Я задумалась, не заметив, как Никита уже стоял внизу лестницы и щёлкал пальцами у меня перед глазами.
— Ты долго ещё там будешь стоять?! — недовольно спросил он, многозначительно подняв бровь. — Сейчас уже шестой час… Если мы немедленно не начнём, то закончим уже завтра! Я не желаю растягивать этот неприятный процесс.
— Почему неприятный? — удивилась я, неспешно спустившись к нему. — Мне казалось, что подготовка к Новому году — всегда желанные хлопоты.
— Не знаю, для кого как, — пожав почками, Никита вернулся к коробкам, — а я терпеть не могу все эти огонёчки, шарики и блестяшки. Они слишком напоминают о детстве.
Сказав это, Романов невольно скривил губы. Видимо, воспоминания о праздниках были для него действительно неприятными.
— А мне нравится окунаться в прошлое, — решив немного разрядить обстановку, вздохнула я. — Перед глазами огромный стол, радостные лица мамы, папа, в носу хвойный запах ёлки, а в ушах звон бокалов. Всё такое тёплое — живое.
— Каждый Новый год мои родители уезжали к друзьям. Мне же приходилось оставаться у бабушки, — горько усмехнувшись, Никита продолжал выкладывать украшения из коробки. — К сожалению, мнение неразумного ребёнка не учитывалось… Помню, как я рыдал, умоляя маму взять меня с собой.
От услышанного моё сердце замерло.
— Тебе не нравилось проводить время с бабушкой? — предчувствуя ответ, тихо спросила я.
— Это ей не нравилось проводить время со мной, — мужские губы вытянулись в тонкую линию. — Анна Викторовна ненавидела детей, но отчаянно любила выпить… — Никита даже не смотрел на меня. — Знаешь, такое мощное комбо. Сейчас каждый раз, ощущая запах мандаринов, я вспоминаю дорогое вино… Она по праздникам разве что не обливалась им.
Слушая откровение Никиты, я замерла. Растерянно хлопая ресницами, всматривалась в посеревшее лицо и пыталась сдержать невыносимое желание утешить его.
— В один год Анна Викторовна так напилась, что прямо в новогоднюю ночь у неё случился инфаркт, — тяжело вздохнув, Никита взял серебристый шар. — Мне тогда было десять лет… Разве ребёнок мог ей помочь?
Прикусив нижнюю губу, Романов натянуто улыбнулся. Только в этой улыбке не было радости — лишь невыносимая боль, которую Никита пытался скрыть от любопытных взглядов.
— Даже в скорую позвонить не догадался. Просто ждал приезда родителем рядом с бездыханным телом женщины, которая всегда называла меня ошибкой молодости её сына, — Никита замолчал, вглядываясь в игрушку. — И, знаешь, что самое ужасное? Я не чувствовал страха, тоски или скорби после смерти Анны Викторовны. Даже наоборот… Мне наконец-то стало легко дышать. Ведь это был последний праздник, который мне пришлось встречать с ней. Наверное, я омерзителен?
Не выдержав, я встала со своего места и подошла к Никите. Боже, как же мне хотелось сейчас обнять его, прижать к себе и просто успокоить. Позволить больше никогда не вспоминать то ужасное время…
— Я не думаю так, — хрипло прошептала я. — Ты был всего лишь беззащитным ребёнком… Маленьким мальчиком, который растерялся в ужасной ситуации. Наверное, будь я на твоём месте, всё бы закончилось точно так же…
— Ты сейчас пытаешься меня утешить? — Никита поднял на меня грустный взгляд.
— Возможно, — натянуто улыбнувшись, пожала плечами. — А, может, действительно, считаю, что это было несправедливо. Наверное, я не в силах унять эту невыносимую боль. Но я, сочувствуя горю, могу искренне поддержать тебя.
— Зачем тебе это нужно? — нахмурившись, Никита замер. — Я так ужасно с тобой поступал… Почему же ты так добра ко мне?
— Наверное, потому, что в случившемся нет твоей вины, — отвернувшись, глазами уткнулась в небольшую коробку с рисунками для окон. — Они ранили, заставил чувствовать себя ненужным, брошенным. Но ты не заслуживал этого… Уверена, просто хотел, чтобы тебя любили…
Я нарочно не смотрела на Никиту. Чувствуя, как сгущается ком сожаления в горле, пыталась взять себя в руки. Разрыдаться перед Романовым было бы невыносимым позором.
Отдышавшись, я достала выполненный в виде снеговика фонарик и захотела его включить. Но он либо был сломанным, либо батарейки сели… Когда я пыталась разобраться с ним, Никита тихо подошёл сзади и неожиданно обнял меня за плечи.
Я опешила. Чувствуя, как по телу бегут предательские мурашки, наслаждалась коротким мгновением нашей близости.
— Спасибо, — уткнувшись в мою макушку, хрипло прошептал Никита. — Ты первая, кто попытался понять меня. Первая, кто не стал осуждать…
— Не стоит, — я хотела повернуться, но Романов не позволил мне этого сделать и ещё крепче обнял.
— Прости за мою грубость, — еле слышно произнёс он. — Прости за гадкие слова, которые я не мог сдержать… Сейчас я чувствую себя таким ничтожным!
— Пожалуйста, — прикусив внутреннюю сторону губы, прошептала я. — Не нужно извиняться. Давай просто оставим всё в прошлом? Начнём сначала, словно никогда раньше не были знакомы?
Мои чувства, испытываемые к этому непостижимому человеку, окончательно затуманили сознание. Никита безумно нравился мне. И даже больше… Вероятно, я бесповоротно влюбилась в Романова, пусть долго и упорно не хотела признаваться себе в этом.
Но я боялась…
Ужасно боялась, что Никита не разделяет моих чувств — просто бездушно развлекается с глупой деревенской девчонкой… Разум кричал, что пора остановиться. Но мне так хотелось видеть его тёплые мимолётные взгляды, почувствовать нежные касания к моей оголённой коже, ощутить хоть призрачную симпатию, что я окончательно забылась, доверившись глупому сердцу.
— Ты мне нравишься, — зажмурившись, выпалила я. — Так сильно нравишься, что, кажется, я схожу с ума… Возможно, я позже пожалею о сказанном, но… Я хочу быть рядом с тобой.
Произнеся это, я всё же повернулась к Никите. Ласково прикоснувшись к холодной шее, капризно притянула Романова к себе. Остановившись в миллиметрах от его губ, ждала, что он оттолкнёт, отвергнув мои чувства…
Но Никита одним требовательным движением поцеловал меня., заставив меня окончательно увязнуть в собственной влюблённости.