Чучело белки

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В субботу около полудня Норман побрился. Он брился всего раз в неделю, и неизменно по субботам.

Он не любил бриться — из-за того, что при этом приходилось смотреть в зеркало. По стеклянной поверхности все время ползли какие-то волнистые полосы. Они ползли по всем зеркалам, в которые смотрел Норман, и от этого у него начинали болеть глаза.

Может быть, все дело в том, что у него плохое зрение, решил Норман, вспомнив, как ему нравилось рассматривать себя, когда он был мальчиком. Он любил стоять перед зеркалом совсем без одежды. Однажды мама поймала его за этим занятием и ударила по голове большой серебряной щеткой для волос. Сильно ударила. Ему было очень больно. Мама сказала, что гадко вести себя так, разглядывать себя в таком виде.

Норман до сих пор помнил, как сильно она его ударила, и как у него потом болела голова. С тех пор голова болела почти каждый раз, когда он смотрелся в зеркало. В конце концов мама отвела его к доктору, и тот сказал, что Норману нужно носить очки. В очках он стал видеть лучше, но и в них смотреть в зеркало было неприятно, и поэтому, какое-то время спустя, он попросту перестал пользоваться зеркалами без особой необходимости. И мама была права. Гадко смотреть на себя, голого и беззащитного, видеть тугие складки жира, короткие безволосые руки, выпирающий живот, а под ним…

В такие моменты ему хотелось быть другим человеком. Кем-нибудь высоким, стройным и красивым, как дядя Джо Консадайн. «Правда, он на редкость пригожий мужчина?» — часто говорила мама. Так оно и было, и Норман не мог этого отрицать. Но он все равно ненавидел дядю Джо Консадайна, хоть тот и был хорош собой. И ему не нравилось, что мама требовала называть этого мужчину “дядя Джо”. Потому что он вовсе не был их родственником — он был просто другом, гостившим у мамы. И именно по его настоянию мама построила мотель — уже после того, как продала землю.

Вот это-то и было странно. Мама вечно ругала мужчин и своего бывшего мужа, который ее бросил, но дядя Джо Консадайн мог вертеть ею, как хотел. Он мог заставить маму согласиться на что угодно. Хорошо, наверное, быть таким, как дядя Джо Консадайн.

Ну, нет! Дядя Джо мертв.

Норман моргнул, глядя на свое отражение в зеркале. Странно, как это вылетело у него из головы? Уже ведь лет двадцать прошло. Впрочем, время относительно. Это сказал Эйнштейн, но не он был первым — древние об этом тоже знали, и некоторые современные мистики: Алистер Кроули, например, и Успенский. Норман читал их труды, а некоторые книги даже приобрел. Мама этого не одобряла — она утверждала, что книги, которые читал Норман, противоречили религии, но не в этом заключалась настоящая причина. Книги не нравились маме потому, что Норман переставал быть ее “маленьким мальчиком”, когда читал их. Он становился взрослым мужчиной, изучавшим законы времени и пространства, постигавшим тайны измерений и бытия.

В сущности, Норман чувствовал себя как бы двумя людьми сразу: ребенком и взрослым. Когда он думал о маме, он был мальчиком, зато когда оставался наедине с самим собой — то есть, не совсем наедине, а с головой погружался в книгу, — становился зрелым человеком. Достаточно зрелым, чтобы сознавать, что, возможно, страдает шизофренией в легкой форме или, в лучшем случае, серьезным неврозом.

Конечно, такое положение никак нельзя было считать верхом стабильности. С ролью маменькиного сыночка были связаны определенные неудобства. С другой стороны, пока Норман сознавал грозившие ему опасности, справиться с ними не составляло труда — и с мамой тоже. Ей просто повезло, что ее сын понимал, когда следует быть мужчиной — и что он знал кое-что о психологии, да и о парапсихологии.

Маме повезло, когда умер дядя Джо Консадайн, и снова повезло на прошлой неделе, когда приехала эта девушка. Если бы он тогда не повел себя, как взрослый, у мамы сейчас были бы крупные неприятности.

Норман потрогал бритву. Ее лезвие было острым, очень острым. Надо быть повнимательней, чтобы не порезаться. И надо не забыть запереть бритву, чтобы до нее не смогла добраться мама. Ей нельзя доверять такие острые предметы. Именно по этой причине приготовлением пищи, как и мытьем посуды, занимался Норман. Мама до сих пор любила убираться в комнатах, а ее собственная всегда выглядела чисто и опрятно, как на картинке, но кухню всегда убирал Норман. Не то чтобы он прямо говорил маме что-нибудь по этому поводу — нет, просто он взял все на себя.

И мама никогда не задавала лишних вопросов, чему он был рад. Хотя прошла уже целая неделя с тех пор, как в прошлую субботу приезжала девушка, они с мамой ни разу не обсуждали случившегося. Затрагивать эту тему было бы неудобно и неприятно для них обоих, и мама, видимо, чувствовала это — казалось, она сознательно избегает встреч с сыном, проводя большую часть времени в своей комнате и почти не разговаривая. Может быть, ее мучила совесть.

И поделом. Убийство — ужасное преступление. Даже если у тебя не все в порядке с головой, уж это-то ты должен сознавать. Наверное, мама сильно страдала.

Возможно, если бы она выговорилась — прошла бы через катарсис, — ей стало бы легче. Однако Норман все равно был рад, что мама молчит. Потому что и он тоже мучился. Но его беспокоили не угрызения совести, а страх.

Всю неделю он только и ждал, что произойдет непоправимое. Каждый раз, как на подъездную дорожку к мотелю сворачивала машина, он вздрагивал и едва не подпрыгивал до потолка. Даже когда машины просто проезжали по шоссе, он страшно нервничал.

Конечно, в прошлую субботу он уничтожил все следы своей ночной деятельности у болота. Он спустился туда на машине, якобы за дровами, и, к тому времени, как доверху заполнил ими прицеп, на берегу не осталось ничего подозрительного. Серьгу девушки он бросил в воду. Вторая так и не нашлась. Он чувствовал себя, насколько возможно, в безопасности.

Но в четверг вечером к мотелю свернула машина дорожной полиции, и Норман чуть не потерял сознание. Оказалось, что полицейскому просто нужно было позвонить. Позднее, когда патрульная машина уехала, Норману даже стало смешно, но в первый момент ему было не до шуток.

Мама как раз сидела у окна спальни, и им здорово повезло, что полицейский ее не заметил. Всю последнюю неделю мама вообще слишком часто выглядывала в окно. Может быть, она тоже боялась, как бы не заявились непрошенные гости. Норман пытался убедить маму не показываться посторонним, однако не смог заставить себя сослаться на настоящую причину. Так же, как не мог объяснить маме, почему он не разрешает ей спускаться в мотель и помогать обслуживать клиентов. Он просто не разрешал, и все. Место мамы было в доме — ей больше нельзя было доверять, когда поблизости находились посторонние. Чем меньше людей будет о ней знать, тем лучше. И той девушке не стоило рассказывать о маме…

Норман кончил бриться и снова вымыл руки. В последнее время — особенно всю эту неделю — он замечал за собой прямо-таки навязчивое желание отмыться. Явный комплекс вины — леди Макбет, да и только. Шекспир, конечно, здорово разбирался в психологии. Интересно, а разбирался ли он и в других вещах? Написал же он о тени отца Гамлета.

Но сейчас у Нормана не было времени рассуждать об этом. Пора было открывать мотель.

Всю прошедшую неделю клиентов было не очень много. Больше трех — четырех номеров одновременно Норман не сдавал ни в одну из ночей, и это было хорошо. Потому что ему не пришлось сдавать номер шестой. Тот, в который он поселил девушку.

Он надеялся, что его больше никогда не придется сдавать. Хватит, с войеризмом Норман покончил. Из-за него и начались все неприятности. Если бы он не подглядывал и если бы не напился…

Норман вытер руки и отвернулся от зеркала. Надо забыть о прошлом, пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов. Все шло отлично, и лишь об этом и стоило помнить. Мама вела себя хорошо, и он вел себя хорошо, и они были вместе — как всегда. Целая неделя прошла спокойно, и в будущем тоже не будет никаких неприятностей. Конечно если он не нарушит данного самому себе обещания вести себя по-взрослому и перестать быть маменькиным сынком. А это решение он уже принял.

Он поправил галстук и вышел из ванной. Мама сидела в своей комнате и глядела в окно. Может, сказать, чтобы она этого не делала? Нет, лучше не надо. Мама могла начать брюзжать, а Норман еще не был готов к спору с нею. Пускай себе смотрит, если уж ей так хочется.

Такие слова больше пристали ребенку, конечно. Но Норман не возражал против небольшого послабления, если оно не мешало ему вести себя, как подобало разумному взрослому человеку. Главное, не забыть запереть входную дверь, когда он выйдет из дома.

То, что теперь он запирал двери, позволяло ему чувствовать себя в безопасности всю эту неделю. Он забрал у мамы все ключи — и от дома, и от мотеля. Когда он уходил на работу, мама больше не могла улизнуть. Она сидела в своей комнате, а он в конторе, и все было прекрасно. Если не забывать о предосторожностях, можно не опасаться повторения событий прошлой субботы. В конце концов, все делалось ради маминой пользы. Быть запертой в собственном доме все же лучше, чем в психушке.

Норман уже спустился по тропинке и как раз заворачивал за угол, когда к мотелю подъехал грузовичок из прачечной. Норман все подготовил заранее. Забрав у водителя чистое белье, он сдал грязное. Прачечная стирала для него и полотенца, и простыни, и наволочки. Так было проще. В сущности, в последнее время управлять мотелем вообще было проще простого.

После того, как грузовичок укатил, Норман прибрался в номере четвертом, в котором ночевал коммивояжер из Иллинойса. Ну и грязь же он после себя оставил! В раковине полно окурков, рядом с унитазом брошен раскрытый журнал. Из тех, что печатают научную фантастику. Подбирая его с пола, Норман усмехнулся. Научная фантастика! Если бы они знали!

Но они, конечно, не знали. И никогда не узнают — не должны узнать. До тех пор, пока мама находится под его присмотром, бояться нечего. Он обязан защищать ее, однако, как показала прошедшая неделя, в защите нуждались и окружающие. Теперь ему придется быть особенно осторожным и внимательным. Ради общего блага.

Норман вернулся в контору и убрал грязное белье в ящик. В номерах он уже застелил свежее. Мотель был готов к приему клиентов — если таковые объявятся.

Однако никто не сворачивал на подъездную дорожку почти до четырех часов вечера. Норман сидел в конторе, смотрел на дорогу, скучал и нервничал. Ему хотелось выпить, и он почти поддался искушению, но вовремя вспомнил, что дал зарок. Никакого пьянства. Когда у тебя неприятности, алкоголь их только умножает. Норман не мог позволить себе даже крошечного глотка. Дядя Джо Консадайн умер именно из-за выпивки. И девушка тоже погибла из-за нее, хотя и не напрямую. С этого момента он полный трезвенник. Хотя глоток ему не помешал бы. Всего один…

Пока Норман колебался, подъехала машина с алабамскими номерами, из которой выбрались мужчина и женщина средних лет. Они сразу пошли в контору. Мужчина был лыс и носил большие очки в темной оправе. Женщина страдала ожирением и все время потела. Норман показал им номер первый, расположенный в самом конце ряда кабинок, — двухместный, за десять долларов. Женщина, у которой оказался высокий визгливый голос, стала жаловаться на духоту, но вроде успокоилась, когда Норман включил вентилятор. Мужчина пошел за вещами и по пути записал себя и жену в журнал. Мистер и миссис Герман Прицлер, Бирмингем, Алабама. Обычные туристы, проблем с ними не возникнет.

Норман вернулся за стол и принялся листать фантастический журнал, забытый коммивояжером. Стало довольно темно — наверное, уже шестой час пошел. Норман включил свет.

К мотелю свернула еще одна машина. За рулем сидел одинокий мужчина, по-видимому, тоже коммивояжер. Зеленый «бьюик», техасские номера.

Техасские номера! Но эта девушка — Джейн Вильсон — тоже приехала из Техаса.

Норман встал и вышел из-за стола. Увидел, как мужчина вылез из машины. Услышал хруст его шагов по гравию. Сердце гулко забилось им в такт.

Это совпадение, попытался убедить себя Норман. Из Техаса приезжают многие. Да что там, Алабама расположена еще дальше отсюда.

Мужчина вошел в контору. Высокого роста, худой, на голове одна из этих серых стетсоновских шляп, закрывающих верхнюю часть лица. Небритый подбородок покрыт загаром.

— Добрый вечер, — поздоровался мужчина.

— Добрый вечер, — отозвался Норман, беспокойно переступив с ноги на ногу.

— Вы владелец мотеля?

— Совершенно верно. Вам нужна комната?

— Не совсем. Мне необходима кое-какая информация.

— Рад буду помочь, если смогу. Что вас интересует?

— Я разыскиваю девушку.

У Нормана отнялись руки. Он просто перестал их чувствовать, они полностью онемели. Все его тело онемело. Он больше не слышал бешеного стука сердца — казалось, оно вовсе перестало биться. Стояла мертвая тишина. Вот будет ужас, если он закричит.

— Ее фамилия — Крейн, — продолжал мужчина. — Мэри Крейн из Форт Уорта, штат Техас. Она не останавливалась здесь?

Норману расхотелось кричать. Теперь он едва сдерживал распиравший его смех. Сердце вернулось к исполнению своих обычных функций. Ну, на этот-то вопрос он без труда ответит.

— Нет, — сказал он. — Девушка с таким именем здесь не останавливалась.

— Вы уверены?

— Безусловно. Клиентов у нас не так много, я их всех хорошо помню.

— Эта девушка, скорее всего, оказалась в этих местах примерно неделю назад. В прошлую субботу или, может быть, в воскресенье.

— В тот уикенд у меня никто не останавливался. Погода стояла ужасная.

— Вы абсолютно уверены? Этой девушке — наверное, следует сказать: молодой женщине — двадцать семь лет. Ее рост — пять футов пять дюймов, вес — около ста двадцати фунтов, у нее темные волосы, голубые глаза. Ехала на синем «плимуте-тюдоре» пятьдесят третьего года выпуска. Правое переднее крыло помято. Номерной знак…

Норман не слушал. Зачем он сказал, что в прошлую субботу у него никто не останавливался? Ведь незнакомец описывал ту самую девушку и, к тому же, знал о ней все до мельчайших подробностей. С другой стороны, как он докажет, что девушка побывала здесь, если Норман будет все отрицать. А он теперь вынужден отрицать.

— Нет, не думаю, что могу вам помочь.

— А мое описание не напоминает вам кого-нибудь из тех, кто останавливался на прошлой неделе? Девушка могла использовать вымышленное имя. Если бы вы разрешили мне просмотреть ваш регистрационный журнал…

Норман положил руку на журнал и покачал головой.

— Мне очень жаль, мистер, — сказал он, — но я не могу этого позволить.

— Может быть, взглянув вот на это, вы измените свое решение?

Мужчина сунул руку в боковой карман пиджака и Норман решил, что тот собирается предложить ему деньги. Мужчина действительно достал бумажник, но не извлек из него ни единой купюры. Вместо этого он просто раскрыл его и положил на прилавок, чтобы Норман смог прочитать вставленную в специальный кармашек карточку.

— Милтон Арбогаст, — представился мужчина. — Следователь компании «Пэрити Мьючуэл».

— Вы детектив?

Мужчина кивнул.

— Я здесь по делу, мистер…

— Норман Бейтс.

— Мистер Бейтс. Компания поручила мне найти эту девушку, и я по достоинству оценил бы вашу помощь. Конечно, вы не обязаны показывать мне свой регистрационный журнал, но, как вы, несомненно, знаете, мне будет нетрудно заручиться содействием местных властей.

Норман не знал ничего подобного, но зато был уверен кое в чем другом. Местным властям нечего делать в его мотеле. Не хватало еще, чтобы кто-то заявился сюда и начал повсюду совать свой нос. Не убирая руки с журнала, Норман пытался решить, как ему быть.

— А в чем, собственно, дело? — спросил он. — Что натворила эта девушка?

— Украла машину, — сказал мистер Арбогаст.

— О! — Норман почувствовал облегчение. Он уже было начал подозревать худшее: что девушка считается пропавшей без вести или что ее разыскивают за совершение серьезного преступления. Вот тогда бы настоящего расследования не избежать. А весь шум, оказывается, из-за угнанной машины, да еще какой-то разбитой колымаги, в придачу…

— Ладно, — сказал он. — Смотрите. Мне просто нужно было убедиться, что вы имеете на это право.

Он убрал руку.

— Имею, имею, а то как же, — сказал мистер Арбогаст, но не потянулся за журналом, а полез в карман. Достав оттуда какой-то конверт, он положил его на стол и лишь затем завладел журналом. Развернув его к себе, он принялся водить пальцем по страницам.

Норман с тревогой следил, как детектив просматривает строчку за строчкой. Вдруг толстый палец решительно остановился.

— Кажется, вы говорили, что ни в прошлую субботу, ни в воскресенье у вас никто не останавливался?

— Ну, во всяком случае, я никого не помню. То есть, я хочу сказать, может, и был клиент или два, но никак не больше.

— А как насчет этой записи: «Джейн Вильсон, Сан Антонио»? Она зарегистрировалась в субботу вечером.

— Ах… да, действительно, теперь я вспомнил, — в груди у Нормана возобновился бешеный стук. Он понял, что совершил ошибку, притворившись, будто не узнал девушку по описанию, но было уже поздно. Что теперь сказать этому детективу, чтобы он ничего не заподозрил? Как объяснить ложь?

Сам детектив в данный момент молчал. Расположив свой конверт рядом с регистрационным журналом, он смотрел то туда, то сюда, сличая почерка. Так вот, зачем понадобился конверт. Адрес на нем написан ее почерком! И теперь детектив все поймет. Он уже знает!

Норман увидел это, едва мистер Арбогаст оторвал взгляд от журнала. Его глаза находились в тени шляпы, но вблизи их все же можно было разглядеть. Детектив смотрел на Нормана холодным, знающим взглядом!

— Это та самая девушка. Журнал заполнен ее почерком.

— Да? Вы уверены?

— В достаточной степени, чтобы потребовать у вас фотокопию записи, даже если для этого придется съездить за судебным ордером. И это не единственное, что я сделаю, если вы не перестанете валять дурака. Почему вы солгали, сказав, что не видели эту девушку?

— Я не солгал, я просто забыл…

— Разве не вы говорили, что у вас хорошая память?

— Ну, в общем-то, неплохая. Но только…

— Вот и докажите, — мистер Арбогаст прикурил сигарету. — А на тот случай, если это вам неизвестно, скажу: угон автомобиля считается федеральным преступлением. Вы ведь не хотите, чтобы вас привлекли в качестве соучастника, не так ли?

— Привлекли? Да за что меня привлекать? Приехала какая-то девушка, сняла номер на ночь, а утром поехала дальше. Какое отношение к этому имею я?

— Непосредственное. Вы скрываете важную информацию, — мистер Арбогаст глубоко затянулся. — Все, хватит запираться! Вы видели девушку. Как она выглядела?

— Ну, вроде бы, так, как вы описали. Когда она приехала, шел сильный дождь. Я был занят. Я и разглядеть-то ее толком не успел. Подождал, пока она запишется в журнал, выдал ключ и все.

— О чем вы с ней говорили?

— О погоде, наверное. Я не помню.

— А девушка вела себя естественно? Может быть, волновалась, нервничала? Вы не заметили ничего подозрительного?

— Да нет, ничего. На мой взгляд, она выглядела, как обычная туристка.

— Понятно, — мистер Арбогаст придвинул к себе пепельницу и загасил сигарету. — Значит, вы почти не обратили на нее внимания, я правильно понял? Повода для подозрений девушка вам не давала, но и особого интереса не вызвала. Другими словами, она вам полностью безразлична.

— Конечно.

Мистер Арбогаст лениво наклонился вперед.

— Тогда с какой стати вы пытались выгородить ее, заявив, будто и в глаза ее не видели?

— Я не пытался! Я же сказал, что просто забыл, — Норман чувствовал, что угодил в ловушку, но не собирался лезть в нее еще глубже. — На что вы намекаете? Вы что, думаете, я помог угнать эту несчастную машину?

— Никто вас ни в чем не обвиняет, мистер Бейтс. Просто мне необходимо знать, по возможности, все факты. Вы сказали, девушка приехала одна?

— Она приехала одна, сняла комнату, переночевала и уехала. Может, сейчас она уже в тысяче миль отсюда…

— Возможно, — мистер Арбогаст улыбнулся. — Но давайте все же не будем слишком торопиться, хорошо? Может быть, вы сумеете вспомнить и еще что-нибудь. В котором часу, вы сказали, она уехала?

— Понятия не имею. Я еще спал.

— То есть, на самом деле, вы лишь предполагаете, что девушка уехала одна?

— Присягнуть я не могу, если вы это имеете в виду.

— А как насчет предыдущего вечера? Были ли у девушки посетители?

— Нет.

— Вы уверены?

— Твердо уверен.

— Кто-нибудь еще видел девушку в тот вечер?

— Она была единственным клиентом.

— А в конторе дежурили только вы?

— Да.

— И девушка ни разу не выходила из своей комнаты?

— Нет, ни разу.

— За целый вечер? Даже просто, чтобы позвонить куда-нибудь?

— Конечно, нет.

— То есть, кроме вас, никто не может подтвердить, что девушка вообще тут побывала?

— Я ведь уже ответил.

— А как насчет старой дамы — она видела эту девушку?

— Какая старая дама?

— Та, что живет в доме на холме.

Норман снова ощутил страшный стук в груди и испугался, как бы сердце не выскочило наружу, пробив ребра и мышцы. Он уже приготовился сказать: «Там нет никакой старой дамы», но мистер Арбогаст еще не закончил:

— Я заметил, как она выглядывала в окно, когда подъезжал к мотелю. Кто она такая?

— Моя мама.

Он был вынужден признать это, у него не было другого выхода. Не было выхода. Он попытался объяснить:

— Она очень слаба и все время сидит в доме.

— Значит, она не видела девушку?

— Нет. Мама больна. Она не выходила из своей комнаты, пока мы ужи…

Вот так — по-глупому — проговориться. И все потому, что мистер Арбогаст слишком часто сыпал своими вопросами, не давал ему опомниться. Он нарочно это делал — старался, чтобы Норман запутался. И когда детектив упомянул маму, Норман растерялся. Он думал лишь о том, как защитить ее, а теперь…

Мистер Арбогаст больше не выглядел ленивым.

— Вы ужинали с Мэри Крейн? У вас в доме?

— Ну, мы только выпили по чашке кофе и съели по паре сэндвичей. Я… Я думал, что уже рассказал об этом. Видите ли, она спросила, где здесь можно поесть, и я сказал, что в Фейрвейле, но это в двадцати милях отсюда и к тому же шел дождь, вот я и предложил ей поужинать в доме. И все.

— О чем вы говорили?

— Ни о чем мы не говорили. Я же сказал, что мама больна: ее нельзя беспокоить. Всю неделю ей было очень плохо. Наверное, из-за этого я и нервничаю так и забываю обо всем. О девушке и о том, что мы ужинали вместе. Все это просто выскочило у меня из головы.

— А еще что-нибудь у вас из головы не выскочило? Ну, например, как после ужина вы с девушкой вернулись сюда, решив малость поразвлечься…

— Нет! Ничего подобного! Как вы можете говорить такое? Вы не имеете права! Я… Я даже не хочу больше с вами разговаривать. Я рассказал обо всем, что вас интересовало. И все, уезжайте отсюда!

— Ладно, — мистер Арбогаст сдвинул широкополую шляпу еще ниже на лоб. — Я уеду. Но сначала я хотел бы побеседовать с вашей матушкой. Может быть, она помнит что-нибудь из того, о чем забыли вы.

— Говорю вам, она даже не видела эту девушку! — Норман вышел из-за стола. — А кроме того, с ней нельзя разговаривать. Она очень больна, — в ушах у него стучала кровь, и, чтобы слышать себя, ему приходилось кричать: — Я не позволю вам беспокоить маму!

— В таком случае, я вернусь с ордером на обыск.

Теперь Норман видел, что детектив просто блефует.

— Это даже смешно! Какой судья выдаст вам ордер? Кто поверит, что мне понадобилось красть какую-то древнюю колымагу?

Мистер Арбогаст прикурил новую сигарету и уронил спичку в пепельницу.

— Боюсь, вы так ничего и не поняли, — сказал он почти мягко. — Дело вовсе не в машине. Пожалуй, теперь я могу рассказать все. Эта девушка — Мэри Крейн — украла сорок тысяч долларов наличными у одной форт-уортской фирмы по торговле недвижимостью.

— Сорок тысяч…

— Вот именно. Забрала деньги и скрылась из города. Поэтому я и вынужден настаивать на беседе с вашей матушкой, причем независимо от того, получу я ваше согласие или нет.

— Но я уже объяснил вам, что мама ничего не знает. И она больна, очень больна.

— Обещаю, что постараюсь не слишком ее волновать, — мистер Арбогаст ненадолго умолк. — Конечно, если вы предпочитаете, чтобы я вернулся с шерифом и с ордером…

— Нет, — Норман торопливо помотал головой. — Не надо.

Он колебался, хотя, в то же время, знал, что ему некуда деться. Сорок тысяч долларов. Теперь понятно, почему детектив задавал столько вопросов. И ордер на обыск он, конечно, получит без труда, так что устраивать скандал нет смысла. Тем более, что в номере первом эта пара из Алабамы. Никакого выхода — никакого.

— Хорошо, — сказал Норман. — Можете поговорить с мамой. Но сначала я схожу в дом один, чтобы подготовить ее к вашему приходу. Я не хочу, чтобы вы вваливались к ней без всякого предупреждения — она может разволноваться, — Норман шагнул к двери. — А вы пока посидите здесь — на случай, если кто-то подъедет.

— Ладно, — мистер Арбогаст кивнул, и Норман торопливо вышел на улицу.

Холм, на котором стоял дом, был не очень высокий, но Норману вскоре начало казаться, что он никогда не доберется до вершины. Сердце стучало так же, как в ту ночь, и все было, как в ту ночь, — ничего не изменилось. Как ни старайся, ничего не получится. Изображай хоть послушного мальчика, хоть взрослого, а толку все равно никакого. Ничего у него не выйдет, потому что он всего лишь тот, кто он есть, а этого явно недостаточно. Недостаточно, чтобы спасти его, и недостаточно, чтобы спасти маму. Если кто и может ему помочь, то только она.

Наконец Норман оказался на крыльце, отпер дверь и поднялся на второй этаж. Вошел в мамину комнату, собираясь объяснить все по порядку, но тут увидел ее, спокойно сидящую у окна, и не выдержал. Из его груди начали рваться рыдания — страшные, хрипящие, — он задрожал всем телом, уткнул голову в мамины колени и все ей рассказал.

— Хорошо, — сказала мама, когда он закончил. Казалось, она и не удивилась ничуть. — Можешь не беспокоиться. Предоставь все мне.

— Мама… Если ты поговоришь с ним немного — просто скажешь, что ничего не знаешь, — он, наверное, уедет.

— Но затем вернется. Сорок тысяч долларов — большие деньги. Почему ты ничего не сказал мне о них?

— Я не знал о деньгах. Клянусь, я ничего не знал!

— Я верю тебе. А он поверит? Нет, не поверит ни тебе, ни мне. Скорее всего, он думает, что мы сговорились. Или даже что мы сделали что-то с этой девушкой, польстившись на ее деньги. Ты ведь понимаешь это, да, Норман?

— Мама… — он закрыл глаза, потому что не мог смотреть ей в лицо. — Что ты собираешься делать?

— Для начала, переоденусь, конечно. Мы ведь должны достойно встретить гостя, не так ли? Мне еще нужно забрать кое-какие вещи из ванной, Норман. Ты пока иди в контору и скажи этому мистеру Арбогасту, что я готова его принять.

— Нет, я не могу привести его сюда, если ты собираешься…

И он действительно не мог — не мог даже шевельнуться. Ему хотелось отключиться, но он знал, что это ничего не изменит.

Потому что через несколько минут мистеру Арбогасту надоест ждать. Он поднимется к дому и постучит. Постоит немного, откроет дверь и войдет внутрь. И тогда…

— Мама, пожалуйста, выслушай меня!

Но мама его не слышала. Она переодевалась, прихорашивалась, готовилась. Готовилась.

И вдруг она вышла из ванной: плавно, будто выплыла. На лице свежая пудра и румяна, одета в свое лучшее платье с оборками. Красивая, как на картинке. Вот она улыбнулась и пошла вниз по лестнице.

Но не успела одолеть и половины пролета, когда раздался стук.

Ну вот, началось: это мистер Арбогаст. Норман хотел крикнуть, предупредить детектива об опасности, но горло не послушалось, в нем будто застряло что-то. А затем Норман услышал мамин веселый голос:

— Иду! Иду! Одну минутку!

Больше ей и не понадобилось.

Мама открыла дверь, и мистер Арбогаст вошел. Посмотрев на маму, он открыл рот, собираясь что-то сказать, и при этом слегка приподнял голову. Мама только этого и ждала. Ее рука метнулась вверх, что-то блеснуло — взад-вперед, взад-вперед…

У Нормана заболели глаза, он больше не хотел смотреть. Да ему и не нужно было смотреть, потому что он и так все знал.

Мама нашла его бритву…