Что у принца под короной?

Глава одиннадцатая

Действовал коллектив споро и слаженно – всем хотелось побыстрее попасть домой и успеть хоть что-нибудь приятного ухватить от выходного дня, и поклейку обоев завершили прямо таки в рекордные сроки – к семи часам вечера.

– Готово! – возвестил Влад, разглаживая последнюю полосу.

Уставшие, но довольные, мы сбились в кучку в центре помещения и огляделись. Интерьер поражал воображение до судорог, до икоты, до желания немедленно принять на грудь граммов пятьдесят настойки валерианы…

– Ничего, – Конякин стащил с головы платок и вытер им лоб, – со временем привыкнем.

– Надо на дверь повесить новую табличку: «Офис аццкого сотоны», – Иловайский сваливал в мусорный пакет все отходы. – Ну или что-нибудь в этом роде. Чтоб уж креатив, так креатив.

– На днях нам сделают потолок, – Конякин медленно расстегивал халат, – и можем возвращаться к работе, я всех оповещу. У всех должны быть готовы все статьи, все материалы! Будем работать в авральном режиме!

– А что-нибудь для интерьера приносить? – поинтересовалась Тина Олеговна.

– Можете приносить, – милостиво разрешил предводитель.

– Надо поглядеть, не завалялись ли у меня где-нибудь дома бронзовые люстры и черные подсвечники, – вздохнул Влад и побрел в конякинский кабинет переодеваться.

Когда мы с Таисой Михалной выкатились на улицу, разразился нешуточный снегопад. Погода располагала к возвращению домой, к принятию горячей ванной и залеганию на диван, но зуд справедливости и желание немедленно хотя бы частично спасти человечество, заставило отправиться не домой, а к метро Киевская, где изволили проживать сестра и приемный сын покойной Одинцовой Эммы Валентиновны, домохозяйки, вдовы известнейшего московского коллекционера и антиквара, умершей в душевой бассейна в январе 2004 года. Путь наш лежал на Большую Дорогомиловскую улицу, дом 36. Таисия сильно жаловалась на усталость опосля непосильных строительных работ и на Большую Дорогомиловскую ехать категорически отказывалась, и только банка коктейля «Ром-кола» смогла примерить ее с жестокой необходимостью тащиться на Киевскую. На этот раз я предусмотрительно прихватила диктофон, решив больше не расставаться с ним никогда, ведь какой чудесный момент был упущен в Борисовке! Целое признание в братоубийстве! Непростительное упущение с нашей детективной стороны.

Благодаря выходному дню, в метрополитене не было часпиковой давки и дурдома, даже получилось присесть.

– И кем мы представимся? – крикнула мне в ухо Тая, как только поезд начал движение. – Кто мы такие? Откуда знаем о происшествии трехлетней давности?

– Как всегда будем смотреть по ситуации.

– Какая ситуация, Сена? Мы ломимся к людям в дом воскресным вечерком! Нам с порога, сразу же надо что-то заявить о себе.

– Ну давай заявим, что мы сотрудники детективного агентства, занимаемся расследованием внезапных смертей, объединенных в одно дело.

– А если они сами заказали свою родственницу, как братец Осадчий? Перепугаются, начнут заметать следы…

– Тай, три года срок не малый, если они в чем-то виноваты, то свое уже давно отпугались и все следы замели, раз продолжают оставаться на свободе.

Ливанова согласно угукнула и присосалась к банке. И практически молча пила ее вплоть до самой Киевской! Молча! Такая вот нечаянная радость.

Дом 36 на улице Большой Дорогомоловской оказался внушительной сталинской пятиэтажкой, с кучей сверкающих бутиков на первом этаже и одноподъездным входом со двора. Ну и конечно полный комплект камер, домофонов и охраны – как же без этого. Но, на удивление, все кордоны миновали быстро, пожилой консьерж даже не стал созваниваться с владельцами квартиры, просто спросил, куда идем. Мы честно ответили и покатились себе дальше. Поднявшись на третий этаж, я отважно позвонила в нужную нам дверь. Открыли сразу, даже не спрашивая, кто там. Мы толком и не успели напустить на себя детективный вид, как взорам нашим предстала красота неописуемая лет двадцати пяти – двадцати семи. Высокий белокурый, синеглазый, с идеальной фигурой, в легких домашних брюках и желтой майке красавец вогнал нас обеих в мгновенный ступор одним своим возникновением пред нашими носами.

– О, я думал, это Оля, – произнес неземной красавец божественным голосом. – Здравствуйте, а вы к кому?

И одеколончиком еще каким-то чудодейственным от него пахнуло… чтоб уж окончательно таких вот матрешек, как мы с Тайкой добить… Представляя, в каком стрессе в данный момент находится моя любвеобильная подруга и что толку от нее будет мало, я старательно взяла себя в руки, откашлялась и доброжелательным тоном налогового инспектора произнесла:

– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, вы являетесь родственником Одинцовой Эммы Валентиновны?

На прекрасном лице (интересно, почему такой загорелый? В солярий что ли, ходит?) возникло легкое замешательство. Он оглядел мою персону, перевел взгляд на мою застывшую подругу с позорно отвисшей челюстью и вытаращенными глазами и снова посмотрел на меня.

– Вообще-то, я ее сын, а в чем дело?

– Мы из детективного агентства, нам надо с вами поговорить. – Всегда наслаждаюсь реакцией публики, когда произношу фразу «мы из детективного агентства». – Мы можем войти?

– Да, конечно, – и чудо-чудное приглашающе взмахнуло крылом.

По возможности незаметно, я изо всех сил наступила на ботинок неподвижной Ливановой. Это вернуло ее в реальность, она захлопнула хлеборезку, вернула глаза обратно в глазницы, судорожно сглотнула и походкой Железного Дровосека потопала в квартиру. Пока мы раздевались, успели представиться и узнать имя хозяина квартиры, звали его ни как-нибудь, а Герман. Прямо вот Герман и все тут… Он препроводил нас в зал и предложил усаживаться в кресла. Квартирка, да и интерьер со всеми эти антикварными богатствами, ламбрекенами и гамадрилами… пардон – гардинами, просто валили с ног простого обывателя. Нет, ну такого не может быть в реальности! Чтобы такой вот Герман в таких апартаментах… это что-то из области сериалов, ей богу! Где тут скрытая камера? Укажите пальцем! Только Герман открыл рот, намереваясь, видимо, задать нам какой-то вопрос, как в дверь позвонили.

– Надеюсь, на этот раз все-таки Оля.

Он пошел открывать, а я попыталась ускоренными темпами привести Ливанову в чувства.

– Тая! – зашипела я рассерженной коброй. – Немедленно возьми себя в руки! Ты бы знала, как ты выглядишь со стороны! Еще немного и потечет слюна из глупой приоткрытой пасти!

– Нет, ну каков красавец, да? – обрела дар речи Тая. – Я таких еще не видала!

– Мы много чего еще в этой жизни не видали, – я посматривала на дверь, ожидая возвращения хозяина апартаментов. – Дыши глубже, такой Герман все равно не про нашу честь!

– Чего это вдруг? – насупилась Тайка. – Чем мы плохи?

– Мы всем хороши! Но к таким юношам надо в очередь записываться и не известно, дойдет ли эта очередь до нас прижизненно! К тому же у него уже какая-то Оля имеется…

– Может это его бабушка, – сморозила Тая очевидную глупость.

Герман вернулся с невысокой стройной женщиной в возрасте «где-то в районе сорока», однако, выглядела она превосходно, очень ухоженно, видать посвящала себе немало времени, сил и средств. Едва зайдя в комнату, она уставилась на нас с такой ненавистью и ревностью, что мне стало, мягко говоря, не по себе.

– Это Оля, – представил Герман, – а это… это…

– Сена и Тая, – представила я, – мы из детективного агентства «Фараон».

При словосочетании «детективное агентство», на тщательно накрашенном лице Ольги возникло замешательство, жгучая ревность во взгляде сменилась растерянностью. С ядовитой улыбочкой Таисия наблюдала эту метаморфозу.

– Мы хотели бы поговорить с вами о смерти Одинцовой Эммы Валентиновны, – продолжала я, оценивая красивый, ровный загар Ольги, такой же, как у Германа.

– А… а в чем дело? – она присела на диванчик с гнутыми львиными лапами, Герман остался стоять, подпирая стену.

– Вы могли бы рассказать нам подробности обстоятельств ее смерти? – Когда я входила в детективный образ, я так сильно начинала сама себе нравится, что просто слов не найти.

– А в чем все-таки дело? – к женщине похвально быстро вернулось самообладание, взгляд сделался жестким и подозрительным.

Да уж, вот это мегера! Классическая причем! От такой если живьем уйдешь, то только в одних трусах, да босиком по снегу.

– Дело в том, что по Москве прокатилась волна внезапных и очень странных смертей, – насчет волны я, конечно, немного преувеличила для пущей важности момента, – их объединили в одно дело, и наше детективное агентство занимается поиском убийцы.

– Убийцы? – Брови Германа поползли кверху. – Но при чем тут мы и мамина смерть?

– Мы бы тоже хотели это выяснить, – вставила свои «две копейки» Тая.

– Моя сестра покончила с собой, – металлическим голосом произнесла Ольга. – Ни о каком убийстве и речи быть не может.

Сестра? О, значит это тетя и племянник? Но что-то родственными отношениями как-то мало попахивает.

– Покончила с собой? В душевой бассейна? По-моему, мало подходящее место для самоубийства.

– Мама была очень эксцентричной женщиной…

– Она была с большим приветом! – резко перебила Ольга. – Называй уж вещи своими именами! От нее постоянно можно было ожидать чего угодно, она нас всех измучила своими дикими выходками! И если бы нее ее самоубийство, то остаток жизни Эмма провела бы в психиатрической клинике!

– А в чем это выражалось? – заинтересовалась я. – Расскажите, пожалуйста. И какие у Эммы могли быть причины для суицида?

Ольга сцепила руки «в замок», противно громко хрустнула пальцами и начала рассказывать. Разница в возрасте у сестер оказалась существенной – почти восемь лет в пользу Ольги. Детей Эмма иметь не могла, поэтому в двадцать три года, будучи замужем за коллекционером и антикваром Всеволодом Марковичем, усыновила Германа. Кстати, Всеволод Маркович был старше своей супруги аж на тридцать два годика, но, видимо, нешуточное финансовое благополучие как обычно сыграло роль молодильного яблочка. Вот интересно мне, что это за профессия такая престижная и денежная – антиквар-коллекционер? И где на такое обучают, в каком именно техникуме? Итак, по словам Ольги, сестра всегда была немного с придурью, но с годами придурь стала усугубляться. Самое печальное, что в семье нет-нет да и вылезала наследующаяся по женской линии шизофрения, вот и стали возникать подозрения, что Эмму не миновал недуг. Ко всему вдобавок, она являлась творческой натурой, писала стихи и пьесы, ничем другим никогда толком не занималась и от глубокого погружения в творчество, чердак у нее начинал протекать все сильнее и стремительнее. Тут Ольга приостановила повествование и зыркнула в сторону Германа.

– Гера, свари нам всем кофе!

Это прозвучало, как приказ. Видать, Гера у нее по одной половице ходит, у такой тетушки особо не забалуешь. Герман послушно ретировался варить кофе, а Ольга продолжила повествование, сделав голос на полтона ниже. В общем, шло время, пожилой супруг не молодел, а старился, уже с трудом антикварил и совсем плохо коллекционировал, а приемный сын подрастал, расцветал и превращался в красавца редкостного экстерьера. И когда Герману стукнуло шестнадцать, приемная маман попыталась его совратить. Подросток ничего не понял, напугался нешуточно и не придумал ничего лучше, как обо всем рассказать отцу. От таких новостей очень пожилого папеньку грохнул инфаркт с летальным исходом. Отшумели пышные похороны, и Эмма осталась сравнительно молодой и очень богатой вдовой. И продолжила обхаживать приемного сына, нешуточно в него влюбившись. Герману, надо полагать, не очень сильно нравилось такое поведение приемной мамы, более того, он считал его диким. Вскоре тетя Оля тоже решила попытать счастья, справедливо полагая, что Гера не является ей родственником вообще ни с какого боку. И у нее все получилось! Все-таки женщиной она являлась опытной, достаточно молодой, привлекательной… ну в общем, у них закрутилось-завертелось. Отношения от Эммы удавалось скрывать несколько лет, но однажды она все-таки застукала тетю и племянника за весьма неродственными утехами. Скандал разразился страшный. Тут уже не сестры сцепились, а две влюбленные, ревнивые женщины с непростыми характерами.

– Если бы к этому моменту Гере не исполнилось восемнадцать, она постаралась бы засадить меня за растление малолетних, – из крошечной сумочки Ольга извлекла тонкую пачку сигарет и зажигалку. – Эмма настолько обезумела, что я опасалась и за свою жизнь, и за жизнь Геры. Сумасшедшая истеричка, она на все была способна. Мы долгое время не общались, Гера хотел переехать ко мне, ему тяжело было каждый день находиться в таком кошмаре, но Эмма угрожала покончить с собой, если он ее оставит. Еще она начала сильно пить, в доме появились какие-то странные личности, в конце-концов, Гера не выдержал и сбежал ко мне. С неделю Эмма караулила его у подъезда, устраивала телефонные истерики, а потом мне вдруг позвонили и сообщили о ее смерти. Гера! Где кофе?!

Гера мгновенно нарисовался с серебряным подносом. Вот это дрессировка! Обзавидоваться можно. Пока он расставлял чашки и разливал из кофейника ароматный напиток, Оля продолжала рассказывать, выпуская в потолок струйки дыма.

– Теперь понимаете, почему ее смерть нас не особенно удивила? Мы, можно сказать, внутренне были готовы к тому, что она рано или поздно что-нибудь выкинет.

– Вы все-таки считаете ее смерть самоубийством? – Тая взяла крошечную чашечку за тоненькую ручечку и оттопырила в сторону мизинец. Она всегда так делала, когда хотела сойти за культурную светскую даму. И бороться с этим было совершенно бесполезно.

– Разумеется, чем же еще ее считать.

– Завещание она оставляла?

– Нет, все осталось нам с Германом, как единственным родственникам и возможным наследникам. У нее никого кроме нас не было.

Надо же, как все удобно и уютно получилось, несказанное везение для обоих. И зажили они долго и счастливо в раскрутецких Эмминых апартаментах…

– Если вы считаете, что мы каким-то образом могли быть к этому причастны, – Ольга в упор смотрела на меня, – то вы ошибаетесь. Я никогда не желала смерти своей сестре, сколько бы проблем и неприятностей она не создавала окружающим. Я скорее поместила бы ее в клинику, чем подстроила ее смерть.

– А отчего именно она скончалась?

– От цианистого калия. Вы понимаете, что ни я, ни Гера, ни кто-нибудь другой не смог бы отравить ее в душевой бассейна, только она сама. Видимо какое-то помутнение на нее нашло и – вот, результат.

Кофе оказался крепким, горьким и несладким. Так как в чашку помещалось ровно два глотка, которые я выпила залпом, сахар класть было уже не во что.

– Слушайте, но если предположить на минуту, просто предположить, что это не было самоубийством, кто мог бы желать ее смерти до такой степени, чтобы пойти на убийство? И по какой причине?

Во рту было горько, в желудке противно.

Герман с Олей переглянулись и одновременно пожали плечами.

– А вы подумайте, подумайте, – с кривой миной Тая поставила свою чашечку обратно на поднос. – Хорошенько подумайте. Имелись ли у нее враги? Завистники? Недоброжелатели? Вот вы говорили, что в доме всякие подозрительные личности толкались.

«Да, да, – подумала, – хоть кто-нибудь еще кроме вас, кому Эмма мешала жить?»

– Ничего в них не было подозрительного, – Герман наконец устал подпирать стену и присел на диванчик рядом с тетушкой. – Обычная нищая пьянь, называемая мамой «творческой богемой». Она их поила, кормила, давала взаймы на выпивку, а они хвалили ее произведения, всячески льстили и это давало ей ощущение собственной гениальности. Да, кстати, похоже, кому-то она давала в долг крупную сумму денег.

– Что? – заинтересовалась Ольга. – О чем ты?

– Я как-то краем уха слышал обрывки ее телефонного разговора, мама сказала: «Ну, это же очень большая сумма. А на какой срок тебе нужно? Хорошо, я подумаю».

– Когда это было? – я развернула в сторону Германа слуховые локаторы.

– Где-то за месяц до ее смерти.

– С кем она говорила и дала ли в долг ты не знаешь?

Он отрицательно качнул головой. Больше ничего хоть сколько-нибудь полезного для следствия парочка вспомнить не смогла.

– Ладно, – я полезла в сумку за своим многострадальным блокнотом и карандашом, – если что-нибудь вспомните, случайно выясните, кому и сколько Эмма давала в долг, вернулся ли ей этот долг, ну или еще что-нибудь важное вдруг в памяти всплывет, звоните или мне на домашний или Тае на мобильный.

– Хорошо, – Ольга приподнялась с диванчика и взяла листок с нашими координатами, – обязательно позвоним. Хотите еще кофе?

– Ой, нет! Спасибо! Мы торопимся, мы уже уходим…