Чужое добро

16

Филара уже второй день неподвижно лежала на земле, свернувшись клубочком, и пустыми глазами смотрела в пространство. В ее кулаке были зажаты самодельные бусы из киридских ракушек, нанизанных на простую белую нитку. Она не разговаривала, не ела и не плакала.

На свежем холмике лежал букет успевших пожухнуть цветочков и самый большой и красивый камень, который товарищи только смогли найти. На то, чтобы выкупить тело друга, ушли последние деньги. Его похоронили вдали от города, под раскидистой сосной на границе с лесом, откуда они совсем недавно так неудачно вышли. Казалось, девушка не осознавала происходящего. Она утратила связь с реальностью практически сразу же после гибели Шуна, и с тех пор походила скорей на куклу, чем на человека.

— Нам пора идти дальше, — сухо бросил Ральдерик, не глядя в заплаканные глаза Гудрона с Дунгафом.

Кроме Филары, только он не проронил ни слезинки. Фактически все проблемы и принятие решений теперь лежали на нем. Остальные были просто не в состоянии делать хоть что-нибудь.

— Все. Вставайте, — тем же тоном велел дворянин, закрепляя сумку на седле печального Мерзавца. — Если вы будете здесь тупо сидеть, ровным счетом ничего не изменится.

Иролец непонимающе посмотрел на друга, потом медленно кивнул и нехотя поднялся. Гном тоже стал тихо шебуршать вещами, готовясь к отбытию. Лалеза с ними не было. Горе-маг вовремя сбежал, оправданно опасаясь страшной мести. Искать его не стали: не до того было. Но гендевец на всякий случай мысленно поставил крестик однажды вернуться в Эрг и припомнить местным жителям, особенно некому волшебнику и родственнику маркиза, одно сентябрьское утро. Чупоня тоже отсутствовал. Когда путники подъехали к дереву, возле которого его оставили, все, что они нашли, был обрывок веревки, обвязанной вокруг ствола, да яма на том месте, где собака лежала. Видимо, пёс вырыл ее лапами, пытаясь сорваться с привязи. Больше доброго черного великана они никогда не видели.

Герцог перестал возиться с седлом и повернулся к остальным. Филара лежала в той же позе, никак не реагируя на его предыдущие слова. Подойдя к девушке, он рывком поставил ее на ноги и сильно встряхнул за плечи. Ее голова мотнулась и безвольно повисла вперед. Дворянин грубо вздернул спутницу за подбородок, заставляя поднять на него потухшие глаза.

— Посмотри на меня, — сурово сказал он. — Ты меня слышишь? Я тебе говорю, посмотри на меня! Не хочешь? Хорошо, не смотри. Не хочешь идти с нами? Полагаешь, если будешь вечно лежать у его могилы, он вернется? Значит, дура. Думаешь, он этого бы хотел? Не думаешь? Так подумай! Ты правда считаешь, что он был бы счастлив, если б узнал, что его любимая сестра, ради которой он не задумываясь отдал жизнь, через пару дней после этого умерла от истощения? Значит, ты его совсем не знала!

В безжизненных глазах девушки на секунду мелькнули какие-то эмоции. Потом ее взгляд снова потух. Немного помолчав, Ральдерик обречено вздохнул и уже добрее продолжил:

— Ты помнишь его? Что молчишь-то? Вспомни, каким он был рыжим… Наглым. Шумным. Неугомонным… Нес какую-то чушь все время.

— Зачем ты ее мучаешь? — прохрипел Гудрон, глядя, как по щеке Филары ползет первая за два дня слеза.

Герцог кузнецу ничего не ответил и даже не обратил на него внимания. Увидев, что его слова начинали оказывать воздействие, он крепче сжал плечо и подбородок подруги.

— Не забывай этого, — шепнул он, приблизив свое лицо чуть ли не вплотную к ней. — Поняла? Не смей забывать. И помни, он всегда хотел, чтоб ты была счастлива. Ты говорила, что ты — музыкант. У тебя и инструмент даже есть. Так напиши песню. Напиши песню, в которой расскажешь, каким он был, и что делал. Станешь петь ее людям, и они тоже будут о нем помнить. Да? Это будет длинная и красивая песня. И тогда часть его навсегда останется с тобой…

Девушка вдруг болезненно всхлипнула и часто заморгала. Из оживших глаз хлынули слезы. Зажимая рот обеими ладонями, чтоб заглушить рыдания, Филара стала медленно оседать. Ральдерик разжал руки, и она сползла на землю. Уткнувшись лицом в траву, девушка обхватила голову и перестала сдерживать душившее ее горе, позволяя ему вырваться наружу. Герцог с болью посмотрел на лежавшую у его ног фигуру, вздохнул, закусил губу, развернулся и, не говоря никому ни слова, зашагал в лес. Гудрон проводил друга удивленным взглядом. Дунгаф одобрительно хмыкнул и, достав из сумки яблоко, пошел пытаться накормить практически не евшую четыре дня спутницу. Решив, что сам находится не в лучшем состоянии, чтоб пытаться утешить кого-либо другого (к тому же гном уже безуспешно испытывал себя на этом поприще), иролец немного постоял, подумал и пошел следом за гендевцем. Все равно делать ему было нечего, а просто стоять и смотреть, как плачет Филара, у него разрывалось сердце.

Ральдерика он нашел довольно быстро. Тот сидел на стволе поваленного дерева спиной к кузнецу и меланхолично втыкал перед собой в землю кинжал. Приход товарища он либо не заметил, либо проигнорировал. Немного поколебавшись, кузнец подошел и сел рядом. Это герцог тоже оставил без внимания, продолжая сосредоточенно ковырять клинком лесную почву. Так и сидели они молча, каждый погруженный в свои мысли. Невдалеке долбил дерево дятел, и ритмичный стук далеко разносился по лесу. Тихо шелестели листья, тени от раскачивавшихся на легком ветру ветвей ползали по земле темными заплатками. Несколько пичуг нестройным хором вычирикивали радостную мелодию. Когда иролец уже было решил, что лучше оставить друга в одиночестве, и собирался встать и уйти к остальным, гендевец невесело усмехнулся и заговорил.

— Самое смешное, что он оказался прав…

— В чем? — не понял кузнец.

— Да так… Не обращай внимания…

Последовала следующая порция тягостного молчания.

— Как думаешь, сколько из нас еще погибнет? — снова подал голос герцог.

— Нисколько! — Гудрон с тревогой посмотрел на соседа по бревну. — Больше никто не умрет. Я уверен.

Ральдерик с горечью хохотнул.

— Да? И на чем же основана твоя уверенность? Вот мне тоже еще неделю назад и в голову не приходило, что с кем-либо из нас что-нибудь случится. Меня пытались разорвать волки, подстерегали варафелы, бросался бешеный вампир, нападали разбойники. Я уж не говорю о трехдневном переходе через соленую пустыню без воды и практически без еды, а также дивном знакомстве с милашкой свихнувшимся божеством. Но ни на секунду я даже и мысли не допускал, что с этим не справлюсь. Я тоже был абсолютно уверен, что ничего плохого просто не может случиться, потому что я в любой момент смогу решить возникшие проблемы и всех спасти. Как видишь, я ошибся… На такой… ЕРУНДЕ погорел!

Герцог со злостью вогнал кинжал в землю по самую рукоятку и крепко зажмурился.

— Кто же мог подумать, что за ним и в тихом городе нужен глаз да глаз?! Черт! Да как же это могло произойти?! Через столько всего прошел, как с гуся вода, целый и невредимый был. А тут на ровном месте… Чушь полнейшая… Самому надо было в город ехать, а не этого олуха посылать. Знал ведь, что у него с мозгами туго… Неужели не мог догадаться, чем это закончиться может?! Это я во всем виноват. Гадство полнейшее! Мне нужно было сразу этого мага липового проверить, суку гребаную. Тогда успели бы еще что-нибудь придумать, а не надеялись на силы этой твари. У нас ведь еще столько времени оставалось! Я бы обязательно нашел выход! ЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТ! Получается ведь, это я его убил… Если б я тогда не пообещал, что смогу его спасти, он бы не стоял и не ждал помощи. Он бы сам прорвался. Он бы прорвался… Он сильный… был. Но он ВЕРИЛ. Верил, что мы придем. И не пытался сопротивляться. Если б я тогда это не сказал… Если б я…

Гудрон слушал переходившие в шепот слова друга и начинал злиться. Состояние злости, а тем более гнева, было для него весьма редким. Подобные эмоции нечасто его посещали. Но теперь он испытывал самую, что ни есть, настоящую ярость. Она все росла и росла, пока наконец кузнецу не надоело все это слушать. Он молча встал на ноги и с размаха врезал дворянину кулаком по лицу. Тот, никак не ожидая подобного поворота событий, свалился с бревна и опрокинулся на спину. Снова принимая сидячее положение и держась ладонью за ушибленную щеку, Ральдерик поднял на ирольца шокированные глаза.

— Как же меня достало это твое «Я», — прошипел тот. — Все время только «я», «я», «я», «мне», «меня»… Слышать уже не могу! Черт побери, ты здесь не один! Ты хоть это понимаешь?! Помимо тебя есть еще я, Филара, Дунгаф… А ты только и делаешь, что все берешь на себя! Да сколько можно-то уже! Неужели ты в нас настолько не веришь?! И еще, слушай меня ВНИМАТЕЛЬНО. Ты. Не. Виноват. Понял меня? ТЫ не виноват, в том, что случилось! И ТЫ сделал все возможное, чтоб его спасти. Если уж на то пошло, ты сделал для его спасения больше, чем все остальные вместе взятые! А ОН не смог бы выбраться самостоятельно! Ты сам прекрасно видел, что Шун едва держался на ногах. Поэтому фразы типа «Если б я не сказал, он бы спасся» — полная чушь! Так уж произошло. И с этим теперь ничего не поделаешь. Твоей вины здесь нет. Как и моей. И вины Филары здесь тоже нет… Хотя я уверен, что она убеждена в совершенно обратном. Аа-а-а-а… Так что хватит тут… Думаешь, одному тебе тяжело?! Так вот. ТЫ ОШИБАЕШЬСЯ! И хватит… Да, черт возьми!

Гудрон в ярости шарахнул кулаком по ближайшему дереву. Под конец своего несколько сумбурного и очень эмоционального монолога он уже кричал. Боль в руке его несколько остудила. Прижавшись лбом к шершавой древесной коре, парень еще пару раз, уже гораздо слабее, стукнул по стволу и замолчал, тяжело дыша. Ральдерик сидел на опавших листьях в той же позе и с печальным удивлением смотрел на спину прижавшегося лицом к осине ирольца.

— Извини, — глухо и хрипло сказал тот, успокоившись. — Я не хотел на тебя кричать, а тем более бить. Извини… Но, если ты снова скажешь что-нибудь подобное, я опять тебя ударю. Так что имей в виду.

С этими словами, не глядя на товарища, кузнец развернулся и зашагал в сторону остальной части уменьшившегося отряда. К тому моменту, как он выбрался из зарослей и вышел на поляну, там произошли некоторые изменения. Филара, громко всхлипывая, вяло вгрызалась в яблоко, держа его обеими руками. Судя по всему, увещевания Дунгафа, стоявшего тут же и успокоительно поглаживавшего ее по голове, возымели действие. Так что можно было не опасаться, что девушка умрет голодной смертью. У Гудрона немного отлегло от сердца. К нему подошла Неветерок и вопросительно ткнулась носом в хозяйское плечо. За ней застенчиво топтались Мерзавец с Геранью. Животных уже успели полностью навьючить, и теперь их интересовал вопрос, когда же их ездоки соизволят тронуться в путь.

— Скоро поедем, — иролец печально похлопал лошадь по шее.

Кобылка ответила ему недоверчивым взглядом и отошла к поджидавшим ее коням.

— Где Ральдерик? — поинтересовался гном.

Иролец взглядом указал на лес за своей спиной и сел на землю, по привычке Филары обхватывая колени руками. Девушка тем временем, осознав, что после нескольких дней без еды кушать ужасно хочется, уже гораздо энергичнее принялась уничтожать пищевые запасы, каким-то чудом добытые герцогом за несколько часов до этого. Дунгаф с тревогой посмотрел в указанную сторону и покачал головой. Постояв немного в задумчивости, он пристроился рядом с кузнецом и достал свою трубку.

Увидев это, тот с печалью подумал, что жизнь начинала возвращаться в привычную колею. Вот гном после четырехдневного перерыва уже снова курит, глядишь, со дня на день вновь достанет карандаш со своей путевой тетрадочкой и станет зарисовывать в нее пейзажи и встречных птиц. Филара тоже постепенно возвращалась к жизни. Скоро все будет по-прежнему, как будто ничего и не произошло. Недели пути, безуспешные поиски жертвенного чудовища, плохое настроение Ральдерика и специфические блюда юной, подающей надежды, поварихи… Почему-то от этого юноше стало еще грустней. Даже не грустней, а обидней. Сбоку от него Дунгаф флегматично пускал колечки дыма. Гудрону впервые стало по-настоящему интересно, о чем же думал гном. За исключением тех моментов, когда тому на глаза или в руки попадались памятники архитектуры или представители редких видов флоры и фауны, его мысли были совершенно непонятны окружающим. Библиотекарь проводил большую часть времени в своем внутреннем мире, о чем-то размышляя, чему-то изредка ухмыляясь или насупливая брови. Он приходил к каким-то выводам и бросал понимающие взгляды на своих спутников, наблюдая за их поведением и слушая разговоры.

Ральдерик все еще не появился. Филара решила оставить недоеденное на потом и свернулась калачиком на истоптанной и пожухшей траве. Она, казалось, взяла себя в руки и теперь молча лежала возле холмика с камнем и букетиком.

— Вы готовы? — донесся до девушки знакомый голос.

Она резко села и повернулась. Возле кромки леса, привалившись к дереву, стоял герцог Гендевы. Гудрон с Дунгафом тоже обернулись на голос. По щекам девушки снова потекли слезы, и она зажала рот ладонью.

— Что с волосами? — спросил гном после непродолжительной паузы.

У ирольца так вообще слов не было.

— Они мне мешали, — равнодушно ответил гендевец, спокойно направляясь к Мерзавцу.

Некогда длинные и ухоженные волосы были косо срезаны и теперь еле прикрывали уши. От былого великолепия остались лишь ободранные лохматые космы разной длины. Как ни в чем не бывало, Ральдерик вскочил в седло и непривычно сухим и чужим голосом приказал: «Выезжаем». После этого он тронул бока присмиревшего коня каблуками и медленно поехал вперед, давая спутникам возможность сесть верхом и последовать за ним. Удивленно переглянувшись, Гудрон с Дунгафом поднялись на ноги и направились к Неветерку.

Путники скакали все в том же направлении. На юг, только немного западней. Никто не говорил ни слова с того самого момента, как они покинули полянку, а люто ненавидимый ими город скрылся из виду. Три пары глаз с тоской смотрели на спину ехавшего слегка впереди герцога. Тот ни разу за все время не обернулся, продолжая вести отряд за собой. Они ехали уже долго. Не делая остановок. Всем ужасно хотелось есть и спать. Дело клонилось к вечеру. Дворянин, казалось, этого не замечал. Неветерок пару раз споткнулась от усталости, Филара клевала носом в седле, грозя свалиться с лошади в любой момент.

— Ральдерик, все утомлены. Может быть, на сегодня хватит, а? — позвал воина кузнец без особой надежды.

Гендевец остановил коня и, все так же не поворачиваясь к ожидавшим ответа товарищам, задумался.

— Хорошо, — сказал он, наконец, спрыгивая на землю и снимая с Мерзавца седло со всеми сумками и доспехами Дунгафа.

Не дождавшись от друга больше ни слова, остальные последовали его примеру. Едва коснувшись земли, Филара заснула, поэтому с ужином пришлось разбираться гному с ирольцем. Дворянин расположился чуть в отдалении от остальных и тоже дремал. Складывалось впечатление, что он оградил себя от друзей стеной и пытался свести все контакты к минимуму. У поваров получилась какая-то подгоревшая коричневая псевдосъедобная бурда. Решив, что это лучше, чем ничего, они разбудили и заставили съесть мисочку «ужина» Филару. Порцию Ральдерика поставили рядом с ним. Окончание вечера выдалось для Гудрона очень тоскливым: девушка с герцогом спали, гном делал пометки в своей тетради, а он сам мотался без дела, не знал, куда себя деть, а укладываться не хотел, потому что было еще не так уж и поздно. Наконец юноша не выдержал и все же лег. Посреди ночи он проснулся. Возле маленького костра, вороша красные угли длинной палкой, сидел гендевец.

— Дежурит, — раздался рядом с ухом кузнеца тихий шепот.

Повернувшись, он увидел лежавшего неподалеку гнома, подслеповато щурящегося на него черными глазками без очков. Иролец подполз к нему поближе, что б можно было нормально поговорить.

— Мы же не договаривались о дежурстве, — шепнул он библиотекарю.

— Не договаривались, — подтвердил тот. — Но он все равно караулит.

— Как думаешь, он себя так ведет из-за того, что я его ударил?

— Как «так»? Ты когда успел ему врезать?

— Ну-у-у… Так. Будто это и не он вовсе. Словно мы ему чужие… Да и волосы опять же…

— В чем-то ты прав. Только ты к этому не имеешь никакого отношения, — тихо вздохнул гном, наблюдая за сидевшей у костра фигурой. — Думаю, он даже не подозревал, насколько дорог ему был Шун. Они все время только ссорились и действовали друг другу на нервы, а теперь его вдруг не стало… Для Ральдерика это оказалось тяжелым ударом. Возможно, он даже думает, что виноват во всем произошедшем…

— Думает, — подтвердил предположение гнома Гудрон. — Мы с ним разговаривали…

— Я так и знал.

— Ну и при чем тут волосы? — не выдержал иролец, когда Дунгаф снова ушел в свои мысли.

Библиотекарь тяжко вздохнул, словно его просят объяснить само собой разумеющиеся вещи, до которых легко можно додуматься самостоятельно, если хоть чуть-чуть напрячь мозг.

— Он считает, что не справился со своими обязанностями. Если ты до сих пор не заметил, Ральдерик все это время вел себя так, будто несет за всех нас ответственность. Принимал решения, разрешал возникшие проблемы (по крайней мере, старался). Он к этому привык. Его так воспитали. Не забывай, что он — герцог, которому однажды придется управлять Заренгой. Мне кажется, он уверен, что обеспечивать нашу безопасность — его долг. Поэтому гибель Шуна помимо глубокой личной трагедии является для него еще и указанием на его несостоятельность и неспособность плодотворно осуществлять свои функции…

— Ты не мог бы менее заумно говорить?

— Хм… А что тебе не понятно из моих слов?

— Все понятно, просто говори проще, пожалуйста…

— Ладно, я постараюсь. Ну и так вот. Ты помнишь, как он однажды говорил, что собой представляет герцог Яэвор?

— Когда это?

— Ну, мы еще тогда о семьях разгововаривали…

— А… Ну да. Что-то припоминаю…

— Суровый. Решительный. Смелый. Бросается в бой, не боясь смерти… Что-то типа этого…

— «Если возникнет необходимость», — припомнил ключевую фразу кузнец.

— Да, — подтвердил Дунгаф, заметив, что юноша начал понимать, куда он клонит. — Для него эта необходимость уже возникла. По крайней мере, он так решил. Поэтому Ральдерик просто стал таким, каким, на его взгляд, должен был быть. Так что ты даже прав. Теперь это совершенно другой человек. Он откинул все то, что не укладывалось в сложившийся в его голове образ Яэвора, оставив лишь самое необходимое: решительность, смелость, суровость. Идеальный воин, который не сомневается, верит лишь самому себе, не колеблясь идет на верную смерть, если считает, что так нужно. А то, что он срезал волосы… Да ты и сам, наверное, уже понял…

— Нет. Я не вижу в этом логики.

Гном снова тяжко вздохнул:

— Хочешь сказать, что сам всегда поступаешь логично?

Гудрон покачал головой.

— Ну-у-у-у… Он мог себя таким образом наказать, — предположил библиотекарь. — А может быть, они и правда ему мешали… Кто знает… Все-таки за ними нужно ухаживать. Занятие малоподходящее для сурового воина, не находишь?

— Думаешь, он поставил на себе крест как на личности? Откинул все непрактичное, отвлекающее внимание… То, что делало его им. Был «Ральдерик» стал безликий «герцог Яэвор»…

Дунгаф не стал указывать на то, что говорил об этом буквально пару минут назад, радуясь, что до собеседника наконец-то дошла его мысль.

— А Филара сразу это все поняла, — продолжил между тем он. — Помнишь, она еще заплакала? Женщины такие вещи чувствуют гораздо лучше… Хотя все это лишь мои догадки и предположения. Возможно, на самом деле все совершенно иначе.

Они оба замолчали и перевели взгляды с охранявшего их безопасность друга на звездное небо. Россыпь сверкающих точек действовала на кузнеца раздражающе. Весь этот блеск и великолепие казались ему совершенно неуместными. Он бы скорей предпочел, чтоб все пространство от горизонта до горизонта было затянуто тучами. По крайней мере, это больше соответствовало бы обстановке и его настроению. Чтоб не видеть этого беспечного сияния, он отполз на свое место, повернулся на бок и крепко зажмурил глаза, желая, чтоб, когда он их откроет, все звезды исчезли.

— Знаешь что еще? — донесся до него совсем тихий шепот Дунгафа.

Ирольцу приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтоб расслышать, что тот пытался ему сказать.

— Он сделал это прежде всего потому, что безумно страшится потерять еще кого-нибудь из нас. Так что не заблуждайся насчет «мы ему как чужие». Он просто ужасно боится, что не справится снова. Вот и все.

На следующее утро, когда они проснулись, Ральдерик уже был полностью готов к продолжению пути, однако все же позволил приготовить завтрак из оставшихся продуктов. Так как Филара, казалось, окончательно отказалась от этих обязанностей, а гном ушел искать «дары природы», кашеварить пришлось Гудрону. Дунгаф вернулся с пустыми руками. Проблема добычи пропитания снова стала очень актуальной. Гном с кузнецом прекрасно понимали, что все это ложилось на их плечи, потому что девушка была просто не в состоянии делать хоть что-нибудь. Большую часть времени она просто лежала или плакала. Хорошо хоть соглашалась есть и самостоятельно ездила верхом. Оба знали, что лазить по кустам в поисках грибов с ягодами Ральдерик тоже не будет. Поэтому юноша с библиотекарем заранее смирились с судьбой.

С тех пор прошла неделя. За это время практически ничего не изменилось. Что бы там Дунгаф ни говорил о том, что все сказанное — лишь его предположение, складывалось впечатление, что он попал в точку. Герцог общался со спутниками на уровне «да» и «нет», большую часть времени вообще молчал. Взгляд у него был холодный и равнодушный. Казалось, что его тяготит общество товарищей. Еще казалось, что он совершенно не испытывает эмоций. Никаких. Однако каждую ночь Ральдерик непременно сидел на посту у костра с мечом, лежавшим рядом на земле, и бдел. В одну из таких ночей Гудрон не выдержал, встал и подошел к другу.

— Послушай, — сказал он, потирая переносицу. — Мы сейчас находимся в поле. Здесь никого нет. Никто на нас не набросится. Поэтому нет никакой необходимости выставлять часовых.

Герцог не удостоил его и взглядом.

— Хорошо, — вздохнул кузнец. — Если ты считаешь, что нужно дежурить, давай будем дежурить. Только ты, давай, пойдешь спать, а я пока посторожу. Ты последний раз вообще когда отдыхал? Если будешь продолжать в том же духе, то надолго тебя не хватит! Щади себя хоть немного! Обещаю, я буду очень бдителен, мимо меня и мышь не пробежит. А потом, когда отдохнешь, опять меня сменишь. Договорились?

— Иди спать, — тихо приказал ему дворянин.

Иролец еще пытался его переубедить, однако больше от гендевца не добился ни слова. Сдался и ушел.

На следующий день, этак часу на четвертом пути, до ушей ехавших впереди мужчин вдруг донеслись неожиданные звуки. Удивленно обернувшись, они увидели, что Филара, сосредоточенно закусив губу и закрепив поводья, пытается что-то подобрать на своем загадочном музыкальном инструменте. Зрелище это было настолько забытым, что даже на лице посуровевшего и отстранившегося Ральдерика мелькнули какие-то человеческие эмоции. Ненадолго впрочем. Девушка, судя по всему, серьезно решила написать длинную и красивую песню. По крайней мере, стала этому посвящать львиную долю своего времени. В процесс сочинительства она ушла с головой, лишь изредка выныривая в эту реальность. Следующий день был ознаменован двумя событиями. Во-первых, Гудрону с Дунгафом не пришлось готовить завтрак: за них это сделала Филара. Медленно, но верно, она возвращалась к привычной жизни. Второе заключалось в том, что, когда песня состояла уже примерно из двадцати с лишним куплетов и вступление обещало скоро завершиться и смениться основным повествованием, путники увидели, как с ближайшего холма спускалось несколько всадников. Следом за ними показались фургончики и телеги, повозки и коровы, снова наездники и снова фургоны. Вся эта процессия ехала неспешно, спокойно и лениво. Со стороны каравана доносились звуки разговоров, смех, мычание, ржание, топот копыт и скрип колес. Женский голос хрипло на непонятном языке тянул несколько заунывную песню, практически наверняка рассказывающую древнюю историю о несчастной любви или трагической гибели народного героя. Ральдерик велел остановиться и стал поджидать незнакомцев, ехавших в том же направлении, что и они.

— Это вадразы, — высказал свое предположение Дунгаф, рассмотрев внешность, одежду и повозки людей. — Весьма любопытный народ…

— Они не опасны? — насторожился Гудрон, мысленно прикидывая численность возможных противников.

— О, что ты! Конечно же нет! Более мирное племя очень сложно найти, — гном ступил на привычную почву и приготовился к краткому экскурсу в историю и быт «любопытного народа». — Так, интересно. Каждый раз, когда соседи их начинают притеснять или пытаться захватить, они просто уходят в новые безлюдные земли.

— Кочевники? — уточнил герцог, оценивающе оглядывая вадразов.

— Не совсем, — после недолгого раздумья отозвался Дунгаф. — Если их никто не трогает, они спокойно живут на одном месте, даже основывают города. Однако стоит возникнуть какой-нибудь проблеме или появиться воинственному или просто неприятному для общения соседу, как они грузятся в свои фургончики и уезжают прочь. Очень не любят вступать в конфликты. Так же известны своим богатым устным народным творчеством. Очень музыкальны, обожают сказки, предания…

— Значит, где-то их снова кто-то обидел, раз они в пути, — нахмурился кузнец. — И не надоело им убегать? Почему они не могут собраться с силами и отстоять свои интересы?

— О, можешь за них не волноваться, — хмыкнул гном. — Я же сказал, что это любопытный народ. Думаю, они не имеют ничего против экстренного переселения. Им, возможно, это даже нравится. Все-таки новые впечатления, новые места, новые знакомства… Опять же повод написать очередную песню или сказку. У них нет сильной привязанности к какой-либо конкретной земле. Живут в свое удовольствие. А отстаивать свои интересы… Ну, во-первых, твои и их представления об интересах сильно различаются. Во-вторых, им банально лень. Зачем что-то там делать, вооружаться, воевать, гибнуть, голодать неизвестно из-за чего, если можно просто по-быстрому ночью переместиться подальше и снова наслаждаться жизнью?

Тем временем караван поравнялся с путниками. Вадразы с детской непосредственностью разглядывали незнакомых им людей и агрессии не проявляли. Скорее даже наоборот. Всадники, ехавшие впереди остальных, перекинулись несколькими непонятными словами. Один из них обернулся назад, громко свистнул и что-то прокричал. Рука Ральдерика машинально дернулась к бедру, на котором висел меч, однако он сдержался и стал ждать, что будет дальше.

А дальше фургоны, повозки и телеги остановились. Люди, управлявшие крепкими мохнатенькими лошадками, тащившими все это, натянули поводья. Коровы и прочий скот продолжили идти вперед, но пара молодых пастушков, быстро промчавшись верхом вдоль каравана, согнала их в кучу, дабы те не разбредались. С конца вереницы повозок раздались восклицания явно вопросительного характера, в некоторых фургончиках откинулись плетеные занавески, и в образовавшихся проемах появились растрепанные большеглазые дети и женщины, с беззастенчивым любопытством взиравшие на чувствовавших себя слегка неловко товарищей. Вперед выехал крайне радушного вида мужчина средних лет и приветливо помахал рукой. Он обратился к путникам на неизвестном им языке. Увидев на лицах потенциальных новых знакомых выражение полного непонимания, он, казалось, ничуть не смутился и снова что-то сказал. Уже на другом, но от этого не менее незнакомом им наречии.

Гудрон беспомощно посмотрел на товарищей. Ральдерик сидел с каменным лицом и не собирался ничего предпринимать, Дунгаф что-то бормотал себе под нос, пытаясь перевести услышанное, а Филара как раз обдумывала новый куплет песни, и ей было не до этого. Поняв, что, видимо, переговоры вести придется ему, иролец виновато дернул плечом, как бы давая понять, что он все равно не понимает. Общительный вадраз возрадовался, что контакт, похоже, начал налаживаться и с воодушевлением попробовал еще пару языков. Все остальное племя, затаив дыхание, следило за развитием беседы, дружно переводя взгляды со своего представителя на его собеседника, ожидая реакции того на очередной лингвистический эксперимент. После пятого или шестого варианта обращения кузнец не выдержал и решил сказать что-нибудь сам:

— Эээ… Здравствуйте, — он снова окинул взглядом друзей, надеясь на поддержку, но тут же понял, что искусство дипломатии ему придется осваивать самостоятельно, в гордом одиночестве и прямо сейчас. — Мы тоже очень рады знакомству с вами, если, конечно, вы именно это имели в виду…

Представитель вадразской стороны восторженно хлопнул в ладоши и крикнул одно какое-то слово, обращаясь к своему племени.

— Ну наконец-то мы нашли общий язык! — возвестил он радостно, снова поворачиваясь к пораженному Гудрону. — Что ж я сразу-то не догадался, что вы говорите именно так?!

— У вадразов потрясающая способность к лингвистике, — бубнил за спиной у ирольца гном. — И немудрено. Они часто меняют место жительства и всегда охотно общаются с местным населением. Все они владеют не только теми наречиями, которые слышали сами, но и теми, что выучили еще их прабабушки-прадедушки в очередных своих переездах. Все равно других занятий у них почти нет. А память хорошая. Вот и учат все подряд наизусть.

— Вы ведь не откажетесь с нами пообедать?! — поинтересовался вадраз, складывая ладони в каком-то непонятном жесте, выражавшем либо сердечную просьбу, либо какое-то грязное оскорбление. — А то мы уже четыре дня едем, а ничего не происходит. Такая скука…

Гудрон в третий раз окинул взглядом своих спутников и, решив, что ему снова придется отвечать самому, уже приготовился было что-то сказать, как неожиданно для него отозвался Ральдерик.

— Да, — сказал он, спрыгивая с коня.

Пока вадразки, шумно переговариваясь, готовили небольшой пир, их вождь (как выяснилось), которого, кстати, звали Ю-Лдхат-И, решил спокойно поговорить с новыми знакомыми.

— Мы… это… Как это будет на вашем языке?.. Да! Переезжаем. До этого мы жили возле Дуаруна гор. Климат чудесный!

— Где это такие горы находятся? — недоуменно пробормотал Дунгаф, припоминая, что вадразы имели обыкновение давать собственные названия всему, что их окружало, не придавая особого значения тому, что все остальные уже на протяжении веков пользовались совершенно иными, общепризнанными наименованиями.

— Там, — Ю-Лдхат-И махнул рукой в произвольном направлении, не собираясь особо утруждать себя раздумьями, с какой именно стороны они идут. — Чудесные горы! И трава тоже чудесная. И деревья… Но там построили деревню совершенно ужасные люди. Буквально в нескольких траувах от нашего Тан-Джоу-Ги. Чудесный город был. Просто чудо!

— Траувах? — переспросил Гудрон.

— Единицы измерения расстояния, — устало пояснил Дунгаф, втайне гордясь своей образованностью.

— А эти люди что, на вас напали?

— О, ну нет! Они просто были ужасные! Просто ужасные! Лично нам было очень неприятно, что их ужасная деревня находится в нескольких траувах от нашего чудесного Тан-Джоу-Ги.

— И поэтому вы ушли? — начиная серьезно сомневаться в умственных способностях целого племени, поинтересовался кузнец, честно выполнявший функции первого дипломата за всю историю Иролы (хоть его родина так никогда и не узнала об этом славном факте).

— О, ну да! Не могли же мы терпеть, что эта ужасная деревня…

— Так близка к вашему чудесному Тан-Джоу-Ги, — закончил за Ю-Лдхат-И герцог Гендевы, пресекая дальнейшее обсасывание этой темы на корню.

Вадраз слегка обиделся, что ему не дали договорить, но потом хитро прищурился и усмехнулся, заинтересованно посмотрев на своих собеседников. Филары с ними не было. Доносившиеся со стороны музыкальные звуки свидетельствовали о том, что она не скучала.

— Вы знаете, когда мы ехали по Чвала-Хур, к нам приходили люди. Очень ужасные. Нам они не понравились. Вадразы не любят людей, которые угрожают им большими ножами и просят денег и женщин…

— И вы от них ушли? — зачем-то спросил Гудрон, решивший не забивать себе голову вопросом, что такое Чвала-Хур.

— Не получилось, — смешно нахмурил нос Ю-Лдхат-И в знак сожаления. — Пришлось оставить им немного гарбенхов и бабушку Ро-Ли.

— Гарбенхи — это деньги? — уточнил иролец, давно привыкший, что Дунгаф в разговоре участия не принимает, а быстро что-то строчит в своей тетради, Ральдерик же сидит с каменным лицом и, в общем-то, тоже молчит.

Про бабушку Ро-Ли он решил даже и не спрашивать.

— Да, — ответил за вадраза библиотекарь, не отрывая глаз от записей.

— А потом, когда мы поехали дальше, кто-то съел нашу корову, — продолжил перечисление неприятностей Ю-Лдхат-И, переводя требовательный, полный различных намеков, взгляд с кузнеца на герцога, а потом еще и на гнома. — Чудесная была корова! Просто чудесная. Дикие звери совершенно не имеют понятия о хорошем поведении. Такая корова была чудесная. Две!

— Что вы от нас хотите? — прямо спросил уставший от хождения вокруг да около гендевец, неожиданно вклиниваясь в разговор.

— Вадразы — мирный народ, — отозвался вождь, пристально глядя ему в глаза. — Мы не умеем сражаться. Вадразов много обижают. Нам не жалко гарбенхов, мы их еще нарисовать можем. Но коровы были чудесные, их — жалко. Да и бабушка Ро-Ли…

— Вы хотите, чтоб мы вас защищали? — понял Дунгаф, удивленно поднимая взгляд на собеседника.

— Вы можете, — Ю-Лдхат-И указал взглядом на мечи юношей. — Вы сильные.

— Э-э-э… А с чего вы взяли, что мы сильные?

— Условия? — прервал Ральдерик приготовившегося было скромничать ирольца.

— Мы вас кормим. Хорошо кормим. У вадразов много еды, и они умеют готовить, — принялся перечислять собеседник, зачем-то ехидно прищурившись. — Мы даже можем найти для вас дом на путь. Бесплатно. А вы охраняете нас, наших коров, наши дома. Не позволяете нас обижать. Ну, так как?

Герцог нахмурил лоб и задумался. Гудрон с Дунгафом обменялись вопросительными взглядами и пришли к выводу, что лично они не имели ничего против. Вадраз молча ждал ответа, теребя в руках какую-то веревочку с бусинами.

— А вы уверены, что вам с нами по пути? — поинтересовался гендевец.

— О, ну да! — кивнул Ю-Лдхат-И. — Вадразам все равно, куда идти. Если нам с вами не по пути, мы просто изменим свой путь и пойдем по вашему. Разницы нет.

— Как все просто… — буркнул себе под нос иролец.

— Договорились, — сдержанно кивнул дворянин.

— Сделка, — улыбнулся вадраз, касаясь указательным пальцем подбородка.

Когда предводитель народа удалился куда-то по делам управления племенем, путникам удалось спокойно поговорить.

— Странный он какой-то, — поделился впечатлением о собеседнике Гудрон. — Я сначала даже подумал, что он не вполне нормален.

— Ну-у-у… — Дунгаф выпустил колечко дыма. — Ю-Лдхат-И весьма своеобразен и, я бы даже сказал, эксцентричен, но он далеко не дурак. Не заблуждайся на его счет. Будь он дураком, вождем вадразов был бы кто-нибудь другой.

Ральдерик окинул взглядом многочисленные повозки, фургончики, скот и снующих между ними людей.

— Дунгаф, — позвал он гнома, не оборачиваясь к своим спутникам. — Надевай доспехи. Я хочу, чтоб ты их не снимал до конца пути. И еще возьми Герань.

— Зачем? — удивился тот, вынимая трубку изо рта.

— Я буду ехать в начале каравана, — не стал отвечать гному герцог. — Гудрон, ты едешь в конце, на случай нападения сзади. Дунгаф — в середине.

— А Филара?

— Филара — в каком-нибудь фургончике. Неужели не понятно?!

— Понятно, — обиженно буркнул кузнец.

— Герань — самый низкий из наших коней, тебе на нем будет удобней, чем на Неветерке, — снизошел до пояснения гендевец. — К тому же, он быстрее. Так что ты сможешь подоспеть на помощь любому из нас в случае опасности либо спереди, либо сзади. Вопросы?

Вопросов не было. Пререкаться с Ральдериком, когда он был в таком состоянии, никому не хотелось. Они разыскали Ю-Лдхат-И и попросили у него «дом на путь», где можно было скинуть мешавшие вещи и поселить девушку. Тот пообещал что-нибудь придумать и снова куда-то делся. Обед прошел в суматохе. Путники ходили как неприкаянные. Никому уже не было до них дела, вадразы мирно занимались хозяйством. Их, как и обещали, накормили, но дальше «сторожа» были предоставлены самим себе. Судя по всему, племя никуда не торопилось и было настроено на то, чтоб провести на этом месте целый день. Гендевца это, должно быть, ужасно раздражало и злило. Общая неорганизованность, неопределенность и спонтанность нервировали даже обычно спокойного, как удав, Дунгафа. Однако товарищи прекрасно понимали, что пытаться повлиять на целое племя, тем более настолько дорожившее душевным спокойствием, — пустая трата времени, дело совершенно глупое и бесполезное, а главное — чреватое тем, что, проснувшись утром, можно обнаружить себя лежащими в чистом поле, потому что ночью вадразы снялись и уехали от вас прочь. Так что им не оставалось ничего иного, кроме как мрачно сидеть на собственных сумках, позволяя лошадям попастись без поклажи, раз уж предоставилась такая возможность, и терпеливо ждать, когда же, наконец, о них вспомнят.

К тому времени, как наступил вечер, они успели окончательно вымотаться от безделья и возненавидеть беспечное племя. Вадразы зажгли костры, и их свет немного разгонял осенние сумерки. Народу стало заметно меньше: большая часть людей разошлась по своим фургончикам. Матери укладывали детей спать. Возле одного из костров сидела на бревнышке и терзала струны Филара. Остальная часть отряда решила составить ей компанию и разместилась рядом с девушкой. Несмотря на то, что была лишь ранняя осень, а вокруг простирались достаточно южные земли, вечер выдался прохладным. И если пламя костра грело лица, руки и колени, то спинам было, мягко говоря, не жарко. Гудрон встал и принес всем теплые плащи. Было слышно, как стрекотали кузнечики. Их оглушительный хор буквально сотрясал воздух, смешивался с фырканьем коней, мычанием коров, приглушенными звуками бесед, а также с неуверенным перебором струн. Филара мучительно подбирала мелодию, которая, по ее мнению, должна была лучше всего подходить великой песне, зревшей в ее голове. Несмотря на то что девушка придумала уже столько куплетов, что лишь фанатик мог их все запомнить, она до сих пор не исполнила ни одного, предпочитая пока держать их в тайне.

На противоположном конце костра сидела молчаливая грузная старушка. Седые волосы собирались на затылке в куцый хвостик, а несколько выбившихся прядей были заправлены за уши или непослушно висели вдоль висков. Ее лицо покрывала густая сеть мелких и глубоких морщин, пара дополнительных подбородков эффектно драпировалась на груди, из ушей и ноздрей торчало по пучку белых кучерявых волос. Женщина была одета в простое закрытое темно-коричневое платье до пят. Во рту она держала немыслимых размеров резную курительную трубку, подпирая ее ладонью, облокотившись о колено, и задумчиво дымила, глядя на пламя из-под полуприкрытых век. Сначала Гудрон с Дунгафом чувствовали себя несколько неуютно в подобном обществе (Филаре с Ральдериком, казалось, было совершенно все равно), но потом, поняв, что старушке до них нет никакого дела, они расслабились и тоже перестали обращать на нее внимание. Говорить никому не хотелось. Девушка закусила губу и взяла очередной аккорд, раздумывая над возможным продолжением мелодии. Получившийся результат ее не удовлетворил, и, недовольно побарабанив пальцами по деревянному боку инструмента с неизвестным названием, она раздраженно дернула головой.

— Спой свою песню, красавица, — сказала вдруг старушка, которую все присутствующие считали спящей.

От неожиданности кузнец вздрогнул, начавшая было подбираться к нему дрема мгновенно слетела. Филара серьезно покачала головой и, обняв гриф, тихо сказала:

— Она еще не готова. Сначала я ее допишу, и уж только потом буду петь…

— Ты спой, спой, — женщина выпустила изо рта такое облако дыма, какое Дунгафу и не снилось. — То, что не дописано, я могу помочь сочинить. Я ведь много песен знаю. Даже и не счесть сколько…

— Спасибо, но вы не сможете мне помочь, — девушка оперлась щекой на инструмент и грустно вздохнула. — Вы ведь его не знали…

Гудрон от удивления на миг лишился дара речи: СТОЛЬКО Филара не разговаривала уже больше недели, несмотря на все его бесчисленные попытки ее растормошить. А эта отталкивающего вида старуха одной фразой сумела достичь того, чего не смогли сделать кузнец с гномом, вместе взятые. Женщина ничего не сказала, лишь задумчиво затянулась и снова выпустила столб сизого дыма. Девушка опять принялась наигрывать.

Ситуация с фургончиком для путников была все такой же нерешенной. Дунгафа начало клонить в сон. В доспехах было очень неудобно и неуютно, но спорить с мрачным Ральдериком ему не хотелось. На небе вспыхнули звезды. Гомон в лагере почти совсем затих. Костер начинал затухать. Вставать за дровами никому не хотелось (тем более что никто не знал, где у вадразов они хранились). Старушка, уже полускрытая от соседей по костру маревом табачного дыма, клубившегося вокруг нее, пошарила рукой в кармане и что-то швырнула на красные угли. Полыхнуло зеленым. Ниоткуда возникший столб пламени, резко и громко выстреливший вверх, не оставил равнодушным даже герцога. Встав с земли через какое-то время и отряхнув одежду от сухих травинок и прочего мусора, прилипшего к спинам во время непредвиденного падения назад, друзья с опаской посмотрели на вновь полностью ушедшую в свою вредную привычку бабушку и, немного посомневавшись, сели обратно. Костер снова стал нормального цвета и весело потрескивал несуществующими дровами, разгоняя своим жаром промозглость этой ночи. Четыре пары глаз уставились на отрешившуюся от мира старуху. Даже сочинительство было на время заброшено. Однако, убедившись, что ничего, кроме молчаливого загрязнения окружающей среды, женщина в ближайшее время делать не собиралась, путники снова вернулись к своим мыслям и занятиям.

— Ничего не получается, — обиженно буркнула Филара через какое-то время, хлопнув рукой по струнам. Те жалко «тренькнули» и издали еще какие-то неописуемые звуки. — Я никогда не смогу написать хорошую песню! У меня для этого совсем нет таланта. Вот если б на моем месте был НАСТОЯЩИЙ эльф…

— Эльфов не существует, — подала вдруг голос неразговорчивая старушка.

— Как это не существует?! — недовольно возразил Дунгаф, разом просыпаясь и с вызовом задирая подбородок. — Позвольте с вами не согласиться…

— Они все вымерли, — замогильным шепотом произнесла женщина, закусывая редкими желтыми зубами мундштук.

Над костром повисла гнетущая тишина.

— Как это… вымерли? — выдавила из себя девушка.

— Вот так взяли и вымерли, — равнодушно пожала плечами старая вадразка. — Это все экология. Это она во всем виновата. Вы только посмотрите, что с ней стало, — женщина помахала рукой в висевшей вокруг нее дымовой завесе, как бы демонстрируя ужасное состояние воздуха.

Сизые завихрения кружились вокруг ее запястья, и друзья с легкостью поверили, что подобное положение дел вполне возможно, если данная старушка жила в непосредственной близости от эльфийских поселений.

— И давно… они вымерли? — жалобно поинтересовался гном, так до конца и не решивший, стоит ли верить этой, безумной с виду, бабульке.

Дунгаф все никак не мог поверить, что событие подобного масштаба прошло мимо него незамеченным.

— Не, — задумалась та. — Недавно. Меньше ста лет назад. Я и песню про это знаю. Хотите спою?

— Пожалуй, не стоит, — попытался отговорить ее иролец, но вадразка уже набрала полную грудь воздуха и начала петь.

Песня на совершенно не известном никому из присутствовавших языке была монотонной, заунывной и очень длинной. По мере исполнения, старушка, казалось, вошла в транс. Вынутая изо рта трубка небрежно лежала в раскрытой ладони. Глаза женщины, до этого почти полностью скрытые обвисшими веками, были широко распахнуты и даже немного выпучились. Этак минуте к восьмой пения незнакомые, но все же различимые слова превратились в еле слышное гнусавое бубнение, производившее впечатление полнейшего бреда. В кружившихся и принимавших причудливые очертания струях дыма бабушка представляла собой занимательное зрелище. К десятой минуте песни неблагодарные слушатели стали за нее беспокоиться, опасаясь, что с пожилой вадразкой случился приступ, и собираясь срочно звать на помощь. Однако до этого дело так и не дошло. Со стороны послышались приближающиеся шаги, и в круг света ступил сияющий жизнерадостностью Ю-Лдхат-И.

— Я принес вам чудесную весть! — возвестил он. — Мы освободили для вас один дом на путь, так что вы можете идти располагаться! Я покажу вам дорогу.

Потом он заметил продолжавшую «петь» соплеменницу.

— О! Бабушка Ро-Ли вернулась! — с этими словами он радостно хлопнул ушедшую в себя старушку по спине.

От неожиданности и силы удара та захрипела и чуть не упала с бревна. Кое-как удержав равновесие, она послала своему вождю полный злости и ненависти взгляд и попыталась припомнить, на каком месте песни ее так бесцеремонно прервали.

— Так когда ты вернулась, бабушка Ро-Ли? Почему сразу мне не сказала? — судя по всему, к великой удаче путников, продолжение саги им было не суждено услышать в этот раз. — Мы тебя все это время ждали…

— Недавно я вернулась, — недовольно отозвалась старуха, потирая ушибленную спину.

— Ну ла-а-а-адно, — обиженно вздохнул заботливый Ю-Лдхат-И, понимая, что большего от старой женщины он, по-видимому, не добьется. — Идемте, я вам дом на путь покажу, — обратился он к новым стражам своего племени.

— Девушка пойдет со мной, — сказала вдруг Ро-Ли, выпуская в атмосферу новую порцию дыма и глядя в пламя.

— О? — у вождя от удивления округлились глаза, и он заинтересованно глянул на не менее пораженную Филару. — О, ну да! Воля твоя.

— Не волнуйтесь, я о ней позабочусь, — добавила старуха, предвидя шквал возражений со стороны мужской части отряда. — Ей сейчас нужна помощь и поддержка, которую вы дать не сможете. Хотя бы потому, что будете почти круглосуточно заняты охраной каравана.

— Хорошо, — отозвался вдруг Ральдерик, решительно вставая на ноги. — Мы оставляем ее на ваше попечение.

Гудрон с Дунгафом обменялись удивленными взглядами. Филара, в обычных условиях высказавшая бы, что ее мнение забыли спросить, никак не отреагировала. Будто ей было совершенно все равно, где и с кем ей придется жить в ближайшее время.

— Подождите, — пробормотал вдруг иролец. — Ро-Ли… Ро-Ли… Это ведь вас отдали напавшим разбойникам?

— Ну, меня, — кивнула женщина.

В ее взгляде зажегся ехидный огонек.

— Если я правильно помню, Ю-Лдхат-И говорил, что разбойники требовали денег и женщин… — тоже задумался гном. — Ладно, с деньгами все понятно… Но вот…

— Вас интересует, почему они согласились взять меня и позволили вадразам уйти дальше? — с воодушевлением предположила старуха, подаваясь вперед и улыбаясь во весь рот.

Кузнец с гномом переглянулись. Ральдерик тоже повернулся к бабке: ему также было ужасно интересно, как такое вообще могло случиться.

— Ну-у-у… Да, — признался наконец иролец, смущаясь, что, возможно, обижает старую женщину.

К его удивлению, та не обиделась, а наоборот, довольно расхохоталась.

— Хорошо. Я покажу вам, — сказала она, успокаиваясь.

Бабушка нахохлилась, сосредоточилась, напряглась… И вдруг оказалось, что на месте в меру уродливой старухи сидит юная длинноволосая девушка в легкомысленном, несколько нескромном наряде с вышивками, кисточками и рюшечками. Огромные и глубокие, как озера (как бы избито и банально это ни звучало), очи доверчиво хлопали шелковистыми ресницами. Черные прямые волосы развевались на ветру. Тончайшая талия, светлая нежная кожа, стройные, едва прикрытые подолом ноги… В общем, не удивительно, что разбойники согласились ее взять. Девица кокетливо подмигнула совершенно обалдевшим и неготовым к такому повороту событий зрителям (впрочем, появление Филары в свое время произвело на них не менее сильное впечатление и выработало своего рода иммунитет к подобным вещам). Через секунду красавица вновь сменилась старушкой, чуть ли не рыдавшей от смеха.

— Да-да… Примерно такой я была много лет назад, — поведала Ро-Ли, довольно ежась на своем бревне. — Пришлось несколько доработать образ, конечно. Что-то добавить, что-то убрать, что-то просто заменить… Но в целом я в свое время была ничего, вы не находите? — женщина снова кокетливо подмигнула, только в этот раз произвела этим совершенно противоположное впечатление.

Фургончик, который выделили друзьям, был небольшим, но вполне уютным.

— Кто эта женщина? — спросил Гудрон у Дунгафа, когда они размещали свои вещи внутри.

— Думаю, она их сварга, — отозвался тот, бережно перебирая одежду и письменные принадлежности. — Предвидя твой вопрос, поясняю: сварга — местный аналог знахарки, ведьмы, колдуньи, шаманки… Думаю, ты понял…

— И вы правда считаете, что было нормальным доверить ей Филару? — обратился иролец к своим спутникам.

— С ней ей будет лучше, чем с нами, — холодно отрезал Ральдерик, набрасывая на плечи снятый ранее плащ и направляясь к выходу.

— О, ты действительно в это веришь? — сварливо поинтересовался у него кузнец. — Кстати, куда это ты собрался на ночь глядя?

— Я буду спать на улице, — герцог отодвинул полотняный занавес, закрывавший собой выход. — Не забывай, что мы здесь для того, чтобы обеспечивать безопасность каравана. Если что-нибудь произойдет — должны успеть на это среагировать и принять необходимые меры по устранению опасности. Если мы будем находиться внутри, то нам для этого понадобится гораздо больше времени, чем если снаружи. А время порой решает все. Так что я сплю на улице.

Когда за гендевцем задернулся кусок плотной ткани, заменявший собой нормальную дверь, Гудрон тяжело вздохнул и обессилено запустил пальцы в волосы.

— Ну что же с ним делать-то? — глухо обратился он ко всему миру в целом.

— Ну а что ты можешь сделать? — равнодушно пожал плечами гном, аккуратно складывая свой сюртучок и убирая его в сумку. — Здесь ты бессилен. Если хочет морозиться на улице, пусть морозится. Сам же понимаешь, что спорить с ним в таком состоянии бесполезно. Если он что-то решил, то будет это делать, ты хоть в лепешку разбейся… Ну а ты-то куда собрался?

— Что, одного его, что ли, бросать теперь? — иролец нехотя натянул плащ и закрепил на перевязи меч. — Тоже пойду морозиться. Что мне теперь остается?.. Друг все-таки какой-никакой…

Еще раз тяжко вздохнув и бросив прощальный взгляд на теплое и уютное помещение, предназначенное специально для них, кузнец раздраженно растрепал кучерявые волосы и решительно шагнул за порог фургончика. Лениво волоча ноги и спотыкаясь впотьмах о разбросанные то тут, то там бревна, посуду, камни и прочее, он с горем пополам добрался до одного из последних горевших костров. Снова тяжко вздохнув, уселся возле огня и, подперев левой рукой подбородок, как ни в чем не бывало, уставился в пламя, сонно хлопая глазами. Сидевший тут до этого в полном одиночестве Ральдерик удивленно поднял голову и посмотрел на зевающую фигуру. Гудрон сделал вид, что устремленный на него пристальный взгляд он не замечает, и поворошил угли длинной палкой.

— Ты что здесь делаешь? — спросил герцог после продолжительного молчания. — Ты же в фургончике ночевать планировал…

— Считай, что у меня обостренное чувство ответственности, — иролец потер глаз кулаком и тряхнул головой, чтоб согнать сон. — Я здесь охраняю вадразов от различных ужасных опасностей. А ты как думал?

Гендевец не ответил, что именно он думал. Просто спокойно перевел взгляд с еле сидевшего товарища на горевшие поленья и плотнее закутался в плащ. Минут через пять до их ушей донеслось ритмичное позвякиванье, чередовавшееся с негромким чертыханьем и звуками столкновений с предметами ландшафта. Возле костра возникла закованная в броню низкорослая фигура и демонстративно примостилась рядом с двумя первыми. Ужасных опасностей в эту ночь не было.

И побежали дни. Караван вадразов достаточно быстро и уверенно продвигался в сторону границ Гендевы. Ральдерик ехал в начале колонны, следя за тем, чтобы на нее ничто не набросилось спереди, Гудрон наблюдал за тем же самым, замыкая шествие, Дунгаф болтался где-то посередине и делал вид, что тоже за чем-то следит. Герань даже согласился его на себе везти, слушался нового седока и практически не предпринимал попыток его скинуть или покалечить. Ночи они проводили снаружи на случай подлого ночного нападения врагов племени, так что фургончик использовался ими в основном только для того, чтобы хранить там весь багаж, прежде заметно мешавший комфортному передвижению, для переодевания да редких минут дневного сна (по ночам товарищи ужасно не высыпались). Филару они практически не видели. Та жила вместе с бабушкой Ро-Ли и проводила с ней большую часть времени. Ю-Лдхат-И свое слово сдержал: путников кормили как на убой. Так что, помимо хронической усталости, других проблем у них не было. Гудрон с Дунгафом как-то обратили внимание, что Ральдерик больше не говорил о поисках жертвенного дракона (если повезет) или иного чудища (если повезет, но меньше). Складывалось впечатление, что герцог оставил мысли об охоте и сейчас был нацелен лишь на то, чтоб скорей оказаться дома. Возможно, он уже давно продумывал план войны с наследным принцем, окончательно уверившись в том, что ее не избежать. Эта догадка их обоих сильно опечалила, однако разговаривать с гендевцем на данную тему они не решались. Его суровое, хладнокровное и решительное лицо мгновенно отбивало желание задавать какие бы то ни было вопросы, тем более касавшиеся столь серьезной темы.

Со дня гибели Шуна прошел месяц. Путники уже даже начали привыкать к тому факту, что его больше нет. Большую часть времени караван ехал через практически дикие и необитаемые места, хоть пару раз и проходил маленькие деревушки, чье население едва насчитывало сотню человек. Два или три раза они даже сталкивались с неприятностями типа банд несколько излишне самоуверенных и недостаточно сообразительных разбойников, неизвестно зачем промышлявших в этих безлюдных краях. Одним из последнего, что те слышали в своей жизни, был пугающе безжизненный и равнодушный голос, спокойно говорящий: «Гудрон, надо разобраться». Так что Ю-Лдхат-И был безумно горд и доволен собой за то, что заключил столь выгодную сделку с попавшимися ему по дороге незнакомцами. Однако иролец несколько раз замечал крайне раздраженные и обиженные взгляды Ро-Ли, которыми она награждала «героев» каждый раз, когда те расправлялись с очередной «компанией». Истолковав их как банальную зависть, он не стал придавать этому значения.

Итак, ровно спустя месяц после трагедии караван проезжал сквозь еще одну деревеньку, которая была настолько маленькой, что ни у кого не возникло и мысли узнать ее название. Решили сделать небольшую остановку, поскольку необходимо было пополнить запасы дров, пресной воды, а также купить свежих продуктов. Пока вадразы и вадразки торговались с местным населением, друзья мирно стояли в стороне, наслаждаясь осенним солнышком и минутами отдыха от верховой езды. Занавес фургона Ро-Ли распахнулся, и на землю спрыгнула Филара. Девушка была закутана не только в свой старый плащ, но еще и в какой-то пестрый, явно ручной работы, палантин. Судя по всему, в ее помещении было очень тепло, и на улице она замерзала, несмотря на то, что осень выдалась достаточно погожей. Маневрируя между лошадьми и повозками, она подбежала к двум юношам с гномом и окинула всех троих внимательным взглядом, как бы проверяя, все ли с ними в порядке. Действительно, за эти три недели сварга буквально подняла Филару на ноги, так что человек, не знавший ее, легко мог бы предположить, что с девушкой все в порядке. Однако все трое ее все же неплохо изучили и видели, что это далеко не так.

Итак, пока Ю-Лдхат-И со своими соплеменниками пытался банально обобрать доверчивых селян, предлагая несоизмеримо маленькую цену на весь товар, который те, в общем-то, для самих себя заготавливали, друзья впервые за долгое время смогли снова собраться вместе и поговорить. Во время беседы девушка нечаянно обвела глазами покосившиеся деревянные домики местных жителей. Вдруг она замолчала, побледнела, шумно втянула в себя воздух и зажала рот ладошкой. Остальные удивленно переглянулись и проследили за ее взглядом. Они увидели, как у потемневшего от времени и сырости плетня в густых зарослях крапивы что-то зашевелилось. Через пару секунд стебли жгучего растения раздвинулись и на дороге показался маленький огненно-рыжий котенок с золотистыми глазами и белоснежным кончиком хвоста. Малютка бережно ступал лапками по земле, стараясь незаметно подкрасться к клевавшему навоз воробушку. Однако птица была гораздо старше, умнее и опытнее. Поэтому котик был вынужден с тоской наблюдать, как она легко и непринужденно взлетела на крышу сарая, оставив его без игрушки. Котенок смешно тряхнул лопоухой головой и принялся самозабвенно вылизывать выставленную вперед переднюю лапу. Девушка тихо заплакала.