Что у принца под короной?

Глава девятнадцатая

Где-то в квартире едва слышно тикали часы, больше тишину ничто не нарушало. Первым делом мы заглянули на кухню и мой наметанный и завистливый до чужого добра глаз мигом отметил и оценил шикарную мебель и обстановку. Вроде и кухня не больше моей, а как все замечательно распланировано и обставлено! И вот как раз о такой кофеварке я совсем недавно мечтала… иш ты, новенькая совсем…

– Сена, куда ты лапы тянешь к чужому имуществу! – зашипела Тая. – Идем дальше!

Ну, дальше, так дальше. Заглянули в спальню и направились в зал. Вот там-то нас сюрприз и поджидал.

– Ой, – Тая резко затормозила в дверном проеме, – черт подери…

В одном из двух мягких кресел у полированного сервировочного столика, сидел облаченный в черных халат с большими белыми иероглифами господин Маршавин собственной персоной. Положив руки на подлокотники, сидел он неподвижно и смотрел прямо на нас. На столике кроме квадратного широкого стакана, на четверть полного золотистой жидкостью больше ничего не было.

– Здравствуйте, – залепетала Тая, – извините, что вот так вот ворвались, но мы звонили, стучали… у вас там открыто было…

Маршавин никак не отреагировал. Он, в общем-то, даже и не моргал.

– Тай, тише, – я оттеснила подругу и зашла в комнату. – Извините, с вами все в порядке?

Ноль реакции.

– Чего это с ним? – прищурила внимательные глазоньки подружка. – Дмитрий Валентинович, вы нас слышите?

– Боюсь, что нет, – я подошла поближе к хозяину дома. – Похоже, он мертв.

– Да ладно, с чего ты взяла?

– У него глаза стеклянные, веки не моргают и он никак не реагирует на наше появление – достаточно?

Борясь с противоречивыми чувствами, я двумя пальцами коснулась его шеи и отдернула руку – кожа была мертвенно-холодной. Меня всю передернуло с ног до головы от отвращения.

– Да, Таечка, он мертв окончательно и бесповоротно.

– Да как он мог! – возмутилась Таечка, подскакивая поближе к телу, чтобы рассмотреть подробности. – Мы уже практически дело раскрутили, а он взял и помер! Как он мог так подло уйти от ответственности?! Негодяй!

– Тише ты, не шуми, имей хоть какое-то уважение к покойному, – я смотрела по сторонам, разглядывая обстановку.

– А он к нам уважение имел? Столько времени, столько сил! Чуть не отравил меня, поганец! А теперь сидит тут! В халате! Как ни в чем не бывало!

– Захлопни хлеборезку наконец! – рассердилась я. – Может, предложишь еще над трупом надругаться, чтоб не так обидно было?

На столе у окна красовался жидкокристаллический монитор и системный блок. Время от времени на системном блоке мигали индикаторы… или как там называются эти зелененькие и желтенькие огонечки, что навело меня на мысль о том, что компьютер не выключен. Подойдя к столу, я тронула мышку и монитор мгновенно вспыхнул. На экране возник вордовский документ с текстом. Пододвинув стул, я присела и погрузилась в чтение. Чтение оказалось более чем увлекательным – это было предсмертное послание Маршавина Д. В. человечеству. Покойный откровенно повествовал о своем выдающемся криминальном пути, о том, как пять лет назад ему впервые пришла в голову мысль о таком оригинальном способе убийства – Маршавин занял у своего знакомого денег на покупку квартиры и решил не отдавать. Убийство сошло с рук и дантисту пришла новая блистательная идея в его больную голову – стать киллером и работать под заказ. Маршавин не сомневался, что раскрыл «формулу идеального убийства», убийства чистого и гладкого, без улик и без свидетелей. Желающих воспользоваться его услугами долго дожидаться не пришлось и Дмитрий начал работать на группировку Михалыча, выполнял заказы, убирал неугодных граждан, параллельно Маршавин и сам иногда проявлял инициативу – брал деньги в долг и убирал кредитора. Опьянев от того, как просто и безнаказанно оказывается можно убивать людей, Дмитрий Валентинович не отказал себе в удовольствии отравить своего бывшего преподавателя по мединституту просто потому, что профессор, по его мнению, незаслуженно пил его кровь и неоднократно ставил под вопрос Маршавинское пребывание в Альма Матер. Завершалось чистосердечное признание тем, что Дмитрий глубоко раскаивался в содеянном, сетовал, что совсем сошел с ума, что боится сам себя, боится, что после убийства профессора начнет косить народ на право и налево просто ради удовольствия. Идти с повинной и садиться за решетку на всю оставшуюся жизнь он не желает, поэтому уходит из жизни добровольно, приняв смертельную дозу таблеток, растворенных в виски.

– Зашибись! – подытожила Тая, она стояла за моей спиной и тоже читала текст. – Ну, разве он не мерзавец после этого? Все расследование нам обос…

– Погоди, – я снова и снова просматривала текст, – погоди…

– Сен, я не хочу «годить», пошли отсюда, а? – Подругу так расстроило вероломное самоубийство Маршавина, что она едва не плакала от печали и злости.

– Ладно, – я оставила компьютер в покое, встала из-за стола и снова огляделась. Что я хотела найти, я и сама не знала. Осмотрела комнату и пошла в спальню.

– Ты куда?

– Сейчас, минуточку.

Симпатичная обстановка, без излишеств, видно, что мебель дорогая… немного небрежно заправленная двуспальная кровать… Хм, почему же покрывало так небрежно брошено, ведь кругом такой идеальный, прямо медицинский порядок? Взявшись за край, я аккуратно приподняла покрывало, посмотрела на смятые простыни, скомканные подушки…

– Сен, ты чего такое делаешь, а?

– Ничего особенного, – я отошла от кровати, – давай еще на кухню заглянем.

– Кофеварку хочешь забрать? Тогда я тоже что-нибудь прихвачу, ладно?

– Нет, я ничего не собираюсь забирать!

Зайдя на кухню, я открыла дверцу шкафчика под мойкой, вытащила мусорное ведро и заглянула внутрь. На самом дне лежали две пустых упаковки от таблеток. Двумя пальцами я вытащила одну, извлекла вкладыш из коробочки, бросила ее обратно и поставила ведро на место.

– Нашла что-нибудь интересное? – Тая наблюдала, как я убираю листок-вкладыш в сумку.

– Просто хочу узнать, каких таблеток он наелся.

– Мы не хотим сделать пару-тройку снимков?

– Зачем? Приедет следственная бригада и пускай снимают в свое удовольствие. Все, пойдем.

Посмотрев в дверной глазок и убедившись, что на лестничной площадке никого нет, мы тихонечко покинули жилище совестливого убийцы.

Домой добирались в сложном душевном состоянии и почему-то мысли позвонить Горбачеву даже не возникло. На подступах к дому я произнесла задумчиво:

– Давай какого-нибудь винища купим.

– Давай! – радостно поддержала инициативу Тая.

Денег хватило аккуратно на две бутылки «Каберне» и коробку замороженных котлет по-киевски. Забросив продукты и напитки домой, взяли Лаврентия и все вместе отправились на прогулку. Хоть и время было не урочным, но так уж получилось, что совместили дневной и вечерний променад. Школьный двор пустовал, ученики уже разошлись, собачники еще не появились, так что Лаврухе пришлось развлекаться в одиночестве, однако моего самодостаточного песлера это ничуть не расстроило. Я отпустила его с поводка и Лаврик бодро потрусил к ближайшим елкам. Проводив взглядом обожаемую «тумбочку на ножках», я полезла в сумку и достала листок-вкладыш, желая узнать, что же за таблетки такие избрал Маршавин для собственных проводов на тот свет.

– Что там написано? Читай вслух! – потребовала неугомонная подруга.

– Я эти медицинские термины и не выговорю… а, вот показания: артериальная гипертония различного генеза, гипертонический криз. Насколько могу понять, это препарат для снижения давления. Отпускается, кстати говоря, без рецепта.

– Выходит, это довольно безобидное лекарство? – Тая взяла вкладыш и принялась изучать его самостоятельно. – Зачем же ему понадобилось растворять в вискаре целую упаковку…

– Две упаковки.

– Тем более! Зачем понадобилось растворять целых две упаковки лекарства от давления, когда он мог бы просто хряпнуть капсулу цианида? К чему такие сложности?

Я промолчала, наблюдая за резвящимся Лаврентием, пес вовсю наслаждался природой, бегая по свежевыпавшему снегу.

Вернувшись домой, нажарили котлет, наварили вермишели, вскрыли бутылку «Каберне» и продолжили грузиться интеллектом.

– Может нужно позвонить кому-нибудь и настучать на тему трупа в квартире?

– Не надо, пускай посидит пока тихонько, – отодвинув в сторонку пустую тарелку, я закурила. – Тебе не показалось странным?

– Что именно? – Тая деловито подлила нам обеим еще винца.

– Что в своем покаянном послании Маршавин перечислил все свои жертвы, кроме одной?

– Кроме какой?

– Кроме тебя, тундра!

– Ах, да! – всплеснула руками тундра и едва не опрокинула со стола свой бокал. – Как это он про меня-то забыл?! Про меня почему не написал, свинья бессовестная?! Нет, ну вообще в людях ничего человеческого не осталось! Сена, ну что ты молчишь!

– Думаю, – я смотрела, как в соседних домах зажигаются окна. – Вчера, значит, Маршавин был бодр, полон сил и желания отправить к праотцам детективщицу, упорно сующую свой нос в чужой вопрос, и вдруг, ни с того ни с сего, его обуял приступ внезапного раскаяния и он срочно решил отравиться? И даже не подумал вписать имя своей последней жертвы…

– Ты к чему это клонишь? – Тайка нервно взлохматила челку и глотнула винца.

На кухню пришлепал Лаврентий поглядеть, чем это его мамочки занимаются. Он оглядел наш банкет, уселся рядом, положил голову мне на колени и вздохнул.

– Не грусти, мой золотой, – я погладила любимую собаченцию, – не печалься, друг любимый, мы будем хорошо себя вести и не напьемся, честно слово.

Лаврик поглядел на меня умными карими глазами, снова тяжело вздохнул и улегся у моих ног.

– Наша собака нас скоро презирать начнет за наш аморальный образ жизни.

– Не начнет, – Тая обновила содержимое бокалов, – Лаврентий человечный, он понимает, как нам нелегко живется. Так к чему ты клонишь?

– Погоди, я еще перевариваю мысль. Знаешь, кстати говоря, о чем я все чаще и чаще думаю?

– Ну? – подруга настороженно смотрела на меня поверх бокала. – О чем?

– Если ты все равно не живешь у себя дома, а живешь у меня, может продадим твою квартиру, продадим мою и купим одну приличную большую, в хорошем районе?

– И ты сейчас именно об этом думаешь? – удивилась Тая.

– В последнее время я всегда об этом думаю…

– Нет уж, свою квартиру я продавать не собираюсь! Надо же мне иметь пути отступления и запасной аэродром! Вдруг однажды ты достанешь меня до самых печенок!

Очаровательно, восхитительно, изумительно.

– Дорогая моя, а если ты однажды достанешь меня до самых печенок, мне куда прикажешь отступать из собственной берлоги? А, придумала! Мы поедем жить к тебе вместе с Лаврентием!

– Не пойму, ты поругаться что ли хочешь прямо сейчас? – прищурила огненные очи Таюша. – Чего это ты вдруг прицепилась с квартирным вопросом? Если я тебе мешаю, я могу уйти прямо сейчас!

– Босиком в заснеженную ночь, – я снова посмотрела в окно. – Кто же мог его убить, а?

– Кого?

– Маршавина Дмитрия Валентиновича. Разумеется, он не сам это сделал, это и дураку понятно.

– То есть ты прямо утверждаешь, что Маршавин не раскаялся и не убил сам себя?

Нет, все-таки не всем дуракам было понятно, один дурак все еще не понял.

– Да, Тая, именно это я и хочу сказать. Я уверена на сто… нет, на тысячу процентов, что Маршавину кто-то помог завершить свою криминальную карьеру.

– Кто-то убил убийцу? – Тайкины глаза возбужденно загорелись. – Хочешь сказать, такого вот ловкого и хитромудрого убивчика кто-то перемудрил и отравил?

– Ага, хочу сказать.

– Наверное, бандиты, на которых он работал, решили сменить штатного киллера! И аккуратно от него избавились! Да-да-да, точно!

– Я так не думаю, – я рассеянно наблюдала, как Таиска откупоривает вторую бутылку. – Не думаю, что его убрала группировка.

– Почему? А кто?

– Надо подумать.

Хотя голова, если честно, уже мало чего соображала, уже ни о чем вообще не хотелось думать и казалось, что еще немного и вся эта каша с убитым убийцей просто через уши полезет.

С вином расправились к одиннадцати часам и, не сговариваясь, поползли в сторону дивана. Прямо как-то синхронно захотелось прилечь и отключиться. Зевая на ходу, Лаврентий поплелся за нами. Разложили диван, потушили свет, улеглись, Лаврентий шумно вытянулся на полу рядом, с облегчением вздохнул и вскоре стал тихонечко похрапывать. Я примостилась на краю, подальше от крутящейся не хуже вентилятора Таиски. Вот ведь беспокойное хозяйство, хоть на половик от нее беги!

– Ты можешь наконец устроиться и перестать вращаться по всему дивану?! Я даже начать засыпать не могу от такого беспредела под боком!

– Я нервничаю! И никак не могу устроиться поудобнее!

– Устаивайся поскорее, а то кто-то из нас пойдет спать на кухню!

– Могу вообще поехать к себе домой!

– Да уж боюсь не дожить до этого светлого момента! Если ты еще раз ударишь меня своей железной пяткой, мы поссоримся!

– И ничего они у меня не железные! Очень даже милые пяточки! И вообще, Сена, почему ты считаешь, что Маршавина не коллеги бандиты убрали? Вот почему ты любую мою версию отвергаешь? Считаешь меня таким уж никчемным детективом?

Дурацкая привычка резко перескакивать с одной темы на другую!

– Я считаю, что его мог убить кто-то очень близкий, кому Маршавин всецело доверял, настолько доверял, что откровенно рассказывал о своих занятиях по вкладам цианида в зубы пациентам. И вот уж не думаю, что он направо и налево изливал душу соратникам по криминальному бизнесу. Думаю, тут замешана женщина.

– Женщина? – Тая так удивилась, что даже перестала вращаться вокруг собственной оси. – Хочешь сказать, его убила женщина?

– Да.

– Почему?

– Маршавин сидел в кресле босиком и в халате, надумай он травиться, одел бы уж что-нибудь поприличнее. Постель наспех заправлена, простыни и подушки смяты – там явно бурно проводили ночное время двое, один человек так кровать не раскурочит, даже если будет крутиться всю ночь, как ужаленный. И самое главное – текст прощального послания, его однозначно написала женщина.

– Как ты это вычислила?

– Тай, ты помнишь, где я работаю?

– Припоминаю в общих чертах, – она сунула под спину подушку, принимая полусидячее положение. Сна у моей дорогой подруги не было ни в одном глазу.

– За долгие и мучительные годы работы в «Непознанном мире» перед моими глазами прошло такое количество текстов, что я уже интуитивно могу отличить текст, написанный мужчиной от текста, написанного женщиной, даже если женщина подпишется мужским именем и будет писать от мужского лица. Не могу объяснить, по каким таким признакам различаю, но различаю и все тут. Стиль, манера письма… не знаю, не могу объяснить, но со всем чувством гражданской ответственности заявляю – предсмертное, а, скорее всего, посмертное послание Маршавина писала женщина, а про тебя она ни словом не обмолвилась по той простой причине, что просто не знала об очередной жертве, Дмитрий, скорее всего, не успел ей рассказать.

– Интересно, – Тая снова принялась вращаться. – Что ж получается, шерше ля фам?

– Получается, да. Будем искать женщину.

– А зачем ее искать?

– В смысле? – я так удивилась, что даже поднялась и села. – Как это «зачем»?

– По-моему, женщина оказала неплохую услугу человечеству, нейтрализовав своего не на шутку распоясавшегося бойфренда. Мы спокойно можем предоставить все результаты расследования Горбачеву, сообщить адрес, по которому находится тело отравившегося в приступе раскаяния преступника и поставить очередную жирную «птичку» в нашем славном детективном портфолио. И гордо заняться собственными делами.

– Не-е-ет, я хочу довести дело до конца, до самого конечного кончика, иначе птичка в портфолио будет не достаточно жирной.

– Так я и знала, но все-таки попытка не пытка. Эх-х-х-х…

Вздыхая и кручинясь, Таиска улеглась, отворачиваясь зубами к стенке. Я немного покрутилась для порядка, повертелась, попинала Тайку пятками и вскоре отчалила в объятия Морфея.