Четыре мушкетёра

Глава 13 Супруги Бонасеевы

«Откажись от большого, если оно может помешать тебе в будущем набрать помалу ещё больше». В этом Королю не пришлось долго убеждать самого себя: он решил отдать Ришельенко проклятые подвески. Но сделать это надо было со всей осторожностью, чтобы хитроумный Ришельенко со своими вездесущими молокососами не засёк его, Короля, на таком дешёвом трюке, как скупка краденого за бесценок. Но всё-таки, несмотря на принятое решение, на душе у Короля было муторно. Жалко было отдавать такую вещь, но, главное, обидно, что всю жизнь ему, Королю, не везёт на характеры людей, которым поручено размахивать над его головой мечом карающим. Он снова и снова вспоминал удачливых своих коллег, которые так мило ладили с блюстителями закона. Ведь так получается не потому, что уж очень ловкие были коллеги или совсем уж неловкие блюстители. Нет, наоборот. Коллеги неловко подсовывали, а блюстители ловко брали. И все были довольны. А в общепите — там и вовсе ребята устроились что надо: у них в сети своя санэпидстанция. Если кто из пожирателей столовских котлет вдруг начнёт возмущаться, что в котлетах этих один хлеб, на станции мигом выдадут справочку, что в них сто, а если надо — и сто пятьдесят процентов мяса. И всё. Печать стоит. А народ — он к печати почтителен. Ну, известно, чем круглее печать, тем круглее за неё сумма. Но сумма-то тоже из котлет. Зато жизнь. Никакого учёта. Каждую котлету в комиссионку не принесёшь. И не хватит Ришельенок — за каждой котлетой уследить. И так размечтался Король, что поймал себя на мысли о целесообразности перехода на котлеты. Но как только поймал, так тут же и отпустил.

«Что эго я, старею, что ли? — подумал он, вытирая со лба холодный пот. — Так ведь можно додуматься и на завод слесарем пойти. Надо нервы лечить».

Король решил ещё раз поглядеть на подвески, на ходу обдумывая план их возвращения Ришельенко. Придя домой, он сразу направился в свой кабинет, Анна Леопольдовна была дома, и он успел заметить, что она вроде бы возбуждена сверх меры: обычно в это время она висела на телефоне, тогда как теперь лежала на кушетке лицом к стене.

Зайдя в кабинет, Король плотно прикрыл за собой дверь и только тогда отпер потайной сейф, выполненный в виде горшка с фикусом вверху и с двойным дном внизу. Это было не очень удобно, так как для работы с сейфом приходилось вставать на колени, но зато очень надёжно с точки зрения незаметности и полезно с точки зрения физических движений. Но как Король ни делал эти движения вокруг сейфа, подвески в нём не просматривались. Он запустил туда руку, выгреб всё содержимое — там хранились ввиду малости объёма только самые дорогие вещи, — подвесок не было. Король запер сейф, сел за стол и задумался. Не мог же он перепутать, забыть! В кабинете был ещё один сейф, спрятанный в книжном шкафу и сделанный под полное собрание сочинений одного современного писателя, известного тем, что его никто не читает. Собрание было объёмистым, так что в этом сейфе Король хранил кучу всякой мелочёвки и спиртные напитки от друзей, хорошо знающих интерьер его винного бара и всякий раз интересующихся, что нового там появится завтра, если сегодня выпить всё, что есть. В основном этот сейф был сделан для того, чтобы в случае чего поиски милиции увенчались успехом и прекратились на этом.

На всякий случай Король открыл и этот сейф, но там подвесок не было, так как туда он их не прятал.

— Анна, — громко сказал он, выходя из кабинета, — куда девались подвески, которые я недавно купил?

Анна Леопольдовна продолжала лежать на кушетке лицом к стене. Этот голос, с некоторых пор ставший ей не очень приятным, прервал светлые мечты, которым она предавалась. И никто не вправе был осудить её за это, ибо какая женщина не склонна помечтать о большой любви? Особенно если всё остальное у неё уже есть. Но мечты мечтами, а муж есть муж. Надо было что-то говорить. Она медленно поднялась и вдруг ослепительно и невинно улыбнулась, но улыбка, естественно, не была самоцелью. Улыбаясь, она сказала:

— Знаешь, дорогой, я дала эти безделушки поносить одной своей подруге.

— Какой подруге? Что за привычка — снабжать подруг бриллиантами?! — начал гневаться Король.

— Никакая не привычка, просто ей надо было надеть нечто сногсшибательное. У неё роман с человеком, понимающим в этом деле.

— Не знаю никаких романов! — совсем уж разгневался Король. — Как вообще ты смела залезть ко мне в сейф, откуда у тебя ключ?

— Ты напрасно шумишь, дорогой. Если мы с тобой будем разводиться, имущество разделят пополам, а если тебя арестуют, то конфискуют всё, — попыталась пошутить Анна Леопольдовна, но, как только увидела на полу осколки дорогой хрустальной вазы, поняла, что делать этого не следовало.

— Нет, ты скажи мне, что за подруга и на какой срок ты ей отдала подвески?!

— Это моя подруга!

— Я знаю, что не моя!

— Я не хочу тебя с ней знакомить, потому что боюсь, ты в неё влюбишься. — Она поняла, что опять пошутила неудачно, когда по её красивым ногам, как осколки разорвавшейся гранаты, застучали сверкающие грани следующей вазы. Она при этом не преминула оценить, что порознь они сверкали даже лучше, чем вместе. Кроме того, она успела с удовлетворением заметить, что обе разбитые вазы были подарены Королю на день рождения неизвестно кем и вполне могли быть подношением от многочисленных поклонниц. Так что их ей было не жалко.

— Послушай, Анна. — Король несколько успокоился после двух ваз. — Дело значительно серьёзнее, чем ты думаешь. Дело в том, что эти подвески не мои.

— Как не твои? А ты говорил…

— Пока не мои, — снова повысил голос Король. — Я просто взял их на время, чтобы понять, смогу ли я жить, если их у меня не будет.

— А ты же сказал, что купил эти подвески!

— Но ведь я и не украл. Я их принёс, чтобы не продать кому-нибудь другому. И вот теперь мне их надо вернуть.

— Как вернуть? Такие подвески — и вернуть? — Анна Леопольдовна всё ещё не хотела верить в серьёзность и необратимость содеянного ею, чтобы хоть как-то оттянуть миг расплаты.

— Так. Вернуть. От этого зависит моя карьера.

— Что же ты наделал! Я так к ним привыкла.

— Ты или подруга? — строго спросил Король, начавший чувствовать, что за этим что-то кроется.

— И я, и она. — Анна Леопольдовна решилась на последний аргумент — на слёзы. Она зарыдала, и так художественно, что каждая слеза шла точно по намеченному руслу, не причиняя вреда косметике.

— Я не понимаю, кого ты больше жалеешь: меня или подругу? — спросил Король.

— Себя, — всхлипнула Анна Леопольдовна и добавила, спохватившись: — Себя и в своём лице — тебя, дорогой. — И она упала ему на грудь.

— Ну ладно, ладно, успокойся, — погладил её по парику Король, любивший слёзы значительно меньше, чем бриллианты, в отличие от большинства мужчин, не любящих ни того, ни другого.

— Ты что-нибудь придумал? — спросила Анна Леопольдовна голосом, освобождённым от слёз и уже наполненным надеждой.

— Ничего я не придумал. Нужны подвески — и всё тут. Пойми, сейчас не та ситуация, чтобы придумывать. Надо действовать. Иначе этот Ришельенко мне устроит…

Ришельенко?! — Анна Леопольдовна оттолкнулась от Короля и посмотрела на него вопросительным взглядом.

— Ты что, знакома с ним? — спросил в свою очередь Король, смутно понимая, что совершил ошибку и теперь придётся сочинять какую-нибудь историю.

— Нет, незнакома, просто фамилия странная, — пришла в себя Анна Леопольдовна. — А кто он такой?

— Это, знаешь ли, один мой давнишний знакомый… — начал Король мирным и добрым голосом.

Но Анна Леопольдовна не слушала. Она живо вспомнила молодого, но въедливого и настырного сержанта, которого успела хорошо изучить за тот год. Но дальше её мысли почему-то потекли в направлении, никак не согласованном с рассказом Короля, доходившим до неё как бы из-за стены.

Она вдруг начала фантазировать, что было бы, если бы она не встретила Короля и вышла замуж за этого сержанта. «Детей бы небось было двое, — думала она, — а может, и больше, судя по тому, сколько хлеба он покупал. Работать бы пришлось — это уж наверняка. Зато золота и бриллиантов не было бы. И не надо было бы подвески возвращать…»

— Вот такая история, — совсем уж примирительно закончил свой рассказ Король. — Так что лучше уж нам лх вернуть ему. Хотя бы на время.

Анна Леопольдовна, хоть и углубилась в свои мысли, успела краем уха понять, что ради такой пустяковой истории с подозрением подделки, какую рассказал ей её благоверный, он, определяющий подлинность камней, не вынимая их из футляров, не стал бы устраивать такой шум. Значит, сообразила она, дело и впрямь серьёзно.

— Они тебе нужны прямо сейчас? — спросила она голосом, не имевшим ничего общего с тем, каким она говорила до сих пор.

— Ну, не сегодня и не завтра. Примерно через неделю.

— Тогда давай поговорим завтра! — произнесла Анна Леопольдовна с описанной выше улыбкой и пошла в ванную, где пустила воду и стала набирать номер на стоящем там телефонном аппарате.

По ровному шуму воды в ванной Король догадался, что его жена звонит по телефону. Сам он, когда делал то же самое, одной рукой держал телефонную трубку, а другую подставлял под струю воды и двигал ею туда-сюда, имитируя своё пребывание под душем. Король послушал некоторое время ровный шум воды и пошёл обратно в кабинет. Там он сел за стол и начал думать. Но думалось не о том, о чём надо было. Лезли на ум какие-то обрывки подозрений и разговоров о том, что якобы его жену в последнее время иногда видели с каким-то красавцем делового типа. Называли даже имя — Жора. Пока красавец был один на один с Анной Леопольдовной, Короля это волновало мало: ему ничуть не было его жалко. Но теперь всплыла пропажа подвесок, и Король невольно начал склеивать обрывки своих подозрений.

— Жора, Жора, — стал он даже бормотать про себя, — как бы эта индюшка не распарилась и не снесла ему подвески. Анна! — Король выбежал из кабинета и застучал в дверь ванной. — Анна, отопри, есть дело!

Шум воды затих, и дверь открылась.

— Ты что-нибудь придумал? — почти радостно спросила Анна Леопольдовна.

— Да, кажется, придумал! — зло сказал Король. — Я должен увидеть подвески завтра!

— Через неделю!

— Через неделю? Да ты с ума сошла!

— Это ты сошёл. Сам же говорил!

— Через день!

— Через шесть дней!

— Через два дня!

— Через пять дней!

— Через три дня, и ни часу дольше!

— Через четыре дня, и ни минуты раньше!

— Через три дня и двенадцать часов!

— Через три дня и двенадцать часов!

— Ну, смотри! — И Король выбежал из дому, громко хлопнув дверью.

Анна Леопольдовна с минуту постояла в задумчивости и бросилась на телефон. Набрала номер Бэкингемского, ответил женский голос.

— Мне нужен Бэкингемский, — сказала Анна Леопольдовна максимально нежным голосом. — На работу не пришёл? А мне пять минут назад сказали, что куда-то вышел. А что с ним? Командировка. А куда, не скажете? Нет, ну ладно!

Она встала и начала ходить по комнате, обхватив голову руками. Потом пошла на кухню и принесла стакан. Села к телефону и набрала номер. Ответил тот же женский голос.

— Бэкингемский? — спросила Анна Леопольдовна, поднеся ко рту стакан. — Как то есть нет? Это минразпром? Из арбитража говорят. Мне нужен Бэкингемский. А где он? Какая ещё командировка, когда у него здесь такие дела? Куда он уехал? Ах, в Одессу! Когда? Сегодня? Пять минут назад? Ладно, отдыхайте!

Она положила трубку и всё поняла. Её провели как девочку. Ясно, что этот стервец поехал греть руки на сиянии её алмазов.

Ах он сволочь! — Анна Леопольдовна опять забегала по комнате. — Ведь как про любовь навешивал! Ах, дуры мы, бабы, дуры! Я ему» подлецу, самое дорогое отдала — душу свою, сердце, а ему, паскуде, ещё н подвески вынь да положь. «Для измерения глубины чувства, в доказательство любви». Теперь понятно. Ну ладно, голубчик! Я тебе покажу любовь, я тебе измерю глубину чувства!

И Анна Леопольдовна, быстро одевшись, выбежала из квартиры. Но в лифте она вспомнила, что не знает, как он поедет в Одессу — самолётом или поездом, и, доехав до первого этажа, снова нажала кнопку своего. Вошла в квартиру и опять набрала номер Бэкингемского.

— Девушка, — сказала она неожиданно тонким девичьим голосом, как бы не знавшим ещё ни табачного дыма, ни тонких вин, — скажите, а Жорик уже уехал? Уехал. Какая жалость! Это его двоюродная сестра говорит. А вы не знаете, во сколько у него самолёт? Ах, поездом. А во сколько поезд? А-а, спасибо, спасибо. Просто мне надо ему кое-что передать. До свидания.

Анна Леопольдовна положила трубку и посмотрела на часы. Оставалось полчаса. Она снова выбежала из квартиры и помчалась на вокзал.

Поезд ещё стоял на перроне. Она пошла вдоль, ища вагон «СВ» — Жора в других не ездил. Нашла и в третьем окне увидела Жору. Он снимал пиджак. Она постучала ему и, когда он обернулся к окну, ослепительно улыбнулась и послала воздушный поцелуй. Он приветливо улыбнулся ей в ответ и показал знаком, чтобы она зашла в вагон. Она зашла, вошла в купе, но Жоры там не оказалось. Она заглянула в соседнее купе, потом во все остальные, в тамбур, но его нигде не было. Анна Леопольдовна заметалась по вагону, но в это время провожающим велели проверить, не остались ли у них билеты отъезжающих, и покинуть вагоны. «Уехать с ним», — промелькнула мысль, но проводница вежливо напомнила ей, что пора. Она вышла из вагона, недоумевая, куда Жора мог запропаститься, и пошла по перрону, оставив в Жорином купе свою гордую осанку. Поезд тронулся. В это время Жора вышел из туалета, снова запер его своим ключом и пошёл в своё купе, на всякий случай озираясь.

Анна Леопольдовна продолжала идти по перрону, пока не поняла простую истину: «Сутки поездом — час самолётом». После этого она побежала и через пятнадцать минут была уже в квартире Кати Бонасеевой, запыхавшаяся и встревоженная. Но муж был дома, и она так и сидела перед Бонасеевой — молча и тяжело дыша. Та тут же сообразила, что произошло нечто, и громко, но ласково крикнула:

— Миша, ты не сходишь за хлебом? Анна Леопольдовна будет у нас обедать.

— Хорошо, котик, я сейчас, я мигом слетаю, — быстро согласился покладистый профессор и ушёл.

— Слушай, Катя, я погибла. — И Анна Леопольдовна как на духу рассказала Бонасеевой всю историю, опустив лишь те места, где она выглядела не самой проницательной женщиной в мире. Получилось так, что она чуть ли не связала Жору у него на квартире, ворвавшись туда среди ночи, и только после жестокого избиения и пыток, которым она его подвергла, он наконец согласился взять у неё подвески. Истории же с поездом вроде как и не было.

— Нет ничего проще, — ответила Катя. — Пишите ему записку. Миша сейчас придёт из булочной и поедет в Одессу.

— Катя, я всё оплачиваю плюс наградные, но я могу быть уверена?

— Конечно, дорогая. Только где его там искать?

— Надо послать Михаила самолётом. Тогда он встретит Жору прямо у поезда, вагон номер семь или восемь, я точно не знаю, но это неважно, он его сразу узнает: Жора там — самый красивый.

— Ну если так, то даже Миша догадается. Но только какой номер поезда?

— Ой, номера не знаю. Но точно знаю, что самый фирменный. Потому что Жора в других не ездит. Всё же такой работник такого министерства. Престиж и прочее…

— Он всё сделает, как вы велели. Не беспокойтесь. Только что ему делать, если он найдёт Жору, а тот не отдаст эту вещь?

— Ах да, я и забыла! Жоре надо же вернуть деньги. И на дорогу Мише. Как ты думаешь, сколько ему надо на всё, кроме стоимости подвесок?

Катя активно зашевелила губами, потом начала загибать пальцы на руках.

— Я думаю, что не больше тысячи рублей.

— Как тысячи?! — удивилась Анна Леопольдовна.

— Ну как же, Анна Леопольдовна, посчитайте сами. Ведь до аэропорта надо на такси? Правильно?

— Правильно.

— А меньше чем за двадцать рублей туда и обратно никто не поедет. Так?

— Так.

— Билетов нет, доставать надо?

— Надо.

— А там гостиница нужна?

— Нужна.

— Считаем: гостиница пять рублей за сутки плюс пятьдесят за то, что мест нет, а тут найдётся. Так?

— Ой, ладно, я согласна. Пока мы считаем, поезд уже прибудет. Я бегу за деньгами, а ты пока подготовь мужа.

— Хорошо. Ждём вас с полутора тысячами и — в аэропорт.

— Как с полутора? — опять удивилась Анна Леопольдовна.

— А мне за моральные издержки? Ведь три дня и двенадцать часов без мужа. Я же молодая женщина, Анна Леопольдовна.

— Ах, ну тебя! Ты всё шутишь. Я побежала.

В дверях лифта она столкнулась с Бонасеевым.

— А как же обед, Анна Леопольдовна? — удивлённо спросил он и развёл руками, в одной из которых болталась авоська с хлебом.

— В следующий раз, — улыбнулась Анна Леопольдовна и исчезла в лифте.

Бонасеев вошёл в квартиру, и Катя с ходу набросилась на него:

— Переодевайся в светлый костюм, вот другие ботинки.

— Так ведь обед отменяется вроде, — недоумевал профессор.

— Какой обед?! Ты едешь в Одессу! Чемодан я сейчас соберу. Вот смотри: плавки, полотенце…

— В какую Одессу? Зачем?

— Так надо. Я всё сейчас объясню!

— Никуда я не поеду.

— Ну конечно, Миша, ты туда не поедешь. Ты туда полетишь самолётом.

— И не полечу. Что у тебя за взбалмошный характер! Это всё она, да?

— И она, и я. Ты сейчас всё поймёшь. Надо встретить в Одессе фирменный поезд и там, в седьмом или восьмом вагоне, найти самого красивого мужчину. Понял?

— Катя, не надо, мне надоели ваши красивые мужчины. Опять какой-нибудь Жора…

— Откуда ты знаешь? — насторожилась Бонасеева.

— Откуда, откуда… мало ли откуда. Я не хочу потакать тебе в твоих махинациях. И товарищ Ришельенко мне советовал…

— Ришельенко? — уже испугалась Катя. — Ты с ним знаком?

— Я — да и тебе советую. Очень порядочный человек. Так что я умываю руки. И ухожу, чтобы ты не утомляла себя бесплодными попытками уговорить меня. — И он направился к двери.

— Ты куда? — в ужасе вскричала она.

— На кудыкину гору! — ответил он и тихо закрыл дверь с другой стороны.

Катя с минуту стояла в растерянности, потом начала набирать телефонный номер, но тут же бросила трубку, встала и забегала по гостиной. Два противоречивых чувства раздирали её на две примерно одинаковые части: ощущение, что просьба Анны Леопольдовны не может быть выполнена, и чувство, не рекомендующее так просто отказаться от наметившихся денег.

«Да, дела, — произнесла она про себя. — Но как же быть?»

В это время послышались шаги по коридору, и в дверях появился человек, снимавший у неё комнату.