Cлужанка двух господ

Глава 1

Вчера вечером я вернулась из столицы. Домой?.. Разложила вещи, приняла ванну, чашка чая на диване перед телевизором, беспокойный сон после вагонной тряски. Не буду пока думать о том, куда я вернулась и зачем.

Этот дом из четырех комнат с огромной верандой и мезонином принадлежит мне. Дарственная заверена нотариусом, и налог уплачен.

Я сижу за маленьким столиком — старая тумбочка от швейной машинки — и пишу о своих приключениях, потому что хочу вернуться. Не просто выйти из вагона — счет с головы поезда — на Казанском вокзале, и длинным переходом до станции метро, и тянуть чемодан от эскалатора, и брать такси уже на проспекте Мира — так дешевле. Я хочу вернуться победителем, улыбаться под софитами телестудий, давать (или не давать) — все равно соврут! — интервью корреспондентам бульварных газет. И чтобы телефон звонил. И чтобы он наконец-то понял, какой он идиот!

Но сначала пусть меня поймет читатель, а лучше — читательница. Милая дама, покупающая маленькие книжечки в бумажных обложках у входа в метро. Книжки похожи на меня — плохо склеенные страницы вываливаются под ударами судьбы. Так и я разошлась на страницы, полетела по ветру. А проще — собрала чемодан и убежала плакаться к тете. И теперь огромный город, бывший когда-то моим, превратился в место жительства бывших: подруг, коллег, свекрови и мужа, тоже бывшего. Но что же все-таки я пишу: веселую историю о женщине, победившей там, где спасовали мужчины, кровавый триллер о маньяке-психопате или сладкую любовную мечту, заставляющую сердце биться в тревожно-манящем «а вдруг»? Затягивать с ответом нельзя, а то читательница начнет зевать раньше, чем объявят нужную станцию метро, и скажет подруге, что книжка моя — муть, напрасная трата денег.

А кстати, о деньгах. С них-то все и началось. Точнее — с моего желания иметь их как можно больше с наименьшими энергетическими затратами… Лень — мать всех пороков, равно как и добродетелей.

Итак, я — женщина проблематичных «около тридцати» (в какую сторону — решайте сами, я вам не помогу) с бесполезным филологическим образованием, с мужем — специалистом по романской литературе, свекровью — женой профессора, дочкой профессора, внучкой академика — преподавателем английского и жуткой занудой. Я провела вместе с ней в огромной, пропахшей кожей и книжной пылью квартире все десять лет своего замужества. И способностью выживать в экстремальных ситуациях обязана ежедневной многочасовой тренировке. Первые годы я изо всех сил старалась соответствовать высоким, как потолки в квартире, стандартам, совершенствуя кулинарное мастерство и дипломатическое искусство, но всегда находилась какая-то мелочь, сводившая на нет все мои усилия.

Мой университетский приятель Генка, психолог — раньше это звучало почти как агент ЦРУ, — читал по ночам под одеялом Фрейда в издании 1904 года и часто рассказывал мне об Эдиповом комплексе, всепроникающем и неизлечимом. После Генкиных рассказов мои отношения со свекровью приобрели оттенок снисходительной жалости, что отнюдь не улучшило ее характера. Много позднее я поняла причину столь упорной неприязни: Ираида Васильевна мечтала женить своего непрактичного сыночка на девушке из состоятельной семьи. Признаться в таком желании ей, жене профессора, дочке профессора и внучке академика, было невозможно: за бархатными шторами нашей квартиры шумело сумасшедшее время, а ее драгоценный сыночек просиживал дни и ночи за письменным столом, и не на меня же — книжную размазню — должна была оставить она свое сокровище. Увы, моя приверженность печатному слову процентов на восемьдесят определялась желанием соответствовать, а совсем не природной склонностью. Повинуясь этому желанию, я предпочла ребенку аспирантуру и нянчилась с отечественными символистами три года, пока не прибавила к своей фамилии заветное звание — на неделю раньше мужа, заметьте! И мы из разряда аспирантов плавно переместились в разряд преподавателей, и тут со мной случился инсайт — новое словечко из Генкиного словаря, приобретенное уже легальным путем. Однажды утром, выходя из метро, я вдруг поняла, что на «Мерседесе» ездить куда приятнее, чем даже на нашей старой «Волге», что колготки — это одноразовый предмет, и что коса, уложенная крендельком на затылке, вышла из моды лет сто назад. Конечно, заработать на «Мерседес» в университетских стенах я не могла, но на новые колготки и парикмахерскую… Сначала я подхарчивалась за счет откровенных бездельников, потом любой зачет или экзамен стал для меня праздником. А потом юное создание с внешностью книжной крысы протянуло зачетку с вложенным внутрь конвертиком — глупая девочка, стесняется положить голую купюру. А я, перекладывая денежки из стола в сумочку, естественно, открыла конверт. Черным маркером с обеих сторон прямо на купюре было написано «Сука». Как говорила моя подруга, если бы бутылка «Мартини» стоила дешевле, она бы спилась. Я выпила целую бутылку. После того как написала заявление об уходе.

Что делать молодой образованной женщине, если она не хочет быть сукой, не имеет ни малейшей склонности к бизнесу, но зато очень любит шевелить мозгами, красиво говорить и носить дорогие платья? Угадали? Я бы никогда не угадала. Нет, нет, не телевидение, не пресс-секретарь, не отдел светской хроники в вечерней газете — частное детективное агентство. Уже через два месяца я стала лучшим специалистом по слежке за неверными женами и, конечно же, научилась работать мимо кассы. И уж тут-то совесть меня не грызла. Вы, наверное, предполагаете, что я сидела в автомобиле, смотрела в бинокль и прятала лицо под широкими полями элегантной шляпки? Раскрываю секрет: в салоне красоты, в приемной стилиста, у длинного ряда вешалок в дорогом бутике я заводила пустяковый разговор с очаровательной соседкой. Богатые скучающие дамы всегда найдут тему для беседы. Через полчаса мы шли выпить кофе, через час — обменивались телефонами; пара пустяковых советов, небольшая услуга — два дня спустя я знала не только имя любовника и адреса тайных встреч, но и способы достижения наибольшего удовольствия. Супругу о результатах работы я докладывала немного позже — платил-то он мне поденно, — и на голову ничего не подозревающей жертвы обрушивались громы небесные. Самое смешное, никому из дам не приходило в голову обвинить в предательстве меня. Напротив, я становилась подушкой, в которую падали их горючие слезы из-за потери множества приятных вещей. И тут я поступала благородно: отправляла их к хорошему адвокату — моя подруга Ленка всегда умудрялась вытрясти из оскорбленного супруга очень и очень приличную сумму для каждой из своих подопечных. Я довольствовалась небольшим процентом от ее гонораров. После развода дамы, естественно, впадали в депрессию. И я — опять-таки из лучших чувств — рекомендовала им утешителя, вы уже поняли — Генку. И дамы подсаживались плотно и надолго, а Генка не был неблагодарным — десять процентов регулярно падали в мои беспечные ручки.

Все кончилось внезапно. Зазвонил телефон, и судьба нежным голосом нашей секретарши спросила:

— Вика, ты свободна?

Забыла представиться, меня зовут Виктория, для друзей — Вика (травка кормовая), для клиентов и начальства — Виктория Николаевна.

— Конечно, нет, я страшно занята.

Я баюкала свою лень под мягким пушистым пледом, и чтобы выйти из квартиры в мокрую гадость мартовского дня, требовалась весомая причина.

— Жаль, здесь срочная заявка от клиента, просит о встрече в своем офисе.

Мы с Ольгой понимали друг друга с полуслова. Телефоны в конторе прослушиваются, визиты клиентов строго фиксируются. Но не каждый захочет светиться в агентстве. Тогда организуется выезд на место. И уж о чем мы там с клиентом говорим, к какому соглашению приходим — тайна, тщательно скрываемая от шефа. А в отчете всегда можно написать, что переговоры не увенчались успехом. Каждый имеет право на некоторый процент неудач, и кто виноват, что мой реальный процент был значительно ниже среднего по агентству. В общем, взяла я у Ольги телефон и договорилась о встрече.

Господин Мирзоев принял меня в своем кабинете, но кофе не предложил — первый звонок, который я пропустила. Согласился на все мои условия, выдал аванс и лишь однажды недоуменно поднял брови, когда я спросила, в каких салонах любит бывать его супруга, — ему интересоваться этим? Я снесла и этот щелчок по самолюбию. Почему? Да просто потому, что если что-то должно произойти, то произойдет обязательно и при самом активном участии со стороны будущей жертвы. Нежелание господина Мирзоева дать нужные сведения меня не обескуражило. Я вернулась домой под любимый плед, вооружилась телефонным справочником и начала обзванивать салоны красоты, фитнес-клубы и стоматологические клиники со стандартной фразой: «Я хочу записаться на прием. Ваш клуб (салон, клинику) мне рекомендовала Карина Мирзоева». Уже после пятого звонка я услышала в трубке заветное: «Ах, Кариночка, конечно, конечно, когда вам удобно. Самые лучшие отзывы? Очень приятно. Действительно, она наш частый гость, вот и завтра… Ах, вам удобнее в среду? Замечательно, ждем вас в три. Рады помочь». Разумеется, я не стала ждать среды. Явилась на следующий день через четверть часа после Карины. Сыграла рассеянную, витающую в облаках, но состоятельную даму, не возражающую против лишних цифр в счете. Отпустить меня не солоно хлебавши у сердобольной хозяйки салона рука не поднялась. Я опустилась в мягкое кресло, улыбнулась строгой, почти надменной красавице и — чистое вдохновение! — вытащила иллюстрированную биографию Ван Гога на французском языке. Через десять минут мы обсуждали картину Магритта в музее на улице Же де Пом. Я никогда не была в Париже, а про картину прочитала в романе Франсуазы Саган. Но стоило мне упомянуть о холодном темно-голубом фоне неба, как с глаз Карины словно занавес упал, и открылось — как сцена — прелестное живое, взволнованное лицо. Больше в тот день нам не удалось поговорить. Но телефонами мы обменялись и утром сидели в «Шоколаднице».

— Пожалуйста, выручите меня, — длинные смуглые пальцы Карины теребили конец шарфика, — я так люблю его, а он беден и скромен, не хочет принимать от меня ни копейки, даже в ресторане не соглашается обедать. Пожалуйста, побудьте моей подругой, которая только что вернулась из-за границы. Пригласите меня обедать, а заодно — и моего знакомого, такого милого и обаятельного ученого.

Разве можно устоять против такой просьбы. И для знакомых, если встретятся, у Карины готово оправдание: всегда можно выдать своего любовника за моего. А она не так проста, эта Карина, сейчас будет предлагать деньги. Только неужели она меня совсем в расчет не принимает: а вдруг отобью любовника? Даже не так жалко сдавать ее мужу. Короче, потупила я глазки, чуть-чуть смутилась, слегка поломалась и позволила себя уговорить.

Как потом выяснилось, господин Мирзоев вовсе не хотел скандала. Он хотел тихонько собрать компромат и шантажировать жену. Оказывается, господин Мирзоев очень и очень зависел в своем бизнесе от Карины. Конечно, если бы скандал устроила просто жена любовника, случайно застукавшая своего мужа с другой женщиной, господину Мирзоеву пришлось бы этот скандал проглотить, но шум подняла не обманутая жена, а нанятый им детектив, и господин Мирзоев не преминул позвонить в агентство и выразить свое возмущение моей отвратительной работой. Впрочем, я тогда даже не поняла, что меня уволили, я вообще ничего не соображала с того момента, когда в дверях ресторана появилась стройная фигура моего мужа и Карина взволнованно воскликнула: «Вот он!» До сих пор не знаю, кто заплатил за разбитую посуду.

Несколько дней я провела в слезах и соплях, отгородившись любимым пледом от опостылевшего мира, пока в гости не зашел Генка. Он поступил по-дружески: влил в меня бутылку сладко-пьяной жидкости, отвез на запасную квартиру, где спасался от приставаний клиенток и ревности жены, утешил, как сумел, и даже ушел раньше, чем я проснулась. Я проснулась — на следующее утро после окончания ядерной войны. Победителей не было, только выжившие. Я, кажется, выжила. Но еще не могла этому радоваться. Просто собрала чемодан, деньги, документы, попрощалась с друзьями, поручила адвокату заняться моим разводом и уехала в небольшой южный город на берегу теплого, но мелкого и очень грязного моря. В деревню, к тетке, в глушь, в… не скажу куда.

Тетя Вера в нашей семье была персоной нон грата. Мой папа — кадровый военный, мама — учительница русского языка. А все вместе — семья военнослужащего со всеми полагающимися данному званию атрибутами: строгая дисциплина, авторитет отца, маленькие гарнизонные городки, школа, в которой обязательно работала моя мама, а значит — никакой косметики, коротких юбок и — свят, свят, свят — сигареток с подружками за котельной. Поближе к папиной пенсии наша семья перебралась в Подмосковье, так что в университет я приехала уже не совсем дремучей провинциалкой. Семья родителей была точным отражением семьи моих дедушки и бабушки. И вдруг тетя Вера — младшая папина сестра — наплевала на все семейные правила, бросила педагогический институт, жениха, курсанта военного училища, и устроилась работать буфетчицей на огромный сухогруз. Восемь месяцев в году тетя проводила на камбузе, посещала далекие загадочные страны, привозила оттуда множество волшебных вещей: джинсы, жевательную резинку, роликовые дезодоранты, пластмассовые магнитофоны и — вот он, позор семьи! — перепродавала все это, ничуть не смущаясь. К тому же о личной жизни тети Веры ходили легенды. Но в год развала великой страны, когда тетин порт оказался вдруг на территории иностранного государства, она, разменяв пятый десяток, вышла замуж за капитана своего сухогруза и уехала с ним в небольшой южный город, который из заштатной провинциальной дыры вдруг превратился в форпост на границе с незалежным, самостийным соседом и чуть ли не единственный российский порт на берегу теплого и очень грязного моря. Бравый капитан не стал поливать розы в палисаднике, а устроился на работу в местный порт, начальником. И тетя при нем — заведующая столовой. Лет через пять он все же взялся за лейку — подвело здоровье, и уже три года тетя числится вдовой. Она по-прежнему бодра и выглядит куда моложе, чем женщина, получающая пенсию по старости. Семейные страсти давно улеглись, гостить летом у тети вошло в привычку — море теплое, арбузы дешевые, город тихий. Но приехать сюда в начале марта! Только мягкая тетина грудь, на которой я прорыдала весь вечер, помогла скрасить унылое впечатление от холодных улиц, грязных тротуаров и барабанящего по железной крыше дождя.

Но похоже, что выплаканные вечером слезы оказались последними. Я проснулась поздно в маленькой комнатке для гостей, и хотя небо в оконной раме не радовало голубыми оттенками, но дождь прекратился. В комнату проникал упоительный аромат свежего кофе, и я, сунув ноги в тапочки и завернувшись в огромный халат, прошлепала на кухню. Тетя уже заканчивала завтрак. Она лишь помахала мне рукой: «Привет, бегу, отдыхай» — и ушла. Только калитка хлопнула. А я начала отдыхать. Просыпалась поздно, вставать не спешила, потягивалась в мягкой постельке, потом шла на кухню и пила кофе вместе с тетей, которая делилась со мной событиями прошедшего дня и планами на текущий. Как выяснилось, она уже не заведовала столовой, а управляла самым шикарным в городе ночным клубом — и в этой дыре есть ночные клубы! А некий богатый и влиятельный джентльмен активно за ней ухаживал. Поклонник охотно отошел бы от дел и коротал достойную старость на Лазурном берегу, но несколько месяцев назад в собственном доме застрелили его сына и внучку. (А этот тихий городок оказался не таким уж тихим, тут даже мэра кокнули за неделю до моего приезда!) Теперь Сергей Владимирович, так звали поклонника, готовил в преемники двоюродного племянника — не бросать же дело всей жизни на произвол судьбы. А близких у него — моя тетя и старшая внучка, прелестная девушка, но больна, так что тетя дома почти не показывалась, доверив мне свое скромное хозяйство. Она решила, что безделье — лучшее лекарство от стресса. И я с ней согласилась. Поэтому, проводив тетю до калитки, я возвращалась в кровать и валялась там часов до двух, читая любовные романы. Потом шла в ванную, поворачивала кран с горячей водой, затыкала отверстие слива и плюхалась в ароматное тепло с неизменным романом в руках. Мир становился совсем маленьким, а я — счастливой: нет ничего, кроме горячей воды и сладких грез, навеянных любовными признаниями.

Если бы не желание отведать разных вкусностей из тетиного холодильника, я бы из ванны не вылезала. Тетя сама не готовила, но в холодильнике не переводились деликатесы, которые я ела как простую картошку, не заботясь о манерах: толстый ломоть балыка на тонкий ломоть хлеба, маринованные шампиньоны вперемешку с маслинами, все запивала холодным пивом — блаженство после горячей ванны! Единственное, чего не было в тетином холодильнике, — пирожных. Не потому, что тетя заботилась о фигуре, она заботилась обо мне: «Если я тебе и пирожные носить буду, ты вовсе из дома не выйдешь». А я бы и не вышла. Но любовь к сладким пирожным заставляла причесываться, наносить макияж, подбирать одежду и проходить пару кварталов по центральной улице, лениво оглядывая витрины магазинов. Как ни странно, но от такой жизни я не растолстела, а мое горе словно подернулось слоем жира, который увеличивался с каждым днем. И через две недели я поняла, что в город пришла весна.