Что там, за поворотом?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой главным образом Витя думает о жизни, а читатель знакомится с Катей

Помните, мы установили сообща, что одиночество не такая уж плохая штука. Но необходимо заметить, что одиночество одиночеству рознь. Вот остался человек один, сам с собой, и что же? Уселся поудобней в кресле или прилег на травку у реки и... Что «и»? А ничего. Уставился в одну точку, и вроде бы ему хорошо: дремлет не дремлет, спит не спит, но что ни о чем не думает — это уж точно. Ничего в таком одиночестве с человеком не происходит. Какой он есть, таким и останется, когда вернется к привычным делам. Нет, не нужно нам такое одиночество, ну его.

«Лучший собеседник для меня — я сам», — сказал один мудрец. Вот какое одиночество нам нужно! Когда человек наедине с собой рассуждает о жизни, решает трудные вопросы, может быть, мучается, но он идет куда-то, он в поиске — вот что важно!

...Несколько дней была неустойчивая погода: то дождь, то солнце. Плыли по небу тяжелые лохматые облака; дул сильный ветер, и Птаха становилась рябой, серой, в лозняке плескалась мелкая волна. Все было мокрым, свежим, а если из-за туч выглядывало солнце, мир сверкал и казался новым.

Витя и Вовка бегали к дедушке Игнату, ремонтировали свою лодку, о которой, конечно, никто не знал; это была тайна мальчиков. Часто Витя приходил домой с темными от дегтя руками, и мама недоумевала:

— Где ты перемазался?

А папа заскучал по своей работе. Он ничего не говорил, но было видно: сидит хмурый, задумчивый. Или начнет что-то чертить на листке бумаги. Однажды сказал, вздохнув:

— Зарежет без меня Савельев второй вариант.

Мама привычно возмутилась:

— Ты можешь отдыхать, как все нормальные люди?

Папа, видно, не мог отдыхать, как все нормальные люди, и поэтому промолчал.

Из-за дождя приходилось часто сидеть дома.

Витя открывал дверь террасы и смотрел, как дождевые капли стучат по листьям и листья вздрагивают, отряхиваются. Все мокрое кругом: деревья, трава, крыши. А от Птахи прилетает легкий звон — это дождь шумит по воде. Сильно пахнет мокрой землей и дымом — он не улетает в небо, а стелется понизу. На лужах надуваются пузыри и тут же лопаются. Надуваются и лопаются. И так без конца. По двору ходят мокрые куры — им, наверно, приятно гулять под теплым дождем.

Вите нравится сидеть на террасе, когда идет дождь, слушать его спокойный шум и думать обо всем на свете.

Между прочим, Витя под шорох дождя сочинил стих. Вот он:

Ветер, правда, в трубу не очень дует. Это Витя так, для красоты придумал. Стих он послал Зое. Написал ей письмо и в конверт вложил листок со стихом.

В эти дни Витя сдружился с бабушкой Нюрой. Его заинтересовала корова Зорька. Бабушка Нюра разрешила Вите приходить на дойку. И он приходит каждый вечер.

Зорька стоит в сарае, где полутемно, пахнет теплым навозом и сеном, а на шестах, вверху, сидят куры и рыжий голенастый петух; они тихо переговариваются и сердито поглядывают вниз. Зорька большая, черная, с белым пятном на лбу; она спокойно, мерно дышит, бока ее вздымаются, она жует жвачку и смотрит на Витю фиолетовыми туманными глазами, в которых отражаются открытая дверь, небо, деревья.

Приходит бабушка Нюра, говорит ласково:

— Сейчас, Зоренька, сейчас, моя ягодка.

И корова в ответ тихо мычит. Вите кажется, что она все понимает. Бабушка Нюра садится на маленькую скамейку, подставляет под вымя ведро и начинает доить.

Цвирк! Цвирк! — стучит молоко в алюминиевые стенки подойника. Молоко пенится, над ним плывет легкий парок, а Зорька переступает с ноги на ногу, иногда смотрит на бабушку Нюру, мычит протяжно, и с ее мягких губ нитями тянется клейкая слюна.

— Звездочка ты моя, — приговаривает бабушка Нюра, — кормилица. Еще немного постой, красавица писаная.

«Надо же? — удивляется Витя. — Я об этом никогда не думал раньше. Пил себе молоко и кефир, и все. И не размышлял об этой удивительной тайне природы. Ведь как интересно! Поела корова травы, воды попила — и пожалуйста: в ее большом организме образуется молоко, собирается в вымя. Это же настоящее чудо! Обязательно достану книгу про коров и все узнаю о их жизни».

В эти дождливые дни Витя часто видел бабушку Нюру. Постоянно она что-нибудь делает: то в огороде копается, то в саду ветки собирает в кучу или подрезает что-то, то сарай чистит, то возится у печки. Ни разу Витя не видел ее без дела.

Только вечером бабушка Нюра садится на лавку у окна и смотрит на фотографию сыновей — оба они сняты вместе, еще совсем маленькими. Фотография старая, выцветшая, в деревянной рамке. Смотрит на сыновей бабушка Нюра, тихо улыбается, шевелятся ее губы: что-то шепчет. А что — разобрать невозможно.

Сердце Вити наполняется жалостью.

«Ведь все старые были молодыми, — смятенно думает он. — Были мальчиками и девочками, как мы. Играли, бегали. И наоборот, Зоя, например, превратится постепенно в старуху? Согнется, высохнет, станет шамкать беззубым ртом? И моя мама... И я?..»

Вечером, прислушиваясь к далеким гудкам катера на Птахе, Витя лежал на своей раскладушке, и неожиданные, новые мысли пришли к нему: «Как мало я еще знаю о людях, которые живут в нашей стране. Пока мы не приехали в Жемчужину, я даже не предполагал, что есть на свете тетя Нина, Вовкина мать, бабушка Нюра. Мне казалось, что все люди похожи на моих родителей и живут, как мы».

Теперь часто приходил к Вите Вовка. Мальчики играли в шашки или тайком обсуждали предстоящее путешествие на лодке.

Однажды с Вовкой пришла длинноногая девочка в коротеньком платье. Она осталась в дверях, застеснялась, опустила голову.

Девочка показалась Вите некрасивой: лицо скуластое, глаза будто выгорели на солнце, рот большой, а волосы редкие, гладко причесанные.

— Познакомьтесь, — солидно сказал Вовка. — Моя двоюродная сестра. Тоже в седьмой перешла.

— Катя. — Девочка протянула Вите загорелую руку, посмотрела на него открыто, смело, лукаво. И улыбнулась. И от улыбки лицо ее стало светлым и очень привлекательным. — Мне о тебе Вовка говорил. Правда, что твой Альт умеет все в зубах таскать?

— Правда, — сказал Витя, пожал тонкую Катину руку и вдруг смутился, даже краснеть начал.

«Чего это я?» — испуганно подумал Витя и, чтобы как-то исправить положение, сказал:

— Давайте в подкидного дурачка играть. Я сейчас. — И Витя, весь красный, выскочил в комнату — за картами.

Там он отдышался, пришел в себя, поправил перед зеркалом свою челку. На террасе хихикнула Катя.

«Надо мной, что ли?»

Играли в подкидного дурачка, и как раз выглянуло солнышко.

— Айда на Птаху! — вскочил Вовка. — Сейчас водичка, как в бане!

Ребята побежали купаться.

Река ослепительно сияла. Над самой водой, пронзительно, радостно попискивая, летали стрижи.

Долго плавали, кувыркались в теплой воде, потом, уставшие, тяжело дыша, упали на еще влажный после дождя песок.

Высоко в небе тянул за собой белую паутинку реактивный самолет, похожий на прозрачную букашку. Катя долго, прищурившись, смотрела на него и сказала мечтательно:

— Хотела б я сейчас на нем оказаться.

— Зачем? — без интереса спросил Вовка.

— Чтобы на Рио-де-Жанейро посмотреть. Есть такой город необычайный. — Катя вздохнула. — Я в книжке прочитала.

Витя так и обомлел:

— Катя! Так не увидать с самолета Рио-де-Жанейро! Хоть он и высоко, самолет, а земля-то в миллион раз больше. Не может быть видно. С него, если хочешь знать, и Москву не видно.

Катя всплеснула руками:

— Это с такой высоты! И чтобы Москвы не было видно? Ну и чудак ты, Витя! Все с него видно, с самолета. Вон он куда, в поднебесье забрался.

Самолет уже исчез, только белый след остался в небе, и гаснущий звук его моторов долетел на берег Птахи.

— Ты пойми! — начал объяснять Витя. — По отношению к земле...

Но Катя ничего и слушать не хотела:

— Ой, лучше не смеши! Знаю я точно — все огромные города оттуда, с неба, видать: и Москву, и Ленинград, и Париж, и, конечно же, Рио-де-Жанейро!

Посмотрел Витя на Катю и понял, что переубеждать ее невозможно: щеки пылают, в глазах — огонь. Будто она была там, в самолете, и все видела. Все, что хотела!

— Ну и скучные у вас разговоры, — сказал Вовка. — Пойду лучше искупаюсь. — И он зашагал к воде, худой, загорелый, сонный.

А Вите совсем не было скучно. Если уж говорить правду, он завидовал Кате. Ему тоже очень хотелось верить, что с самолета можно увидеть все большие города: и Ленинград, и Париж, и Нью-Йорк...

Вовка доплыл до середины Птахи, и тогда Катя спросила у Вити:

— Ты по вечерам что делаешь?

— По вечерам? — Витя от неожиданности вопроса стал краснеть. — Ну, книги читаю...

— А на гулянии у клуба ты еще не был?

— На каком гулянии? — чрезвычайно удивился Витя.

— На обыкновенном. — Катя тихо засмеялась, лукаво, жарко взглянув на мальчика. — Все ребята и девчата ходят. Вот и ты приходи.

— Сегодня? — почему-то шепотом спросил Витя.

— Да хоть и сегодня. — Катя опять засмеялась.

«Она что, на свидание меня зовет?» — подумал Витя со смущением и радостью.