Чужие страсти

19

В то время как Абигейл раздумывала над тем, звонить ей Вону или нет, он находился в кабинете у своего доктора и пытался отбросить мысль о том, что может не дожить до конца этого года.

Он сидел напряженно, приготовившись к плохим новостям; доктор Гроссман закрыл лежавшую перед ним на столе папку. Обычно медсестра сообщала Вону о результатах его анализов по телефону, но на этот раз врач пригласил его зайти к нему в кабинет. И сейчас Вон изучал лицо этого человека так же пристально, как минуту назад тот изучал его карточку. Низенький, круглый, с копной курчавых волос, тронутых сединой, в своих оксфордских туфлях и мятом твидовом костюме, доктор Гроссман наводил на мысль о персонаже водевиля, переодетом в белый халат; только вот в образе этого гематоонколога с его холодной и твердой, словно хирургический инструмент, манерой общения с пациентом, не было ничего комического. Ничто в этом покерном выражении лица не давало повода для ободрения. С таким же успехом доктор сейчас вполне мог готовиться к тому, чтобы произнести ему смертный приговор.

Когда же лицо Гроссмана расслабилось в улыбке, это было похоже на помилование, пришедшее в последнюю минуту перед казнью на электрическом стуле.

— Что ж, Вон, я рад сообщить вам, что все это выглядит очень неплохо, — сказал он, постучав по папке своим коротким, выпачканным чернилами пальцем. — Результаты клинического анализа крови хорошие. Количество лейкоцитов тринадцать и три — вполне в рамках нормы. И томографическое сканирование на этот раз уже ничего не выявило. Поэтому я и пригласил вас сегодня к себе, чтобы лично сообщить вам эти новости. Думаю, можно смело утверждать, что рака у вас нет. — Его улыбка растянулась в широкую усмешку. Собственно говоря, Вон видел такое впервые за все эти долгие месяцы.

Просидев с затаенным дыханием несколько мучительных минут, он наконец-то свободно вдохнул. Комната вокруг него слегка покачивалась, словно лодка в открытом море.

— Вау. Это… — Вон замолчал и покачал головой, как будто не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства.

— Разумеется, вам необходимо продолжать наблюдаться у нас, — сказал доктор Гроссман. — Я хочу, чтобы вы снова появились здесь через три месяца, а после этого — каждые три месяца в течение, по крайней мере, ближайших двух лет. А сейчас… вы можете идти. Мои поздравления, Вон. — Он встал и пожал Вону руку. — Что же теперь? Вам, должно быть, не терпится вернуться к своей работе?

— Вы себе этого даже представить не можете. — Все это время Вон жил, день за днем, стараясь не загадывать слишком далеко, но теперь вдруг понял, что у него просто руки чешутся поскорее вернуться к своей походной жизни.

— Сдается мне, что это означает только одно: очень скоро вы снова отправитесь в какой-то отдаленный уголок нашей планеты.

— Чем дальше, тем лучше. И чтобы ноги моей не было ни в каких врачебных кабинетах. То есть на ближайшие три месяца, конечно, — спохватившись, добавил Вон. — Я не хотел вас обидеть, док.

— Я и не обиделся, — улыбнулся доктор Гроссман. — Только в любом случае не позже этого срока. — Он заглянул в календарь, открытый на апреле. — Значит, увидимся в конце июля?

— Вы можете на это твердо рассчитывать. Иначе мне пришлось бы полагаться на знахарей, и можете мне поверить: даже при моей тяге к новым впечатлениям, я все равно не хотел бы обращаться к ним, — отшутился Вон.

Он машинально провел рукой по волосам, радуясь и удивляясь тому, какими длинными и густыми они стали. Все было по-прежнему: его старая жизнь вернулась в свою колею. Теперь остается лишь поразмыслить над тем, как ему этой жизнью распорядиться.

Неторопливо идя на запад по 68-й улице в сторону метро, он поймал себя на том, что постоянно улыбается. На сердце было так легко, как не было очень и очень давно. В своих мыслях Вон уже видел годы, разворачивающиеся перед ним, словно манящий асфальт нового скоростного шоссе. Он думал о местах, которые ему предстоит исследовать, и о приключениях, ждавших его впереди. Он думал о…

Абигейл.

Внезапно он понял, что все это будет означать для них. Недели, выхваченные время от времени в перерывах между его отъездами. Телефонные звонки и электронная почта — плохая замена реальных отношений. Но какая здесь могла быть альтернатива? На заслуженный отдых он еще не собирался, но и попросить ее присоединиться к нему в его поездках вряд ли было возможно. Даже если бы Абигейл и хотела этого, ей сейчас нужно думать о дочери, не говоря уже о бизнесе. К тому же во все свои командировки он всегда летал один, если не считать его команду.

На память пришли постоянно вспоминавшиеся ему слова его матери: «Придет время, и ты остепенишься, заведешь семью». Она настолько часто повторяла их при жизни, что это превратилось почти в шутку. Помимо того, что сама Гвен имела только очень приблизительное представление о том, что такое настоящая семья, ее взгляды были искажены, потому что на этот мир она смотрела сквозь донышко бокала с вином. Не желая вдаваться во все причины, почему он неизменно оставался один, Вон всегда отделывался от ее замечаний, легкомысленно отвечая, что пока не встретил подходящую женщину.

Но теперь-то он такую встретил. Нет, это было не совсем точно — Абигейл всегда принадлежала какая-то часть его сердца. Сердца, которому очень скоро предстояло вновь вернуться в свое замороженное состояние.

Два дня назад ему позвонил Дон Демпси, продюсер с канала «Дискавери», с которым они когда-то вместе работали. Дон собирал новую команду — Денни Энгстрем, Биф Хардер, Джад Тернбул и добрый гигант Олаф Лундгрен, по прозвищу Швед — для специального телевизионного проекта о создании в африканской стране Габон нового заповедника дикой природы. Съемки должны начаться через две недели. Дон хотел знать, готов ли Вон принять участие в экспедиции. Вон сказал, что ему это интересно, но пока оставил вопрос открытым — на всякий случай. Теперь же, получив от своего лечащего врача зеленый свет, он уже мысленно бронировал себе билеты на самолет.

Сейчас предстояло решить только одно — куда это приведет их отношения с Абигейл. Они с ней никогда не говорили о совместном будущем. Он даже не был уверен, хочет ли она такого будущего. Учитывая навалившиеся на нее в этот период жизненные трудности, ей незачем было брать на себя еще одну в виде ранее потрепанного раком бойфренда, которому неймется поскорее куда-нибудь уехать и который может предложить ей только одно — время от времени покувыркаться в сене в недолгих перерывах между своими поездками. Да и не нужно забывать, что фактически он бездомный. Тем не менее Вон все-таки надеялся, что может быть…

Эта надежда была странным и не вполне приятным ощущением, особенно после того, как всю свою взрослую жизнь он испытывал досаду от подобных связей. Он никогда раньше не задумывался над своими приоритетами. Работа для него всегда стояла на первом месте, а также — на втором и третьем. Даже если Абигейл и заполучит его, чем он с ней будет заниматься?

Кроме того, Вон немного переживал за сестру, которую оставлял в достаточно непростом положении. Но с Лайлой все будет хорошо. Дела у нее сейчас шли лучше, чем он ожидал. У его племянника тоже все налаживалось. Нил был отличным парнем, который просто временно сбился с курса, но теперь, похоже, снова выходит на правильный путь.

А еще была Джиллиан. Она, конечно, знала, что его пребывание у нее — это только вопрос времени, что он все равно уедет — либо своим ходом, либо ногами вперед. Но у него было такое ощущение, что разговор с ней, тем не менее, предстоит очень тяжелый. Она уже привыкла к тому, что он находится рядом. Возможно, они с ней не были вместе в том смысле, в котором ей бы этого хотелось, но они спали под одной крышей, почти всегда вместе ели, и вещи их после стиральной машины были крепко спутаны в один клубок.

Приехав назад в ее лофт[123], он застал Джиллиан в студии: она была занята тем, что приваривала кусок металла к громадной стальной скульптуре, которую делала для офисного здания в Сохо. Это пространство за сплошной стенкой из красного кирпича, отделявшей его от жилой зоны, было местом, где его бывшая девушка проводила большую часть своего времени, когда не находилась на рабочей площадке, устанавливая скульптуры. Здесь она была как дома; точно так же Вон чувствовал себя в аэропортах и на природе. Глядя на то, как Джиллиан в своем рабочем комбинезоне художника и защитной маске ловко орудует пропановой горелкой, а вокруг нее разлетаются фонтаны искр, он испытал к ней глубокое теплое чувство и подумал, сколь многим она пожертвовала ради него.

Заметив его, Джиллиан выключила горелку, подняла с лица пластиковую защитную маску и широко улыбнулась.

— Привет. Я не ждала тебя так рано. Как дела?

Он пожал плечами.

— Ты же знаешь этих докторов — то так, то этак.

Ее глаза внимательно смотрели ему в лицо.

— И все-таки. Что он сказал? — По ее настороженному взгляду и подавленному тону было ясно, что в ожидании результатов его обследования она все утро провела как на иголках.

— Ты, — сказал Вон, — сейчас видишь перед собой человека, у которого нет рака.

С громким криком Джиллиан бросилась к нему, запрыгнула ему на руки и обвила его ногами. Она была такой крошечной, что ее ничтожный вес просто шокировал. Джиллиан не была человеком, с которым можно идти по жизни легко. Или которого можно легко отпустить, подумал Вон. Он поставил ее на пол и продолжил:

— По времени все получилось очень удачно. Накануне как раз звонил Дон Демпси с канала «Дискавери». У него намечается одна поездка, и он спрашивал, готов ли я вернуться к работе. — Вон говорил небрежным тоном, стараясь сгладить впечатление.

— И что ты ему ответил?

— Ему я пока еще ничего не сказал. Сначала я говорю об этом тебе.

Джиллиан была такой напряженной и натянутой, что напоминала собой радиоантенну, принимающую сигнал бедствия. Когда до нее докатился смысл сказанного, она покачала головой, сначала медленно, а потом все быстрее.

— Нет. Ты еще не готов. Все слишком скоро!

— Доктор сказал, что со мной все в порядке и я могу возвращаться к работе.

— Он не знает тебя так, как я. Он не знает о той жизни, которую ты ведешь. А вдруг наступит рецидив? Каким образом ты собираешься получить необходимую медицинскую помощь в каком-нибудь Богом забытом месте?

— Я не буду там совсем уж оторван от внешнего мира, — заметил он. — До ближайшей заставы максимум несколько дней пути на джипе. И я всегда смогу сесть на самолет и прилететь домой, если это потребуется. Не сомневайся, все будет хорошо.

Плечи Джиллиан поникли.

— И куда на этот раз? — устало спросила она.

— В Габон.

— Ты должен извинить меня. В школе я прогуливала географию. И я даже понятия не имею, где находится этот чертов Габон, — сказала она.

— Это не то место, где тебе когда-нибудь захотелось бы побывать, — заверил ее Вон. — Но в тех краях это называется цивилизацией, так что в случае непредвиденных обстоятельств я всегда смогу рассчитывать на помощь.

— Это, конечно, успокаивает, — язвительно произнесла она.

— Эй, ты чего такая мрачная? Мне кажется, что к этому времени я и так уже предостаточно злоупотребил твоим гостеприимством. — Вон попытался как-то поднять ей настроение. — Только подумай: после моего отъезда все это помещение вновь будет безраздельно принадлежать тебе. И больше никаких мокрых полотенец на трубке душа, никаких напоминаний о том, чтобы я опускал сиденье в туалете.

Между ее нахмуренных бровей появилась тоненькая морщинка, а на глазах выступили невыплаканные слезы.

— Не нужно меня успокаивать. Я не ребенок, — с досадой произнесла Джиллиан. — Ты же знаешь, что я не хочу, чтобы ты уезжал.

Вон тяжело вздохнул.

— Джил…

— О, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — продолжала она. — Ты думаешь, что, поскольку мы с тобой не спим вместе, тебе можно запросто свалить, ведь нет никаких ниточек, которые бы тебя удерживали. Но на самом деле, приятель, все это работает совершенно не так. У всего есть свои ниточки. И то, что ты для себя решил их не замечать, еще не значит, что их вообще не существует.

— Я могу остаться. Ты знаешь это. Не думай, я благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. Но, Джил, мы с тобой оба знали, что этот день в конце концов настанет.

— Я никогда и не ожидала, что ты откажешься от своей карьеры. И я вовсе не этого хочу.

— Тогда чего же ты хочешь? — В голосе его появились нотки раздражения.

— Чего-то большего, чем дружеское ободряющее похлопывание по спине. — Какое-то мгновение она со слегка насмешливым выражением на лице рассматривала Вона, как будто пыталась что-то найти в нем. Но, видимо, так и не нашла, потому что вдруг резко подняла руки и крикнула: — Иди! Иди уже, слышишь? Иди, пакуй свои проклятые вещи! Может, я и правда буду рада видеть, как ты уезжаешь. Знаешь, Вон, ты иногда можешь достать получше любой занозы в заднице. По-настоящему достать.

— Я не говорю, что уезжаю прямо сейчас. — Вон потянулся к ней, чтобы положить ей руку на плечо, но она отпрянула и вздрогнула, словно на нее упала искра из-под пропановой горелки.

— Ладно, тогда я сама попрошу тебя уехать. Позволь мне по меньшей мере хотя бы это. Не вижу причин, почему мне нужно терпеть, наблюдая за тем, как ты отираешься здесь. Я больше не собираюсь делать вид, будто получаю удовольствие от растягивания этой пытки. — Она вытащила из переднего кармана своего рабочего комбинезона смятую салфетку и высморкалась в нее. — Ты всегда можешь остановиться у Абби. Почему бы и нет? Ты ведь уже спишь с ней.

Вон был захвачен врасплох. Откуда она узнала? Он ведь всячески старался быть осмотрительным.

Глядя на ошарашенное выражение его лица, Джиллиан фыркнула.

— Ох, эти мужики. Все вы одинаковые. Нет, я не находила под твоей кроватью чужие дамские трусики, если ты подумал об этом. Но у меня есть глаза, и я слышу, что говорит мне мой внутренний голос. Ты ее трахаешь, верно? — Это скорее было утверждением, чем вопросом.

Вон почувствовал, что в нем начинает подниматься злость. В принципе, он не обязан ничего объяснять ей. Он всегда был с Джиллиан честным, даже когда они с ней встречались, и никогда ничего не обещал, если не собирался держать свое слово.

— Было у нас с ней что-то или нет, к делу не относится, — холодно заявил он.

— А дело все в том, — она ткнула в него своим пальцем, — что ты любишь ее, а не меня. — Как только Джиллиан произнесла слова, остававшиеся невысказанными все эти долгие месяцы и стоявшие между ними, словно какой-то невидимый Рубикон, который никто из них не решался перейти, ее маленькое доброе лицо сморщилось. — Я все поняла. Я не дура. Я знала, что ты не любишь меня, но я все-таки надеялась… — И она разразилась сухими сдавленными рыданиями.

Вон обнял этот тугой, вздрагивающий узелок, в который превратилась сейчас его бывшая девушка, а в скором времени — еще и бывшая соседка по квартире. Он чувствовал себя предателем. Как бы Вон ни пытался оправдать себя, истина заключалась в том, что он эгоистично использовал ее, когда она была ему необходима, а теперь, когда от нее больше не было никакой пользы, без раздумий бросал. Джиллиан имела полное право злиться на него. И она была далеко не первая, кто именно так реагировал на подобные вещи, — он проходил этот путь и с другими женщинами, которых было слишком много, чтобы запомнить всех.

Почему это должно быть по-другому с Абигейл?

— Прости меня, Джил, — прошептал Вон в ее волосы, от которых исходил легкий запах расплавленного металла вперемешку с фруктовым шампунем, которым она пользовалась. — Мне жаль, что все складывается не так, как ты хотела бы. Но я повторяю то, что уже говорил раньше: я обязан тебе своей жизнью. Если бы не ты, меня, наверное, уже не было бы в живых.

— Если бы ты умер, я бы, по крайней мере, оплакивала тебя. — Она подняла голову с его груди и глупо улыбнулась. Глаза ее были влажными, а толстые слипшиеся черные ресницы напоминали лучи маленьких звездочек. — А еще были бы грандиозные похороны. На мне было бы черное платье и вуаль, как у Джеки Кеннеди, и все бы думали, что я была любовью всей твоей жизни. Я бы разыграла это по полной программе.

— Черное тебе идет, — улыбнулся Вон.

— «Идет» — это для хороших католических девочек. А я офигительно крутая.

— Это точно, и даже больше.

В этот момент зазвонил телефон. Никто из них не сдвинулся с места, чтобы поднять трубку. Через три гудка Вон услышал из стоявшего в соседней комнате автоответчика слабый голос Абигейл. Сердце у него екнуло, он разрывался между желанием добежать туда, прежде чем она повесит трубку, и нежеланием сыпать соль на раны Джиллиан.

Решение за них обоих приняла Джиллиан. Она отстранилась, бросив на него хмурый взгляд.

— Иди, ответь ей. Вы с ней достойны друг друга.

— Мне нужно увидеть тебя.

При звуке голоса Абигейл, подействовавшего на него после выяснений отношений с Джиллиан словно прохладная вкусная вода для пересохшего горла, Вон почувствовал, как напряжение его уходит.

— Только назови время, — сказал он.

— Как насчет завтра, после обеда?

— Прекрасно. В маленьком итальянском ресторанчике, куда мы с тобой ходили в прошлый раз?

Она ответила не сразу.

— Я думала о более уединенном месте.

— Ты в любой момент можешь заехать ко мне в гостиницу, — сказал он.

— Ты переезжаешь? — Голос ее звучал удивленно.

Он посмотрел в сторону студии Джиллиан, чтобы убедиться, что дверь туда закрыта, и, понизив голос, ответил:

— Больше похоже на то, что меня отсюда выставляют.

— Ясно. — Абигейл не нужно было спрашивать, почему это происходит. Все было очевидно. — Мне очень жаль, Вон.

— Мне тоже очень жаль, — сказал он, думая о Джиллиан и чувствуя себя последним мерзавцем.

— Впрочем, я не думаю, что встретиться у тебя в гостинице — это хорошая идея, — заявила она. — Там мы сразу залезем в постель, а мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

Интересно, что бы это могло быть, подумал он. Звучало все очень серьезно.

— Ладно. Тогда скажи, где бы ты хотела встретиться.

Они договорились о встрече на следующий день в музее Ногучи[124]. Конечно, немного не по пути, предупредила Абигейл, но это было единственное общественное место, где ее вряд ли кто-то узнает и где они могли бы поговорить в относительном уединении. Этот музей, бывшая студия Ногучи, находился в грязном промышленном квартале на Лонг-Айленде, и поэтому туристы не слишком почитали его.

На следующий день Вон приехал туда рано, задолго до назначенного времени, чтобы оглядеться на месте, прежде чем появится Абигейл. Непонятно, по каким причинам, но он здесь ни разу не был. Переходя сейчас из одного просторного зала с бетонным полом в другой и разглядывая лаконично элегантные скульптуры Ногучи, он воспринимал это место как безмятежный оазис в духе дзен. Дурное предчувствие, не покидавшее его после вчерашнего телефонного разговора с Абигейл, понемногу начинало таять.

Обойдя экспозицию, Вон вышел наружу и оказался во внутреннем дворике, обнесенном стеной. В тот же миг он заметил стройную женщину в темных очках и с наброшенным на голову шарфом, которая сидела на лавочке под японским кленом и смотрела на скульптуру из полированного гранита, напоминавшую две сплетенные вместе руки. Он не сразу узнал ее, но потом его сердце подпрыгнуло.

Абигейл встала и пошла ему навстречу. Это была не та гордая и уверенная в себе Абигейл, которую он знал; эта Абигейл ступала осторожно и держалась так, будто была наполненным до краев сосудом, готовым пролиться в любой момент. Если бы у незнакомого им человека спросили, кто из них двоих болен, тот, не задумываясь, указал бы на Абигейл.

— Давно ждешь? — спросил Вон.

Она улыбнулась.

— Не очень. Я пришла сюда всего несколько минут назад. — Абигейл сняла очки и сунула их в сумочку. Под глазами у нее были темные круги, как будто она мало спала. Ее явно что-то тревожило, и он с беспокойством думал, не связано ли это каким-то образом с ним.

Они направились к усыпанной гравием дорожке, извивавшейся по внутреннему двору, вдоль ряда деревьев и садовых скульптур. Единственными звуками, помимо доносившегося издалека приглушенного уличного шума, были шелест листьев над их головами и приятное журчание фонтанов. Они медленно шли, взявшись за руки, и Вон спросил:

— Так зачем же ты хотела увидеться со мной?

— Сейчас я все объясню. Но сначала скажи, как все прошло у доктора.

— Хорошо. Собственно говоря, даже лучше, чем хорошо. Доктор Гроссман сказал, что по официальному заключению наблюдается ремиссия. И если мне повезет, я не увижу его в ближайшие три месяца.

— О Вон! Это просто замечательно! — В этот момент вся ее озабоченность исчезла и она широко улыбнулась. — Ты представить себе не можешь, как я счастлива. Боже мой, какое облегчение! — Глаза Абигейл сияли, она протянула руку и робко погладила его по щеке — таким же легким, почти благоговейным движением он всего несколько минут назад коснулся одной из скульптур, когда охранник отвернулся.

Следующим шагом, что казалось весьма логично, должен был быть вопрос: «Ну и что теперь?» Но Вон пока не торопился переходить к этому. Сначала ему хотелось услышать, о чем думает Абигейл, и выяснить, что ее тревожит.

— А как ты? Как прошел вчерашний прием? — спросил он.

Абигейл вздохнула.

— Сложнее, чем я думала. Во время приема кое-что выяснилось… — Прежде чем продолжить, она сделала паузу, и на лице ее отразилась глубокая боль. — Похоже… в общем, оказалось, что моя дочь подверглась сексуальному домогательству. Со стороны одного из школьных учителей. — Несмотря на то что погода была солнечная и теплая, ее вдруг начало трясти, как при резком похолодании. Вон понял, почему у нее под глазами появились темные круги, и сердце его сжалось.

— Мне так жаль, Абби. Боже мой.

Вон бывал в странах, где было законным то, что мужчины вроде учителя Фебы занимались сексом с девочками и мальчиками в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Он собственными глазами видел, как по вечерам пожилые мужчины рыскали по закоулкам в поисках юной добычи, и навсегда запомнил тошнотворное чувство, возникшее у него тогда при виде этой вопиющей безнравственности.

— Мы с Кентом уже были у окружного прокурора, — сообщила Абигейл. — Как только Феба даст письменные показания под присягой, он возбудит дело.

Вон с отвращением покачал головой.

— Подлый ублюдок.

Она посмотрела куда-то мимо него, и губы ее сурово сжались.

— Поверь мне, я не понаслышке знаю о подлых ублюдках, которые охотятся на молоденьких девочек. И от этого все только еще хуже. Я должна была распознать намеки.

— Откуда тебе знать? Большинство людей не способно подозревать такие вещи автоматически.

— Я — не большинство.

— Что ты хочешь этим сказать?

Абигейл сделала глубокий вдох, как будто стараясь себя успокоить, и после этого посмотрела ему в глаза.

— В ее возрасте я тоже подвергалась сексуальным домогательствам.

Вон испытал настоящий шок.

— Господи…

— Это был мой дядя, — сдавленным голосом произнесла Абигейл. — Мне было всего шестнадцать. Единственный человек, с кем я была до этого, был ты. И мы никогда… — Она умолкла, и глаза ее наполнились слезами.

— Ох, Абби. Моя бедная Абби. — Вон нежно обнял ее.

— Когда я говорила тебе, что твои письма были для меня спасательным крутом, я имела в виду именно это, — хрипло прошептала она.

Он отодвинулся и заглянул ей в глаза.

— Если бы я только знал, я бы горы сдвинул, чтобы забрать тебя оттуда. Ты веришь мне?

Она кивнула и слабо улыбнулась.

— Я постоянно видела это в своих мечтах. Рыцарь на коне, в сияющих доспехах, который едет, чтобы спасти меня.

— Я бы сделал даже больше. Поверь, я бы изувечил этого мерзавца. Почему ты мне ничего не сказала?

— Мне было очень стыдно. Я думала, что в каком-то смысле виновата сама. Я даже Кенту об этом никогда не говорила. И он ничего не знал… до вчерашнего приема у врача.

— Он, наверное, был немало обескуражен.

— Скорее шокирован. И разозлен тоже. Он не мог понять, почему я скрывала это от него.

— Действительно, почему? — полюбопытствовал Вон.

Она слегка пожала плечами.

— Я хорошо умела хранить секреты. Даже слишком хорошо, как теперь оказалось.

Внезапно Вону многое стало понятно. Он понял, почему Абигейл так болезненно, с гораздо большей обидой, чем это могло бы происходить при обычных обстоятельствах, восприняла то, что Лайла не связалась с ней. Какой брошенной она должна была чувствовать себя! Покинутой посреди неизвестности, с умирающей мамой на руках и своим дядей-насильником…

Но Вон больше не мог думать об этом. Если бы он продолжил, то наверняка не удержался и со всей силы врезал бы кулаком по чему-нибудь, что попалось бы на пути.

Теперь он осознал, на какую вершину пришлось подняться Абигейл, чтобы простить Лайлу, и от этого его любовь к ней стала еще сильнее.

— Значит, ты хотела поговорить со мной об этом? — спросил он.

— Частично — да. — Не сводя с него пристального взгляда, она казалась сейчас более уязвимой, чем он привык ее видеть. — Все, что произошло со мной в последнее время, заставило меня кое-что понять. Мне необходимо знать, Вон, где мы с тобой сейчас находимся. Речь не идет о том, — быстро добавила она, — что я хочу каким-то образом заарканить тебя. Пожалуйста, не нужно так думать. В настоящий момент я не в состоянии планировать что-то даже на ближайшее Рождество, не говоря уже о более долгосрочной перспективе. Мне просто нужно понять, является ли это — то есть мы — просто данью нашему прошлому или же за этим действительно что-то стоит.

Он обнял ее и поцеловал, поцеловал глубоко и чувственно, надеясь своим поцелуем покончить со всеми ее сомнениями.

— Не этого ли ответа ты искала? — прошептал он, наконец отрываясь от ее губ.

— Не этого, но ты определенно движешься в правильном направлении. — Лицо ее засияло, но ненадолго, и улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. — Нет, серьезно, Вон, как ты видишь наше будущее? Мы уже давно не дети. И у нас обоих слишком сложная жизнь, чтобы пускать все на самотек, со слабенькой надеждой на удачу.

Она сняла шарф, и солнце, пробивавшееся сквозь листья дерева гинкго, под которым они стояли, подсветило рыжеватые пряди ее волос, заставив их засверкать. На этом фоне лицо Абигейл казалось бледным. Вону очень хотелось сказать все, что она жаждала услышать от него, но это означало бы рисовать такую же фантастическую картину, которую Абигейл когда-то видела в своих девичьих мечтах: они вдвоем вместе скачут на лошадях навстречу восходящему солнцу. С его стороны было бы нечестно позволить ей думать, что у них может быть совместная жизнь, тогда как в реальности их отношения будут представлять собой редкие встречи и общение по телефону. Поэтому, стиснув зубы, он сказал:

— Я люблю тебя, Абби. Но, боюсь, что это все, что я могу предложить тебе прямо сейчас. Потому что я и сам не знаю точно, где буду на Рождество.

— Ты уезжаешь? — Это скорее было утверждением, чем вопросом.

Он кивнул.

— Отправляюсь в экспедицию от канала «Дискавери». Меня не будет месяца два, может, чуть больше.

— А потом будет еще какая-нибудь поездка. И еще одна, и еще… — На лице ее появилась слабая безропотная улыбка, от которой сердце его сжалось. Но, в отличие от Джиллиан, она не собиралась с ним ссориться. Глубоко вдохнув, Абигейл набрала в легкие побольше воздуха и голосом, в котором, возможно, лишь немного пробивалась усталость, произнесла: — Что ж, вот и попрощались, выходит.

— Но это не должно быть так. — Вопреки всему Вон надеялся, что она согласится взять неполную цену в качестве первого взноса за жизнь, которая у них, возможно, все-таки сложится, — например, когда они оба отойдут от дел (хотя он почему-то не мог себе представить кого-то из них на пенсии). — Я не уеду до конца следующей недели. Почему бы тебе на эти выходные не остаться в городе? Грешно не воспользоваться моим номером в гостинице. — Он попытался проказливо улыбнуться, но улыбка вышла несколько плоской.

Абигейл покачала головой.

— Не могу. Я обещала Кенту, что мы с ним займемся финансовыми документами. И на это, видимо, уйдут все выходные. — Она вздохнула, как бы сожалея о невозможности принять его предложение, но Вон почувствовал, что это всего лишь отговорка. Связано ли это с тем, что Абигейл не хотела растягивать их прощание, или же здесь что-то иное? Ответ на этот вопрос шокировал его. — Кстати, о моем муже: он галантно предложил вновь переехать ко мне, — сообщила она.

Вон чувствовал себя так, будто его пнули ногой в живот.

— И что ты ему ответила?

— Не то, о чем ты подумал, можешь быть в этом уверен. Я не стала говорить, что люблю другого мужчину.

Напряжение Вона несколько спало.

— Но ты все-таки сказала ему «нет»?

К его облегчению, она кивнула.

— Кент готов вернуться только ради Фебы. А я сказала, что не вижу в его намерении никакой пользы для нас, поскольку он собирается сделать это из ошибочных соображений.

— Мудрое решение.

Выражение ее лица снова стало серьезным.

— Что от него толку, если мужчина, которого я действительно люблю, от меня уезжает. — Абигейл прикусила губу. Он почувствовал дрожь в ее голосе и понял, что она изо всех сил старается не расплакаться. Тем не менее в ее словах не прозвучало никакого осуждения, как это было с Джиллиан.

— Я уезжаю не от тебя. Просто уезжаю. На время. Это совсем другое дело.

Вон обнял ее и, притянув к себе, снова поцеловал. На этот раз — страстно, как целуют любимую женщину, не зная, когда снова увидят ее… и увидят ли вообще. В этот момент, когда они обнимали друг друга, слившись губами и сердцами, Вон абсолютно не замечал происходящего вокруг, и ничего бы для него не изменилось, даже если бы они стояли на оживленном тротуаре в обтекающем их потоке прохожих.

Когда Вон вновь пришел в себя, он прошептал:

— Я люблю тебя, Абби. Я всегда любил тебя. — С этими словами его охватило очень приятное чувство, как будто после долгого времени в заключении ему наконец удалось вдохнуть свежего воздуха и свободно выпрямиться. — Это не может быть концом.

— Но для меня это именно так, — с грустью в голосе произнесла Абигейл. — Я устроена не так, как ты, Вон. Я не живу на лету. Не пойми меня превратно. Я люблю тебя таким, каков ты есть, но ты являешься моей полной противоположностью.

— Но это же не значит, что мы должны вычеркнуть друг друга из своей жизни.

— Нет, однако это значит, что нам пора перестать мучить друг друга. Почему не признать этого сейчас и уберечь нас от стольких печалей в будущем?

— Абби… — Вон потянулся к ней, но она отстранилась.

— Мне нужно возвращаться на работу, — напомнила она и с сожалением добавила: — Мне нужно заниматься своим бизнесом.

Конечно, Вон мог еще очень многое ей сказать. Путешествуя по всему миру, я не в состоянии забыть тебя. Я знаю это точно, потому что уже пробовал. Возможно, тогда я этого не понимал, но всегда, несмотря на всех моих женщин, для меня существовала только одна ты. Но вслух он коротко сказал:

— Я буду тебе писать. Ответишь мне?

Абигейл, похоже, тоже собиралась сказать что-то определенное об их будущем — или об отсутствии такового, — но в итоге только пожала плечами и пообещала:

— Конечно, я тоже напишу тебе. У нас это всегда хорошо получалось.

Затем она исчезла, быстрым шагом удаляясь по дорожке, по которой пришла сюда, словно убегала от какого-то невидимого преследователя. Оставила Вона посреди невероятного окружения, наполненного красотой и спокойствием сада, который, как ему неожиданно показалось, сейчас насмехался над ним. Он признавал, что Абигейл была права, когда говорила, что они с ней являются полярной противоположностью друг друга практически во всех отношениях, но в то же время был уверен: она допускает ошибку, думая, что может запросто уйти от него. Никому из них не удастся уйти друг от друга с такой легкостью. В этом смысле, подумал Вон, память очень напоминает эволюцию с ее естественным отбором: берет только нужное, а все остальное отбрасывает. Что касается Абигейл, то по тем или иным причинам эта женщина была надежно закодирована в его памяти. И это не было результатом выбора. Просто так сложилось. Как Земля вращается вокруг Солнца, так и его мыслям суждено было вращаться вокруг Абигейл.

Вон стоял, пока не убедился, что она ушла, а затем вздохнул и, повернувшись, направился назад, в музей.