, и тут точно до меня доходит. Но есть один плюс — место у меня в первом ряду! А место в первом ряду перед телевизором “SONY”, чей свет экрана кидал на лица прыщавых подростков кадры родительской порнушки, где сисястые домработницы услужливо обслуживали своих хозяев, было только у крытых пацанов!

— Да он спит, — шепчет мужчина, — успокойся, иди ко мне…

Осталось только перемотать на самое интересное, мало кто просит посмотреть фильм целиком.

Женщина тихо хихикнула, позволив мужику на неё взобраться. И вот всё это происходит в свете луны. В свете голубого прожектора, мокрые тела, напоминающие посиневшие трупы, начинают двигаться. Смотреть на такое не то чтобы противно, я боюсь, что могу сблевать, но от одной только мысли — горло начинает дико драть.

Я хочу пить!

Женщина кладёт свои длинные пальцы на волосатую мужскую спину, рисует узкие круги. Она постанывает. Затем её пальцы медленно скользят по спине к поясу. Постанывает мужчина. Её пальцы пропадают в тени, что скрывает мужской пах.

Они вместе стонут, но сдерживают себя, боясь меня разбудить. Порнуху можно как смотреть, так и слушать. И это тот момент, когда я её слушаю. Эффект тот же. И тут я допираю, что на его месте должен был быть я! Ну, не тот я, а моё сознание… Короче, всё то, что он сейчас испытывает, должен испытывать я! Это моя задница должна сейчас ходить из стороны в сторону, заставляя женщину стонать. Но волею судьбы, мне снова приходиться подглядываться за родителями сквозь маленькую щель! Подстава!

Происходящее на соседней койке начинает напоминать нападение медведя на молодую косулю, сзади, впившись когтями в ягодицы. Медведь жадно наваливается всем весом. Затем чуть отпускает, и снова наваливается, поджимая жертву под себя.

Долбит и долбит!

Долбит и долбит!

Всё это время испуганная косуля тихо постанывает, не понимая, что происходит. Она не сопротивляется. Ждёт, когда медведь ослабит хватку, потеряет интерес. И продолжает тихо постанывать. Но когда медвежья пасть захлопывается на её нежной шее, косуля вдруг оживает перед смертью.

— Остановись! — крикнула женщина, стиснув зубы. Ей уже похер на мой сон. — Мне больно!

— Что случилось? — испугался мужик.

Что-то произошло. Что-то серьёзное. Возможно, своим отбойником он проломил стену туннеля?

Мужчина выпрыгнул из кровати, подбежал к деревянному столу. Окутанный полумраком, он начал нервно рыскать, слепо водя руками перед собой. Полоска лунного света всё еще освещала его испуганное лицо, и только. Спустя мгновение, его лицо успокоилось, выпрямилось, скинув с себя испуг и напряжение. Раздался звук похожий на чирканье зажигалки, но это точно не зажигался. Снова тот знакомый звук и дюжина искр осветили грудь мужчины, усыпанную как свежими, так и давно затянувшимися шрамами. Попытка номер три, и появился рыжий огонёк на кончике фитиля. Взяв со стола свечу, мужчина вернулся к кровати.

Круг света наваливается на женщину, и я вижу её полу обнажённо! И вижу…

Не знаю, кто охуел первым — я или отец — но охнули мы вместе.

Ниже пояса женщина была вся в крови. Услышав мой голос она быстро расправила ночнушку задранную до груди, и та тут же пропиталась кровью, расплывшись на ногах мокрой тряпкой.

— Беда! — взвыл отец, увидев быстро увеличивающееся пятно крови на постельном белье.

— Беги за Рожей, — спокойно сказала женщина, и громко добавила, заметив мужское оторопенье в мутном взгляде: — Быстрее!

— Сейчас-сейчас!

Мужик засуетился: быстро поставил свечку на стол, натянул портки, рубаху, и выскочил из комнаты. Не знаю, насколько ей было больно, но посыл, отправленный мужчине вслед, был очень важен для неё.

— Будь аккуратен! Он может поджидать где угодно!

— Я его не боюсь! — крикнул ей мужик, пробегая мимо окна.

Интересно, о ком они…

В свете луны огромный человек юркнул в калитку и скрылся за забором.

Кряхтя, упираясь руками в матрац, женщина приняла сидячее положение. Свесила ноги. С её мозолистых ступней стекали две багровые струйки, медленно образовывая лужу крови на полу. Внутри меня что-то ёкнуло. Я открыл рот, и на каком-то инстинктивном уровне промямлил:

— Мама, тебе помочь? — это было так непривычно — я имею в виду не предложить ей помощь, а назвать эту женщину матерью.

Когда у тебя последние десять лет не матери, и ты вдруг произносишь это слово, — обращаясь к женщине, — на душе становиться не просто тепло, а даже как-то слишком горячо.

Мне понравилось. Мама…

— Спи, Отто, — устало говорит она, — Отвернись к стене и спи!

Ага! Сейчас прям возьму и отвернусь! Ну уж нет. Такое я не пропущу! Я так и чувствую, что впереди нас ждёт первоклассный триллер с элементами фильма ужасов. Да и кровищи будет еще больше. Не думаю, что Роже в состоянии это как-то остановить, если только по волшебству сюда вдруг не примчится скорая помощь, фельдшером которой и будет та самая Роже.

— Отто, я что тебе сказала!

А вот это было уже грубо! Да и этот её взгляд, давящий на меня тоннами злости, никак нельзя было избежать или просто не обращать на него внимание. Вот блин! Пришлось накрыться одеялом и отвернуться к стене. И почему я вообще это делаю? Какого хера! Может взять и просто съебаться от сюда? И куда я пойду… На дворе ночь. Нет, лучше я останусь в теплой постельке, посплю как нормальный человек. Как ребёнок!

Мать начала ворошить кровать. Наверно, поджимает под себя бельё, пытаясь остановить кровотечение. Странно, но мне хочется помочь! Я не могу лежать, сложа руки, а тем более с закрытыми глазами! Я начинаю поворачиваться к ней, но снова слышу:

— Спи!

Когда отец вернулся — а это было слишком громко чтобы остаться незамеченным — я всё же осмелился повернуться, не упустив возможность одним глазком взглянуть на происходящее. Любопытство вещь назойливая, так просто от тебя не отстанет! Всегда хотелось проходить мимо всякой хуйни, но нет, всегда возьму, да и подойду поглазеть или послушать.

Я приоткрыл глаз и увидел отца. А еще увидел сидящую на его плечах девочку, ту самую, что тусовалась с пиздюком, то есть со мной.

— Вот, Роже, — начал говорить отец, ставя девочку на пол перед кроватью, — смотри что стряслось!

Он забрал свечку со стола и подошёл к матери, осветив всю кровать.

— Вы её ударили в живот? — спросила Роже, и от этого вопроса я чуть не хихикнул.

— Нет! Что ты! — запротестовал батя.

— А что сделали?

— Я… Я… Ну…

Да, пап, давай, расскажи ей всё в подробностях! И особенно тот момент, как ты драл её раком!

— Ничего он не делал, — вступилась мать за отца прекратив его невнятные попытки оправдаться.

Роже приблизилась к матери и сказала:

— Ложитесь!

Мама закинула ноги на кровать, послушно улеглась, полностью выпрямившись на пропитанном кровью белье. Роже вскинула над её животом руки и начала ими водить, как делают “волшебники” в цирках. Представление начинается. Я даже открыл второй глаз, всё равно на меня уже никто не смотрит.

Спустя каких-то секунд десять Роже замерла. Её лицо искривилось, словно она глотнула кислых щей, затем расправилось, но всё равно было уже ясно, что что-то пошло по пизде. Выдержав паузу, — видимо Роже подбирала правильные слова, — она с сожалением сказала:

— У вас ребёнок. Мёртвый.

Отец громко ахнул, а мать сказала, что так и думала. А мне что делать? Вот надо было так проснуться ночью! Теперь хер засну… Ладно, смотреть тут не на что, попробую отвернуться к стене, глубоко вздохнуть и заснуть. И вот я уже собираюсь повернуться, как слышу просто охуительный план, пропустить который я просто не могу.

— Плод надо вытащить, — спокойно говорит Роже, как будто делает это каждый день, — иначе вы умрёте.

Ебать! Что вообще происходит?

— Я его вытащу, — продолжает она, — но будет больно.

Мне кажется… Нет, я точно уверен в том, что, если из человека что-то вытаскивать — это всегда больно!

Роже кидает спокойный взгляд на отца и говорит:

— Держите её.

Начинается!

— Отто! — вдруг говорит она.

Я? Сплю я! Нет меня!

— Отто, мне нужна твоя помощь! Подойди.

Ну ёмаё… Пришлось вылезти из-под мягкого одеяла и подойти к ней. Любопытство.

— Держи ноги!

Я обошёл кровать и встал с торца. В этот момент мать раздвинула ноги, и я увидел, как под ней быстро расползается багровое пятно.

Роже снова вскинула руки над её животом, над её вздувшимся животом, чего я раньше не заметил, и снова начала водить руками, совершая какой-то странный ритуал. Не хватало только слов, что-то типа: сиськи-масяськи, сим-салавим… вот этой хуйни из детства, способной превратить любое рукоблудие в волшебство. В магию!

Мать закричала. Вжала голову в мокрую подушку и начала дико орать! Я чуть не обосрался! Так еще и Роже начала на меня кричать, мол я не справляюсь, не могу удержать ноги матери, а как их тут удержишь, если она ими дрыгает так, словно я её медленно режу по живому!

Измазав свою одежду кровью, я быстро влез на кровь, обхватил её взмокшие от пота лодыжки и надавил всем весом. Так лучше. Я чувствовал, как она сопротивляется, но уже точно мог контролировать её ноги, не давая им уебать меня или Роже по лицу.

Роже продолжила, вынуждая мать орать еще громче!

Всё это напоминало роды, но никто не радовался происходящему. Все хотели, чтобы это побыстрей закончилось, а потом и вовсе забылось. Отец стоял бледным, и даже яркий свет свечи не мог подкрасить его щетинистое лицо теплыми оранжевыми красками. Он продолжал вжимать мать в кровать уперевшись своими лапищами в её хрупкие плечи. Его глаза смотрели только на её лицо, и кинуть взгляд на то, что там твориться выше — он себе не позволял. Может не хотел. А может и вовсе боялся.

Руки Роже медленно перемещались к маминой промежности. И чем ближе, тем сильнее её живот неестественно изгибался, принося всё больше и больше мучений. Когда детские ладони зависли над лобком, я увидел нечто. Сгусток кровавого месива начал вываливаться из утробы, напоминая перемолотый фарш, выходящий тонкими макаронинами из мясорубки. И всё это валиться прямиком на кровать. Прямиком к моим коленям, на которые я уселся между ног матери.

Валится и валится. Ни рук, ни ног. И вот когда всё это вылезло полностью, я увидел тонкий розовый шнурок, соединяющий мать и этот кусок чуть тёплого куска мяса.

Мать успокоилась. Замерла, продолжая тяжело дышать. Рожа приблизилась ко мне и зачем-то рукой отодвинула в сторону. Сил у неё, конечно, не хватило на это, я просто поддался, спустившись с кровати на пол. Она забралась на моё место, схватилась за пуповину, и я уже подумал, что она хочет её перерезать. Но не тут-то было! Она встала во весь рост и с силой потянула её на себя.

Блядь, что тут происходит?!

Новая порция крови окрасила белую ночнушку Роже, мелкие капли брызнули ей на лицо. Мать снова заорала, Роже потянула еще сильнее и тут крики вдруг прекратились. Голова матери бессознательно повернулась в сторону, глаза закатились. Я испугался.

Чувство страха окутало меня, и я даже испугался! Но не то, чтобы за маму, я испугался от того, что уже позабыл, как это — когда тебе страшно. Я забыл, что это такое… Как это, когда боишься за другого человека. За чужого!

Я посмотрел на Роже. Эта маленькая девчушка, чьё измазанное кровью лицо горит жёлтым огнём в свете свечи, перехватывает маленькими ладошками кровавый узловатый трос, торчащий из материной промежности, и начинает его тянуть на себя, словно она участник на соревнованиях по перетягиванию каната!

С кровати копает на пол, а она тянет и тянет.

Когда всё закончилось, Роже слезла с кровати и подошла к отцу, явно охреневшему от происходящего. Держа в ладонях клубок мяса размером с футбольный мяч, она протягивает руки к отцу и спрашивает:

— Куда выбросить?

— Давай, я заберу, — говорит отец, забирая дрожащими руками белёсый шмат сала, окутанный паутинками лопнувших сосудов. — С женой будет всё нормально?

— Да. Пусть спит, не мешайте ей. И сегодня рядом с ней не ложитесь.

— Спасибо, Роже! Я сейчас вернусь и отведу тебя домой.

Громко топая, отец вышел во двор. Прошёл мимо окна, и, окутанный лунным светом, направился в сторону забора, прося мычавшую корову замолчать. Прошёл мимо калитку. И подошёл к тому самому ящику, в котором я нашёл для себя вкусную, питательную еду.

Откинув крышку, он выкинул мёртвого младенца в остатки перегноя. И просто тупо стоял, бормоча какие-то слова себе под нос.

Уже второй раз за ночь мне захотелось блевануть. Надеюсь в этой деревянной тарелке, что спрятана в углу участка, не было ничего похожего когда я лакомился её содержимым? Осознавать то, что я мог быть причастен к каннибализму, мне как-то не совсем хотелось. Но если это так — то это полный пиздец.

Роже вдруг засуетилась возле кровати, попросила меня ей помочь. Мы вытащили грязное бельё из под мамы, выкинули его в окно. Выудили из комода новое, чистое белое бельё и быстро его постелили, изредка поворачивая маму на бок. Роже сказала, что ничего страшного. Она ничего не почувствует. Когда мы закончили, Роже поймала мой взгляд и медленно, с присущей материнской лаской произнесла:

— Ложись спать, Отто.

Я застыл, словно одурманенный. Она прищурилась. И в тот же миг быстро приблизилась, практически коснувшись моего лба своим носом.

— С тобой всё в порядке? — спрашивает она.

— Да, — прошептал я.

Глядя в её глаза, я ощутил теплоту, быстро заполнившую все ямы страха моего сознания. Весь мой адреналин выдавило через поры, и он быстро высох, отдав в воздух еле заметным запахом кислятины. Захотелось спать.

Тело пацана практически перестало мне подчиняться. Туман перед глазами быстро сгущался, но напоследок я увидел, как Роже махнула перед моим лицом своей ладонью, и я провалился в сладкий сон.