Чудно узорочье твое (СИ)

Глава III Вечер

На робкий стук, дверь открыла угрюмого вида старуха в полинялом платке.

— Здравствуйте, — пролепетала Лида, — мне бы…

Договорить она не успела, женщина захлопнула дверь и больше не вышла. Лида потопталась на крыльце и медленно спустилась вниз.

— Хорошие здесь люди, душевные, — проворчала она себе под нос и пошла к следующему дому.

Навстречу с заливистым лаем вылетела бойкая рыжая собака. Лида вскрикнула и отпрянула назад. Между ней и крыльцом возникла непреодолимая преграда. Собака явно забавлялась ее испугом, делала вид, что вот-вот цапнет, наскакивая, но тут же отбегала, чтобы повторить действие снова.

— Что ж делать-то?

В одном из окошек наверху колыхнулась занавеска, но никто так и не вышел. Местные явно не хотели общаться. «Да он специально меня сюда отправил, поиздеваться!» Пятясь, чтобы не подставлять зубастому неприятелю тылы, Лида пошла к следующему дому.

Здесь тоже была собака, но на привязи. Псина рыкнула пару раз, больше для порядка, и улеглась, положив лобастую голову на большие лапы. Лида прошла к крыльцу и начала подниматься. Дверь открыла миловидная молодая женщина с годовалым карапузом на руках, она с интересом принялась разглядывала Лидин бежевый беретик.

— Извините, мне бы какую-нибудь бабушку найти, — осмелев, бойко начала Лида, — у нас тут несчастье случилось и нам надо…

— Степанида, кто там? — долетел грубый мужской голос.

— Из нехристей, что церковь ломать собрались, — крикнула в открытую дверь Степанида.

За ее плечом появился большой бородатый мужик. Он тоже с любопытством посмотрел на гостью.

— Мы, наоборот, сохранить вашу церковь хотим, — выдохнула Лида, — замечательный образец деревянного зодчества. Петр Дмитриевич погиб, обмеры делая, а вы помочь не хотите.

— Попа нашего куда дели? — грозно выдал хозяин.

— Я не знаю, мы только церковь реставрировать хотим, а я вообще только приехала…

— Крайний дом от реки, — указал мужик через огород.

— А что там?

— Читака, тебе ж, чтоб над покойником почитать.

— Мне тело подготовить.

— Все сделает, ежели понравишься.

Лида побрела вдоль огорода в указанном направлении.

У очередного дома она долго собиралась с силами, чтобы ринуться на новый приступ. Усадьба дышала ветхостью и неухоженностью. А живет ли там вообще кто-нибудь, или над приезжей жестоко пошутили? Только узкая стежка среди мятой травы к крыльцу, говорила, что сюда все же еще захаживают люди. «Хотя бы собаки нет, уже хорошо». Лида сосредоточенно рассмотрела все трещинки седого покосившегося порога, затем выдохнула и, взлетев по певучим ступеням, забарабанила раскрытой ладонью в дверь.

Опасения были напрасны. Старушка неожиданно оказалась очень разговорчивой и радушной. Сразу затащила Лиду в дом и, несмотря на вежливые отказы, усадила за стол, выставив перед гостьей чугунок с теплой картошкой и крынку с квасом.

— Разбился, говоришь, сердешный?

— Разбился.

Худая, сгорбленная от непосильной работы хозяйка, раскрыв сундук, тонкими скрюченными пальцами стала извлекать какие-то вещи и складывать их в большую суму.

Комнаты внутри оказались чистенькими, полы застелены полосатыми половичками, древняя печь подмазана и забелена, расшитые полотенца прикрывали уставленный иконами красный угол, между двух окон висело даже большое зеркало в резной деревянной раме.

— Сама-то как здесь оказалась? — через плечо начала выспрашивать хозяйка Лиду.

Гостья сбивчиво принялась объяснять про экспедицию.

— Бесприданница, стало быть? — сделала свой вывод бабка.

— Почему? — растерялась Лида.

— Ну, так на поденщину только от бедности идут. Вон и на юбку ткани-то не хватило, в такой-то срамоте, сердешная, ходишь.

Лида перевела глаза на свою, как ей казалось, вполне приличную юбку, не только прикрывавшую колени, но и длинной доходившую до середины икры.

— На-ка вот. От дочки моей осталась, почти новая, — протянула бабка синюю поневу в мелкие розовые и желтые цветочки.

— Да нет, спасибо, мне не нужно, — поперхнулась Лида.

— Да как же не нужно, там поди ж ты кавалеры есть, а ты без юбки. Бери-бери, тебе в пору будет. Маня уж так ее у меня выпрашивала, а я не отдала, как знала, что кому и покрепче пригодится. Бери.

— Не удобно, это ж вашей дочки, — попыталась найти последний аргумент Лида, чтобы отказаться от щедрого подарка.

— Вот и бери, поминай. Она у меня бойкая, навроде тебя, была, — старушка тяжело вздохнула.

Как тут откажешься, зачем же хозяйку обижать в такой малости. Лида пошла за угол печки переодеваться. От поневы пахло полынью и нафталином. Лида надела ее поверх своей юбки.

— Иди в зерцало поглядись, полюбуйся, — поманила бабка. — Я вот тебе еще бусы отдам, куда они денутся.

— Кто? — Лида подошла к помутневшему от времени зеркалу.

Русые кудри непослушного каре под бежевым беретом, смотрелись несколько нелепо с пестрой поневой до пят.

— Как кто, женихи, — одела ей бабка на шею нитку зеленого бисера. — Красавица, в девках не засидишься. Тебя как звать?

— Лида.

— А меня Дарьей, баб Дашей. Ну, пошли. На-ка вот это понеси, а я Псалтырь возьму, отец Олексий, сердешный, мне оставил, — она перекрестилась.

Они вышли из дома. Лида с непривычки путалась в юбке, все время опасаясь наступить на подол. На дворе начинал сгущаться сумрак, неужели уже так поздно?

— А родители у тебя есть? — продолжала вести разговор баб Даша.

— Тетушка есть, дядя Саша — это муж ее, еще брат двоюродный, его жена Лёля, — начала перечислять свою родню Лида.

— Сиротка, стало быть, — опять вздохнула бабуля. — Оставайся у меня, — неожиданно предложила она.

— Да нет, меня тетя дома ждет и работа.

— Да что это за тетка такая, что приданого не дала и на поденщину отправила.

— У меня хорошая тетя, это вы зря, — улыбнулась Лида. — Это я сама напросилась, а она отговаривала.

— Старших слушать надобно, зря своевольничала, — поджала губы старушка, — а у кумы моей внучок в года входит. На станции живут. Крепкий, работящий, не употребляет, и к учению тянется, ФЗУ заканчивает, да-да. Ой, вы б хорошей парой были. Он такой мордатый, кровь с молоком.

Лида уже почти ненавидела Колмакова и хитрую Зину в придачу. К счастью, впереди показались палатки и темный церковный сруб.

— А новопреставленный ко мне приходил, — неожиданно перевела баб Даша беседу, — да. Его тут невзлюбили, ой, невзлюбили. В Никольском-то новая власть церковь порушила, так-то… Долго мы с ним говорили, долго… Вишь, жалко ему красоту. Говорит, не в то время я родился. А я ему — самое твое, кто ж, коли не ты, сбережет? А, вишь, как вышло, — старушка печально закивала головой.

— Лида, что ж так долго? — навстречу им выскочил Митя. — Мы уж тебя искать собрались.

— Не бранись, я ее задержала, — отмахнулась баб Даша. — Это кто ж таков? — шепнула она Лиде.

— Брат мой.

— А куда новопреставленного дели?

— В церковь отнесли, в притворе лежит.

Бабуля твердым шагом пошла к открытым церковным воротам.

— Лида, ты иди поешь, мы тебе там оставили, — немного виноватым голосом проговорил Митя.

— Меня баб Даша покормила.

Лида заметила, что обрушившиеся леса уже разобрали и разложили по кучкам, чтобы завтра по светлому сколачивать заново. Между бревнами бродил Колмаков, что-то бормоча себе под нос. Время от времени он наклонялся и пядями вымерял бревно.

— Эй, Лидка, чего там застряла, со мной пошли, — прикрикнула на Лиду старушка.

— Меня удочерили, — усмехнулась Лида, показывая брату длинную цветастую юбку. — Иду-иду, — послушно поспешила она за своей предводительницей.

Перед входом в церковь старушка чинно трижды осенила себя распятием, сопровождая земными поклонами.

— Крестись, — цыкнула она на Лиду.

— Я не могу, я комсомолка.

— Ну, тогда я домой пошла, — развернулась баб Даша, отбирая у Лиды суму и укладывая в нее Псалтырь.

Лида торопливо перекрестилась, повторять свои приключения заново ей совсем не хотелось.

Изнутри шел неровный свет свечей. Стало страшно, в этом Лида наконец-то себе призналась.

«Зачем она меня позвала, помогать? Я, наверное, не смогу… или смогу. Лида, ты же не суеверная, что здесь такого, надо себя перебороть».

— Вечер добрый, — между Лидой и баб Дашей вырос Колмаков. — Я к вам на помощь. Поднять покойника, перевернуть там. А девушка пусть идет, — он слегка потянул Лиду за рукав, мол, иди.

«Решил, что я слабачка», — вместо благодарности обиделась Лида.

— Я тоже могу помочь, мне не трудно, — первой шагнула она в свет свечей.

Покойник лежал на широкой лавке у самой стены, руки были вытянуты вдоль туловища.

Колмаков взял свечу, и все трое приблизились.

— Вот, наш Петр Дмитриевич, — севшим голосом поговорил Николай, и Лида заметила, как по небритой щеке покатилась слеза.

— Все сделаем как надо, — погладила его по плечу баб Даша. — Не переживай, посвети вот сюда.

Колмаков поднял и слегка наклонил свечу, расширяя круг света, капля воска упала на шею покойнику и… Бараховский открыл глаза.

Лида завизжала так, как никогда не визжала в своей жизни, казалось, и сама ее душа обратилась в один отчаянный визг. Отлетая, она больно ударилась головой о бревенчатую стену.

— Митрич, живой, живой, чертяка! — давясь слезами, сгреб Николай Бараховского в объятья.

— Не чертыхайся в храме, — одернула Колмакова бабка.

— Спина болит, Коля, не тряси, — слабым голосом проговорил Бараховский.

— Ну, с такой-то спиной теперь до ста лет не прожить, — сделала бабка вывод, — но до девяносто доковыляет. Дел-то много?

— Много, — со стоном проговорил Бараховский, чуть приподнимаясь.

Лида привалилась к стене, отходя от пережитого шока, ноги сделались чугунными и не хотели двигаться, сердце продолжало бешено колотиться. Из противоположного угла на испуганное чадо с печальной улыбкой смотрел вырезанный из дерева Николай Угодник.

— А-а-а!!! Силы небесные! — загремело от дверей.

Это восставшего со смертного одра узрел седовласый Виктор Иванович.