Что надеть для обольщения

Глава 9

За всю свою жизнь Эдвина ни разу никого не ударила. Однако в этот миг ее охватила такая злость на Дженел, что у нее просто руки чесались.

Поймав себя на этой мысли, Эдвина ужаснулась. Как она может даже думать о подобных вещах?! Ведь она совсем не такая, как ее свекровь. От воспоминания о пощечине Эдвина залилась краской стыда.

Продолжая тяжело дышать, она то сжимала, то разжимала кулаки. У нее появилось ощущение, что она находится на боксерском ринге и противник наносит ей удар за ударом, швыряя ее то на сетку, то в угол.

Она должна действовать решительно и положить этому конец. Прощание подруг и без того затянулось.

Эдвина повернулась к Джинни и, качая головой, сказала:

– Знаю, что тебе неприятно видеть, как мы ссоримся, Джинни, но даже ради тебя я не намерена сносить нападки Дженел и ее змеиный язык. – Сказав это, Эдвина снова повернулась к Дженел и со спокойным достоинством заявила: – Учитывая все это, мне не остается ничего другого, как воспользоваться своим правом президента и исключить леди Дженел Бланкетт из членов общества.

Ошеломленная Дженел попятилась назад.

– Ты не посмеешь!

– К сожалению, ты не оставила мне выбора. – Переведя взгляд на Джинни и Люси, Эдвина спросила: – Вы поддерживаете данное предложение?

Наступила гробовая тишина.

Прескотт пододвинулся к Эдвине и, наклонившись, прошептал ей на ухо:

– Часто приходится жалеть о том, что сделано сгоряча. Поверьте мне на слово: я знаю это из собственного опыта.

Эдвина опустила глаза.

– Вы не понимаете.

– Я только хочу напомнить вам, что, вне всяких сомнений, это очень серьезное решение, которое следует принимать только в спокойном состоянии, после долгих размышлений, а не сразу после того, как вас вывела из себя старая карга, слишком много о себе возомнившая.

– Вы не знаете, Прескотт, это не единичный случай… – Эдвина не могла ему всего объяснить и только покачала головой.

Прескотт обвел взглядом присутствующих дам и проникновенно сказал:

– Мне больно видеть, что самое жгучее желание свекрови Эдвины сбывается.

– О чем вы? – с интересом спросила Джинни, ближе подходя к мистеру Дивейну.

Эдвина подняла на него удивленные глаза. Прескотт шумно вздохнул.

– Слышали бы вы, какие нелицеприятные вещи она говорит о вашем уважаемом обществе. Она утверждает, что его члены и организаторы – «синие чулки», чванливые, лишенные изящества женщины, чья заурядность толкнула их на создание общества, ставящего своей целью повсеместно насаждать вульгарность и вопиющую безвкусицу.

– О нет! Она не могла такое сказать про нас! – ахнула Джинни.

Ошеломленная услышанным, Эдвина заткнула уши.

– Прошу вас, не повторяйте за ней эти ужасные вещи!

Но Прескотт не унимался и, не обращая внимания на слова Эдвины, вдохновенно продолжал:

– Вдовствующая графиня называла вас идиотками с искаженным понятием о милосердии, прикрываясь которым вы общаетесь с отбросами общества и всякими подонками.

Лицо Дженел вспыхнуло от негодования.

– Она смела поносить мою программу преобразования тюрем? Да известно ли ей, сколько женщин с нашей помощью прошли обучение различным профессиям, с тем чтобы после выхода на свободу честно зарабатывать себе на жизнь?

Подняв глаза, Эдвина горячо прошептала:

– Это был камень в мой огород. Ни к одной из вас это совершенно не относится…

– А еще она заявила, что женщины, которые основали это общество – она говорила во множественном числе, – невоспитанные, самонадеянные нахалки.

– Это мы-то невоспитанные нахалки! – подбоченясь, воскликнула Дженел. – Ну попадись мне эта толстозадая старуха!

Качая головой, Прескотт заметил:

– Вне всяких сомнений, любой разброд в рядах вашего общества вдовствующая графиня встретит со злорадством. – Он вздохнул. – А разлад между вами ей только на руку. Это – как бальзам на ее душу. Неужели вы доставите ей такое удовольствие?

– Нет. Ни в коем случае! Мы не можем этого допустить, – твердо заявила Джинни. – Это было бы просто ужасно.

Люси подняла руку и стала трясти кулаком, выражая необходимость сплотить ряды и не дать злопыхателям одержать над ними моральную победу.

Поджав губы, Дженел пробормотала:

– Это, несомненно, было бы предательством идеалов, ради которых мы столько трудились.

– Знаете, – проговорил Прескотт, обращаясь к Дженел, – вы напоминаете мне одну из тех женщин, которыми я восхищаюсь больше всего на свете. – Бросив на Эдвину многозначительный взгляд через плечо, Прескотт спокойно указал рукой на Дженел: – Леди Бланкетт похожа на миссис Найджел из Андерсен-Холла. Я знаю, сегодня утром вы виделись с ней только мельком, но разве их сходство не очевидно?

Эдвина округлила глаза. Она оценила усилия Прескотта помирить подруг и разрядить обстановку. Но считала, что сравнение Дженел с чопорной наставницей сиротского приюта принесет скорее вред, чем пользу. На Дженел едва ли произведет благоприятное впечатление тот факт, что миссис Найджел настолько сильно заботилась о своем бывшем подопечном, что настояла на личном знакомстве с невестой Прескотта. Дженел будет оскорблена до глубины души подобным сравнением.

Прескотт снова повернулся к Дженел:

– Миссис Найджел всегда нам твердила, что чувствует, будто все ее увещевания словно глас вопиющего в пустыне. Мы неизменно оставались глухи к слову мудрости, которое она неустанно несла нам, своим воспитанникам.

Дженел прищурилась, взглянув на Прескотта оценивающе.

– И даже вы, мистер Дивейн?

Ни секунды не сомневаясь, что Дженел сейчас задаст жару бедному Прескотту, так что только пух и перья полетят, Эдвина осторожно положила руку ему на плечо.

– Да будет вам, Прескотт… – Но молодой человек остановил ее взглядом, который выражал уверенность и непреклонность.

– Я понимаю, как близко к сердцу принимала миссис Найджел пренебрежение ее советами, – продолжал он. – В то время как она точно знала, что будет лучше для тех, кому она искренне желает помочь.

– Похоже, эта ваша миссис Найджел – настоящий кладезь мудрости и женщина, заслуживающая всяческой похвалы и доверия, – нехотя пробормотала Дженел.

Эдвина не могла поверить своим ушам. Что это? Неужели Дженел, вместо того чтобы разорвать Прескотта на куски, прислушивается к нему?

Дженел опустила очи долу. Ни на кого не глядя, она проговорила задумчиво:

– Безусловно, я могу понять, что чувствовала эта бедная женщина!

Прескотт сокрушенно покачал головой:

– Теперь-то я понимаю, как она намучилась с нами, проклятыми неудачниками! А мы никогда по-настоящему не ценили ее усилий, направленных на то, чтобы нам помочь.

Дженел кивнула:

– Я тоже часто чувствую, что все мои старания остаются неоцененными. – Все ее возмущение как рукой сняло. В голосе Дженел слышались грусть и сожаление.

Ошеломленная Эдвина стояла затаив дыхание.

– Взять хотя бы моих детей… – проговорила Дженел, как бы размышляя вслух. – Я пытаюсь говорить с сыном, пишу дочери письма, однако у меня создается впечатление, – тут она горько вздохнула, – что каждое мое слово воспринимается ими в штыки. А я только хочу… Я только хочу им помочь – и все! Мне хочется быть частью их жизни…

Эдвина неожиданно вспомнила, как ее впервые представили вдовствующей графине. Девушка мечтала поскорее обнять новых родственников, но грузная дама с кислой физиономией обвела ее недобрым взглядом и холодно сообщила ей, что для их семьи Эдвина является лишь источником увеличения дохода, средством для расширения связей – и ничем больше. Девушка была так потрясена, что в ответ не могла вымолвить ни слова. Вскоре она убедилась, что престарелая аристократка не шутила. Эдвина старалась убедить себя, что горькая правда лучше, чем сладкая ложь, и чем радужнее ожидания, тем более сильное разочарование тебя ждет. Однако горечь от того, что ее не приняли в новой семье, у нее осталась навсегда.

Сердце у Эдвины защемило. Ее гнев на Дженел мгновенно испарился. Прескотт увидел и показал ей то, чего Эдвина не замечала: Дженел ощущала свою ненужность и страдала от этого. Дети не ценили ее усилий. Мужа не заботило ничего, кроме скачек и призовых скакунов. Единственным островком радости для нее было Общество образования и развития женщин, которое основала она. Но Эдвина взяла за привычку игнорировать Дженел, которая, в свою очередь, утверждала, что Эдвина жаждет быть в центре внимания. Возможно, на самом деле она говорила о себе самой. Прескотт кивнул:

– Как все остальные дети-сироты в Андерсен-Холле, я никогда по-настоящему не дорожил миссис Найджел, пока мы не лишились ее.

Дженел вскинула на него грустные глаза:

– Она умерла?

– Нет, слава Богу. Я имел в виду то время, когда однажды зимой миссис Найджел захворала. Когда она слегла, мы нежданно-негаданно освободились от женщины, которую считали проклятием всей нашей жизни.

Прескотт сокрушенно покачал головой и погрузился в воспоминания.

– Конечно же, мы не могли открыто радоваться ее болезни. Но некоторые из нас по своей глупости думали, что, если миссис Найджел не будет нас ругать за проступки, наша жизнь станет лучше. К своему удивлению, мы обнаружили, что миссис Найджел была человеком, связующим, скрепляющим вместе наши жалкие жизни. Мы никогда не замечали усилий, которые она предпринимала изо дня в день, чтобы мы были сыты, одеты и здоровы. – Он тихо рассмеялся. – Когда она в первый раз после болезни поднялась с постели, мы ужасно развеселились! Не могу описать своей радости, когда она стала прежней строгой воспитательницей. – Прескотт скривил губы в улыбке. – Я чуть не расцеловал ее.

Слушая его рассказ, Эдвина мысленно представила, каким был Прескотт в детстве – милым, игривым мальчиком-непоседой с озорной смешинкой в зеленых глазах.

– Директор Данн всегда советовал учиться на своих ошибках. – Прескотт приложил руку к сердцу и слегка поклонился Дженел. – Если вы позволите, я бы с удовольствием выслушал вашу точку зрения и ваши мудрые замечания. Могу только выразить надежду, что это поможет избежать ненужных осложнений.

В наступившей тишине Дженел произнесла:

– По-моему, я недооценила степень влияния на вас директора Данна, мистер Дивейн. – Повернувшись к дворецкому, она сказала: – Мы будем пить чай в библиотеке.

У Эдвины, которая все это время затаив дыхание наблюдала за происходящим, отлегло от сердца.

Прескотт вышел вперед и галантно предложил руку Дженел:

– Я – к вашим услугам…

– Леди Бланкетт, – подсказала Дженел, принимая руку Прескотта. Вглядываясь в его красивое лицо, она добавила: – Я не предполагала, что вы такой проницательный человек, мистер Дивейн. Может быть, замысел Эдвины не такой безрассудный, как мне показалось на первый взгляд.

Эдвина округлила глаза и открыла рот от удивления. Прескотт кивнул:

– Я стараюсь, леди Бланкетт. Но зачастую я страдаю из-за своего невежества и недостатка воспитания.

– Чепуха, мистер Дивейн, – махнув рукой, проворковала Дженел. – Здравомыслие – это врожденное качество ума. Никакое воспитание не заменит остроту ума и трезвый взгляд на вещи.

Джинни и Люси поспешно отошли в сторону, и странная парочка направилась к лестнице, ведущей в библиотеку.

Джинни схватила Эдвину за руку и горячо прошептала ей на ухо:

– Видит Бог, это самый неотразимый мужчина из всех, кого я встречала за всю свою жизнь. Я сражена наповал. Не представляла, что у него такая тонкая и глубокая натура.

Эдвина, которая все еще находилась под впечатлением всего произошедшего, завороженно провожая взглядом Дженел и мистера Дивейна, только покачала головой в ответ:

– Кажется, в этой ситуации мистер Дивейн дал мне сто очков вперед.

Джинни обняла подругу за плечи:

– Не будь слишком строга к себе. Поведение Дженел было просто ужасно. Нет ничего удивительного, что гнев застилал тебе глаза. Нужно поистине ангельское терпение, чтобы за непроницаемой броней, которую она носит, увидеть несчастную, страдающую женщину.

Эдвина еще раз убедилась в том, что поступает правильно, решив во что бы то ни стало спасти Джинни – эту поистине святую женщину.

– Мне нужно забрать назад предложение об исключении Дженел из нашего общества.

– Не беспокойся об этом. Лучше оставить все, как есть.

– Думаешь, лучше сделать вид, что ничего не было, и навсегда забыть об этом предложении?

– Дженел не собирается больше бороться против тебя. Ты – тоже. – Джинни потянула Эдвина за руку к двери, ведущей на лестницу в библиотеку. – Мне не терпится послушать, что Дженел собирается рассказать мистеру Дивейну.

Послушавшись подругу, Эдвина поймала себя на мысли, что ей, как это ни странно, хочется того же самого.