Четыре мушкетёра

Глава 7 Мушкетёры у себя дома

Вартанян ждал субботы. Трое его новых друзей были ему предельно интересны и загадочны. До субботы Вартанян побывал в гостях у каждого из них.

Атасов жил на проспекте Мира, неподалёку от метро «Щербаковская». Один в двухкомнатной квартире. Полы в квартире были чисто выметены. Обстановка скромная, но старинная: бюро середины девятнадцатого века, книжный шкаф, обитый медью, два дубовых кресла с резными спинками. Вся остальная мебель могла исчезать из квартиры или возникать вновь, но эти старинные вещи оставались в ней постоянно. А шашка, висевшая на стене, была к тому же и неприкосновенна. Даже в минуты самого тяжёлого загула, когда Атасов позволял себе перебить в квартире всю посуду, он не касался эфеса, на котором были выгравированы слова «За верность и терпение».

Кроме того, была палехская шкатулка, которую Атасов никогда не открывал в присутствии друзей, а если и открывал, то стоя ко всем спиной, а если не спиной, то обязательно крышкой наружу, а не к себе, так что было видно сбоку, что там лежат бумаги, а какие — известно не было. То есть было видно, что сверху лежит свидетельство о расторжении брака, но с кем и когда — оставалось тайной за одним замком, так как на шкатулку Атасов неимоверным способом навесил миниатюрный замок с большим ключом.

Что касается Арамича, то он жил у Тишинского рынка в однокомнатной квартире, кооперативной, как и положено неженатому аспиранту приятной наружности. Квартирка была полутёмная, завешена драпировками, шторами, обита чёрным деревом. Из мебели стояла роскошная кровать «времён Очакова и покоренья Крыма». Говорили, что за эту кровать любой музей может отвалить тысячи четыре. Но пока подобного не случилось, Арамич мог спать на этой замечательной кровати даже поперёк — такая она была широкая. В углу комнаты стояла шикарная японская система — квадрофоническая, с дистанционным управлением и автосменой пластинок на вертушке.

Всё остальное пространство занимали книги — этот неиссякаемый источник знаний Арамича.

У себя в квартире Арамич расхаживал то в шикарном кимоно, то в замечательном белом халате до пола. Иногда он подходил к шкафу, вынимал какую-нибудь книгу, подносил её к настольной лампе и, показывая Вартаняну иллюстрации, сообщал:

— Данте, иллюстрации Доре.

Вартанян понимающе кивал головой и долго цокал языком.

Что касается Порточенко, то мебель в его квартире состояла из шведской стенки, эспандера и пары гантелей. Да разве ещё электросчётчика. Одежда висела во встроенных шкафах, на стульях лежали тренировочные костюмы и джинсы. Большое количество кроссовок фирмы «Адидас» и прочее говорили о славном спортивном прошлом Порточенко. Об этом также говорили спортивные медали и облезлые кубки с гравировкой фамилий, почему-то отличных от фамилии Порточенко. Возможно, в тех соревнованиях, где были получены призы, Порточенко выступал под псевдонимами.

Сам Вартанян жил теперь в комнате большой трёхкомнатной квартиры. Её хозяйкой была продавец комиссионного магазина Бонасеева, замужняя женщина, супруг которой постоянно находился во временной командировке.

Бонасеева была девушка светская во всех отношениях, то есть хорошо одевалась и называла всех артистов уменьшительными именами. Знала всё об актёрах, директорах, певцах, писателях, кто с кем, когда и от кого. Но вела себя в то же время не вызывающе, то есть не вызывала неприятных чувств ни у кого. Вартаняну комнату выделили чистую, светлую, за умеренную плату.

После продажи автомобиля деньги у Вартаняна водились, и новые друзья наперебой советовали ему, как лучше от них избавиться. Атасов предложил заказать хороший ужин, а остальные деньги пустить в дело. Порточенко глубокомысленно изрёк: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» — и начал поучать Вартаняна, как с его деньгами легче всего завести полезные знакомства. Арамич сказал, что стоящие друзья, как и деньги, приходят и уходят и лишь интерес к женщине — то незыблемое чувство, которое не только не зависит от наличия больших денег, но и обостряется, когда денег нет вовсе.

Решили совместить совет Атасова с советом Порточенко, чтобы потом, уже поев и войдя в силу, последовать чаяниям Арамича, если состояние равновесия будет присуще всем в достаточной мере.

С ужином в субботу тянуть не стали. Порточенко мимоходом извлёк из-за угла какого-то добротного малого с усами ниже подбородка и сообщил, что это и есть первый из ста нужных ему, Вартаняну, друзей, если считать по рублю за каждого. Малый был весь в джинсах и фирменных этикетках.

— Планшеев, — представился он Вартаняну, — капитан-наставник судьбы, штурман жизненных трасс и лоцман бухты счастья.

— Он был моряком дальнего плавания, — пояснил Порточенко, — собирался в Африку, пока в Находке команда не списала его за борт, не дожидаясь решения товарищеского суда.

— Ты, лоцман, скажи лучше, где мы сядем на мель? — остановил словоизлияния Атасов.

— Это у нас всё равно что в два пальца свистнуть, — оживился Планшеев. — Табаним в сторону Дома творчества интеллигенции. Сегодня туда свежих официанток завезли на практику, так что если граждане желают, то…

Благополучно миновали группу воркующих на входе женщин, которым Планшеев тут же вручил небольшие, но надолго запоминающиеся сувениры. Расположились в уютном, отделанном под старину зале. Подлетел вежливый и предупредительный официант в бархатном пиджаке и положил на стол меню. Порточенко сразу же передвинул его Вартаняну и распорядился:

— Заказывайте, наш друг!

Вартанян открыл меню и начал читать его с выражением про себя, но тут в дело вмешался Атасов. Он взял у Вартаняна меню, закрыл его, подозвал официанта, который, к счастью, не успел как следует спрятаться, поговорил с ним о чём-то, после чего официант ушёл, а Атасов спросил Планшеева:

— Ну а где же твои практикантки на десерт? Арамич вряд ли согласится в случае чего заменить их компотом. Не правда ли, мой друг?

Планшеев и Арамич промолчали, зато вмешался Порточенко:

— Ничего, пусть наш новый друг сперва попрактикуется на компоте, а практиканток в столице всегда хватало.

Все засмеялись. Вартанян почувствовал, что краснеет. Обстановка становилась всё более непринуждённой. На столике стараниями официанта появился коньяк в окружении множества закусок.

Планшеев, как видно, близко знал творческую интеллигенцию: время от времени он вскакивал, здоровался с проходящими мимо творческими личностями, о чём-то с ними договаривался и непременно, возвращаясь к столу, говорил:

— Вот подонок. Бездарь, а туда же…

Через полчаса за столиком начался лёгкий галдёж. Потом из него стали выделяться отдельные голоса: новые друзья Вартаняна выясняли его биографические данные. Особенно поразило их почему-то известие о том, что Вартанян хочет стать инженером. Все сразу оторопело замолчали, когда он сказал об этом.

— Мой юный друг, — после длинной паузы обратился к Вартаняну Атасов, — для того чтобы стать инженером, не обязательно ехать в столицу, а ехать в столицу для того, чтобы стать инженером, и вовсе неуместно.

— Простите меня за некоторую назойливость, — вступил в разговор Арамич. — Мне бы хотелось уточнить, в какой области техники вы намереваетесь приложить себя в качестве инженера? Дело в том, что некоторые инженерские должности всё-таки имеют смысл, если на них сидят уважающие себя люди. Я имею в виду, например, инженеров на станциях техобслуживания и в прочих подобных организациях.

— Но чтобы работать в таких шарагах, не обязательно учиться шесть лет, — пробасил Порточенко.

— Скажу более того, — продолжал Арамич, — учиться в таких ситуациях даже вредно. Надо только получить диплом инженера — и всё.

Вартаняном овладело недоумение.

— Как же можно получить диплом, если не учиться? — спросил он.

Дружный смех был ему ответом, которого он не понял, но, чтобы не выглядеть дураком, понимающе закивал головой.

— Так вот, — продолжал Арамич, — я полагаю, вас как раз привлекает такая сфера инженерного труда? Если так, то это весьма похвально.

— Не совсем, — неуверенно ответил Вартанян. — Дело в том, что недалеко от нашей школы есть большой металлургический комбинат. Когда я был в девятом классе, нас водили туда на экскурсию. И с тех пор я понял, что хочу быть инженером, стоять у пульта прокатного стана и одним движением руки превращать болванку металла в тонкую ленту проката. Это ведь так прекрасно.

Воцарилось невольное молчание, пользуясь которым неунывающий Планшеев разлил коньяк и по старой привычке поставил очередную бутылку, быстро опустевшую, к ножке своего стула.

— Да-а-а, — промолвил Порточенко, явно не в состоянии сказать что-либо более информативное.

Выпили задумчиво и молча закусывали. Первым заговорил Арамич:

— Я что-то не очень понимаю, какой смысл современному человеку проводить время у прокатного стана.

При этом он ни к кому конкретно не обращался, но Вартанян понял, что вопрос прежде всего относится к нему.

— Ну как же, — горячо заговорил он, — ведь металлургия — основа всей промышленности.

— Я не против основ, — продолжал полемизировать Арамич, — но только если бы все вдруг подались на прокатный стан, то кто бы занимался удовлетворением потребностей человечества и, в первую очередь, своих собственных?

— Действительно, — поддержал его Планшеев, тоскливо оглядывая батарею пустых бутылок возле своего стула, — зачем вам прокатный стан? Даже если вы сумеете удачно пронести его через проходную, кто его у вас купит?

В это время принесли горячее. Планшеева этот акт подвинул на новый разлив коньяка по рюмкам. Атасов что-то ворчал по поводу люля-кебаба: ему казалось, что люля-кебаб должен выглядеть не так. Порточенко не казалось ничего, он ел, а Арамич дал волю своему красноречию.

— Ввиду того, — декларировал он, — что основные страсти человечества всегда кипели вокруг реализации и распределения конечных продуктов всей его деятельности, настоящий мужчина должен постараться занять ключевые позиции в системе этого распределения. На прокатных и других станах всегда найдётся место для тех, кто эти позиции занять не сумел.

— Или не захотел, — добавил Порточенко.

— Во даёт учёный-то наш! — восхищённо произнёс Планшеев, уже опираясь одной рукой на полупустую бутылку коньяка.

Вартанян сидел безмолвно, очарованный завершённостью формулировок и их талантливым звучанием. Порточенко сосредоточенно потушил сигарету в соусе и, хлопнув Арамича по спине, сказал:

— Драйзер!

— Опять обзываешься? — нехотя огрызнулся Арамич и принялся за остывший люля-кебаб, активно разогревая его коньяком и наливая Вартаняну.

Дальше Вартанян уже смутно помнил, как долго они сидели и вели разговоры о своих делах.

— Давайте расплачиваться, — донеслась до него фраза, сказанная Атасовым.

Вартанян в ответ молча протянул ему бумажник. Атасов отсчитал сколько надо и старательно запихнул бумажник Вартаняну в карман.

Все шумно встали. Планшеев уронил стул и сразу обнял Вартаняна за плечи, бубня ему вполголоса на ухо что-то неразборчивое о шефской помощи и всё более повисая у него на плечах.

Когда вышли из ресторана, на улице было темно и все вдруг разом растворились в сиянии фонарей, оставив Вартаняна с его шефом Планшеевым. Остаток вечера Вартанян провёл в поисках известной ему квартиры, что очень напоминало школьные соревнования по спортивному ориентированию с безнадёжно перемагниченным компасом. В конце концов победили сила и выносливость, в результате чего Вартанян и Планшеев заснули богатырским сном, причём Вартанян, засыпая, ещё раз усомнился, действительно ли они попали в искомую квартиру, а не в какую-нибудь другую.