Что надеть для обольщения

Глава 12

– Она опаздывает, – бормотал Прескотт, сидя в пустой комнате и допивая второй бокал бренди. – Терпеть не могу, когда дамы заставляют себя ждать.

Фанни впорхнула в гостиную Эдвины в оливковых оборочках и черных кружевах, неся с собой, как букет, облачко аромата розовых духов.

– О, уверяю вас, сегодня у Эдвины есть полное право задерживаться. Сегодня вечером она будет царицей бала.

– Только в случае, если мы когда-нибудь доберемся до места, – вяло парировал Прескотт. Он нервничал и пытался это скрыть за напускным равнодушием. Вообще обычно его мало заботило мнение о нем окружающих. Но сегодня был особый случай. Сегодня свету станет известно, что он обручен. И не с кем-нибудь, а с дочерью графа Вуттон-Баррета.

В горле у него встал комок. И во что он только ввязался? Хотя в обществе он чувствует себя как рыба в воде, это совсем другой уровень игры. А если Эдвина не сможет раскрыть в себе талант актрисы, вся затея может обернуться дешевым фарсом.

Эдвина!

Похоже, он воспринимал ее несколько односторонне. Она как алмаз. Стоит повернуть его к свету разными гранями – он тут же заиграет новыми цветами. Вне всяких сомнений, она истинная леди, изысканная и утонченная. Но как она могла решиться противостоять шантажисту? К тому же она не гнушается занятием торговлей. А еще она президент и основатель женского общества, которое борется за образование для женщин! Автор благотворительных проектов, занимающаяся поиском спонсоров для финансовой поддержки обучения женщин!

Последним начинанием общества была программа помощи тюрьмам. Члены общества снабжали одеждой и обеспечивали финансовую поддержку женщин, которые только что вышли из долговой тюрьмы, и помогали им пройти профессиональное обучение, которое дало бы возможность устроиться на работу. Занятия вели сами дамы, а также они привлекали к преподаванию своих слуг. Пройдя обучение, бывшие узницы находили работу швей, работниц молочных ферм, посудомоек. Эта деятельность женского клуба впечатляла Прескотта, напоминая ему о милосердии дорогого его сердцу директора Данна.

Данн, несомненно, приветствовал бы помощь Прескотта Эдвине. Впервые за несколько недель, которые прошли после смерти директора приюта, Прескотт испытывал радость.

Фанни подошла к Прескотту, распространяя вокруг запах розовых духов.

– Сегодняшний вечер, возможно, окажется для вас с Эдвиной вызовом, брошенным всему обществу.

Прескотт поставил на столик пустой бокал и повернулся к Фанни:

– Разве только один этот вечер?

– Я и вы абсолютно чужие люди, поэтому я буду говорить начистоту. – Фанни вскинула голову. – Они никогда вас не примут. – Фанни не обязательно было объяснять Прескотту, что, говоря «они», она имела в виду английское аристократическое общество.

– Разумеется, не примут. Но это не имеет никакого значения, потому что они будут вынуждены мириться с моим присутствием.

– Здесь вы не правы: это всегда будет иметь значение. Потому что при всей своей исключительности Эдвина – создание этого самого общества и, что еще более важно, она дочь графа Вуттон-Баррета. Хотя девочка старательно притворяется независимой особой, она страстно жаждет любви и одобрения отца.

– Как и любой человек, – пожал плечами Прескотт. – Знаю по собственному опыту, что уважение и одобрение близких людей придает сил в жизни.

– Значит, вы все понимаете.

– Да. – Однако тонкости взаимоотношений Эдвины и ее отца Прескотта не касаются. Его задача – вывести на чистую воду и остановить шантажиста. И если все пойдет по плану, Прескотт никогда не встретится с графом Вуттон-Барретом. – Я уверен, что мы с Эдвиной прекрасно справимся со всем, с чем нам сегодня придется столкнуться.

– Нисколько не сомневаюсь. Майкл говорит, что вы, Прескотт, не робкого десятка и вам палец в рот не клади.

– По-моему, это комплимент…

– Но только не забывайте, что ядовитые стрелы, для защиты от которых у вас имеется непроницаемая броня, могут глубоко ранить Эдвину.

– Какие еще стрелы могут меня ранить? – неожиданно услышали они голос Эдвины.

Прескотт повернул голову и посмотрел на Эдвину. От волнения у него перехватило дыхание.

Эдвина стояла на пороге. Она была похожа на ангела, сошедшего с иконы, чтобы принять участие в пиршестве с простыми смертными. И как у настоящего ангела, ее одеяние было смелым в своей простоте.

На Эдвине было девственно-белое полупрозрачное платье с блестящими белыми шелковыми лентами, собранными как раз в нужных местах, чтобы привлечь взгляд к ее рельефной фигуре типа «песочные часы». Первая лента в выгодном свете показывала ее лебединую шею. Следующая – находилась под грудью, подчеркивая щедроты, которые любой мужчина мечтал бы исследовать. Остальные ленты акцентировали грациозную узкую талию и роскошные бедра. Такая же блестящая белая лента была вплетена в черные как смоль локоны Эдвины, а на обеих ее перчатках – от запястья к локтю – тоже были полоски белого шелка. В ушах у нее красовались простые, но изысканные бриллиантовые серьги. На ней не было ни ожерелья, ни других украшений, кроме белого кружевного веера, который висел у ее талии. Этой женщине не хватало только крыльев за спиной – и она вознеслась бы в небо, своим неземным очарованием увлекая туда мужчину.

Но несмотря на впечатление невинности, которое производил этот наряд ангела, спустившегося с небес, черные как ночь глаза Эдвины светились совсем не невинным светом. В них отражалась не искушенность, а интеллект, который перечеркивал образ непорочного ангела. И все это вкупе с ее прелестно изогнутыми бровями, аристократическим носом, пухлыми губами и заостренным подбородком придавало ей исключительное очарование. Ее прямой смелый взгляд выдавал силу характера, и, глядя на нее, никто не сомневался, что перед ним настоящая женщина из плоти и крови.

Прескотт понимал, что именно сочетание всех этих черт рождало неизгладимое впечатление от ее образа, которое усиливал тот факт, что одетую как ангел вдову сопровождал жених. И этот жених был далеко не святой.

Прескотт перевел дыхание и покачал головой, все еще не веря своим глазам. Поклонившись, он тихо произнес:

– Вы сегодня обворожительны, миледи.

– Благодарю вас, Прескотт, – произнесла Эдвина дрожащим от волнения голосом.

Затем Прескотт повернулся к Фанни:

– Снимаю перед вами шляпу, Фанни. Вы – настоящая мастерица своего дела.

Актриса улыбнулась, как довольная кошка, которая только что съела канарейку.

– Меня посетило вдохновение.

– Ни одна юная барышня на своем первом балу не выглядела бы так же соблазнительно-целомудренно, – расплываясь в улыбке, заметил Прескотт. Он неожиданно поймал себя на мысли, что с волнением предвкушает продолжение вечера. Эксцентричные выходки были его стихией. Он обожал откалывать шутки, шокирующие чинное светское общество. – Уже представляю, как у всех глаза вылезут из орбит и как все откроют рты от удивления. Мы станем главным скандалом сегодняшнего бала, миледи.

– Не скандалом, – спокойно поправила его Фанни, – а главным украшением бала. Вам все будут завидовать, Прескотт. Увидев, как вы изменились, Эдвина, все дамы будут восхищаться вашим очарованием, а все мужчины будут мечтать ухаживать за вами. – Фанни хитро улыбнулась. – Ручаюсь, вы получите огромное удовольствие от всего этого.

– Удовольствие… – эхом повторила Эдвина и облизнула губы. – Интересная перспектива.

– Вас ждет именно это. Но сначала один превосходный напиток. – Фанни подошла к буфету. – Так, куда ваши слуги поставили мой?.. Ах вот он где! – Она открыла шкафчик и достала хрустальный графин, наполненный темно-коричневой жидкостью. Актриса поставила его на поднос рядом с тремя узорчатыми хрустальными бокалами.

Глядя на Прескотта, Эдвина проговорила одними губами:

– Мне кажется, это чересчур.

– Правда? – так же одними губами переспросил он.

Она кивнула.

– Это просто великолепно, – сказал Прескотт. – Вы будете самой прелестной дамой на балу у Бонов.

Услышав его слова, Эдвина гордо расправила плечи, а потом оглядела Прескотта с ног до головы. Ее взгляд скользнул к его черным туфлям, затем поднялся вверх по его черным панталонам, по серебристо-серой жилетке, галстуку цвета слоновой кости и черному фраку. Когда Эдвина встретилась с Прескоттом глазами, на лице у нее было написано одобрение.

– Вы также очень мило сегодня выглядите.

– «Очень мило»? – Фанни округлила глаза. – Эдвина, вы кокетливы, как монашка.

– Просто Эдвина прекрасно знает, что грубой лести я предпочитаю искренность и простодушие, – уверил Прескотт, которому тем не менее была приятна скупая похвала Эдвины.

Он сегодня с особой тщательностью готовил костюм, остановив выбор на более сдержанной гамме цветов, чем обычно. Они с Эдвиной и так будут привлекать достаточно внимания. Теперь, увидев, как одета Эдвина, он понял, что чутье его не подвело.

Подойдя к столику красного дерева, Фанни поставила на него поднос и наполнила бокалы.

– Вы не уйдете, пока я не скажу тост и пока мы не выпьем моего особенного коньяка.

– Коньяка… – пробормотал Прескотт, заинтригованный. Он никогда не пробовал этот напиток: из-за войны с Наполеоном его ввоз в страну был запрещен.

– Но это же, наверное, незаконно… – пробормотала Эдвина. – Я хотела сказать, скорее всего его привезли контрабандным путем, правда?

– Вы снова говорите как монашка, Эдвина, – насмешливо заметила Фанни, протягивая им бокалы. – Кому-кому, а вам непременно нужно выпить, чтобы немного расслабиться. Поэтому, прошу вас, держите свое мнение при себе и молча наслаждайтесь божественным напитком.

Бедная Эдвина! Никто не упускает возможности поддеть ее за то, что она нервничает. Эдвина понюхала напиток.

– Пахнет дымком, как будто горят дубовые ветки.

Прескотт сделал маленький глоток.

– Богатый вкус. И не в буквальном смысле. Не в значении «дорогой».

Фанни подняла свой бокал, Прескотт и Эдвина сделали то же самое.

– За вашу помолвку. – У Фанни заблестели глаза. – Желаю вам произвести на свет многочисленное потомство.

Встретившись глазами с Эдвиной, Прескотт не удержался от улыбки.

– Золотые слова.

Эдвина метнула на него взгляд великомученицы.

– Гм… По-моему, есть какая-то любопытная легенда о коньяке, – сказала она, облизывая губы. Прескотт сразу же представил, какие они нежные и мягкие, и подумал, что, если сейчас поцеловать Эдвину, ее губы будут иметь вкус коньяка…

Эдвина вскинула голову.

– Насколько я помню, там говорилось что-то о неверности.

Лицо Фанни сразу же стало серьезным, как будто она вспомнила что-то очень грустное.

– Да. О неверности. – Тут же взяв себя в руки, Фанни приободрилась и снова стала живым воплощением неистощимой жизнерадостности. – Легенда о неверности или об убийстве. Что вам больше нравится?

– О, я бы предпочел послушать про убийство, – сказал Прескотт, потягивая коньяк и отвлекаясь от мыслей о губах Эдвины. – Это более честное и откровенное дело.

– Мы должны выбрать что-то одно? – спросила Эдвина и подошла к камину. Комнату наполнил нежный запах ландышей.

– Ну что ж, в легендах, которыми окутан этот божественный напиток, есть и то и другое, – начала Фанни рассказ своим певучим голосом, которым рассказываются все самые лучшие истории на свете. – Как говорится в легенде, было это в шестнадцатом веке. Жил-был один рыцарь. Он думал, что когда-нибудь сгорит в аду: один раз – зато, что убил свою неверную супругу, а второй раз – за убийство ее любовника.

– Поэтому он дважды поджег свое вино, – кивнул Прескотт, стараясь сосредоточиться на рассказе. – Эту историю я слышал.

– Да, и он поставил его в самый дальний угол своего винного подвала. И вскоре позабыл об этом.

– Он раскаялся? – спросила Эдвина. Ее щеки немного порозовели. Каким-то образом ее нос, который раньше казался чересчур большим, и подбородок, который был слишком острым, не портили ее, и даже придавали характер и особое выражение лицу. Но это не было простым результатом удачной смены прически. Скорее всего, это объяснялось тем, что Прескотт больше узнавал ее как человека.

– Нет, как раз наоборот. – Фанни широко улыбнулась. – Через несколько лет рыцарь наткнулся в винном погребе на свою бутылку и отведал вина. И оценил его исключительный вкус.

С трудом оторвав взгляд от лица Эдвины, Прескотт пожал плечами:

– Из этого рассказа можно сделать вывод, что хорошая выпивка победила страх быть сожженным в аду.

– Да. – Фанни указала на бокал в своей руке. – И говорят, таким образом скверное кислое вино родилось заново и превратилось в благородный коньяк.

Эдвина улыбнулась:

– Разумеется, эта история вымышленная. Как и большинство легенд.

– Такая же фальшивая, как родословная леди Хортон, – объявила Фанни, имея в виду бывшую оперную певицу, которая заполучила мужа-аристократа, а вместе с ним и титул.

– А как все было на самом деле? – Эдвина подняла голову, и в ее темных, как оникс, глазах промелькнул неподдельный интерес.

– Вино сожгли, чтобы стало больше места для других грузов при перевозке, – фыркнула Фанни. – И какому-то чудаку пришло в голову, что чем старше вино, тем оно лучше на вкус.

Приблизив бокал к пламени свечи, которая стояла на столе, Эдвина смотрела, как янтарная жидкость играла на свету.

– А сколько лет этому коньяку?

– Двадцать пять.

Прескотт восхищенно присвистнул.

– Это и вправду превосходный напиток.

– Да, – проворковала Фанни. – Помолвку такой замечательной пары, как ваша, следует отмечать только самым лучшим, что есть на свете.

Прескотт встретился взглядом с Эдвиной и увидел, как озорно заблестели ее глаза. Она подняла свой бокал и торжественно проговорила:

– За моего суженого Прескотта Дивейна. Пусть он произведет на свет множество сыновей.

Прескотт с трудом удержался от улыбки. Эдвина произнесла старинный тост. Такой тост наверняка должен был раздражать президента Общества образования и развития женщин.

Прескотт тоже поднял свой бокал.

– Я горю нетерпением произвести на свет множество сыновей, моя дорогая. Могу я уточнить, сколько же именно сыновей вы желаете родить – девять или десять?

Эдвина чуть не поперхнулась коньяком. Ее лицо мгновенно вспыхнуло, а глаза округлились от ужаса.

– Что?.. Десять?

– Ах, мне кажется, я ошибся. Вы обещали мне всего семерых мальчиков. И, учитывая, что вам уже не семнадцать лет, думаю, лучше всего начать прямо сейчас, не откладывая дело в долгий ящик.

Подойдя к Прескотту, Эдвина натянуто улыбнулась:

– Мы, кажется, договорились начать заниматься этим вопросом только после свадьбы, дорогой.

– Ах, как же нелегко быть женихом дамы с передовыми взглядами! – посетовал Прескотт, и его лицо расплылось в довольной улыбке. – Я вынужден прямо сейчас испросить на это ваше особое разрешение.

– Вы бессовестный! Вам известно об этом?

Прескотт приложил руку к сердцу:

– Ах, ну что вы, миледи! Вы мне льстите!

Фанни с любопытством наблюдала эту комичную сценку. Отставив в сторону свой бокал, Прескотт протянул Эдвине руку:

– Пойдемте, моя дорогая. Пора представить всему свету ослепительную невесту Прескотта Дивейна.

Эдвина выплеснула через плечо остаток коньяка. На счастье.

– Да поможет нам Бог!