Червь

Глава 4

— Тебя босс ищет! — кричит мне Дрюня в сортире. — Уже всех на уши поднял! Так что, ты попку получше подотри, а то у неё будет много работы сегодня! — и начинает смеяться. — Ладно, я пошёл готовиться к смене. Надеюсь машина чистая?

— Ага, чистая! — отвечаю я.

Такая чистая, что ты охуеешь, когда увидишь её.

Волдыри трут кожу моего конца как два надувных шара с тёплой водой и мне приходиться закончить, так и не кончив. Ладно, к этому вопросу всегда можно вернуться в любой момент. Было бы желание.

Я не успеваю открыть дверь в кабинет босса, как он уже с порога орёт:

— Какого хуя ты натворил?! Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — он напряжён, словно его усадили на электрический стул. В руках его фирменный термос. В кабинете витает смесь из дорогих духов и дешёвых понтов в виде множества бестолковых сертификатов, что увешивают стену за его спиной.

— Нет, — спокойно отвечаю я, пытаясь убрать стояк в бок (в кармане у меня для этого огромная дыра), который неожиданно обострился при виде целлюлитно-бугристой задницы его секретарши, не умеющей спокойно сидеть на стуле — видимо уже привычка — ворочаться на всём, куда опустила свою жопу.

— Ты, придурок, — надрывается он, — сбил человека и съебался! Я… я… я даже не знаю, что сказать! Нет, ну ты нормальный? — и стучит себя кулаком по лбу, явно на что-то намекая.

Я ж говорил, из-за какого-то пустяка сорвал меня. Могли бы и завтра это обсудить. Ладно, пообщаемся…

— Нормальный, — отвечаю я, пытаясь заглянуть в глубокое декольте секретарши, когда та сползает со стула на пол, чтобы поднять выпавший из её рук карандаш. Я словно очутился на крыше высоченного небоскрёба, с края которого пытаюсь разглядеть в подробностях две огромные улицы, но чёрный кружевной туман мне мешает. Мне хочется погрузиться в туман и ощупать тёплые дома, решившие от меня спрятаться. Я вглядываюсь внимательнее, но вдруг встречаю её взгляд, плюющий в меня ядом. Ползает у моих ног, как грязная дворняга. Мне так и хочется задрать её короткую юбку, пристроиться по-собачьи, и слиться в долгом замке, пока не скину давление в клапане.

Карандаш подкатился к моим ботинкам, а я даже не дрыгнулся. Пусть сама поднимает, мне не до этого; я пытаюсь уловить смысл тех редких слов, что врываются из звериного крика моего, не на шутку взъерепенившегося босса.

— Ты думал, что мы не заметим разбитую морду машины? Зачем ты уехал? Не отвечай, я тебе помогу, повторяй за мной: Я уехал, потом что… — и крутить ладонь, ожидая, что я закончу за него.

Но единственное, что я сейчас хочу — закончить это фарс и уехать домой.

Пока я молчу, он начинает вращать головой, пытаясь из меня выудить вразумительное объяснение. Локон чёрных сальных волос, прикрывающий его лысину, скатывается на лоб, и он начинает нервно его поправлять, пробуя зализать обратно. Ну вот зачем так делать — отращивать с боку головы волосы, чтобы ими скрывать отсутствие других волос… Побрейся налысо и ходи с блестящей лысиной! Девочкам нравится — проверено! Как бы я хотел сейчас взять машинку для стрижки волос, снять насадку и побрить его бледную голову. И сбрить брови, чтобы он походил на стрёмного инопланетянина, вылетевшего из чёрной дыр.

— Хорошо! — продолжает он. — Если твоя пустая башка нихера не понимает, я ей помогу: ты ехал через весь город с заляпанным кровью лобовым стеклом! Кусочки мозга застряли в решётке радиатора! В разбитой фаре лежит глаз! И ты, идиотина, берёшь, и прямиком возвращаешься на работу, словно ничего и не случилось! Да? По-твоему это нормально?

Я молчу, но чувствую, как внутри меня начинает закипать кровь на летучем топливе его криков.

Я не собираюсь объяснять этому тупому пидору, почему сбил того ублюдка. Видите ли, ему не понравилось, что во дворе я ехал с небольшим превышением скорости. Тот спортсмен ткнул в меня пальцем и сказал, что это смертельно опасно — гнать через двор на скорости больше 40 км в час. Не представляю, как можно навредить на столь малой скорости, но с уверенностью могу сказать — что на скорости 80 км в час, человек, перебегающий пешеходный переход, влетает в машину как олень на ночной трассе. Как птица в лобовое стекло самолёта заходящего на посадку. Я врубил дворники, выкрутил музон на полную и поехал дальше, не сбавляя оборотов. Машина слегка качнулась, как будто проезжает лежачий полицейский, но я знаю — они тут не установлены.

— Я уже вызвал полицию, — он ставит на стол термос со своим ужином; как правило — гречка с вонючим мясом. Окидывает себя взглядом и, увидев крупицы гречихи на своей любимой жилетке, начинает их смахивать.

Мне кажется, что мои губы успели побелеть от злости. Адреналин начинает брызгать в мозг короткими струйками, словно из водяного пистолета. И тут происходит экстраординарное событие, ранее такого не происходило, я бы точно запомнил. Он подрывается со своего стула и начинает тыкать в меня пальцем, приговаривая:

— Ну ты и мудак! Ты хоть знаешь, что ты наделал?

В моей голове срывается плотно сжатая пружина и кидает меня на моего босса. Я подлетаю к столу, хватаю термос и со всей силой замахиваюсь. Гондон даже ничего не успел сделать, лишь обосрался от моей дерзости, превратившись в глянцевый манекен дешёвой витрины. Даже руки не вскинул, когда его же термос проломил ему череп.

Всё произошло быстро. Бац, и он упал, опрокинув стул. Бац, и его ручная сучка начинает так сильно визжать, что у меня аж уши закладывает. Встала возле меня, прижала ладони к своим побелевшим щекам и орёт как оголтелая, словно случилось что-то страшное. Пришлось её заткнуть.

Я сдёргиваю ремень со своих брюк. Пока она что-то пытается сообразить, кожаный ремень перелетает через её голову и ложиться прямиком на её нежную шею. Резким движением я перекрещиваю свои руки и прижимаю сучку к себе. Чувствую, как бьётся её сердце. Чувствую страх, сменивший её благоухание. Она уже хрипит, на гладком лбу проступили жирные вены. Изо рта, вытянувшегося в форме овала, брызжет слюна. Она даже не сопротивляется. На секунду мне показалось, что ей нравиться. Нравиться, когда перекрывают газ. Я укладываю её на пол. Сажусь сверху и продолжаю душить. Она вся дрыгается. Чёрные слёзы текут по щекам, оставляя за собой дорожку из туши. Красная помада испачкала её острый подбородок. Сейчас она напоминает резиновую куклу с застывшим лицом. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза, а она тянет ко мне свои грабли. Может, хочет достать мой болт и пуститься в пляс? Я готов! Давай, вытащи его! Но нет… А я уже губу раскатал. Она хватается за мои руки и начинает сдирать с них кожу своим дорогим маникюром. Я сжимаю ремень посильнее, и её ногти ломаются, глубоко застревая в моей коже. Миллиметр за миллиметром ремень туго затягивается на её посиневшей шее. Волдыри лопаются на моей ладони, и белёсый инфильтрат прыскает ей на лицо.

С конца капает на пол.

Долбят и долбят.

Всё, я закончил. Пилу я швыряю в усатого таракана, но тот быстро среагировал, и успел юркнуть под холодильник. Пытаюсь встать, но нога так затекла, что у меня аж в глазах потемнело. Перед носом закружили жирные мухи, загудело в ушах. Видимо давление поднялось. А нехер сидеть на корточках по полчаса!

Я заглядываю в коридор и вижу, что двери уже почти пришёл полный пиздец. У меня мало времени, пора съёбывать… Но куда? Думай… Думай… Есть одна идейка, может и прокатит! Живём один раз!

Я беру со стола карандаш, упираю его острый конец в спину моего любимого босса, между ребер, и бью по нему ладонью со всего маху, словно я шаолиньский монах забивающий гвозди руками. Получилось отлично сквозное отверстие. Подойдёт!

— Олеся, — говорю я, — выключайся.

— В-ы-к-л-ю-ч-а-ю-с-ь.

А теперь реще-реще-реще!

Долбят и долбят. Долбят и долбят. Долбят…

Входная дверь моей квартиры с грохотом вылетает в коридор, и я слышу, как она обрушивается на мягкий коврик. Затем слышу вопль: ВСЕМ ЛЕЖАТЬ!

Да лежу я, лежу.

Люди в чёрной форме, с автоматами наперевес затекают в квартиру густым маслом и растекаются по комнатам, громко выкрикивая:

— Чисто!

— Чисто!

— Чисто!

Спасибо! Я старался. Люблю поддерживать порядок в квартире. Ух-х-х-х, ну и работёнка меня ждёт после того как всё закончится. Полы помой, пыль протри, дверь поставь обратно… Забот невпроворот.

Слышу шаги возле ванной комнаты, глухие такие, явно от тяжёлых ботинок. Заскрипела дверь. Пауза. И кто-то кричит:

— Твою мать! Ебаный ублюдок убил его! Срань то какая… — голос юный, с налётом неопытности.

— Ничего тут не трогай! — наставляет второй голос, более мужественный, с хрипотцой. — Оставим это экспертам. Ёб твою мать… чуть не пизданулся!

— Аккуратнее, шеф, тут повсюду кровь. Даже на потолке! А почему нога свисает с края ванны? Не успел отпилить? Мы помешали?

— Да хуй его знает! Что ты меня пытаешь этим? Вот найдёшь его и лично спросишь! Кухню проверил?

— Краем глаза…

— Пойдём, посмотрим. И сколько раз я тебе говорил, не надевай ты светлые вещи на выезд!

— У меня сегодня особый день! И белое мне к лицу.

— Пару синяков будет тебе к лицу, — и начинает смеяться, прерываясь на кашель, — особый день у него… Надеешься, что она сегодня раздвинет перед тобой свои тощие ножки? Ну-ну…

— Да куда она денется! Думаешь, я спрашивать буду? Впихну так, что еще добавки потребует, сучка…

Шаги уходят на кухню.

Неопытный восклицает:

— Дерьмо мне об штанину, он оставил голову на полу!

— Ты только не блевани тут, — хрипит второй, — Стой! Ты куда?

— Хочу посмотреть…

— Стой тут! Оставь это взрослым дядям, — и снова смеётся, прерываясь на кашель.

— И что ты там хочешь увидеть?

— Хочу понять, чья она!

Раздаётся хлюпанье — видимо, тот, что с хрипотцой, зашёл на кухню, наступая на кровь.

— Аккуратно, — подсказывает неопытный, — не заляпай обувь!

— Мамочка, где же ты раньше была, а? — и снова смеётся, прерываясь на кашель.

Кто-то пробегает вдоль коридора, громко пыхтя. Останавливается у входа на кухню и начинает докладывать:

— Мы никого в квартире не нашли! Пусто, его здесь нет!

— Тогда быстро обыщите все этажи! Ищите следы крови, пятна на стенах… Он не мог съебаться так быстро! Соседи сказали, что он дома. Во всяком случае, был вчера вечером.

— Хорошо! — тяжёлые шаги торопливо проносятся по коридору и сливаются с другими шагами. Я слышу, как они выходят на лестничную клетку (стены у нас очень тонкие) и разбредаются по всему подъезду; кто вниз, кто наверх.

— И как ты собираешься затащить её к себе домой? — продолжают они светский разговор, как ни в чем не бывало.

— Да как и всех. Секрета особого нет…

— Ну-ка ну-ка, делись!

— Тачка брата, хороший парфюм. Умные слова. Под конец опишу ей свой будничный день во всех красках — нагоню жути, так сказать. Добавлю еще, что чуть не погиб сегодня, ловя эту тварь!

И они оба начинают смеяться.

— Может, меня с собой прихватишь? Расскажем ей, как мы вместе ловили эту мразь, ну, а потом вместе разведаем её норки…

— Нет, лучше я один…

— Хорошо, один так один. Ну и духотища же здесь.

— И вонь! Может, включим вентилятор?

— Хочешь провонять с головы до ног?

— Нет. Что ты там забыл, проголодался?

— Я всегда хотел посмотреть, что эти ублюдки хранят в холодильнике. Ёб твою мать! У нас еще одно тело!

— Пиздец!

— Не то слово! Ладно, проверим, что здесь.

— И зачем ты полез в помойку?

— Смотри, у нас тут наркоша оказывается. Ц-И-К-Л-О-Д-О-Л. Пачка пустая. Посмотрим что у нас еще тут. Блокнот доставай. Записывай: на столе обнаружен карандаш со следами крови. Рядом рассыпаны трубочки для напитков. Тут же рядом лежит машинка для стрижки волос, с пучком волос, застрявших в насадке. Из-под холодильника виднеется ручка пилы. В раковине валяются книги. Да что, мать его, он тут делал? Псих какой-то…

— Это записывать?

— Знаешь, что я тебе скажу? Это всё поколение беженцев! Они там у себя такого понавидались, что нам и не снилось. Там такой пиздец был. А теперь они выросли, и решили у нас устроить что-то похожее, что-то, чего им не хватает. Вот нормальный человек так поступил бы? Нет! А для них это — НОРМА! Не о какой морали даже не может быть и речи. Многие живут за ширмой нравственности, и исключительно ради того, чтобы устроиться на работу, сходить в магазин — показать, что он нормальный. Ширма падает, и мы видим ЭТО. У них преобладает инстинкт самосохранения. Он движет ими. Всё, что они делают — это защита. Любой диалог для него — защита. Любой физический контакт с человеком — защита. Он говорит нам: “Здравствуйте!” и мы думаем: Какой вежливый молодой человек. Воспитанный! Да хрена с два, вежливый… Когда мы его найдём, я знаю, куда его пристроить…

— К медикам?

— К медикам!

Ну всё! Терпеть моральные унижения я больше не хочу! Хорошим болтом не страшно и резьбу сорвать! Пора действовать.

Свою ногу, которую они приняли за ногу моего босса, я снимаю с края ванны и медленно погружаю под воду. Ванна большая, глубокая, позволила мне разместиться на дне, прикрывшись телом начальника. Делаю глубокий вдох через пластиковую коктейльную трубочку, которою я продел сквозь отверстие в теле сделанное карандашом. Когда я пропихивал трубочку сквозь мясо и кости, в неё попала кровь, которую мне пришлось выдуть в потолок. Но ничего страшного, вкус крови я переживу. Начинаю потихоньку вставать. Кровавая вода каскадом стекает с моей лысой головы, с плеч, с груди и живота. С конца капает на плавающее у моих ног тело, затем я перешагиваю — и уже капает на пол. Я выхожу в коридор, оставляя за собой кровавые следы. Вижу, как в дверном проёме кухни стоит мужчина. Он стоит ко мне спиной, и даже не замечает, как я подхожу к нему вплотную. Я не дышу. Шариковой ручкой он в точности записывает слова своего напарника, внимательно изучающего содержимое моего стола.

— В подставке для ножей не хватает одного ножа. Самого длинного. Постой… В пепельнице окурок. Он тёплый!

Их общение меня тревожит, — и я медленно поднимаю руку, в которой держу нож с длинным лезвием. Стоящий передо мною паренёк коротко стрижен. Солнце просвечивает сквозь его уши, от чего они похожи на покрасневшие листья клёна.

— И что с того? — спрашивает паренёк. — Наш псих курит?

Появившаяся на его затылке капля пота, медленно пробирается по лабиринту жёсткой щетины и исчезает в воротнике его белой майке поло, такой красивой, выглаженной и очень дорогой. Наверное, от него хорошо пахнет, но я боюсь сделать вдох.

Да и неважно это уже…

— А то, что он здесь! — испуганно заявляет старший, кидая взгляд на напарника.

Неважно, каким от тебя пахнет брендом…

— Где?

Неважно, какой фирмы твоя модная одежда…

— ПОЗАДИ ТЕБЯ!

Неважно, в каком европейском городе собирали твои дорогие часы, когда лезвие ножа вылезает из твоей груди, а кровь изо рта заливает белую майку поло, делая её твоим саваном…

Паренек дёрнулся, как от испуга, покачнулся. Я вынул нож и толкнул его в спину. Неуклюже он делает пару шагов, доходит до побледневшего напарника и замертво валиться на него. Тот машинально вскидывает руки, ловит своего дружка, но поскальзывается на луже крови и валиться на пол. Ну и картина! Голова моего босса прыгает по кухне как мяч на футбольном поле. Брызги крови летят во все стороны: пачкают мои занавески, стол, стены. Мужчина пытается найти точку опоры, упереться туфлями в пол, встать на ладони, но у него ничего не получается — кровь повсюду. Она скользкая. Она мешает. Сейчас он напоминает корову на льду, и мне становиться его жалко. После нескольких неудачных попыток, он успокаивается. Замирает.

Держа нож, я вхожу на кухню и говорю: — Здравствуйте!

Тонкий слой водянисто-кровавой смеси, покрывавшей моё тело, ярко поблёскивает в лучах солнца. Никто не кричит, не кряхтит. Тихая суета расползается по полу, судорожно кидая в меня свои взгляды. Взгляды не понимая. Взгляды страха. Взгляды бессилия.

С конца капает на пол.