Четыре мушкетёра

Глава 18 Мерлезонский балет

Катя бросилась ему на шею от радости, что он приехал, а мужа нет.

— Ну, всё в порядке? — спросила она, когда у него перестала кружиться голова от её поцелуев: в этом она была хоть и не профессионалкой, но большой любительницей.

— Да, — ответил Вартанян и отдал ей коробочку и остатки денег.

Увидев, что он ещё и сэкономил тысячу семьсот рублей, Катя обрадовалась ещё больше: она поняла, что истраченные ею на настырных друзей Вартаняна лишние восемьсот рублей с лихвой окупятся.

— Это нам с тобой за моральные издержки. Я тебя так ждала. А ты скучал без меня?

— Да, — ответил Вартанян и покраснел. А потом для убедительности добавил: — Очень. — И покраснел ещё больше.

Но самоуверенная Катя объяснила всё своими чарами — женщин это часто вводит в заблуждение.

Вартанян попытался её поцеловать, но она увернулась от его всеобъемлющих объятий.

— Ну, дорогой, как тебе не стыдно, — сказала она укоризненно. — Я так тебя ждала, а ты хочешь всё скомкать. Будь терпелив. Завтра профессор уезжает на курорт, и мы прекрасно проведём время.

И она бросилась к Анне Леопольдовне.

А в квартире Короля атмосфера к этому времени стала сухой и накалённой, как в финской бане. Всего лишь час назад позвонил Ришельенко, и Король вынужден был, как завравшийся школьник, говорить ему, что всё в порядке, всё готово, но вот нагрянули неожиданно гости, и он не может их покинуть, а к нему приезжать тоже несподручно для дела, потому что гостей так много, что ими оказался набит даже его кабинет. При этом он включил на полную громкость квадросистему и разговаривал, топая в такт ногами и стуча рукой по трубке, чтобы изобразить танцующие пары.

После звонка Король нервно забегал по квартире, повторяя в ярости:

— Хочется рвать и метать!

И только потом, немного побегав и успокоясь, приступил к делу: рвал в клочья платья Анны Леопольдовны и метал их остатки по углам.

— То же самое я сделаю с твоей подругой, — пояснял он каждый раз, так что со стороны всё это выглядело лишь тренировкой.

Анна Леопольдовна сидела в кресле «купеческого» стиля конца девятнадцатого — начала двадцатого века, плакала и гордо вздрагивала от потери каждого платья. Но плакала она красиво и неторопливо, экономно и со вкусом вписывая немногочисленные слёзы в обрамление интерьера: время работало на неё, и она ждала результатов его работы.

Тем не менее постепенно и у Анны Леопольдовны и у Короля складывалось впечатление, что процесс уничтожения её гардероба обещает затянуться до утра.

И вот в этот момент Бонасеева позвонила в дверь квартиры Короля. Анна Леопольдовна вскочила так, будто кресло, в котором она сидела, было оснащено катапультой. Но Король опередил её и открыл дверь.

— А, это ты, — сказал он, явно недооценивая Катю, что прощалось ему, так как все мужчины-начальники, в отличие от женщин-начальников, всегда недооценивают женщин, работающих у них в подчинении. И ушёл в комнату.

Анна Леопольдовна только спросила:

— Ну?!

— Вот, — буднично ответила Катя, словно принесла пачку соли, за которой пошла в магазин десять минут назад, и протянула Анне Леопольдовне футляр.

Анна Леопольдовна открыла футляр, закрыла его и бросилась душить в объятиях Бонасееву.

— Если бы ты не пришла, мне завтра не в чём было бы выйти на улицу, — произнесла она, показывая мимикой и жестами, что надо продемонстрировать Королю легенду о том, что подвески действительно были отданы ею на время Бонасеевой.

Катя из разговора с Анной Леопольдовной знала, что подвески «отданы подруге», но не предполагала, что «подругой» окажется именно она, однако поняла намёк вовремя: Король из комнаты начал прислушиваться к разговору в прихожей.

— Ты бы раньше сказала, что они тебе нужны, — произнесла она, — а то когда ты позвонила, я как раз отдала их почистить.

Король в это время вышел из комнаты. Он увидел футляр в руках у жены, понял, о чём идёт речь, и его редкие волосы встали дыбом.

— Как то есть почистить? — спросил он икающим голосом.

— Да я надела их неделю назад и запоролась в гости в такую глухомань: новостройки, грязь кругом, ни одного фонаря, темнотища. Ну, поскользнулась, а они упали.

Король крякнул и побагровел.

— Ну, я сперва как-то не хватилась, а потом, когда выбралась на дорогу и села в такси…

Король снова крякнул. Он начал бледнеть, потому что багроветь дальше было уже некуда.

— Ну вот, когда села в такси, смотрю — а их нет. Ну, я вышла, естественно: вещь-то, думаю, не моя всё-таки.

Король начал отвинчивать ручку двери, за которую держался.

— Вернулась… А темно, и место я толком не знаю, где они у меня отцепились. Хорошо, спички были. А тут ветер поднялся, спички гаснут.

Король отвернул ручку вместе с куском двери, бросил её, но она упала на остатки платьев, и ожидаемого грохота не последовало.

— Ну вот, возилась-возилась со спичками, еле нашла.

Так что пришлось потом в чистку нести — они прямо в грязи лежали. На них ещё кто-то наступить успел.

Глаза Короля стали выпуклее носа.

— А может, и сама я не заметила, как наступила.

— Если бы тот, кто наступил… — только и смог произнести Король.

— Нашёл бы? — поняла вопрос Катя. — Да нет, там такая тьма, что вряд ли. Так что спасибо вам, Анна Леопольдовна, большое спасибо за подвески. Они мне огромную службу сослужили.

— Ну что ты, дорогая, — железобетонным голосом ответила Анна Леопольдовна, которая в течение всего рассказа стояла ни жива ни мертва, жалея, что та слишком хорошо поняла её намёк. — Бери, когда надо, всегда рада буду.

Тут Король выхватил футляр из её рук, замахнулся им на неё, но передумал и убежал в свой кабинет. Анна Леопольдовна поняла, что разорванные платья отомщены, и снова стала весёлой.

— Да ты проходи, — приветливо сказала она Кате.

Катя прошла в гостиную.

— Ой, что это у вас?! — воскликнула она, увидев по углам остатки шикарных платьев.

— Переучёт, — весело и громко, чтобы слышал Король, ответила Анна Леопольдовна. — Ничего, новые купим. — А потом тихо спросила: — Но почему он так задержался? Жора не хотел отдавать?

— Нет, просто получилась такая история…

— Чай пить будешь? — опять громко спросила Анна Леопольдовна повелительным тоном, и они ушли на кухню, где Бонасеева рассказала всё, что ей поведал Вартанян, кроме того, что удалось сэкономить тысячу семьсот рублей. Но как ни искала Бонасеева возможность довести эту сумму до двух тысяч за счёт трёхсот рублей наградных, обещанных Анной Леопольдовной до отъезда, такая возможность по мере продолжения разговора становилась всё меньше, пока не исчезла совсем.

А в своём кабинете Король успокоился только тогда, когда восемь раз пересчитал подвески: первые четыре раза у него получалось то одиннадцать, то тринадцать, так как руки дрожали от пережитого. Потом он внимательно рассматривал их без лупы, потом в лупу, потом опять невооружённым глазом, потом устал и уже не рассматривал больше, а просто сидел, гладил их и смотрел в стену.

Просидев так полчаса, он тяжело вздохнул и набрал номер телефона Ришельенко. Но тот ответил, что сейчас занят, и просил приехать через час.

А в это же самое время в кабинете Ришельенко известная нам Мила, имеющая кроме имени и фамилии воинское звание — старший лейтенант, докладывала майору Ришельенко о проведённой операции. Вероятно, читателю уже понятно, что операция была незатейлива. Сразу после ухода Вартаняна от Жоры Бэкингемского к нему пришли два товарища в штатском, предъявили документы и, объяснив Жоре, что краденое скупать нехорошо, попросили его вернуть подвески, представляющие немалую ценность для государства, несмотря на то что они принадлежали частному лицу.

Жора недолго делал вид, что не понимает происходящего. Он вообще был довольно сообразительным парнем. Достав подвески, он вручил их товарищам в штатском. Взамен Жора получил расписку о том, что добровольно сдал подвески. Кроме того, Жора пообещал, что по приезде в Москву он тут же придёт в следственное управление и даст письменное объяснение, как эти подвески попали к нему в руки. На обдумывание этого письменного объяснения ему дали два дня, после чего уже было не до ухаживания за Милой. Надо сказать, что Мила не очень-то и рассчитывала на ухаживания Жоры, и потому они расстались по-хорошему. Каково же будет удивление Жоры, когда он постучится в кабинет номер четырнадцать и, войдя, узнает в сотруднике свою добрую одесскую знакомую!

Но вернёмся к подвескам, которые демонстрировала Людмила Ивановна своему начальнику Ришельенко. Подвески были хороши, и Мила, любуясь ими, с особым удовольствием рассказывала Ришельенко о том, как она в Одессе выследила Жору, когда он заказывал ювелиру копию, и как эта копия была вручена Вартаняну и, по всей вероятности, будет вручена в недалёком будущем Ришельенко Королём.

Недалёкое будущее не заставило себя ждать. В кабинет Ришельенко решительным шагом вошёл Король и, не замечая подвесок, уже лежавших на столе, положил на стол свои, только что привезённые Бонасеевой.

— Вот! — гордо сказал Король. Глаза его от изумления полезли на лоб — он увидел вторые подвески, как две капли воды похожие на первые. — Как же так? — изумился он.

— Вот так! — сказал Ришельенко. — Подвесочки-то уже здесь. А вам, извините, вручили фальшивые.

— Но так не может быть, — прошептал Король. — Не может быть!

— Ну почему же не может? — спокойно продолжал Ришельенко, нажал кнопку и сказал в микрофон: — Эксперта Сидоренко.

— Но главное, — лепетал Король, — что они здесь, ведь правильно?

— Правильно, — ответил Ришельенко, — а то, что вы тому жулику деньги отдали, уже ваша неприятность.

Эксперт вошёл в комнату, взял подвески Ришельенко, потом подвески Короля.

— Одни из них поддельные, — сказал Ришельенко, на что эксперт посмотрел на него взглядом, выражающим простую детскую пословицу «Не учи учёного». Но Ри-шельенко продолжал: — Определите, пожалуйста, для товарища, какие именно поддельные.

— Ну что ж тут определять, — сказал Сидоренко.

— Товарищ Сидоренко опытный эксперт, если что, может подтвердить своё суждение химическим анализом.

— Да тут и без анализа всё ясно, — сказал Сидоренко. — Вот эти подвески, — он поднял подвески Короля, — настоящие, а те — поддельные.

Наступила долгая пауза. Лицо Людмилы пошло пятнами. Король подпрыгнул на стуле и схватился за сердце, хотя должен был бы радоваться. На лице Ришельенко не дрогнул ни одни мускул.

— Если что, — сказал Сидоренко, — могу подтвердить химическим анализом.

— Ну, — произнёс Ришельенко, — главное, что подвески здесь.

— Верно, — подтвердил Король. — Это главное! А то, что я платил деньги, это…

— …Это ваши личные трудности, — продолжил Ришельенко.

— Разрешите идти? — спросила Людмила.

— Идите, — ответил Ришельенко, не взглянув на неё.

— Ну и я, пожалуй, — сказал Король.

— До свидания, — ответил Ришельенко.

— Надеюсь, что оно не состоится, — сказал Король и, поклонившись, вышел.

Он сразу ссутулился и стал похож на человека, только что потерявшего кого-то из близких. Возвращаться домой ему не хотелось, ему вообще никуда не хотелось, и он бесцельно пошёл по улице, пока не дошёл до своего любимого ресторана, где и остался на некоторое время отпраздновать вечер воспоминаний о бриллиантовых подвесках.

А Анна Леопольдовна продолжала делиться своими переживаниями с Бонасеевой — и не жалко было ей своих платьев: многие из них успели уже надоесть ей за два — три раза, когда она их надевала, а некоторые и вообще впервые увидела, когда с ними расправлялся Король. Переживания были совсем другого плана. Как там Жора? Что про него рассказывает профессор?

Катя некоторое время пыталась поддерживать легенду о том, что ездил действительно профессор, но потом решила открыть карты: в конце концов и Анна Леопольдовна могла бы пораньше предупредить её о том, что ей предстоит выступить в качестве «подруги», которой были отданы подвески.

— Как ты доверила такие ценности мальчишке?

— Какой он мальчишка, он вполне взрослый мужчина! — защищалась Катя.

— Если только успел им стать перед отъездом с твоей помощью! — совсем разошлась Анна Леопольдовна.

— Ну хорошо, пусть так, но подвески на месте! — не сдавалась Катя.

— Ну и что, а если бы были не на месте? — Анну Леопольдовну можно было спокойно сдать в Палату мер и весов в качестве эталона женской логики.

— А профессор совсем свихнулся: мог бы взять и отдать их сразу Ришельенко.

При упоминании Ришельенко Анна Леопольдовна сразу успокоилась.

— А мальчик так старался, — попробовала ещё раз попытаться получить обещанные наградные Бонасеева. — И потом, вы думаете, ваш Жора — ангел? Думаете, он бегал по всей Одессе за Вартаняном, чтобы всучить ему эти подвески? Как бы не так! Я вам уже рассказывала.

— Да, действительно мальчика надо отблагодарить, — согласилась Анна Леопольдовна. — Где он сейчас?

— У меня на квартире.

— Позвони ему, пусть приезжает. Да не бойся, Король теперь долго не вернётся. — Анна Леопольдовна хорошо знала своего мужа. — И вообще почему бы нам не отпраздновать хеппи-энд этой истории? Давай устроим ужин. Я сейчас обзвоню кого надо.

Она уже направилась к телефону, но спохватилась:

— Ах да, сперва позвони ему.

Когда в комнате Вартаняна раздался звонок, он стирал рубашку.

— Это ты, дорогой? — нежно сказала Бонасеева, памятуя о том, что предстоит ещё как-то выманить у Вартаняна те триста рублей, которые, по её мнению, Анна Леопольдовна вручит ему в качестве упомянутой благодарности.

— Да. Ты скоро вернёшься? — нетерпеливо спросил Вартанян.

— Я вернусь вместе с тобой, милый. А сейчас ты приедешь сюда. Адрес помнишь?

Бумажка с адресом лежала у Вартаняна в кармане ещё с первого посещения Анны Леопольдовны, и он быстро нашёл её.

— Да, он у меня записан.

— Ну, вот и давай. Мы ждём тебя.

— Но у меня рубашка не высохла, — простодушно признался Вартанян.

— Ну, придумай что-нибудь, — сказала Катя таким голосом, что Вартанян обязан был почувствовать себя мужчиной, на которого не грех опереться такой женщине, как она. И опустила трубку.

Вартанян заметался по квартире. Надо было что-то предпринять. Вдруг он увидел в ванной фен и понял, что надо делать: он отжал рубашку так, что она затрещала, повесил её и начал сушить феном. Но сохла она дольше, чем хотелось бы, и от нетерпения он переступал ногами, что тоже помогало мало.

Опять раздался телефонный звонок — снова позвонила Катя и в самых нежных выражениях сказала» что прошло уже полчаса и пора выезжать. Вартанян начал с таким остервенением орудовать феном и рубашкой, что, знай об этом предприятия, выпустившие эти изделия, они непременно использовали бы описания его усилий для рекламы своей продукции.

Наконец рубашка достигла такой кондиции, когда уже не прилипала к телу. Вартанян мигом оделся и пулей вылетел из дома. Через считанные минуты он звонил в квартиру Короля — складывалось впечатление, что в городе по такому случаю появились такси, работающие на быстрых нейтронах.

Открыла ему Катя, которую он принялся тут же целовать с присущей ему работоспособностью. Но она увернулась и опасливо показала на дверь гостиной: там раздавалось множество весёлых, возбуждённых голосов.

Анна Леопольдовна вышла в прихожую с криком:

— Где он? Вот он!

У Вартаняна аж захватило дух от такой красоты. Перья над головой, меха, шелка и бриллианты напоминали что-то сказочное.

— Дорогой вы мой! — сказала Анна Леопольдовна, обняла Вартаняна одной рукой, держа в другой мундштук с сигаретой, и прикоснулась щекой к его щеке. — Всегда в вашем распоряжении. — Она томно глядела в глаза Вартаняну. — Если вам будет нужна моя помощь, то всегда, всегда…

— Спасибо, — прошептал Вартанян.

Анна Леопольдовна посмотрела на него внимательно, потом порылась в сумочке и протянула что-то.

— У вас глубокие глаза, юноша, — сказала Анна Леопольдовна, — и вы должны любить прекрасное. Сходите со своей девочкой. Это два билета на Мерлезонский балет.

— Спасибо, — едва вымолвил Вартанян, и Анна Леопольдовна тут же удалилась. — А что это? — обратился он к «девочке», каковой в данном случае была Катя Бонасеева.

— Дурашка, — мрачно рассмеялась она, — в Москву приехал балет из Франции. Билеты по четвертаку идут. А теперь поезжай домой и жди меня, я скоро вернусь.

И, шлёпнув слегка Вартаняна пальчиками по губам, Катя Бонасеева пошла, раскачиваясь, из прихожей, разочарованно думая о потерянных трёхстах рублях. «Ну, хоть балет…» Она умела себя утешить.