Чудно узорочье твое (СИ)

Глава II Суета

Добраться к обеду не удалось, дорогу сильно развезло, приходилось по возможности в траве объезжать лужи и выталкивать телегу из липкой жижи. Чтобы облегчить лошадям и без того трудную задачу, в конце концов малый отряд спешился, и даже Макарыч спрыгнул с козел и повел измученных лошадок под уздцы, нашептывая им что-то ласковое.

Лес сменился широким лугом в речной пойме, пару раз заходил дождь, но не сильный, скорее нудный в своей настойчивости.

Митя с Колмаковым подталкивали телегу сзади, упираясь в дубовые бока, и порядком умаялись. Вначале они бойко обсуждали результаты экспедиции, о чем-то негромко спорили, но под конец выдохлись и шли молча, смахивая пот тыльными сторонами ладоней. Тощий Плотников предлагал поменяться, но так робко и издали, что его никто не слушал.

А этот Колмаков при свете дня оказался вовсе и не красавцем. Лет двадцати пяти, может, чуть больше. Обветренное, покрытое бурым загаром скуластое лицо, узкий подбородок, русые с рыжиной коротко стриженные волосы, белесые брови, голубиными перышками выделяющиеся на загорелой коже, серые с хитрым прищуром глаза, курносый нос и тоненькие усики над верхней губой. Пожалуй, Плотников, ежели его выпроводить в баню и обрядить в чистую одежду, будет даже посимпатичнее.

«Так что все равно, что он там обо мне думает», — сделала выводы Лида и успокоилась. Зине на ухо она в красках рассказала о своих ночных злоключениях, ожидая понимания и сочувствия.

— Тебе поменьше следует сказок читать, чтобы ничего не мерещилось, — сделала обидный для Лиды вывод подруга.

— Да при чем здесь сказки⁈ — разозлилась Лида. — Я их слышала, как вот тебя.

— Кого их? — прищурила Зина левый глаз.

— Ну, девушек этих, что смеялись и пели.

— Я же и говорю, с таким воображением, как у тебя, и не такое померещится.

— Какое там воображение, нет у меня никакого воображения, — проворчала Лида.

— На вот, лучше семечек погрызи, — высыпала Зина в тонкую ладонь Лиды черную горку.

Ну, что с нее взять, с этой материалистки до кончика ногтей. Пока сама не услышит, не поверит, а то и саму себя откажется понимать.

Первой уставшие путники увидели церковную колокольню, она плавно выплыла из луговой травы и по мере приближения начала расти, устремляя в небо сизую маковку. Затем стали появляться крыши разбросанных по округе домов. И никаких тебе сараев, хозяйственных построек и даже заборов — один большой в два этажа дом, под двухскатной гонтовой крышей, за ним уходящий к реке огород и в стороне маленькая клеть бани.

Дом — полная чаша, там тебе и хлев, и амбар, и место для разобранных до зимы саней, а наверху пятистенка, с притулившимися к печке комнатами: бабий кут, полати, окошки под выбитыми занавесочками — все в наличии. Рассмотреть местный быт Лида успела, когда ночевала в доме Макарыча на станции. Городская девушка ни в одном поколении с любопытством взирала на посеревшие от времени добротные деревенские дома.

— Зин, а ты смогла бы здесь жить?

— А чего тут мудреного, — пожала Зина большими плечами, — папаша мой из деревни был, я у деда часто бывала, печь топить обучена. У нас правда победнее было, соломой крыто, это здесь привольно, леса полно.

— А вот такие как вы барышни, Лидия Федоровна, тут не выживают, — вставил свое веское слово Плотников.

— Можно подумать, такие как ты, прямо от сохи, — окинула презрительным взглядом Лида Зининого кавалера.

— Вы зря обижаетесь, я только факты излагаю, — миролюбиво парировал Плотников.

— Это не факты, а ваши гипотезы, — для большей колкости тоже перешла на вы Лида.

— Ну, у нас еще будет возможность их проверить, — зловеще произнес Плотников, указывая на покосившийся нужник у межи одного из огородов.

Лида лишь фыркнула. Чего с ним спорить, все равно ничего не докажешь.

На сельской площади возле церкви стояли в ряд три палатки отряда Бараховского. К колокольне тянулись сколоченные леса, по ним сновали люди. Один, маленький и верткий, уже залез почти на самый верх и стоял на бревне у маковки, собираясь привязать веревку к кресту.

— Что он делает⁈ — в негодовании воскликнул Митя. — Дождь прошел, скользко же!

— Ну, что ты Петю не знаешь, сроки поджимают, — пожал плечами Колмаков, но по его напряженной спине Лида поняла, что и он с волнением наблюдает за акробатическими действиями товарища.

Лиде вспомнились смутные образы из прошлого — вот папа в смешном полосатом костюме приветливо машет ей рукой, по-гусарски лихо подкручивает ус и торопливым шагом выбегает на сияющий огнями манеж. Грохот аплодисментов. Прыжок через голову, второй. Публика ликует, а отец начинает взбираться по веревочной лестнице, все выше, выше и выше, полоски костюма сливаются в единое пятно…

Страшный скрежет вырвал Лиду из воспоминаний.

— Господи, помилуй! — прокричал Макарыч.

Митя с Колмаковым сорвались с места. А маленькая фигурка, только что балансировавшая над бездной, полетела вниз вместе с рассыпающимися карточным домиком лесами. Грохот, столб пыли.

— Убился! Убился!!! — полетели истошные крики.

— Петя!!!

Толпа окружила место падения, кинулась разбирать доски завала. Лиде были видны только мужские спины.

— Он дышит?

— Петр Дмитриевич⁈

— Петя?

Общее оцепенение.

— Убился.

— Не уберегли, — послышались причитания Макарыча.

Мужики начали стягивать шапки. Умер? Лида бочком протиснулась вперед и увидела лежащее на земле тело с раскинутыми руками. Небольшого роста щуплый брюнет под сорок, с острым носом и темной чеховской бородкой. Это и есть Бараховский? При жизни Лида его ни разу не видела, правда много слышала от Игоря Эммануиловича, тот его ценил, но называл бедовым. Вот беда и пришла.

— Леса плохо сколотили и мокро, — прохрипел севшим голосом Митя.

Седой полноватый мужчина присел на корточки и попытался прощупать пульс, на лицах собравшихся отразилась надежда, чтобы тут же погаснуть, потому что седой отрицательно покачал головой.

— Вот так приехали, — услышала Лида ворчание Плотникова.

— И куда его? — кто-то подал голос.

— В церковь пока занесите, в притвор, — распорядился Колмаков.

Тело переложили на доски и понесли в открытые двери.

Мужчины спорили у входа в притвор. Седой напирал на Макарыча, чтобы тот немедленно вез Колмакова на станцию, дать телеграмму родным Бараховского. Макарыч упирался в ответ, настаивая, что лошади крепко устали и дорогу развезло, а покойнику теперь все равно, узнает его семья чуть раньше о случившемся или позже.

— Где хоронить, они должны написать, где его хоронить? — настаивал седой.

— Известное дело — где, вона-тама у них погост, — указывал Макарыч на редколесье с крестами домовин.

— Семья должна решить, где хоронить, — повторял седой.

— Так вы его все равно сейчас в такую даль не довезете. Лето на дворе.

— Дмитрий, ну что ты молчишь? — чуть дернул седой Митю за рукав. — Семье же нужно телеграмму дать.

— Которой семье? — без тени иронии проговорил Митя, и все разом замолчали. Повисла неловкая пауза.

— Евдокие Ивановне, конечно же, — почесал пухлую щеку седой. — Нужно немедленно дать телеграмму, — как заговор снова произнес он, словно клочок бумаги разом мог решить все проблемы.

— Телеграмму мы дадим, Виктор Иванович, — встряхнул соломенным чубом Колмаков, — но чуть позже, когда дорога просохнет. Сейчас нужно тело обмыть и приготовить к погребению, как положено. Хоронить будем на станции, оттуда проще потом будет забирать. Родные сами решат, эксгумировать тело или нет, и где хоронить. У него братья на Смоленщине, может, они за все возьмутся. Начальство тоже нужно в известность поставить.

— Это да, это да, — запричитал седой.

— Ну, и Игоря Эммануиловича тоже, пусть там соберут, кто сколько сможет — помочь нужно, затраты большие, — Колмаков по возрасту был младше остальных, но говорил так твердо и уверенно, что все невольно прислушались, не решаясь возразить. — И леса нужно восстановить, а работу завершить в память о Пете. Здесь есть, кто гроб сколотить сможет? — обратился он к Макарычу.

— Так и я могу, чего уж там хитрого.

— А поесть с дороги чего-нибудь нельзя? — робко спросил Плотников. — Очень есть хочется, — сконфуженно вжал он голову в плечи.

— Можно, — задумчиво произнес Колмаков и его серые глаза уперлись в тихо стоявших в сторонке девушек. — Сударыни, надо обед на отряд приготовить, вон в той палатке припасы, и по округе пройтись — бабулек, чтобы все, что нужно, сделали, найти.

— Я, чур, обед, — почти бегом кинулась к палатке Зина.

Лида осталась стоять одна, испуганно хлопая ресницами.

— Пойдете, товарищ Скоркина, по бабушкам? — скривил улыбку Колмаков. — Вы прогуливаться любите.

— Я сам схожу, — вступился за сестру Митя, чувствуя ее растерянность.

— Нет, я смогу, — встрепенулась Лида, — куда идти? Туда? — указала она на разбросанные серые крыши домов.

— Туда-туда, — закивал Макарыч.

Лида на мягких ногах пошла к ближайшей улице. Себя она считала вполне общительной девушкой, не дичилась, слыла активисткой, но здесь, в чуждой ей среде, налетела робость. Куда стучать, и что говорить?

«Лучше бы я готовила», — вздохнула Лида у высокого крыльца первого дома, ступая на скрипучую ступеньку.