Объединенный швейцарский банк

Чистенькие, словно пылесосом прососанные, а потом мыльной губкою промытые мостовые и тротуары; аккуратненькие домики – эдакие пряничные, из детских сказок; ухоженные, листик к листику, кусты и деревья; даже горы какие-то особенные, похожие на хорошо придуманную художником и великолепно выполненную в мастерской очень богатого театра декорацию, – Швейцария и на слайдах производила на Алину впечатление сильное. Новое, так сказать, время еще только-только, как мы уже упомянули, стучало в дверь, заграница еще оставалась покрытой флером недоступности и загадочности. Нет, Алина однажды ездила за рубеж, девочкою-подростком, с отцом, но та заграница была какая-то ненастоящая, менее даже настоящая, чем Прибалтика. То была Румыния: бедность, грязь, портреты…

Иван, Богданов приятель, то ли до сих пор не мог прийти в себя от недавней поездки, то ли, тягая туда-сюда рамочку дешевенького диапроектора, переносился ощущениями из обрыдлого отечественного быта в тог прекрасный эпизод жизни.

– Видите? Видите? Я как-то раз прямо не удержался: носовой платок накрутил на палец и по тротуару провел!

– Платок-то сохранил? – с легкой, незлой иронией поинтересовался Мазепа. – Не стираешь?

– Зря смеешься. Ты не способен такое даже представить! Вот клянусь – не способен. Не потому, что воображение бедное, а просто ни один совок, там не побывавший, представить себе не может, что и такая, оказывается, бывает жизнь. К бензоколонке подъезжаешь – хоть бы запах какой. Для смеха. Случайная капелька упала на брюки – найти не смог куда. Фантастика!

– А я, значит, по-твоему, совок? – задумчиво произнес Мазепа, в обнимку с Алиною устроившийся в низком, мягком, глубоком кресле, и взяв с посверкивающего в неверных разноцветных отблесках диапроекции сервировочного столика четырехгранную бутылку, плеснул из нее в стакан.

– Ты ж за рулем, Богдаша! – по-супружески укорила Алина.

– Думаешь, мою тачку кто-нибудь в этом городе посмеет остановить?

– А в высшем смысле?

– В высшем? – не понял Мазепа,

– Ну, – пояснила Алина, – в смысле уважения к закону как таковому? В смысле dura lex…

Капитан взял ее руку в свою и демонстративно повертел на изящном пальчике бриллиантовое колечко.

– Правы вы, Иван, правы, – вздохнула Алина. – Все мы тут совки. Типичные.

То ли положение хозяина обязывало отвлекать гостей от неприятных разговоров, то ли просто ни за что не хотелось ему возвращаться в окружающую реальность, только Иван пропустил перепалку мимо ушей и привлек внимание гостей к очередному изображению, придав голосу некоторую таинственность, а фразе – интонацию намека:

– А вот это вот как раз Объединенный швейцарский банк.

– Тот самый, в котором у меня не лежит ни франка, ты это имеешь в виду?

– Богдан! – зашипел Иван. Повертев у виска указательным, скосился на Алину, добавил громко и выразительно: – Тот самый, в котором ни у кого из нас не лежит ни франка!

– Ой! – изобразил капитан на лице, что крупно вляпался, и прикрыл рот обеими ладонями сразу, изобразил так натурально, что если бы не лукавый мгновенный взгляд на Алину, можно было бы и поверить. – Ладно, пора, – встал из кресла. – На свадьбу-то придешь?

– Чего это вы? – зажег свет хозяин. – Не интересно? – кивнул на экран. – Или обиделись? У меня еще два коробки…

– Сам же сказал: нам там не жить. Не выделывайтесь, девушки: слушайте полонез Огинского, – отозвался Мазепа и, обняв Алину, направился к выходу. – Да и некогда, – развел руками у самой двери. – Пиф-паф ой-ой-ой!..

Загрузка...