CoverUP

Глава пятая. В нашей истории очень вовремя появляется массажист, но очень ненадолго

Она сладко потянулась в шезлонге, пытаясь прятать от жгущих лучей лицо в тени густой кроны пышного дерева. Яська не выспалась сегодня, но прекрасное солнечное утро скрыло все недоразумения минувшей ночи, при свете яркого солнца на голубом небе все сразу встало на свои привычные, очень симпатичные места. В общем, Яська понимала в этот момент, что всему есть объяснение и все можно поправить, если постараться.

Но расслабляться ей не стоило. У калитки переминался Гера, и вид у него был довольно несчастный.

— Ларик не отзывается, — оправдываясь, жалобно забормотал он. — Дрыхнет еще, наверное. А у меня…. Посмотри….

Яська посмотрела. И охнула. Правая штанина Геры была разорвана. Очень классически: по прямой линии снизу-вверх, от самого низа до бедра. Самое паршивое в этом было, что сквозь грязный потрепанный край разрыва, заляпанного кровью, просвечивала рваная рана.

— Поможешь? — жалобно спросил Гера, и Яська, преодолевая приливавшую дурноту, выдохнула «Ну, конечно». После увиденного накануне, оказалось, что она вообще не очень хорошо переносит вид погибающих людей вообще, и раненых — в частности.

Через несколько минут Гера, уже не столь кровоточащий, но не менее трагический, развалился на любимом Яськином шезлонге, в одних плотных трусах-боксерах, вытянув ногу с обработанной раной, и жаловался на жизнь. Яська, устроившись на крыльце, зашивала его штаны суровой светлой ниткой и недовольно косилась на внезапно оккупированный шезлонг. Гера, как истинный страдалец, красноречивых взглядов не замечал.

— Это был всегда очень мирный пес, — недоумевал Гера. — Ласковый. Ну, ты же знаешь Тумбу?

Яська, не отрываясь от своего безыскусного рукоделия, кивнула.

— Это он тебя так? — недоверчиво спросила Яська, потому что, и представить себе не могла общего любимца в роли дикого зверя.

— Честно говоря, больше похоже, что ты в чужой сад лез и о гвоздь на заборе зацепился.

Гера горячо заверил:

— Вот именно! Яська, он мне как брат был…

Девушка в этом месте чуть не поперхнулась ниткой, и Гера понял, что с трагизмом он чуть перебарщивает. Поэтому снизил градус пафоса.

— Я иду себе, задумался….

— Кстати, как Алина? — догадалась о причине Гериной задумчивости Яська.

Он покраснел.

— Проводил её вчера. Она в районе многоэтажек живет. Хорошая девушка…

И Гера покраснел ещё сильнее, когда понял, что уходит от темы разговора.

— Так вот, иду я по улице, и вдруг из подворотни на меня бросается огромный грязный клок шерсти. Я от неожиданности сначала Тумбу вообще не узнал. Да и кто бы узнал его в таких обстоятельствах? Шерсть дыбом, глаза красные и вывалились из орбит, клыки на полморды. И как кинется на меня, схватил за ногу, прямо как тигр какой-нибудь. И знаешь, тут все непонятно, но больше всего меня испугало то, что он молча выскочил, только уже потом, когда я заорал и его палкой колошматить начал, он как рявкнет! Отпустил меня и опять в переулке скрылся.

— Гер, — Яська побледнела. — Тебе укол нужно поставить.

— Какой укол? — ничего не понял, разгоряченный собственным рассказом, парень.

Яська по давней привычке зубами откусила нитку и подала Гере уже зашитые штаны.

— Противостолбнячный. У него бешенство, Гер, к бабке не ходи….

— Да ты что?! Откуда у Тумбы может быть бешенство?

— Гер, мне его тоже безумно жалко, но факты налицо. Он же шляется, где хочет, наверняка, с дикими животными встречается. Кто-то его заразил…

— Половым путем? — ошарашено спросил Гера.

— Дурак ты! Разве что он с какой-нибудь бешеной лисицей поцеловаться вздумал. Особо извращенным способом. Бешенство передается через слюну. При укусе. Так что, Герман, не дожидаясь полночи, которая все близится, а тебя все нет, иди — ка ты в травмпункт и быстренько сделай укол. Пока нас всех кусать не начал. И сообщи в милиции, что по улицам бегает бешенная собака.

Гера с невыразимой тоской посмотрел на Яську:

— Они же его….

— Да, Гера, да. — Девушка разозлилась от того, что в этой ситуации ей приходится быть беспощадной. — Убьют. А иначе у нас полгорода бешенных жителей будет. Этакий город безумных покусанных вампиров.

Взгляд Геры приобрел подозрительно мечтательное выражение, и Яська поняла, что с образностью она переборщила.

— В общем, Гера, ноги в руки и дуй в травмпункт. А затем в милицию.

Когда же Гера скрылся из вида, Яська явно подумала, что ей ужасно жалко Тумбу. Она опустилась в свой любимый шезлонг и заплакала. Когда немного успокоилась, набрала номер Иллариона, хотела осведомиться, знает ли мастер, что происходит в его родном городе, но её опять ждали лишь длинные гудки. Все Яськины абоненты в это утро не желали с ней разговаривать. Она в сердцах отбросила мобильник на мягкую траву и прошипела:

— Да где же Ларик, черт возьми?

А Ларик после тревожной, практически бессонной ночи с трудом приходил в себя. Состояние у него было такое, словно он основательно перебрал спиртного накануне. Присутствовали все признаки похмелья: тяжелая, тупая голова, в которую неведомая сила неустанно вбивала огромный ржавый гвоздь, нездоровая муть, сопровождаемая тошнотой, а главное, желание лечь ничком на кровать и никогда больше не вставать. По крайней мере, не сегодня. И не в этом месяце. И вообще не в этой жизни. Ларик тяжело вздохнул, захлопнул дверцу холодильника и опустился прямо на пол. Традиционный утренний бутерброд с куском колбасы и огурцом на белой булке, очевидно, откладывается на завтра. Тошнило даже от намека на мысль о еде.

Ларик огромным усилием воли собрал себя в единый организм. Вышел на веранду и горестно уставился на порушенный цветник. Ночью это зрелище казалось ужасным, при дневном свете стало невыносимым. Словно по цветам за стадом слонов прошелся рой саранчи, обглодавшей все, что элефанты не успели вытоптать. Вот таким сад казался при дневном свете. Оценив масштабы бедствия, мастер в очередной раз за сегодняшнее утро взял себя в руки и решил, что он обязательно восстановит цветник, только чуть позже. Сейчас же он просто не мог смотреть на эту катастрофу.

В мастерскую он зайти не мог, мялся около двери, боясь того, что может там увидеть. Наконец, досчитав до уже трехзначной цифры, он открыл дверь и сначала робко заглянул внутрь. Удивительно, но в салоне больших изменений не наблюдалось. Только полупустая банка с краской валялась на полу, несколько капель устроили лужицу, но она была настолько незначительна, что считать это вторжением и разрушением не стоило. В конце концов, он сам мог неуклюже поставить препарат на стол. Тем не менее, Ларик тут же распахнул все окна, хоть в салоне было достаточно свежо. Ему показалось, что пахнет краской и растворителем.

Черт возьми, что случилось этой ночью? В каких лесах сновидений он блуждал и почему привел за собой в явь странных, невидимых, но, судя по всему, мерзопакостных существ? Нужно было собраться. Ларику предстояло очень важное дело. Он достал чистый лист бумаги и кохиноровский мягкий карандаш. Выпил прохладной воды из бутылки и постарался несколько раз присесть, чтобы прийти, наконец-то, хоть в какую-нибудь норму. Затем наклонился над чистым листом и из-под острия карандаша начали отрывисто проявляться лихорадочные, летящие линии.

Первым выплыл большой черепаший панцирь. Он был натянут, как бубен шамана и так же был испещрен непонятными знаками. Явно символами, которые Ларик сейчас старался просто запечатлеть — быстро, по памяти, механически и не вдаваясь в смысл. Он расшифрует их чуть позже, сейчас главное держать на кончике карандаша тающую в дневном свете память о сне. Из массивного панциря вытянулись тонкие перепончатые лягушачьи лапки, совершенно не подходящие для столь солидного укрытия. Быстро набросав одну растопыренную лапку, он, так и не приступив ко второй, быстро провел линии большого птичьего клюва над уже готовой частью эскиза. Ещё через несколько секунд на Ларика с листа смотрели огромные, по-детски обиженные, можно сказать, даже наивные глаза неведомого существа. Как там звучало во сне, просачиваясь в реальность: «Эни, бэни…»? Дальше Ларик не помнил.

Это существо вернулось из бессознательного детства, чтобы наказать неведомого мальчика Мошку, но пришло почему-то к нему, Ларику. Давно выросшему, но сейчас, как никогда в детстве, верившему в то, что сон этот имеет особое значение в его жизни. Что не зря этим летом вернулся Ползень, самый страшный ужас его детских кошмаров. Птице-черепаха заговорил с мастером впервые. Что им было нужно от него, Ларик не знал. Но был уверен, что он должен понять это, иначе случиться что-то очень страшное. Или уже случилось.

Вспомнился вчерашний рассказ Яськи. А следом — странное появление эксперта Алины. Ларик слыл действительно прекрасным специалистом по тату на много верст вокруг. А вот почему они зацепились за татуировку, которую он набил диетологу? Неужели, действительно, тот погиб из-за какой-то странной реакции организма на невинную маленькую и даже не цветную наколку? Ларик усиленно стал вспоминать. Человек, имени которого мастер так и не узнал, вел себя вполне адекватно, особенно в сравнении с некоторыми клиентами. Это был вообще чрезвычайно нормальный чел. Ну, да он немного волновался, как каждый, кто приходит впервые, но в этом не было ничего особенного. Без пяти минут покойник очень спокойно перенес сам процесс работы, и не выглядел как-то особенно, когда уходил.

Из жилой части дома раздался телефонный звонок. Отдаленно, но Ларик все равно вздрогнул. Рука, держащая карандаш, дернулась, и линия прочертила на покатом лбу птице-черепахи знак зеро.

— К чему бы это? — рассеянно подумал Ларик, и поковылял в дом, кляня себя за то, что оставил мобильный в спальне.

Через несколько часов Ларик и Яська лежали на крупной гальке, больше напоминающей булыжники. Галька-булыжник прогрелась до обжигающего жара, но после купания прикосновение прохладного тела к раскаленным камням было даже приятным. Камни остужались, тела нагревались — все стремилось к золотой середине, как и было положено всему сущему, если оно не направлено на саморазрушение.

У Яськи к Ларику был очень серьезный разговор, и она все не могла никак его начать. После этой странной ночи вообще не хотелось говорить ни о чем серьезном. Хотелось просто валяться на горячих камнях, как в те времена, когда они были ещё детьми, и призраки исчезали от прикосновения маминой руки.

В ленивом мареве слышался голос Геры:

— Пончики, пончики, сладкие свежие пончики!

Не открывая глаз, Яська представила, как он бредет по пляжу в неизменных резиновых шлепанцах, припадая на правую, раненную ногу, тащит свою корзину, куда Василий Степанович, ругаясь на «бисовых детей», сложил испеченные в свежем утреннем масле кругляши, старательно посыпав практически каждый сахарной пудрой. Яська, даже не видя, знает, что Гера тащит эту корзинку с пончиками с гордым видом гладиатора, вышедшего на арену с дикими зверями. Умри или продай все пончики, — словно выжигает в полуденном мареве его целеустремленный взгляд.

Слышен разомлевший голос одной из многочисленных тушек, очевидно, чуть приподнявшей голову от земного шара, в который всех вокруг вдавила июльская жара:

— А кукуруза?

«Боже, какая кукуруза? — с ужасом подумала Яська, — неужели кто-то ещё может вообще откусить и жевать?». Уже удаляясь, Гера отвечает ворчливым тоном основательно и жизнерадостно:

— Кукуруза будет потом, когда все пончики съедите….

Ларик и Яська, не сговариваясь, открыли глаза, приподнялись на локтях и прыснули вслед прихрамывающему Гере. Яська, впрочем, тут же застыдилась:

— Человек работает, между прочим… И раненный, кстати. А мы тут …

— Только не говори, что прохлаждаемся, — Ларик перевернул подрумянившееся тело на спину, подставив солнцу впалый, щуплый живот:

— Потому что это противоречит всяческой логике, прохлаждаться в такую жару. Кстати, на лень у нас есть всего полчаса. У меня клиент. О чем ты хотела со мной поговорить?

Яська вздохнула, переключаясь на деловой тон:

— Как раз о клиентах. Ларик, а ты не можешь хотя бы на время, скажем, взять отпуск?

— Чего вдруг? — друг и не собирался выходить из состояния лени.

— Я дозвонилась этой девушке… Вернее, не совсем ей…

— Какой? — тон Ларика был весьма равнодушный, и Яська удивилась, что он так легкомысленно отнесся к её словам накануне. И, судя по всему, совершенно не переживал по поводу странной и нелепой смерти своего клиента. Пусть человека случайного, мимолетного, так и оставшегося безымянным для них, но все же Ларик разговаривал с ним несколько дней назад, дотрагивался до его кожи, можно сказать, даже зашел за границу осязания одного чужого человека другим. Звучало несколько пошловато, но в сущности, так оно и было.

— Той, странной… Девушке, которая забыла у тебя сумочку.

— А — а — а…. И что?

— Ларик, мужской голос ответил, что девушка умерла. Её Евой, кстати, действительно, звали.

— Как?! — от расслабленности и безмятежности Ларика в секунду не осталось и следа. — Почему она умерла?

— Мужской голос сказал, что что-то с сердцем.

— Не может быть! Она же молодая ещё совсем?

— Это-то и странно. Мужчина сказал, что это неожиданный приступ, такой бывает только у людей в очень пожилом возрасте.

Ларик вскочил и начал суетливо одеваться. По тому, что он никак не мог попасть в штанину джинсов, Яська поняла, что он взволнован.

— Ларик, отмени встречу с клиентом.

— Зачем? — он, действительно, не понимал.

— Ларик, два человека, которым ты набил тату в один и тот же день, мертвы.

— Это случайные совпадения. Один захлебнулся, у второй, как ты сама сейчас сказала, было больное сердце. При чем тут мои татуировки? Я не могу отменить встречу.

— Он захлебнулся в стакане воды! Я видела это. А у Евы все в порядке было с сердцем. И почему же ты не можешь отменить встречу?

Ларик помолчал секунду, затем нехотя, словно признаваясь в чем-то постыдном, процедил:

— Не хочу. Мне …. Мне нужно сделать эту татуировку.

Яська открыла было рот, но он горячо перебил её молчаливый протест:

— Ты не понимаешь, там такой заказ…. Линии, краски, содержание…. Это будет моя лебединая песня, правда. Это будет шедевр, который прославит меня….

— На веки вечные, — мрачно добавила Яська, понимая, что она не сможет переубедить его. — Аминь.

— Анубис, — уже закричал на весь пляж Ларик, не в состоянии справиться с вдохновением, постигшем его прямо посреди бескрайнего лежбища человеческих тел. Пара голов лениво отреагировала на крик, чуть приподнявшись, и тут же головы упали на место. Остальные даже не шелохнулись, впитывая солнечные лучи. — Это будет Анубис! На все предплечье! Ясь, я просто вижу его. Как наяву. Это тату мне по ночам снится.

Яська была вынуждена прервать полет его лебединой песни:

— Лар, кто твой сегодняшний клиент?

Он насупился:

— Не скажу. Это тайна.

— Ладно, — сдалась Яська. — Не говори. Только я собираюсь…. Не злись, но я собираюсь обзвонить всех клиентов, которые делали татуировку у тебя в тот день. И это не обсуждается. Ты даешь мне координаты. Те, которые у тебя есть.

Он хотел что-то возразить, но тут в разговор ворвался рингтон «Бесаме мучо». Ларик не любил эту мелодию и всегда нервно вздрагивал, когда она внезапно раздавалась из кармана брюк или куртки, но поставить что-то другое ему было лень. А, может, он не мог определиться, какая мелодия не заставит его вздрагивать. Несколько секунд Ларик с понимающим выражением лица вслушивался в невидимого Яське собеседника, затем сказал: «Хорошо, я понимаю. Будем на связи», и повернулся к девушке.

— Сегодня твоя взяла. — Улыбнулся. — Клиент перенес процедуру. Я свободен. Так, о чем ты мне только что говорила?

— Давай попробуем связаться со всеми людьми, которые набивали у тебя в тот день татуировки. Вот о чем я говорила.

Ларик кивнул.

— Ладно. Подумаем. Кстати, вон один из них, — кивнул он, сдерживая прямо-таки рвущийся из него радостный сарказм. — По-моему, жив-здоров. И в прекрасном расположении духа.

Яська стремительно обернулась, следуя взгляду Ларика. Совсем недалеко от места, где они стояли, чуть в стороне от шипящего прибоя и веселых детей, с визгами выскакивающими из пенной шипящей полосы, расположилась белая палатка с большой, кривоватой надписью «Массаж».

Около палатки на белом же раскладном шезлонге, вытянув крепкие мохнатые ноги, начинающиеся где-то чуть ниже колена под светлыми бежевыми бриджами, в позе, расслабленной и даже, кажется, сонной, старательно делал вид, что он совсем не дремлет, плотный, мускулистый человек.

— Этот массажист? — уточнила Яська.

Ларик все так же жизнерадостно кивнул:

— Он самый. И если я не ошибаюсь, на нем прямо сейчас заживает мой знак бесконечности.

Но Яська уже быстрыми квадратными шагами устремилась к белой палатке. Ларик еле поспевал за ней.

— Здравствуйте, — закричала она издалека, и массажист тут же открыл глаза, но сразу понял, что эти стремительные люди не являются потенциальными клиентами, и лишь лениво чуть шевельнул рукой, как бы обозначая, что он их отразил.

Девушка подбежала к нему.

— Извините, у меня, наверное, странный вопрос. Вы делали несколько дней назад татуировку? Вот у него, — она устремила указующий перст в сторону подходящего за ней Ларика.

Массажист не очень удивился, внимательно посмотрел на Ларика, словно боялся ошибиться и с небольшим южным акцентом произнес:

— Точно. Делал.

Он приподнял совсем вверх короткий рукав своей белой футболки и показал все ещё припухшее красное место.

— Знак бесконечности, — с удовольствием констатировал Ларик. — Объединение начала и конца. Древняя змея Тибета Уроборос, кусающая сама себя за хвост.

— Какая змея? — массажист вывернул глаза, чтобы лучше рассмотреть татуировку. — Там же нет никакой змеи? Я хотел просто знак, этой…. Бесконечности. Мы же так договаривались?

— Так и есть, — успокоил его Ларик. — Нет там змеи.

Он, чуть отвернувшись, закатил глаза, показывая Яське всем своим видом: видишь, мол, с кем приходится работать.

— Нет, у вас нет там никакой змеи. Только перевернутая восьмерка, — успокоила массажиста Яська.

При слове «восьмерка» массажист, кажется, ощутимо занервничал.

— Бесконечность, просто бесконечность, — торопливо поправил он Яську.

Ларик не мог терпеть такого уничижающего приземления своей работы.

— Происхождение этого знака связано вовсе не с математическими науками, — вещал полуголый татуировщик, так как футболку он ещё не успел надеть и держал её в руках, иногда взмахивая ей, в подтверждении особо значимым своим утверждениям. — Есть легенда, в которой главным желанием змея Уроборос было проглотить самого себя. Но длина его тела постоянно увеличивалась, и чем больший кусок он пытался съесть, тем больше отрастало вновь. И эти попытки продолжались целую вечность. Таким образом, этот знак стал символизировать объединение начала и конца. Значение татуировки бесконечность — это желание человека жить без каких-либо ограничений, поскольку сам знак бесконечности указывает на невозможность поставить границы. Также такая татуировка может означать постоянный рост, непрекращающийся процесс саморазвития, вечное стремление двигаться вперед и не стоять на месте. В теологии спираль бесконечности означает неограниченность и невозможность познать всё, вечное стремление к постижению бога и отсутствие возможности осуществления этого. Философская наука связывает этот символ с неизмеримостью времени и пространства, говорит о бесконечности природы и безграничности ее творческой силы.

Массажист переводил глаза с татуировки на вещающего Ларика. Глаза его начали соловеть. Яська быстро прервала вдохновенного оратора:

— Меня Ясмина зовут, а мастера — Илларион, ну, это вы, наверное, и сами знаете….

При имени девушки взгляд массажиста сразу потеплел.

— Я — Карен, — взаимно представился он. — Очень приятно. У вас ведь ко мне какое — то дело, верно?

— Верно, — тяжело вздохнула Яська. И мужественно продолжила. — Оно как бы это сказать, странное и не совсем приятное.

Карен встрепенулся.

— Это же тринадцатого было, да? — уточнила Яська.

Карен немного побледнел, но кивнул головой.

— И у вас…

Ларик перебил Яську, делая ей страшные глаза:

— Все ли у вас в порядке с тату? Как она заживает?

Карен с удивлением посмотрел на эту странную парочку:

— Вы меня для этого искали? С каких пор татуировщики разыскивают клиентов, чтобы удостовериться, что у них все в порядке? Что-то случилось?

Ларик хмыкнул и выразительно посмотрел на Яську: «Сама задумала, сама и выкручивайся». Яська вздохнула, отметив про себя, как быстро Ларик её сдал.

— Нет, нет, все в порядке, не беспокойтесь. Просто мы тут мимо проходили, и вас увидели. Решили поинтересоваться, раз уж вышел такой случай.

Карен успокоился:

— Да все в порядке, на самом деле. Я даже боялся, что хуже будет. А сколько краснота ещё будет держаться?

— До месяца это нормально, — сказал Ларик.

Карен согласно кивнул. Воцарилась некая неловкая пауза, и татуировщик решил уже прощаться, когда опять вылезла неугомонная Яська:

— Извините за любопытство, но почему именно знак бесконечности?

Массажист немного сконфузился:

— Да тут такой разговор интересный в поезде вышел. Про то, что можно татуировкой как бы «запечатать» свои страхи. Убрать то, что тебе мешает жить. Была одна старая тетка. В поезде. Она очень интересно рассказывала о том, что подсознательные страхи есть у любого человека. Это нормально. «Чувство самосохранения», «инстинкт» — так она сказала. Но в связи с историей, которая произошла в детстве, у человека обостряется, как бы «выпячивается» один из множества страхов. Иногда он становится настолько навязчивым, что мешает жить нормальной жизнью. А «запечатать» его в татуировку, поставить себе на кожу несмываемый оберег, который всегда с тобой, это как бы один из способов самотерапии.

Яська недоуменно посмотрела на него:

— А бесконечность….

Карен хмыкнул:

— Я не то, чтобы псих какой или пацан закомплексованный, просто у меня, как и всех, есть некий такой пунктик. Это не часто, но иногда он выбивает меня из колеи. Я — нумерофоб.

— Что?! — Яська и Ларик одновременно посмотрели на Карена.

— Это боязнь чисел.

— Извините, но как это?! — Яська в первый раз слышала о таком явлении.

— Моя психика выбирает одно число и назначает его «плохим». И я везде, где вижу это число, ищу плохие приметы. А так как числа окружают нас повсюду, я во всем ищу «несчастливое» число. Телефонный номер, номер кредитной карты, встреча, назначенная на определенное время….

Меня все может вывести из себя. Постоянное ожидание неприятностей, — так сказал один мой друг, — это опасно. Отсюда мои неврозы и депрессии.

Карен горестно вздохнул.

— Я поэтому и приезжаю сюда подработать на лето. Расслабляюсь, потому что на пляже я не привязан ни ко времени, ни к дате. Нет этого ужасного, испещренного цифрами графика, как у меня в поликлинике. Люди приходят, принимают сеанс массажа, платят и уходят. Все.

— А знаком «бесконечность» вы пытались стереть все существующие цифры? Подчеркнуть их, так сказать, ничтожность и незначительность? — догадался Ларик.

Массажист — нумерофоб все так же сконфуженно кивнул. Зачем он рассказал про свои проблемы этим двум странным ребятам, он и сам не понимал. Татуировщик и его подруга просто выглядели очень озабоченными. И, действительно ли, они просто проходили мимо?

— Что случилось? — еще раз повторил он.

Вдруг Яську словно молнией поразила одна догадка.

— А не ехал ли с вами в поезде такой человек…

Яська видела лицо умирающего диетолога только в конвульсиях, но все равно помнила его настолько явно, что была сама удивлена. Как бы ей ни было тяжело, она постаралась набросать его словесный портрет.

— Валентин, да. — Сказал Карен, даже не сильно напрягаясь воспоминаниями. — Врач — диетолог. Он намекнул, что у него тоже есть пунктик, но что именно, не рассказал. Хотя мы ехали несколько часов, и беседа была интересная. Постойте, а откуда вы знаете про Валентина?

— Он тоже наколол татуировку у Ларика, причем, в один день с вами, — не стала вдаваться в подробности Яська.

— Ну, надо же, — хмыкнул Карен. — А что именно? Мне просто интересно.

— Да так, мелочь, — не очень пояснила Яська. –

— Ева посоветовала ему сделать татуировку бутерброда, чтобы он не мучил женщин диетами.

— Кто?!

— Ева. Странная такая девушка. Очень красивая, но какая — то безжизненная, как кукла. В ярком таком платье с бантиками. Мне кажется, это платье лучше бы девочке десятилетней подошло. Но, честно говоря, я не большой знаток в этом.

Яська с Лариком странно переглянулись, и Ларик чуть заметно кивнул подруге. Да, это было очень похоже на Еву.

— Ева тоже ехала с вами в одном вагоне?

— Почему тоже? — Карен взмолился, тревога, которую вызывала в нем эта парочка, все росла и росла. — Ребята, да что случилось-то?

— Вы только не волнуйтесь, Карен, это просто жуткое совпадение. Дело в том, что Валентин и Ева сделали татуировки у Ларика. Они сейчас… как это… В общем, они мертвы.

Яська выпалила это единым махом, и тут же поняла, что сделала что-то не то. Карен побледнел:

— Как?!

— Совершенно в разном месте и по разным причинам. — Ларик метнул на Яську красноречивый злой взгляд. — Один поперхнулся водой, у второй, насколько нам известно, случился сердечный приступ.

— Такие молодые…. — Карен поцокал языком. — Вы поэтому ко мне прицепились?

— Я думаю, вам не мешало бы проверить здоровье. — Сказала Яська. — На всякий случай.

— А какая связь?

— Мы не знаем. — Яська пожала плечами. — Может, что-то не то с красками. Вы все делали татуировку в один день.

— Так вы бы и проверили свою краску.

— Мы обязательно проверим, — твердо сказал Ларик. — Но у меня никогда не было подобных проблем. Никогда. Я уже лет восемь этим плотно занимаюсь.

— Знаю, что вы самый лучший мастер, — пожал плечами Карен. — Наводил справки. Хотя, ладно, проверю. Мне не трудно. Вон в санатории рядом все необходимое есть. И специалисты, и лаборатория. Хотя, уверяю вас, ничего особенного я не чувствую. Нормально у меня все со здоровьем. Утром штангу отжимал. Все, как обычно.

Карен согнул руку, и Яська залюбовалась всеми полагающимися для мужчины бицепсами и трицепсами.

— А ещё…. С вами кто-нибудь ещё ехал в поезде? — спросила она его.

Ларик, несколько приунывший после демонстрации Карена, встрепенулся:

— Например, такой веселый рыжий парень в красочных татухах, или чувак, который настолько боится колоться, что его вносят к татуировщику в дупель пьяного?

Карен кивнул:

— Рыжего зовут Даня. Он массовик-затейник, шуточками сыпет всю дорогу — мама не горюй. А второй…. Это вы, наверное, про Рината говорите. С него разговор этот и начался. Когда Мара попросила его бутылку с лимонадом открыть — знаете, такие стеклянные бутылки, как раньше, с плотными крышечками, так он открывалку в руки взять не смог. Мы удивились, он и признался, что категорически не переносит острых предметов. С этого разговор про фобии и завязался.

— Была ещё Мара? — спросила Яська.

— Ну да, точно, Мара была. Она рассказывала, что грозы боится. Но грозы многие боятся, в этом ничего такого, мне кажется, нет.

— Да. — Сказал Ларик, уже совершенно понимая: что-то тут вообще нечисто. — Они все как раз и были у меня в тот день. Вся ваша компания.

— И двое умерли в одно и то же время?

— Приблизительно. — Сказала Яська. — Про Еву мы ничего больше не знаем. Про других тоже.

— Если вам интересно, — проникся моментом Карен, — мы визитками обменялись. На всякий случай. Мало ли кому массаж понадобиться. Или совет диетолога. Или свадьба случится вдруг. Я сейчас.

Он скрылся в палатке и через несколько секунд вынес несколько картонных квадратиков.

— Визитка Валентина, насколько я понимаю, уже не нужна.

Яська грустно покачала головой и взяла картонки.

— Спасибо вам огромное. И все-таки проверьтесь, ладно? Не запускайте.

— Да вот сейчас смену отработаю и пойду договариваться. — Согласился Карен. И я тут хотел ещё одну татуировку сделать. Но теперь, наверное, не стоит?

Яська попыталась было отговорить массажиста, но Ларик вовремя её опередил:

— Скорее всего, это просто нелепое и жуткое совпадение. Приходите, Карен, когда захотите. Я вам скидочку сделаю за моральный ущерб.

И он жутковато, даже для Яськи, подмигнул бесцветным глазом.

— Ты, Ларик, лучше никогда никому больше не подмигивай, — сказала она ему, когда они, распрощавшись с Кареном, уходили с пляжа.

— Это почему?

— Ты тогда на сову похож. Полярную. Нет, скорее, на чучело полярной совы, которое вдруг ожило и начало подмигивать всем подряд.

— Это мило, — заявил бескомплексный Ларик.

— Нет, — передернулась Яська. — Это жутко. Или, знаешь, даже не на сову. На что-то такое….

— На птице-черепаху? — Вдруг неожиданно для самого себя выпалил Ларик.

— Ну, вот точно! — обрадовалась Яська. — совершенно непонятно, но как точно! А, кстати, какая она, птице-черепаха?

— Пойдем, я тебе покажу, — пообещал Ларик.

Карен, проводив взглядом странных посетителей, естественно, задумался. Не то, чтобы он сильно испугался, просто стало неуютно. Словно его резко выдернуло в другую реальность, где все радости жизни становились незначительными и пресными. Непонятное тяжелое предчувствие заполонило его. «Глупости», — с досадой подумал Карен. — «Выпью грамм пятьдесят хорошего коньячку, и всю эту муть как рукой снимет. И во что я вляпался?». С прямой опасностью, у которой есть имя, Карен мог бы справиться, а эти полунамеки, полуопределения, невыясненность сбивали его с толку. Орлиным взором, нащупывающим добычу, он осмотрел пляж в поисках потенциальных клиентов, но никакого движения в сторону его палатки не наблюдалось.

Массажист поднялся с шезлонга, разминая несколько затекшие от долгого сидения ноги, сделал несколько шагов туда-обратно вдоль своего «кабинета», и вдруг его неудержимо потянуло к прибрежной полосе. Именно туда, где белые клочья пены на обрывках волн соприкасаются с твердью земной. Конечно, Карен не думал так высокопарно, типа «соприкасаться со твердью земной», он вообще ничего не думал об этом неожиданном желании. Его просто потянуло с неудержимой силой и все. Куда-то на грань единства противоположностей.

Карен спустился к морю и присел в светлых бриджах прямо на камни у самой воды. Густонаселенный пляж постепенно плавился под знойными лучами солнца, и люди исчезали в томном дрожании воздуха, возносясь в иные миры, возможно, лучшие, чем этот. Бренный.

А это уже Карен подумал. Про бренный мир. Он не отдавал себе отчет, откуда всплыло это словосочетание, которого до сих пор не наблюдалось в лексиконе массажиста. Карен смотрел на море и думал о бесконечности. Как о философской категории, как о символе тату, как об огромном змее Уроборосе, поглощающем свой собственный хвост. Из этих мыслей его резко вырвал сначала громкий хлюп пролетевшего мимо него камня, затем негодующе-ленивый женский крик: «Ваня, осторожнее, ты можешь в кого-нибудь попасть». Карен оглянулся и увидел карапуза лет пяти, который метал в море галечные камни, выбирая те, что побольше. Мама мальчика, жирно отсвечивая маслом для загара, чуть приподняла голову с лежака, но убедившись, что никто не реагирует на Ванины действия, расслабилась, старательно вытянув руки кверху. Подмышками у неё все еще оставалась светлая полоска, которую она срочно «загорала». Карен улыбнулся Ване, который увлечённо волок булыжник к кромке моря, и опять повернулся к бирюзовым безбрежным просторам.

«Как я мало знаю о…», — подумал с печалью Карен, когда голова его взорвалась невероятной болью.

Ваня первый раз в жизни попал. И это был тот самый, крайне редкий удар в точку у основания черепа в месте сочленения затылка и первого шейного позвонка. Тот самый удар, который перебивает нерв и приводит к немедленной смерти.

Глаза Карена залила красная волна, она пенилась как кипящее малиновое варенье, и он упал лицом вперед в не спасающую вечность моря. Кто-то кричал рядом, но массажист уже ничего не слышал. Он отправился в бесконечность, к которой так неистово стремился в последние несколько дней. В бесконечности не было никаких, столь ненавистных ему цифр. Потому что в ней не было ни пространства, ни времени.

Последнее, что он увидел, это был хвост уходящего поезда. Последнюю цифру — вагон номер тринадцать. Вагон, в который, как он теперь уже узнал, запрыгнул совершенно случайно.