Чужие страсти

9

— А что мы будем делать с рождественской елкой?

Лайла оторвалась от кроссворда, который разгадывала, и посмотрела на Нила.

— Не знаю, дорогой. Я об этом как-то не думала.

Раньше Лайла всегда старалась устраивать Рождество по полной программе: елка, увешанная украшениями, которые она собирала в течение года, праздничные сборища родственников и друзей, билеты на сюиту из «Щелкунчика», праздничный обед и все, что к нему положено. Но в этом году у нее не лежало к этому сердце. Это будет их первый праздник, который они проведут без Гордона, и первый — не дома. Все, что она сделала для создания рождественского настроения, — это поставила ароматическую свечу и повесила на дверь их маленькой квартирки над гаражом венок из сосновых веток.

Нил, сидевший на диване, который в разложенном виде служил ему кроватью, укоризненно взглянул на мать, перестав натягивать свои непромокаемые ботинки. За эту неделю после его приезда сюда из школы она еще ни разу не видела его улыбки, прежде с такой готовностью появлявшейся на лице сына. В сущности, после смерти отца он не был похож на самого себя. Его первоначальные попытки сохранять мужественное выражение лица, усилия, которые порой граничили с настоящей манией, сменились угрюмой замкнутостью. Лайла вспомнила, каким увидела сына на платформе, когда приехала встретить его на железнодорожную станцию. Нил выглядел так, будто каким-то образом сам ожесточал себя. Подойдя к ней, он вместо обычных для него крепких объятий, от которых у нее трещали ребра, ограничился холодным поцелуем в щеку и странным официальным тоном произнес:

— Спасибо, что пришла встретить меня. Не нужно было этого делать.

Немного оторопев, Лайла решила не придавать этому значения и возразила:

— Что за глупости! Неужели ты думаешь, что в твой первый день на новом месте я позволила бы тебе ехать домой на такси?

Нил пожал плечами.

— Я мог бы добраться автостопом.

По блеску в его глазах она поняла, что этот ответ не был импровизацией. Нил сознательно хотел уколоть ее. Другой вопрос — почему? Считает ли он, что в их нынешнем затруднительном положении виновата она?

С этого момента, казалось, что бы она ни делала, его все раздражало. Как и эта ситуация с елкой…

— До Рождества уже меньше двух недель, — многозначительно произнес Нил.

— Ты мог бы и не напоминать об этом. Сейчас ни в один магазин нельзя зайти, чтобы тебя не атаковали все эти рождественские акции. А если мне придется еще раз прослушать «Каштаны жарятся на открытом огне» в исполнении Мела Торма, я просто сойду с ума.

Лайла надеялась, что шутливый тон даст ей какую-то поблажку в глазах Нила, но она ошиблась. Сын, похоже, даже не слышал ее и, сидя перед окном, смотрел куда-то вдаль.

— А помнишь, когда я был маленьким, мы с тобой и отцом ездили накануне Рождества по городу и рассматривали празднично украшенные витрины?

При этом воспоминании Лайла улыбнулась.

— Я всегда брала в машину термос с горячим шоколадом, — оживившись, сказала она. — И одеяло, на случай, если тебе захочется спать. Но ты никогда не засыпал. Ты всегда бодрствовал и был энергичен. — Нилу уже давно пора было ложиться спать к тому моменту, когда они выезжали на арендованном автомобиле, чтобы полюбоваться праздничным городом. В этот час тротуары уже были в основном пустынны и они могли спокойно выйти из машины, не опасаясь, что их будут толкать или подгонять толпы прохожих. Шикарные магазины «Сакс» на Пятой авеню, «Мейсис», «Блюмингдейлс», «Лорд и Тейлор»… Незабываемое зрелище!..

— Больше всего мне нравилось, когда шел снег, — задумчиво произнес Нил. — Такое приятное ощущение — видеть улицы белыми! Тогда я представлял себе, что нахожусь на Северном полюсе. — По лицу Нила блуждала слабая печальная улыбка, он продолжал вглядываться в заснеженный пейзаж у себя перед глазами, в картину своего безоблачного прошлого, которое сейчас от него отделяло нечто гораздо большее, чем просто расстояние. Затаив дыхание, Лайла ждала, что сын скажет что-то еще, что-то такое, что поможет ей навести мост через появившуюся между ними в последнее время пропасть; но он опустил голову и продолжил зашнуровывать свои ботинки.

«Я плохая мать», — подумала Лайла. Возможно, она всегда была плохой матерью, но очевидным это стало только сейчас, когда они потеряли Гордона, который сохранял равновесие в их семье. Тем не менее она не собиралась сдаваться.

— Послушай, дорогой, если это так важно для тебя, то мы, конечно же, купим елку. Хотя я даже не знаю, куда мы ее поставим, — сказала Лайла. Она обвела взглядом комнату, которая была раза в четыре меньше гостиной в их прежнем пентхаусе на Парк-авеню. Впрочем, если переставить мебель, может, все-таки удастся втиснуть сюда елку…

— Неважно. — Голос Нила стал резким. — Зачем возиться с елкой, если для тебя это не имеет значения?

— Смысл в том, что это имеет значение для тебя. И вот это действительно важно.

— Забудь об этом, о’кей? Подумаешь, большое дело. — По его нервным движениям было видно, что он не слишком доволен ею.

Если бы она только смогла найти способ достучаться до него!

— Прости, если я расстроила тебя, — нежно произнесла Лайла. — Но мне, дорогой, тоже ведь нелегко. Эта работа — не вполне то, о чем я мечтала.

— Тогда не нужно было на нее соглашаться.

— У меня не было выбора. Разве ты забыл, что я перепробовала все варианты? — В ее голосе послышалась обида.

— Правда? Наверное, и в самом деле перепробовала, иначе мы бы не жили сейчас в этом сортире, — с сарказмом произнес Нил, не замечая, что его слова резанули ее, как ножом.

Лайла вдруг почувствовала, что у нее начинает раскалываться голова; чтобы унять боль, она закрыла глаза.

— Нил, прошу тебя. Не нужно срывать на мне злость. Я просто пытаюсь как-то свести концы с концами.

— И не только ты одна. — Он бросил на нее мрачный взгляд.

— Я знаю. Я только хотела сказать…

Нил резко вскочил с дивана.

— Слушай, давай поговорим об этом в другой раз. Я не хочу опаздывать на работу.

Сын нашел работу в кафе, которое находилось в центре города. Пока что он работал полный день, но владелец пообещал перевести его на половинный график, как только начнутся занятия в общинном колледже в соседнем городке Гудзон-он-Кротон.

Лайла смотрела, как он двумя шагами пересек комнату и полез в двустворчатый шкаф за своей курткой с капюшоном. Она встала и, подойдя к окну, увидела кружившиеся на ветру большие хлопья снега, похожие на гусиный пух из подушек, которыми на Олимпе дерутся боги.

— Будь осторожен за рулем, — предупредила она. — Дорогу, возможно, еще не успели почистить.

Лайла волновалась за сына больше, чем следовало, и чувствовала это. Но разве у нее не было серьезных причин для беспокойства? С Гордоном произошли немыслимые вещи. Что еще, кроме ее переживаний, могло уберечь Нила от чего-то столь же ужасного?

На мгновение она увидела своего прежнего Нила, когда в ответ он пошутил:

— Не беспокойся, мама. Это же не «Инди-500»[73]. Я обещаю никуда не спешить.

Через несколько секунд, стоя у окна, Лайла наблюдала, как сын спускается по засыпанным снегом ступенькам, а потом идет по аллее к месту, где стоял ее «таурус». На этом расстоянии Нил со спины очень напоминал молодого Гордона — та же высокая худощавая фигура, тот же быстрый, нетерпеливый шаг. Снежинки падали на его все еще влажные после душа завитки волос, которые, высохнув, превратятся в мягкие волны. Она вспомнила, как совсем маленького вытаскивала его из ванны, розового и извивающегося, с мокрыми взъерошенными волосами, которые торчали во все стороны. Вздохнув, Лайла подумала, что сын уже взрослый — или почти взрослый — и сам в состоянии позаботиться о себе. Разве он не делал все это, когда учился в другом городе? Скоро Нил снова покинет ее и уже окончательно уйдет в большой мир.

При мысли об этом сердце ее защемило.

Сын давно уехал, а она, облокотившись на ручку дивана, еще долго сидела на своем месте с кружкой остывшего кофе; незаконченный кроссворд так и остался лежать на журнальном столике. Воскресенья, когда Лайла целый день была предоставлена самой себе, были для нее самыми тяжелыми. Единственным преимуществом в работе домоправительницы были однообразие и отсутствие необходимости думать, что странным образом оказывало на Лайлу успокаивающее действие. Драя туалеты или моя пол, гладя одежду или нарезая овощи, она втягивалась в ритм этих занятий и теряла в них себя, словно йог во время медитации. И только в такие дни, как сегодня, ее сознание просыпалось и отправлялось бродить по темным аллеям воспоминаний. Именно в такие моменты Лайла не могла отделаться от мыслей, которые обычно не тревожили ее, поскольку она вовремя отбрасывала их.

В основном она думала о Гордоне — металась между тоской по нему и жгучим желанием пинать его мертвое тело от места, которое стало их вынужденным приютом, и до Тускалусы, штат Алабама, — а также о том, какое будущее ожидает их с Нилом. Она думала о брате, который сейчас сражался за свою жизнь. И об Абигейл, которая постоянно держала ее в напряжении, и она не знала, что еще может придумать бывшая подруга.

В последнее время Абигейл предпринимала попытки быть с ней поласковее, и это вызывало у Лайлы подозрение и сбивало с толку. С другой стороны, она добилась большого прогресса и за свою стряпню даже удостоилась похвалы Абигейл, которая сказала:

— Я уже не помню, когда в последний раз ела такое вкусное тушеное мясо. Какие приправы ты здесь использовала?

— Просто обычную приправу «Липтон» для супа, — сказала Лайла, испытывая какое-то извращенное удовольствие от удивленного взгляда, вызванного у Абигейл этим ответом.

Но вместо ожидавшейся от нее пренебрежительной реакции та просто улыбнулась.

— Так когда-то делала моя мама. А я не пробовала уже много лет.

Лайла улыбнулась ей в ответ.

— А как ты думаешь, откуда у меня этот рецепт?

Это был приятный момент, но Лайла не должна была забывать о том, что она сейчас работает на Абигейл. Временами чувство отчаяния, которое накатывало на нее, было настолько сильным, что она впадала в оцепенение. Казалось, что ее охватывал своего рода паралич, и в выходные она с трудом заставляла себя встать с постели, чтобы чем-то заняться.

Впрочем, сегодня все было по-другому. Она чувствовала себя настолько неугомонной, что боялась выскочить из собственной кожи. Чтобы не задерживаться здесь ни на минуту, Лайла встала с дивана и быстро надела «аляску», шапку и перчатки. Плевать на погоду.

Когда она ступила за порог, у нее сразу появились основания пожалеть о своем импульсивном решении. Холод обжег лицо, словно пощечина, и она съежилась в своей куртке с капюшоном, как черепаха в панцире. Такой мороз ассоциировался у нее с эскимосами и бескрайними ледяными полями, альпинистами с отмороженными пальцами на ногах и с полосой «красных штатов»[74], похороненных под трехметровым слоем снега. И хотя нельзя было сказать, что Роуз-Хилл находился за пределами цивилизации — в хорошую погоду, как и говорила Абигейл, отсюда до Манхэттена можно было доехать за какой-нибудь час, — он все же, казалось, относился к другому миру. Ледяной ветер, не встречая на своем пути возвышенностей, со свистом проносился по открытому пространству пастбищ и завывал у подножия гор. А снег, который на городских улицах к этому времени уже был убран машинами или лопатами, накапливался здесь с невероятной скоростью. Он уже начал заметать следы колес на подъездной дорожке и, словно сахарная глазурь на одном из тортов Абигейл, толстым слоем лежал на поперечинах забора и ветках елей, шумевших над головой.

Если центральная часть Стоун-Харбора с ее магазинами, ресторанами и полупансионами «ночлег плюс завтрак», заполнявшимися на выходные приезжими туристами, и была, возможно, центром относительной активности, то зимой тут было так же пустынно, как в арктической тундре. Изоляция в этих местах казалась настолько полной, что одиночество могло довести до приступов нездоровой раздражительности… или того хуже. На днях в местных новостях сообщили об одном жившем в одиночку пожилом фермере, который упал у себя в амбаре и сломал бедро. Будучи не в состоянии заползти назад в дом, где было тепло, и добраться до телефона, чтобы позвать хоть кого-нибудь, он так и замерз, не дождавшись помощи. Людей, которые могли бы к нему наведаться, поблизости не было, поэтому тело обнаружили только через несколько дней. Услышав эту трагическую историю, Лайла весь оставшийся день чувствовала себя не в своей тарелке.

Она шла по заснеженной подъездной дорожке, стараясь ступать по быстро исчезающей колее, когда вдруг заметила высокую фигуру в вязаной шапке и «аляске», двигавшуюся ей навстречу. Карим. За последние две недели она довольно часто виделась с ним и должна была признаться, что эти встречи ей приятны. Как только нужно было поднять что-то слишком тяжелое для нее или же требовался ремонт, с которым она не могла справиться сама — потекла труба, стала заедать дверь, сломалось что-то из кухонного оборудования, — он тут же оказывался рядом, будто джинн из бутылки. На днях, когда машина Лайлы перестала заводиться, Карим сразу определил, что требуется новый ремень вентилятора, и, съездив в автомагазин, быстро привел все в порядок. И сегодняшний день не стал исключением. Она увидела в руках Карима пакет с каменной солью и лопату для снега, хотя, по идее, у него был выходной.

— Это для меня? Ну, вам не стоило так беспокоиться, — пошутила она.

Глаза его блестели, а изо рта в морозном воздухе поднимались клубы пара.

— Зато никто не сможет меня упрекнуть, что я бросил даму в затруднительном положении.

«Одной его улыбки было бы достаточно, чтобы растопить весь этот снег», — подумала Лайла. Какой бы подавленной она ни была, Карим всегда находил способ, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей и поднять настроение. Отчасти это объяснялось тем, что по натуре он был очень жизнерадостным человеком. Он не позволял трагедии, которую ему довелось пережить, брать верх над своим природным оптимизмом. И этого хватало, чтобы заставить Лайлу почти поверить в то, что и она сможет преодолеть темную полосу своей жизни.

Но при этом она боялась, что становится слишком зависимой от него.

— Значит, вы пришли, чтобы откопать меня? Что ж, как видите, мне удалось выбраться без вашей помощи, — со смехом ответила она, топая ногами по заснеженной дороге, чтобы сбить налипший на ботинки снег.

— Отлично, тогда вы тоже сможете мне помочь. — Карим поставил пакет с солью у ее ног, а сам начал расчищать лопатой дорожку.

— Как вы думаете, много еще снега выпадет сегодня? — спросила Лайла, закончив посыпать аллею солью.

Прищурившись, она наблюдала, как ветер подхватывает крупные снежинки, падавшие с неба, которое сейчас приобрело цвет тех сероватых клубков пыли, что она выуживала из-под кроватей, став в этом деле большим специалистом.

— Да нет. Возможно, еще где-то на дюйм. — Карим повернулся к ней, на мгновение перестав орудовать лопатой, и она заметила, что он даже не запыхался от всех этих упражнений. — А что? Вы собираетесь куда-то?

— Я хотела прогуляться.

— В такую погоду? — Он многозначительно посмотрел на ее обувь: пара старых ботинок, которые неплохо служили ей, когда она жила в городе, были явно не приспособлены к такому экстриму. Но Лайла уже давно рассталась со своим прежним зимним снаряжением, оставшимся после семейного отдыха на горнолыжных курортах в Аспене и Теллурайде, и не могла позволить себе новые, более надежные ботинки, поэтому приходилось довольствоваться этими.

— Я думала пойти не очень далеко, просто немного подняться в лес. — Она показала рукой в сторону укрытого снегом склона холма, расположенного за обработанными землями поместья Роуз-Хилл. Это была самая северная часть принадлежавшего Кенту и Абигейл участка — поросшая деревьями полоска, протянувшаяся более чем на милю. Лайла уже как-то ходила туда, правда, погода тогда, нужно признать, была не такой суровой.

Во взгляде Карима сквозило сомнение.

— Там легко заблудиться, особенно если следы занесет снегом.

— Тогда я буду бросать на снег хлебные крошки, чтобы потом по ним найти дорогу домой, — шутливо заявила она. И дело не в том, что ей так уж хотелось тащиться куда-то по снегу в такой холодный день; теперь это уже был вопрос принципа.

— Вы забыли о птицах, — ответил Карим, весело сверкнув глазами.

— Что ж, тогда мне просто придется положиться на саму себя. Кстати, у меня есть еще одно дело. — Эта мысль пришла ей в голову, когда она посыпала дорожку солью. — Я собиралась купить елку на Рождество, но, по-моему, в этом лесу их полно. Как вы думаете, Кент и Абигейл не будут возражать, если я возьму одну?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Я уверен, что не будут. И кстати, почему бы мне не отправиться вместе с вами? Вам ведь все равно понадобится помощь, чтобы срубить ее.

— Я не могу просить вас работать в ваш выходной.

— А кто сказал, что это будет работа? Рассматривайте это как содействие. Подождите только, пока я закончу с этим. Я освобожусь примерно через час. Снег к этому времени наверняка прекратится.

— Я могу справиться и сама, правда, — запротестовала Лайла.

— Вы умеете обращаться с бензопилой?

— Ну… нет. Но я…

Карим кивнул, как бы говоря: «Так я и думал».

— Что ж, тогда встретимся здесь через час. — И он ушел, прежде чем она успела что-то возразить.

Как и предполагал Карим, к моменту их выхода метель закончилась, и когда они поднимались по заросшему лесом склону позади дома Абигейл, на запорошенные снегом пушистые ветки у них над головами падали уже только отдельные редкие снежинки. Единственными звуками, помимо щебетания птиц и тихого шелеста ветра в верхушках деревьев, был хруст их с Каримом шагов, когда ботинки проламывали корку снега, почти полностью скрывшего под собой тропинку. Вокруг было очень спокойно, и казалось, что на всей планете, кроме них, никого нет.

Лайла первой прервала молчание.

— Это будет хорошим сюрпризом для Нила. Он спрашивал меня о елке сегодня утром, — сказала она, чувствуя необходимость напомнить Кариму, что их поход не является чисто развлекательным. Лайле не хотелось, чтобы он видел в этом нечто большее, что было вполне возможно, поскольку она давно догадалась, что его интерес к ней не только дружеский. И дело было не в том, что Лайла не находила его привлекательным — просто в своем нынешнем положении она в принципе была не расположена поддерживать какие-либо отношения. Но если честно, то от одной мысли, что между ними возникает какая-то близость, ей становилось теплее в своем коконе из зимней куртки.

— Он славный мальчик, ваш сын, — заметил Карим, идя по тропинке впереди нее с бензопилой в руке. В «аляске» и вязаной шапочке, из-под которой выбивались плотные кольца черных волос, он был похож на шерпа, прокладывающего путь по заледенелому склону Гималаев.

— Да, это так. — Лайла была рада услышать, что окружающие замечают сохранившиеся черты ее прежнего Нила.

— А вы — хорошая мать, — после паузы добавил Карим, обернувшись и бросив на нее испытующий взгляд.

Казалось, он пытался убедить ее в этом. Неужели он заметил возникшее между ней и Нилом напряжение?

— Если честно, я не уверена, — с грустью произнесла Лайла.

— Почему вы так говорите? — Они вышли на небольшую поляну, и он немного подождал ее, чтобы идти рядом с ней.

— Ну, наверное, потому что я не могу дать то, что ему нужно прямо сейчас, — тяжело вздохнув, ответила она. Ей было легко довериться Кариму: он прекрасно умел слушать, и она заметила, что рассказывает ему вещи, которыми до этого делилась только с Воном. — Я знаю, что сын глубоко переживает горе, но мне он об этом не говорит. Такое впечатление, что Нил уже забыл, что это коснулось нас обоих, а теперь еще я каким-то образом стала частью этой проблемы. Если бы в свое время я сделала карьеру, не полагаясь на поддержку мужа, мы бы не оказались сейчас в таком затруднительном положении. И теперь я работала бы в какой-нибудь фирме, а не драила туалеты и мыла полы в чужом доме.

Карим задумчиво кивнул.

— Возможно, это просто его способ справиться со своими переживаниями.

— И поэтому он постоянно напоминает мне о моих неудачах?

Выдержав паузу, Карим заговорил, стараясь объяснить ей свое видение ситуации.

— В моей стране, когда умирает отец, главой дома становится старший сын. Для такого молодого человека, как Нил, это может быть тяжелым бременем. И даже если это присутствует только в его сознании, он, вероятно, не в силах вынести нагрузки; поэтому мальчик и пытается отстраниться.

— Возможно. Но как я узнаю о чувствах сына, если он мне ничего не рассказывает?

— Дайте ему время, — посоветовал Карим. — И не теряйте надежды, что из всего этого в конце концов выйдет что-то хорошее.

— Что, например? К сожалению, прямо сейчас я не могу найти во всем моем опыте ничего, что хотя бы отдаленно напоминало какой-то позитив.

Он повернулся к ней лицом и улыбнулся.

— Коран учит нас быть терпеливыми при изучении созданного Аллахом мира, поскольку откровение дается нам только постепенно. В жизни происходит то же самое. Какими бы тяжелыми ни были обстоятельства, они всегда нас чему-то учат, в них всегда есть что-то такое, что со временем обязательно проявится и осветит нам путь в будущее.

— Все это звучит почти мистически, — сказала Лайла. — Но сейчас меня устроило бы просто доброе слово и поцелуй иногда перед сном. — Нельзя сказать, что время от времени она не получала внимания от Нила, но когда это происходило, ей казалось, что сын поступает так в силу привычки.

— Когда я только приехал в эту страну, меня, как и вас, переполняли отчаяние и сомнения, — продолжил Карим. — Я не знал, увижу ли когда-нибудь свою семью и свою родину, смогу ли когда-нибудь снова преподавать. Я не видел особого смысла в том, чтобы продолжать бороться. Но потом моя сестра Сорайа в одном из писем написала мне, что я дал им всем надежду. И тогда я понял, в чем заключается главный смысл происходящего: зажечь свет там, где до этого царила тьма. Это не было великим и ярким озарением, но этого оказалось достаточно, чтобы поддержать меня, пока я сам не разобрался в причинах и не осознал, что нужно просто жить.

Пока они шли через поляну, Лайла думала о его словах. В одном месте снег был более глубоким, и она стала идти медленнее. Заметив, что она пошатнулась, Карим протянул ей руку, и Лайла, опершись об нее, даже через несколько слоев плотной одежды остро ощутила твердость его мышц. Дойдя до края поляны, она отпустила его руку.

— Не знаю, есть ли какой-то смысл во всем этом, — вслух продолжила она свои размышления, — но если все-таки есть, это должно быть как-то связано со мной и Абби.

Он замедлил шаг и с любопытством посмотрел на нее.

— Каким образом?

— В детстве мы с ней были подружками. Она вам никогда не рассказывала?

Карим покачал головой. Он, вероятно, был единственным человеком в этой стране, подумала Лайла, который не видел передачу по «А.М.Америка» — или не читал о ней, — где загнанная в угол Абигейл принялась защищать ее. Судя по всему, у Карима, видимо, даже не было телевизора.

— Много лет назад мы с ней поссорились, — пояснила она. — Я совершила поступок, за который Абигейл до сих пор не может меня простить. Поэтому она и предложила мне эту работу, как своего рода наказание. Наверное, такая уж моя судьба. И мне не суждено пройти клеточку «вперед» и получить двести долларов, пока все не разрешится[75].

Если новость о том, что у отношений между Лайлой и Абигейл есть своя давняя история, и стала сюрпризом для Карима, то по выражению его лица это не было заметно. Сейчас он скорее напоминал человека, который только что уложил последний, недостающий, пазл, и перед ним предстала целостная картина. Было понятно, что он и сам обратил внимание на явную напряженность между ней и Абигейл.

— Некоторые говорят, что друзья и враги — две стороны одной монеты, — сказал он.

Лайла вздохнула.

— В таком случае нам с ней, похоже, никуда друг от друга не деться.

Тем не менее она вынуждена была признать, что все не так уж плохо. Оставался открытым вопрос, который объединял их: они обе глубоко переживали за Вона. Когда Лайла преодолела свое нежелание давать Абигейл координаты брата, ей пришлось согласиться с тем, что возвращение Абигейл в жизнь Вона пошло ему на пользу. Во время ее последнего визита к нему он был более оптимистично настроен, чем обычно. А когда Лайла спросила о причине такого хорошего настроения, он загадочно улыбнулся и ответил:

— Если я тебе скажу, ты обвинишь меня в том, что я предатель. — Эти слова вызвали у Лайлы ощущение, что она вела себя мелко и мстительно, пытаясь помешать им встретиться. Если от присутствия Абигейл он мог так воспрянуть духом, кто она такая, чтобы возражать против этого?

— И какое же непростительное преступление вы совершили, если не секрет? — спросил Карим тоном человека, которому трудно поверить, что она способна на нечто более злонамеренное, чем просто какое-нибудь язвительное замечание.

Прежде чем ответить, Лайла в нерешительности замялась.

— Вы знаете историю Иуды Искариота?

Он кивнул.

— «Разве я не выбрал вас двенадцать, и один из вас есть дьявол?» — процитировал он Евангелие от Иоанна.

Лайла выглядела удивленной, потому что не ожидала, что Карим так хорошо знаком с христианством, и он, заметив это, с улыбкой пояснил:

— Кроме того, что я мусульманин, я еще и ученый. Я знаю об Иуде Искариоте, поскольку изучал другие религии. Он был апостолом, предавшим Христа.

— Точно так же произошло и у нас с Абигейл, — сказала Лайла. — Все годы, пока я росла, ее мать, Розали, работала у нас в доме, и они с Абби стали частью нашей семьи. Родной сестры у меня никогда не было, поэтому я относилась к Абби как к сестре. Как-то, совершенно неожиданно для всех, моя мать обвинила Розали в воровстве, после чего они в одночасье уехали. Мое преступление состояло в том, что я не могла решить, кому мне верить, а потом стало слишком поздно.

— Сколько лет вам было тогда?

— Достаточно, чтобы уже соображать. — Застарелое чувство вины словно ножом кольнуло Лайлу. — Мне было так стыдно, что я даже не могла написать Абби и рассказать ей, как сожалею о случившемся. И чем больше проходило времени, тем труднее было взяться за письмо. А теперь и вовсе не стоит.

— Поздно сказать ей, что вы сожалеете о том, что произошло? Или ей поздно простить вас?

— И то и другое. — Лайла тяжело вздохнула. — Трудно начинать разговор о своей вине, если заранее знаешь, что твои извинения не будут приняты. Я пробовала. И у меня, скажем так, получилось не очень гладко.

Некоторое время Карим молчал, и в морозном воздухе был виден только густой пар от его дыхания.

— Простить бывает очень трудно, — наконец произнес он. — Я думаю, что для этого требуется верить в искренность другой стороны.

Лайла задумалась. Действительно ли она была убедительна и предоставила Абигейл возможность простить ее? В тот единственный раз, когда она извинилась перед ней, слова ее могли звучать не совсем искренне, особенно если учесть сложившуюся ситуацию. Да и Вон точно заметил, что произносились они в тот момент, когда это выглядело как шаг для решения корыстных задач Лайлы. С другой стороны, Абигейл тоже не попыталась облегчить ей эту задачу. Зная, как она подавлена, Абигейл вполне могла бы продемонстрировать хоть каплю сочувствия. Неужели Лайла к этому времени еще недостаточно настрадалась?

Внезапно с тяжело прогнувшейся ветки на тропинку с глухим звуком сорвался большой ком снега, вспугнув птиц, которые какофонией своих сварливых криков разорвали кафедральную тишину леса. Карим утоптал рыхлый снег на засыпанной тропинке, и они пошли дальше.

Когда они поднялись на вершину холма, Лайла увидела елку. Идеальное дерево! Орегонская ель, не большая и не маленькая, с густыми ветвями, образующими правильную коническую форму. Через минуту уже раздавался визг бензопилы, эхом разносившийся по всему лесу. Деревцо было молодое, поэтому спилить его удалось без особого труда. Карим связал ветки бечевкой, и они вдвоем потащили елку вниз по склону, держа ее с разных концов.

Вернувшись домой, он нашел в гараже старую подставку для елки и помог Лайле ее установить. Когда дерево, втиснувшись в угол гостиной, наконец оказалось на своем месте, они отступили назад, чтобы полюбоваться зеленой красавицей. Лайла повернулась к Кариму и с улыбкой произнесла:

— Я чувствую себя несколько странно: приходится благодарить мусульманина за то, что он вернул мне дух Рождества. Поэтому, скажем так, я перед вами в долгу. Спасибо.

— Пожалуйста. Не стоит благодарности. — Он накрыл ладонью ее руку, словно желая усилить действие своих слов, и, хотя прикосновение это было легким и совсем не предосудительным, по телу Лайлы пробежала дрожь. Как будто Карим прикоснулся к голому телу. Она медленно отодвинулась и, отвернувшись от него, снова перевела взгляд на елку.

— Теперь все, что ей нужно, — это украшения. Думаю, понадобятся какие-нибудь красивые лампочки и, возможно, несколько прозрачных стеклянных шаров, — сказала Лайла. — Жаль, что у меня не осталось моих старых елочных украшений. Боюсь, что они где-то потерялись во время всей этой суеты, связанной с переездом.

— Магазин на Мейн-стрит открыт и по воскресеньям, — сообщил Карим. — Когда я там был в последний раз, у них в продаже были елочные украшения. Если хотите, я могу отвезти вас туда.

Предложение было заманчивым, но Лайла решила отказаться. Он уже и так столько сделал для нее. К тому же она понимала, что ей нужно побыть какое-то время одной, чтобы улеглись те новые — и нежелательные — чувства, которые разбудил в ней Карим. Другими словами, прежде чем она снова рискнет с ним куда-то пойти, ей следует хорошенько поразмыслить.

— Спасибо за ваше предложение. Но мне еще нужно здесь кое-что сделать, — соврала она.

Когда Карим ушел, Лайла со стоном рухнула на диван. К ней вернулось ощущение Рождества, да еще и с эмоциями, которые, как она считала, были похоронены вместе с Гордоном, — желанием заниматься любовью и необходимостью чувствовать себя желанной. И что прикажете делать с этими чувствами, которые сейчас были столь же уместны, как цветы на поминках? Особенно после того, как стало очевидно, что возникли они не только с ее стороны.

Нил сдвинул горячий панини[76] на бумажную тарелку Не поднимая глаз на очередь, он спросил у следующего клиента:

— Что желаете?

— Маленькую диетическую колу, — ответил девичий голос.

Голос показался ему знакомым, и, подняв голову, чтобы отдать покупателю его панини, Нил увидел перед собой Фебу Уиттакер. Соседку по дому, если можно так выразиться. С момента их короткого представления друг другу он только иногда мельком видел ее, когда она уезжала в школу на классическом «мерседесе»-купе ее отца, за рулем которого сидел сам доктор Уиттакер, либо ехала куда-то сама на своей собственной красной «джетте». (Не то чтобы он специально следил за ней, но, когда живешь над гаражом, трудно не заметить все выезды и приезды семейных автомобилей.) Сейчас у него наконец появилась возможность рассмотреть ее более детально. Вблизи оказалось, что Феба очень худая — девочка-щепка, которая выглядела так, как будто она месяцами не видела приличной еды, да и одета была более чем странно — словно только что вернулась с шоссе, вдоль которого собирала мусор. Он бы в жизни не догадался, что ее родители — люди обеспеченные, если бы его мать не работала у них.

При этой мысли Нил почувствовал внутреннюю дрожь, как бывало всегда, когда ему напоминали, что он больше не является представителем привилегированной семьи. Но он все равно улыбнулся Фебе, полностью отдавая себе отчет, что только благодаря ее родителям у них с матерью сегодня есть крыша над головой.

— Я не знал, что ты питаешься здесь, — сказал Нил и тут же подумал: «До чего тупо». Но в этот момент ничего другого на ум не пришло.

— А я не знала, что ты здесь работаешь, — ответила Феба, хмуро глядя на него через прилавок своими неулыбчивыми глазами.

Нил ощетинился. Так вот как вы хотите играть, маленькая мисс Сопливый Нос? Не вопрос. Плевать он хотел на нее.

— Хочешь еще что-нибудь, кроме колы? — спросил он уже более деловым тоном.

— А что у вас есть?

— Есть хороший панини фирменный, если ты любишь горгонцолу.

— Ненавижу горгонцолу.

— Панини можно сделать с любым сыром.

— Тогда только колу, пожалуйста, — высокомерным тоном закончила она.

Нил разозлился еще больше. Да кто она такая, чтобы вести себя так надменно и важно? Тот факт, что его мать у них работает, вовсе не означает, что эта девчонка чем-то лучше его. Это всего лишь прихоть судьбы, так выпала карта.

— Подходи. — Он схватил чашку и налил в нее колу из крана. — С тебя доллар восемьдесят. — С этими словами Нил резко отодвинул чашку по стойке, словно ему не терпелось побыстрее отделаться от нее — и от этой девушки.

Феба, казалось, была ошарашена таким проявлением враждебности и замешкалась, нервно копаясь в сумочке в поисках мелочи. Монеты выскользнули из ее пальцев и рассыпались по стойке, а несколько упало на пол. Когда она нагнулась, чтобы поднять их, Нил заметил, что у нее горят щеки.

Внезапно он почувствовал себя ужасно неловко за то, что срывает на ней свою злость. Она, конечно, могла быть избалованным сопливым ребенком, но это не ее вина, что жизнь у него такая хреновая.

— Извини, — пробормотала Феба, когда он вышел из-за стойки, чтобы помочь ей. — Я не всегда такая неуклюжая.

Наклонившись, чтобы достать из-под кофе-автомата последний закатившийся четвертак, он улыбнулся ей.

— Такое постоянно случается. А как ты думаешь, я зарабатываю свои чаевые? — Его шутка вызвала у нее слабую улыбку. Вдохновленный этим, он отнес ее напиток за столик у окна и задержался там, когда она села. Других посетителей в кафе сейчас не было — парень, заказавший панини, забрал его и ушел. По воскресеньям, когда почти все в центре города было закрыто, движение в их «Эрл оф Сэндвич» становилось довольно вялым, поэтому Нил и не торопился возвращаться за стойку. — Может, тебе еще что-нибудь принести — салфетку или соломинку?

— А ты всегда такой услужливый? — в свою очередь осведомилась Феба.

Он пожал плечами.

— Только с такими, как ты.

— О, наверное, ты думаешь, что знаешь меня?

Девушка наклонила голову и заносчиво посмотрела на него, но он понял, что это всего лишь поза. За ее хрупкой внешностью чувствовалась какая-то уязвимость.

— Знаю, например, что ты мало ешь, — в ответ заявил Нил, глядя на чашку в ее руке. Будь он на ее территории, ему пришлось бы дважды подумать, прежде чем говорить с ней на такие личные темы; но здесь была его территория, и единственная задница, которую он вынужден был целовать тут, принадлежала его боссу. — Ты на диете или как?

— Тебя это не касается.

Он согласно поднял руки.

— Только не нужно на меня так смотреть. Я тут вообще ни при чем. Это все моя мама. Она переживает, что ты можешь изголодаться до смерти или что-нибудь в этом роде. Но ведь так устроены все мамы, верно? Такая уж у них работа — обо всем беспокоиться.

— Да, думаю, ты прав. — Феба немного расслабилась и отхлебнула из своей чашки. — Нельзя сказать, что я знаю это по собственному опыту. Если ты заметил, моя мать в этом смысле не типичная. Она на работе проводит больше времени, чем дома. — Поскольку Нил продолжал стоять, не делая никаких попыток уйти, она через некоторое время спросила: — А тебе сейчас случайно ничего не нужно делать?

— Это намек?

— Нет.

— Если хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, так и скажи.

Феба пожала плечами.

— Как хочешь.

Несколько секунд они молчали, пристально глядя друг на друга, словно каждый из них бросал другому вызов. Затем Феба отвела взгляд, и по улыбке, тенью мелькнувшей на ее лице, Нил понял, что если это был поединок, то победил в нем он.

— Прости, что я была груба, — сказала девушка. — Не принимай это на свой счет.

Посчитав, что это полуизвинение можно оценить как приглашение, Нил опустился на стул напротив нее, предварительно глянув через плечо, не видит ли его хозяин. Эрла Хейбера — Эрла из «Эрл оф Сэндвич» — нигде не было видно.

— А мне показалось, что я тут один такой.

— Не нужно себе льстить.

— Поверь, мне это не грозит. С тех пор как я появился здесь, ты со мной и парой слов не перекинулась. Может, я сказал что-то обидное или все дело в том, что ты просто не общаешься с наемной прислугой?

Феба залилась краской.

— С чего ты взял?

— Да я не знаю. Это ты мне скажи.

— К тебе это не имеет никакого отношения, понятно? И вообще, иди уже. — В какой-то момент показалось, что она вот-вот расплачется.

Нил попытался взять ситуацию в свои руки.

— Слушай, наверное, мы с тобой просто неудачно начали. Давай попробуем все сначала, о’кей? — Он протянул девушке руку и улыбнулся своей самой безобидной улыбкой. — Хай, я — Нил. Я здесь совсем недавно. Если ты не занята, может, мы попозже прошвырнемся куда-нибудь? Ну, я не знаю… Чем ребята нашего возраста занимаются у вас тут, чтобы развлечься?

Лицо Фебы расслабилось, и он увидел, что на самом деле она по-своему довольно хорошенькая.

— Ну, признаться, занятий здесь не очень много. Если не считать развлечением вечер за бинго в клубе «Элкс Лодж», то с наступлением темноты тут почти все вымирает.

— И поэтому у тебя такое плохое настроение? — пошутил Нил.

Лицо Фебы напряглось, и Нилу показалось, что она снова готова вспылить. Но в следующее мгновение девушка, видимо, решила, что дело того не стоит, и поэтому просто ответила:

— Если хочешь знать, мое отвратительное настроение связано с тем глупым приемом, который моя мама устраивает завтра вечером. А как бы ты себя чувствовал, если бы тебе пришлось сидеть на этом поддельном рождественском обеде и делать вид, будто ты не замечаешь, что вокруг ездят камеры, но при этом знаешь, что миллионы людей следят за каждым твоим движением?

— Да, я слышал об этом, — сказал Нил. Этот прием должны были снять для какой-то специальной телепередачи — «Рождество с Абигейл Армстронг» или что-то в этом роде. Чтобы приготовиться к этому, его мать работала сверхурочно. — Похоже, готовится что-то грандиозное.

— Это точно. Для моей мамы. — Феба скривилась в гримасе.

— Эй, не переживай, бывают вещи и похуже, — сказал он и подумал: «Например, праздничный обед, когда ты сидишь за столом и смотришь на пустое отцовское место». Нет, он не позволит своим мыслям двигаться по этому пути. Это был темный предательский путь, по которому он уже много раз шел раньше, не осознавая, что каждый поворот уводит его все дальше и дальше от какого бы то ни было понимания. Там было легко заблудиться и никогда больше не найти дороги назад.

— Праздники, по идее, нужно проводить в кругу семьи и своих близких, верно? Но с моей мамой все это превращается в какое-то шоу. — В голосе девушки слышалось едва скрываемое презрение. — Она совершенно не думает о моем отце и обо мне.

Когда она говорила ему об этом, Нил чувствовал себя немного неловко. Но, по крайней мере, откровенность Фебы означала, что она скорее видит в нем союзника, чем представителя группы поддержки ее матери. Тем не менее он посчитал необходимым заметить:

— Я уверен, что твоя мать думает о вас. Но при этом она не может не переживать и о своей работе.

— Тогда на чьей же ты стороне? — воскликнула Феба, сверкнув глазами.

Нил пожал плечами.

— Я и не знал, что у вас тут есть разные стороны. Но если тебе будет от этого хоть немного легче, скажу честно: я тебя понимаю. Знаешь, мне тоже пришлось хлебнуть всего этого официоза на приемах у родителей. Это похоже на боль, но ты думай об этом как о визите к стоматологу. Как о чем-то таком, что просто нужно пережить, — и все.

— У стоматолога по меньшей мере делают обезболивающий укол.

Нил почувствовал, что эта цепочка доводов ведет в никуда, поэтому решил пойти по иному пути. Преодолев свое былое нежелание затрагивать тему, которую при обычных обстоятельствах всегда старался избегать, он сказал:

— Во всяком случае у тебя есть семья. А у меня… Это мое первое Рождество без отца.

— Да, я слышала об этом. — Выражение ее лица смягчилось. — Прости. Я никогда еще не встречала человека, у которого отец… — Феба запнулась, не закончив эту фразу.

Горе и его близнец-злодей гнев, которых Нил держал взаперти, разом вырвались из своей темницы.

— Да, как видишь, мне тоже известно, каково это, когда за твоей жизнью следят миллионы людей, — выпалил он. — Хочешь знать, что такое «по-настоящему хреново»? Это когда лучший друг звонит тебе, чтобы высказать свои соболезнования, после того как услышал про твоего отца в шестичасовых новостях.

Феба посмотрела на него с уважением.

— Тебе, наверное, было очень тяжело.

Он пожал плечами.

— Ты не любишь об этом говорить? — спросила она.

— Не особенно.

— О’кей, тогда поговорим о чем-нибудь другом.

— Идет.

— Эй, мне в голову только что пришла одна мысль. Если ты не очень занят, может, сходим сегодня вечером на концерт? — спросила Феба, несколько оживившись. — Это благотворительная акция в нашем клубе по поводу какой-то инициативы моего отца. Он пригласил своих друзей-музыкантов, которые будут играть бесплатно.

— Вероятно, тебе нужно было бы сначала спросить у отца, — осторожно ответил Нил, будучи неуверенным относительно своего личного статуса в доме Армстронгов-Уиттакеров.

— Будет круто, не волнуйся. Я попрошу его оставить еще один билет.

— Хорошо. Похоже, и в самом деле будет весело. — До сих пор все его вечерние занятия сводились к тому, что они с мамой вместе играли в «Скрэббл»[77] или смотрели телевизор. Этот концерт мог бы внести приятное разнообразие.

— Твоя мама тоже может пойти с нами.

Нил оценил возможные последствия совместного похода в клуб, а потом, несколько покривив душой, ответил:

— Думаю, у нее другие планы.

Он чувствовал себя немного неловко, когда отказался от этой идеи, даже не предложив матери. Она, скорее всего, согласилась бы провести этот вечер вне дома, но ему вдруг захотелось немного побыть без нее. Он решил, что впредь не будет беспокоиться ни о ком, кроме самого себя. Толку, что он так беспокоился о своем отце, — и к чему это привело?

— Концерт начнется не раньше восьми, но папа хочет приехать туда пораньше, так что мы будем ждать тебя перед домом в половине восьмого, — сказала Феба. — Мы поедем на его машине. Нас будет всего трое, так что поместимся.

— А твоя мама разве не поедет? — спросил Нил. Конечно, это совсем не касалось его, но показалось очень странным. Его родители и он все делали вместе.

Феба удивленно округлила глаза.

— Она сказала, что будет очень занята подготовкой к завтрашнему приему. Думаю, что даже такая фальшивка требует большой работы. — Взгляд девушки скользнул за окно, и она на какое-то время замерла, рассеянно глядя на прохожих, которые, кутаясь в свои пальто, с сумками в руках спешили по заснеженным тротуарам за праздничными покупками. Когда она снова перевела взгляд на Нила, злость на ее лице сменилась глубокой меланхолией. Феба отодвинула от себя недопитую колу. — Я, наверное, пойду. Мне еще нужно кое-что сделать, — сказала она ему, хотя по ее виду было незаметно, чтобы она торопилась уходить.

— О’кей, — ответил Нил. — Тогда, думаю, встретимся уже перед вашим домом.

— Обязательно. — Она ткнула в него пальцем. — В половине восьмого. Не забудь.

— Не переживай, я буду на месте вовремя.

На короткое и яркое мгновение Нилу показалось, что он опять вернулся к своей прежней жизни, когда можно, не раздумывая ни секунды, договориться о встрече с подругой и не иметь никаких других обязанностей, кроме получения хороших оценок за учебу Да, еще недавно подобные вещи воспринимались им так же естественно, как воздух, которым он дышал.

Но потом его босс, мистер Хейбер, высунул из кухни свою большую голову с густыми седыми волосами и рявкнул:

— Неужели ты думаешь, что я плачу тебе, чтобы ты просиживал здесь, сплетничая с посетителями?!

Чары тут же рассеялись.

Нил вздохнул и поднялся, пробормотав на прощание Фебе:

— Слушай, мне сейчас лучше вернуться к работе. Увидимся позже, о’кей?