Червь

Глава 2

СВАЛИТЕ НА ХУЙ ОТ МОЕЙ ДВЕРИ! Вы мешаете мне работать! Но они упорно продолжают кричать сквозь непробиваемую толщу металла, пытаясь достучаться до моей совести.

— Червяков, не усугубляй! Отпусти товарища Соседова, и мы не причиним тебе никакого вреда!

Ага, еще пыль с меня сдуйте. Мне кажется, он прислонился ухом к дерматиновой обивки двери и пытается услышать хоть что-то. Я молчу, наслаждаясь моментом, а он — тот, что стоит за стеной — бесится, чувствуя, как теряет драгоценное время.

— Слышишь меня?! — кричит он в маленькую щёлку, появившуюся между дверью и дверной коробкой. — Ты, кусок говна вылезающий из очка грязной дворняги! Я уже близко!

Такие аллегории я пропускаю мимо ушей всю свою сознательную жизнь. Знаете, психически я абсолютно здоров, и в принципе, не обращаю внимания на столь интеллектуальную низость, повседневно всплывающую на почве пустяковых конфликтов. Пусть у человека будет три высших образования — но дайте мне случайно плюнуть ему на ладонь — и вот, передо мной представитель животного мира, жрущий червей после дождя. Но я не такой. Мне похуй на этого мудака. Пусть дальше себе распинается.

Я так и чувствую, что там, на тесной лестничной площадке утопающей в лучах утреннего солнца, он и его дружки, облачённые в тяжелые бронежилеты и плотную военную униформу, обливаются потом, словно они на очередной гей-вечеринке выжидают часа Х, после которого они смогут накинуться друг на друга и славно повеселиться. В руках у них гигантское стальное дилдо, которым они долбят мою дверь. Долбят и долбят. Долбят и долбят. Ну, пусть наслаждаются процессом, я не собираюсь им мешать.

В моей ладони обрубок той прошлой жизни, в которую я уже не вернусь. У моих ног обрубок той прошлой боли, что я уже никогда не испытаю. От новой жизни меня отделяет один шаг.

Своими пальцами я перехватываю палец мудозвона как банковскую карту. Наклоняюсь к телу и, раздвинув волосатые булки…

Стоп! Делать этого под Земфиру я не буду!

— Олеся, — нежно шепчу я, — включи мне Мэнсона, песню “Рок умер”.

— В-к-л-ю-ч-а-ю, — отвечает колонка.

Раздвигаю булки и запихаю его указательный палец прямиков ему в анус, словно карточку в здоровенный банкомат. Сука! Не влезает! ОПЕРАЦИЯ ПРЕРВАНА.

Окоченел…

Окидываю кухню взглядом, я вижу возле раковины средство для мытья посуды. Отлично! Подойдёт!

Давлю пару камель густой зелёной жижи себе на ладонь и смазываю палец. Обильно смазываю, словно готовлю хер к долгой ночной смене с парой крошек. Возвращаюсь к телу и пропихиваю палец как можно глубже. Вот тебе, козлина, надо думать, прежде чем тыкать пальцем в красивого, эмоционально уравновешенного молодого человека! Встаю и отвешиваю ему пендаля.

На меня накатывает лёгкое головокружение. Я закатываю глаза и запрокидываю голову назад. Глубокая тяга… Смоляной дым наполняет мои легкие, пепел осыпается мне на живот… чуть обжигает, но капли пота быстро его смахивают, унося в густые заросли моего лобка. С конца капает на пол. Я выдыхаю дым в потолок и чувствую, как меня охватывает озноб удовольствия. Мне хочется засмеяться, но они всё долбят и долбят. Долбят и долбят.

ХВАТИТ УЖЕ! ОСТАНОВИТЕСЬ!

Пойду, гляну, что они там надолбили. Я захожу в коридор и вижу, что дверная рама чуть изогнута вовнутрь, а пол усыпан крошкой из бетона. Еще чуть-чуть и они сломают дверь. Обязательно выставлю им счёт, нехуй ломать чужое имущество, заработанное кровью и потом! Нужно что-то делать, двигаться, суетиться… Пилить! Надо продолжить пилить!

По пути на кухню я захожу в ванную комнату, открываю кран и оставляю чуть тёплую струйку воды набирать ванну. На кухне тушу окурок в круглой стеклянной пепельнице, купленной на сайте объявлений. Сучка, что мне её продала, умолчала про один дефект; про маленькую трещинку, якобы появившуюся после того, как она попала в мои руки. Увидев её автарку на сайте, мне стало страшно любопытно, чем еще приторговывает эта мадмуазель. Ковыряясь в её профиле, я натыкаюсь на одно очень интимное объявление о продаже кружевного лифчика третьего размера и трусов. По сути, я и купил пепельницу только потому что мне нужен был повод для встречи. Набор её тряпок стоил в десять раз дешевле пепельницы, и было ясно — деньги ей нужны позарез.

Хватаю телефон и набираю номер:

— Алло! — говорит приятный женский голос с интонацией двадцатилетней шлюхи. Скорее всего, она приезжая, с кем-нибудь на пару снимает хату на окраине города. В объявление указано метро открывшееся недавно в тех еще ебенях. Но туда я не поеду, выманю её к себе.

— Я по поводу пепельницы, продаёте? — спрашиваю я.

— Да.

— От бабушки досталась?

Молчание. Затем она хихикает, прикрыв ладонью рот.

— Да, — отвечает она иронично.

— А трусы?

Молчание…

— Трусы?

— Да, набор из другого объявления: трусы и лифчик.

— Они мои…

— Жаль, я думал бабушкины.

Молчание… Я не выдерживаю, и пытаюсь разрядить обстановку:

— Да я шучу, простите, если обидел!

— Ничего страшного, я сразу и не поняла, — и начинает хихикать.

Конечно, ты не поняла, ты же — тупая корова, торгующая своим бельём.

— Я готов купить пепельницу, — делаю паузу, а потом добавляю: — И ваше бельё.

— Хорошо… хорошо… Но зачем вам моё белье?

— А зачем мне ваша пепельница вы не хотите спросить?

— Я догадываюсь, для чего вам нужна моя пепельница, — и снова хихикает.

А еще мне нужна твоя волосатая пепельница, куда я запихну свой окурок.

— Я уверен, вы уже догадываетесь для чего мне нужно ваше бельё.

Молчание…

— Ты… Вы…

— Можно на “Ты”.

— Ты серьёзно? Хочешь купить его?

— Серьёзно, хочу купить его.

— Так странно, я думала, мне будут звонить женщины…

Ага, и спать с твоими мандавошками! Нет уж, это так не работает. Никакой мужик не поедет покупать дырявые трусы у другого мужика. Вот баба да, может и приехать, сказав, что пустит их на тряпки, а сама… ну, вы поняли…

— Я могу деньжат накинуть, — говорю я.

— Хорошо, — соглашается она, но с долей сомнения, — где встретимся?

— У меня, — отвечаю я спокойно, без напора.

— Нет-нет-нет, — ломается она, но что самое интересное, продолжает хихикать.

— В центре? — спрашиваю я.

— В центре…

Увидев мой фургон, обклеенный логотипами логистической фирмы, она быстро соглашается в него залезть. Садиться на соседнее сиденье и протягивает мне пепельницу, завёрнутую в целлофановый пакет. Я забираю белый кулёк и, не глядя, кладу на заднее сиденье.

— Где бельё? — спрашиваю я.

Её зелёные глаза сканируют меня без остановки. Она красивая. Пухловатая, но в меру, а мера для меня — это когда сиськи смотрят чуть дальше живота. Жуя жвачку, она говорит:

— Я подумала, что ты мутный какой-то. А сейчас понимаю — это был норм подкат…

Молодец. Попалась корова с мозгами.

— Твоё предложение в силе? — спрашивает она.

— Конечно в силе, но где бельё?

— На мне!

Я жму педаль газа в пол, выкручиваю музло на полную (Смэк май БИЧАП нельзя слушать сквозь бабий трёп), и мы мчимся ко мне на хату. Мои глаза смотрят то на дорогу, то на её колышущуюся грудь. То на дорогу, то на её пухлые губы. В какой-то момент я понимаю, что на дорогу уже не смотрю; не могу оторвать глаз от её белой коротенькой юбки, подчеркивающей огромный зад. Нужно открыть окно и вырубить кондёр — пусть пропотеет, коровка, а то приятные нотки дизеля, пропитавшего каждый клочок ткани моей колесницы, сменяются приторным запахом её дешёвых духов, которые она явно приобрела у местных цыган, приторговывающих леваком возле метро. Я опускаю стекло, и тёплый воздух подхватывает её крашеные волосы, похожие на маток медной проволоки, и закидывает ей в лицо. Мы смеёмся. Проезжая на скорости “лежачий полицейский”, пепельница грохается на пол и закатывается под сиденье, но мне похуй, сегодня я затушу свой огонёк в пепельнице “подороже”!

Когда я паркуюсь возле подъезда, она становиться коленями на сиденье, поворачивается задом к лобовому стеклу и нагибается так, что я и бабки, ворчащие на лавке, видим её трусики, те самые, что были в объявлении. Её тело скользит вглубь салона, она что-то там ищет, водя руками по полу, и вдруг радостно восклицает: — Нашла!

В лифте мы уже сосёмся, в коридоре раздеваемся.

Никакой романтики.

Никакой химии.

Долбят и долбят. Долбят и долбят.

Закончив, я лечу в ванную смыть с себя её липкий пот, а когда выхожу в коридор — охуеваю от увиденного на кухне! И как это я сразу-то не догадался.

Это розовое желе дрыгается на моём стуле и курит тонкую сигарету! Фу! У меня во рту был её язык пропитанный никотином! А это значит, что её кариес теперь появится и на моих белых зубах! Она делает тягу, глядя на меня как ни в чём не бывало, и стряхивает пепел в пепельницу. В ту самую, что я купил!

КУПИЛ ДЛЯ СЕБЯ!

И тут она говорит:

— Пепельницу я тебе дарю, она треснула! А вот за своим бельём я еще вернусь, — и смотрит на меня, прикусив нижнюю губу.

Треснула? Когда это она, мать твою, треснула?

— А может ты и продавала её с трещиной? — кричу я на неё.

— Да нет же, — оправдывается она, — видимо в машине треснула, когда упала. Да что ты вообще несёшь? Тебе не похую на пепельницу?

— Пошла отсюда нахуй!

— Не ори на меня, мудень! — кричит она в ответ. Затем резко подрывается, выбегает из кухни, ныряет в комнату и начинает одеваться.

Трещина разрасталась от маленького скола, появившегося в центре пепельницы. Это точно не произошло в машине. Так и было, и она пыталась меня наебать! Нет уж, сучка, на пять звёзд не рассчитывай! Максимум на три, и то за тёплые сиськи. Так и напишу на сайте. Пока она одевается, я захожу на сайт и оставляю комментарий.

С покрасневшим лицом, она вылетает из комнаты в коридор, натягивает туфли и кричит мне:

— Засунь себе эту пепельницу в сраку, долбаёб! — и дергает ручку входной двери, но та не поддаётся. Нужно повернуть замок, но на это у неё не хватает мозгов.

— Не ломай дверь! — кричу я ей. — И пепельница твоя мне нахуй не нужна!

— Выпусти меня, ублюдок! Иначе я вызову полицию!

Я беру со стола пепельницу, чтобы вернуть хозяйке её мусор. Голышом топаю по коридору. Хочу открыть замок, как друг, она меня обрывает.

Её искусственный ноготь больно врезается мне в кожу. Она тычет пальцем мне в грудь и говорит с презреньем:

— Я подумала, что ты нормальный парень, а ты оказался последним мудаком! Я даже денег у тебя не просила!

Мой внутренний вулкан терпения начинает извержение. От мозга злость бежит по моей руке, вскидывает в воздух ладонь, в которой я держу пепельницу, и со всего маху обрушивает кусок толстого стекла на голову этой истерички.

С конца капает на пол.

Долбит и долбит. Долбит и долбит.

Хрустнув костями своих пальцев, я встаю над телом. Смотрю на его криво выбритый подзатылок, на худую спину, и на оставшуюся руку без указательного пальца. Один его глаз неподвижно уставился на ножку стола, а другой — погрузился в лужу густой крови, залившей весь пол.

Мне нужно продолжать пилить, так как нормальные пацаны всегда кончают начатое дело! Я беру пару пропитанных кровью книг и подкладываю их под его плечо. Левым коленом становлюсь ему на спину, а правой ступнёй прижимаю руку, чуть ниже плеча, чтобы не дергалась. Из-под холодильника выбегает таракан с длиннущими усищами и с большим белым яйцом, которое вот-вот лопнет, породив на свет еще тысячу таких же рыжих созданий. Таракан замирает, наблюдая, как я беру пилу и начинаю отпиливать руку. Вырывать из сустава я не хочу, ну, уже говорил почему…

Пилю и слышу сквозь дверь, как он снова надрывает свою глотку, крича мне, что в течение получаса вломится в мою квартиру и либо захлопнет наручники на моих руках, либо упакует в чёрный мешок для мусора.

Ну уж нет! Меня вы хрен возьмёте! Знаю я, какая участь уготована моему прекрасному молоденькому телу. После окончания допросов, меня, еще тёпленьким, отправят прямиком в неумелые руки студентов медицинского университета. Вначале они меня заморозят в жидком азоте, а затем, в вертикальном положении, установят под шлифовальный станок и превратят в кучу пыли. Начнут с головы, закончат пятками. Каждый миллиметр моего стирания будет сопровождаться высококачественной цветной фотографией моего внутреннего устройства: органы, сосуды, кости. Я умру, но обрету вечность в виде сотни гигабайт на жестком диске какого-нибудь древнего компа. Повезёт еще, если меня солью в сеть! Миллиметр за миллиметром вы сможете изучать мой внутренний мир, всего лишь включив опцию — “слайд”. Моё цифровое бессмертие поможет будущим врачам набраться опыта, и не обосраться, когда дело дойдёт до первой операции.

Я сам таким был — студентом. Стирали мы тут одного насильника — любителя подкрасться со спины и врезать камнем по макушке. Он оставлял записки в карманах жертв, и мне как-то довелось одну прочесть. С его телом нам привезли официальный документ, в котором он лично разрешил отдать себя науке. Конечно же, после смерти. Заявление было написано от руки, и почерк заметно отличался от того, что я видел в записке. Тогда мне было похуй; вина его была доказана.

При помощи супер клея, которым мы в детстве унюхивались до прихода розового слоника, студенты приклеивают подбородок насильника к его шее, посиневшей от множества удушений. Зачем? Чтобы челюсть не отвалилась, когда сотрут пол головы. Затем приклеивают руки вдоль тела. Зачем? Чтобы не отвалились, когда сотрут плечи. А под конец — приклеивают накаченный силиконом хер к бритой мошонке. Зачем? Чтобы на фотографиях были видны пещеристые тела (Учебник анатомии — раздел: половой член). Миллиметр за миллиметром мы превращаем его тело в пыль. Когда шлифовочная лента доходит до его шишки — все студенты смеются. Стоящая рядом со мной сокурсница облизывает губы, с пристрастием наблюдая за тем, как дрыгается огромный член в момент истирания. Даже представлять боюсь, что она себе там нафантазировала…

Пилить.

Нужно продолжить пилить. Осталась голова. Лысая башка с крохотной дырочкой у виска. Я наклоняюсь и заглядываю в эту дырень как в замочную скважину, и вижу фиолетовый мозг усыпанный осколками черепа и крупинками гречки. Возможно, я переборщил, но он сам виноват! Нехуй было вызывать меня к себе в кабинет, и, на глазах своей секретутки, громко отчитывать, да еще открыто намекать на то, что я, типа, умалишённый! И этой кудрявой кобыле в полупрозрачной рубашке, тоже не стоило шлёпать своими ботоксными губами, посмеиваясь над каждым его словом. Если тебя держат только ради того, чтобы скрыть свои педерастические наклонности — сиди, блядь, и молчи! Но мы-то всё знаем!

Вот вам информация для размышлений. Если у вас проблемы с вашим боссом, он постоянно вами не доволен, и даже хочет уволить — не парьтесь! Проблема не в вас, а в нём. И проблема его в том, что он хочет вас поиметь. Да-да, в буквальном смысле! Прям в прямом! Прям взять, и посадить на прямой! Каждый раз, при виде вашей физиономии, он начинает злиться по причине того, что на вас у него стоит покрепче, чем когда он видит свою голую жену привязанную ремнями к постели. Любой бы разозлился! Назло ему отработайте две неделе, не торопитесь уходить. Продолжайте маячить возле его носа, и тогда, в порыве умопомрачительной фантазии, дрыгаясь на жене, как собака во сне, из его уст прямиком в женское ухо нежно влетит: — Сашенька!

Или: — Олеженька!

А может даже: — Мишенька!

В подробностях расписать не могу, свечку не держал, но в чём я точно уверен — ему будет полный пиздец! Ага. И его карьере, наверно. Отмазаться от такого будет проблематично. И ладно если он проорёт ей на ухо универсальное имя (как женское, так и мужское). А если нет? То и тебе пиздец! И тогда, только одно — лучшая защита — это нападение! Но не переборщи: на слово отвечай словом, на грязь — ответь какашкой, а на рукоприкладство — пиши заявление в ближайшем отделении, и кури бамбук. Но ты — это ты. А я — это Я!