Цветок забвения. Часть 2

Глава 16

Я ушла, намеренная найти отшельниц из ближайшего круга и на коленях упросить их подождать с приговором. Пусть хотя бы позволят нам пройти последнее испытание — пусть оно нас рассудит…

Вот только наше с Чили последнее испытание уже началось, потому что нет более враждебной и грозной стихии, чем разъярённая толпа. И в этот судьбоносный момент мы оказались порознь.

Спустившись вниз, я попала в эпицентр разгорающейся паники. Вместо того чтобы найти кого-то, я сама потерялась в сутолоке, беготне и шуме. Казалось, все разом забыли правила поведения во дворце, даже темноглазые женщины.

— Что происходит? — допытывалась я у Дев, озираясь по сторонам. — Где Метресса? Вы не видели Мяту?

Меня сбили с ног, но не успела я испугаться, как кто-то выловил меня за руку и с силой потянул против потока. Эта хватка была мне отлично знакома.

— Мати!

— Иди сюда, — приказала Имбирь. Трудно было понять, взбешена она тем, что я сбежала от неё, или просто взбудоражена, как и все остальные.

— Погоди. Мне нужно… Ты знаешь, где Метресса?

— Снаружи. Пытается договориться со своим кланом. — Я вздохнула с облегчением, представив её неустрашимой и ослепительной, как в тот самый раз. Ей не впервой было укрощать толпу. Но стоило мне так подумать, как мати добавила: — Всё, конец ей.

— О чём ты? Что ты такое говоришь?

— Шевелись давай. Надо уходить отсюда.

Она тащила меня за собой, присовокупив к силе технику голоса, но я и так была слишком растеряна, чтобы сопротивляться. Приходя же в себя, я тут же снова видела то, что шокировало меня чуть ли не до обморока.

Мы вышли из скалистого замка. Двор был переполнен, и народ всё продолжал прибывать. Бунтовщицы подобрали свои волосы и зажгли факелы. Обходя толпу стороной, стараясь не попасться никому на глаза, мы заметили воткнутые в землю стрелы.

Мужское оружие? Откуда оно здесь?

Я вспомнила свою прогулку с Мятой. Картина жестокой расправы всплыла перед глазами. Мне не хотелось верить, что уже тогда, пряча в суму найденный арбалет, наставница готовилась к этому самому дню.

— Чили… — всхлипнула я, дёргая Имбирь за руку. — Я должна вернуться. Она решит, что я сбежала.

— А разве ты не сбежала? — Имбирь даже не обернулась на меня. — Ты именно этим сейчас и занимаешься, чем впервые в жизни радуешь меня.

— Отпусти, — мой голос звучал беспомощно. Я постоянно оглядывалась, но упрямо шла в противоположную сторону, повинуясь её приказу.

— Тебя убьют там, не понимаешь, что ли? Мало того, что ты его сообщница во всех смыслах, так ты ещё и в красном, натуральная мишень.

— Они ничего мне не сделают. Я не виновата перед ними. И Чили тоже. Это ведь всё ложь! Чили сказала, что не трогала Виолу! Этот ребёнок не от неё!

— Конечно, не от «неё». — Имбирь усмехнулась. — Согласна, как можно его осуждать. Бедняге представилась возможность почувствовать себя полноценным мужчиной с той, которую он сам определил себе изначально. С тобой рядом ему это точно не светило.

Я стиснула зубы, рыча от злости. В тот момент меня много в чём можно было упрекнуть, но только не в этом.

— Хочешь сказать, я провинилась перед Чили в том, что не оскорбляла её так же охотно, как и вы? Говоря «мужчина», вы сплёвывали, словно боялись, что одно только это слово осквернит вас! Как ещё я должна была обращаться к лучшей из вас?!

— Не повышай на меня свой хиленький голосочек, — проворчала Имбирь. — Ты ещё не обрела высшее мастерство, чтобы говорить со мной на равных, и уже никогда не обретёшь, кстати. Но это не повод расстраиваться, последнее испытание ты бы не пережила. Видишь? Я спасаю тебя. А твой Чили только и делает, что втягивает тебя в неприятности. Худшая компания, какую только можно было найти в этом мире… Ты, правда, решила, что кто-то позволит вам и дальше делать, что вздумается?

— Конечно, вы бы не позволили. Вы ненавидите и боитесь её, потому что даже без техник она сильнее любой из вас. И вы правильно боитесь. То, что так встревожило вас, вовсе не месть, даже не мысль о мести…

— Шагай давай.

— С ней ничего не случится, — убеждённо заявила я. — Чили бессмертна. Её выносила и вскормила живорождённая Дева, а её отцом точно был отшельник, а не какой-нибудь проходимец, как в случае с Виолой. Это ты видела, мати? Как она отдалась первому встречному, отвергнутая моей парой? А может, это ты её надоумила?

— Заткнись, — лениво бросила Имбирь, и всю оставшуюся дорогу я не произнесла ни слова.

Со стороны дворца доносился зловещий шум, а Имбирь, бредя по саду, оглядывалась, словно прикидывая объём работы, предвосхищая многочисленные похороны. Когда мы пришли к навесу, под которым хранился нехитрый скарб, уже стемнело. Усадив меня, мати развела костёр.

— Мы все прекрасно знали, что ничем хорошим это не закончится, — ворчала она, хлопоча. — Если бы Метресса была вполовину так мудра, как ты считаешь, она бы держала своё отродье взаперти, и ты бы никогда о нём не узнала, никто бы не узнал, а теперь наши умы отравлены. Мы видели то, что никогда не должны были видеть, наши глаза стали нашими врагами, наше оружие обернулось против нас. Вместо того чтобы карать прельщённых, Девы прельщались сами, уподобляясь Калекам. Наш клан пал так низко. — Имбирь протянула мне чашу с отваром. — Пей. Когда ты завтра проснёшься, всё уже закончится.

Могла ли она сама представить, насколько правдивыми окажутся её слова?

Когда я проснулась, всё уже было закончено. Для самой Имбирь.

Меня разбудило лёгкое прикосновение к лицу, будто кто-то стирал мои слёзы. Я вздрогнула, приоткрыв глаза. Вокруг было темно. Костёр догорал, тускло освещая лежащую неподалёку мати и склонившуюся надо мной фигуру, от которой пахло кровью.

— О… — Я не узнавала этот тихий, охрипший голос. — Тебя так легко встревожить.

— Чили? — Неузнаваемой стала и сама её {сущность}. Огонь уже почти погас, но я чувствовала настойчивый жар на коже, более опасный, чем пламя.

— Не знаю, что со мной. После того, что случилось, мне никак нельзя быть таким сентиментальным. Но я всё равно не смог уйти, не попрощавшись.

— Чили, о чём ты? Ты… — Я вскочила, пытаясь разглядеть её лицо. — Что случилось? Во дворце все с ума посходили после этого суда. Я видела толпу… С тобой всё в порядке?

Она рассмеялась, и я вздрогнула. Кажется, меня впервые напугал её смех.

— Не знаю даже, как сказать…

Её голос… Он всегда звучал иначе, чем у остальных сестёр, но теперь он обрёл невероятную силу, которая ощущалась, даже если Чили говорила шёпотом. Там было нечто намного более пугающее, чем привычная злость и грубость.

— Ладно, скажу так: сейчас мне намного лучше. Прикончил эту лживую суку и сразу полегчало. — Чили указала себе за спину.

Я посмотрела туда же и отпрянула, когда поняла, что она имеет в виду. Мати не шевелилась, даже не дышала, лежа ничком. Я видела мёртвых столько раз, так что теперь не сомневалась — она мертва. Убита.

— Даже не вздумай вопить, — процедила она, как только я открыла рот, и крик просто застрял в моём горле, а череп сдавила тупая боль. — Слушай, чтоб тебя, это наша последняя возможность поговорить.

— Чили, что ты… Что ты наделала? — Схватившись за голову, я отворачивалась и смотрела снова, не веря. — Что ты наделала?!

— Тише. Это не настолько страшно, насколько кажется. Она умерла мгновенно, даже ничего не почувствовала. В отличие от моей матери, — ответила Чили, и хотя её речь была даже более твёрдой и ровной, чем обычно, её ярость и мука ощущались чуть ли не физически. — Если бы ты это видела, то не истерила бы сейчас так. Твою мать убил тот, кого она с самого начала считала своим врагом. Для неё это не должно было стать такой неожиданностью, как для моей, которую убили её собственные сёстры.

Слишком напуганная смертью Имбирь, я не верила, что Чили скажет нечто, что шокирует меня сильнее. Я считала свою мати бессмертной… но всё равно не настолько бессмертной, как Метрессу. А теперь глава клана, живорождённая Дева… мертва?

— Ты можешь подумать, что Имбирь в этом участвовала не так активно, как твоя любимая Мята, которая обеспечила предательниц оружием. Но нет, вы все вложились в это дело. Каждая из вас. А ты — больше остальных.

Я молчала.

— Её расстреляли, как животное, — прошептала Чили. — Она умирала мучительно и очень долго. Когда я выбежал, она ещё была жива, хотя в это было трудно поверить: на её теле не осталось нетронутого места. Разве кто-то настолько красивый достоин такой участи? Казалось, каждая из женщин клана воткнула в неё по стреле, но всё равно они боялись к ней подходить. — Чили отлепила подранную рубашку от груди. — Мне тоже досталось, но я вообще ничего тогда не чувствовал. Я всё гадал, почему я не оказался там вовремя? Чем я был так занят? Она всегда защищала меня, а я не смог даже в тот единственный раз, когда от этого зависело всё.

Чили опустила голову, надолго затихнув, но я всё равно не смела перебивать её.

— Я почему-то думал о том, как всё исправить, пока происходило нечто на самом деле непоправимое. Я хотел вернуть мою единую, пока моя настоящая единая умирала. — Чили закрыла глаза. — Она стала смертной, после моего рождения. Я сделал её такой. Разве это не значит, что всю оставшуюся жизнь именно я должен был защищать её?

Она посмотрела на меня, пока я заикалась, пытаясь найти слова утешения и оправдания, и выражение её лица менялось от ненависти к презрению.

— Ты такая жалкая, — выдала она неожиданно, и я застыла. — Вот что значит сила Ясноликих отшельниц? Я чувствую себя прозревшим. Теперь, глядя на тебя, я просто не верю, что столько времени возился с тобой. Как я всерьёз мог считать тебя своей парой? Моей единой была великая женщина. И после её смерти, я обрёл высшее мастерство… Это лучшее доказательство, что наше с тобой «единство» было просто фальшивкой. Оказывается, ты мне была и не нужна. Ха… Если бы я только знал, что трачу на тебя время напрасно. Чёрт, даже если у меня впереди вся вечность, мне жаль каждой проведённой с тобой минуты.

Она выбирала слова, которые ранили, потому что я не смогла найти те, что исцелят её.

Я зажимала уши, но этот голос звучал словно внутри моей головы. Я не могла поверить, что это говорит Чили, которая всегда баловала и оберегала меня. Она считала свет луны недостаточно нежным для меня, а мех мифи недостаточно мягким. Всё, что она когда-либо говорила, я собиралась запомнить на всю жизнь. Но то, что я слышала теперь, перечеркнуло все её признания любви, врезаясь в память вопреки моему желанию.

— Зачем ты лжёшь? — Мой голос задрожал от слёз. — Это ведь неправда! Ты не думаешь так на самом деле!

— Какая же ты плакса.

— Чили, Чили…

— Чирикаешь, как птенчик. — Подперев подбородок кулаком, Чили разглядывала меня свысока. В её немигающие глаза было страшно смотреть. — Ты наоборот должна радоваться. Тебе не придётся проходить последнее испытание. К слову, если тебе ещё интересно, почему после встречи с Виолой я не спал вместе с тобой: она сказала мне, что ты должна будешь умереть на последнем испытании. Что дело не в испытании стихий, а в смерти единой. Даже если мы доберемся до самого пика, мне придётся тебя убить. Сбросить со скалы, например, как это сделала она с Зирой. Там есть плита, на которой об этом написал сам Мудрец. Один из пары должен умереть, это неизбежно. — Я пугливо зажмурилась, на что Чили бросила: — Не собирался я тебя убивать. Хотя, если выбирать между тобой и матерью, выбор точно был бы не в твою пользу. У меня был другой план на твой счёт, но теперь это уже неважно… Постой, тебе ведь интересно не это, а трахался ли я с Виолой, да?

— Мне всё равно, Чили! Я бы простила тебе и это!

— Я убил твою мати, ты и это мне простишь? — Я закрыла лицо руками. — Неужели ты так сильно боишься остаться одна? — Я закивала, и Чили с притворным сожалением заключила: — Похоже, это твоя судьба, Ива. Ты не пригодилась во Внешнем мире, и в этом ты лишняя тоже, ведь полноценной отшельницей тебе уже не стать. Забавно, да? Ты, наверное, единственная Дева, чья единая не погибла, а просто ушла от тебя. Твоё положение здесь будет хуже, чем у темноглазых женщин. Наслаждайся. И хотя мне кажется, что хуже, чем сейчас, ты выглядеть уже не сможешь, мне было бы интересно взглянуть на тебя однажды, когда я создам другой мир, по сравнению с которым этот покажется дном, а не недостижимыми высотами.

Несомненно, с таким настроем Чили ждёт успех. Для человека, который сказал всё это в лицо своей паре, нет ничего невозможного.

— Ты лжёшь, — повторяла я упрямо. — Я не верю тебе.

— Конечно, нет, я это уже понял. В этом и проблема.

— Я пришла к тебе в тот раз, я хотела помочь, я говорила им, но меня никто не слушал, я не знала, что они задумали, я пыталась переубедить их, я умоляла!

— Какая теперь разница?

— Я… я не собиралась тебя бросать! Я ведь не могу жить без тебя! — Я вцепилась в свои волосы. — Я понятия не имела, чем это обернётся. Для меня это такое же горе, как и для тебя. Но я не хочу, чтобы ты скорбела по ней так. Оскорбляя меня, ты думаешь возвысить её? Ты могла бы рассказать о том, как любишь её, но тебе приятнее говорить о том, как ты ненавидишь меня?

Наверное, не стоило рассуждать на такую опасную тему.

— Что я могу ей рассказать, по-твоему?! Она мертва! Вы убили её! — прорычала Чили, и я сжалась. — Не давай мне советы, как скорбеть по матери, тебе ещё свою хоронить! Эй! — Она схватила меня за плечи и с силой встряхнула. — Не вздумай терять сознание, пока я ещё здесь!

Я открыла глаза, вспомнив то далёкое прошлое, когда вести себя со мной точно так же её вынуждали обстоятельства и подруги.

— Чили… Ты что… хочешь, чтобы я возненавидела тебя и сама прогнала?

Она разжала руки, и я упала на землю.

— Мне не нужно твоё разрешение, я всегда знал, что уйду отсюда. И всегда знал, что уйду без тебя. Сама подумай, если бы я хотел видеть тебя рядом с собой, то просто заделал бы тебе ребёнка и не оставил выбора. К тому же, в отличие от Виолы, ты на это нарывалась каждый чёртов день. Великая отшельница, ну да. Думаю, шлюхи Внешнего мира ведут себя приличнее. У меня будет шанс это выяснить, кстати, а что насчёт тебя?.. Плевать, трахайся с кем хочешь, с мужчинами или нет, в полнолуние или нет, мне без разницы.

Её голос не дрогнул, но, если бы ей было без разницы, она бы и говорить об этом не стала.

— Ты страдаешь, любовь, горе сводит тебя с ума, — проговорила я, сморгнув слёзы. — Ты зла и чувствуешь себя виноватой. Ненавидь, говори, что захочешь, но потом позволь мне утешить тебя.

— Мне это больше не нужно. Ты не нужна мне больше.

— Я люблю тебя. Я сделаю всё ради тебя, — шептала я упрямо. — Ты станешь самой счастливой, если позволишь мне остаться с тобой. Я буду, кем захочешь, слышишь? Если я не достойна быть твоей единой, я буду твоей рабыней. Ты больше не увидишь моих слёз и не услышишь упрёка. Я отдам, что захочешь, всё, что есть у меня. — Она оставалась непоколебимой, и я в отчаянии заявила: — Если ты пожелаешь, я рожу тебе дочь. Я рожу тебе сына, если захочешь, и ты будешь улыбаться при взгляде на него. Наша любовь искупит любое твоё горе. — Я не знала, что ещё ей предложить. — Не отвергай меня, Чили. Только не так.

Я ждала её ответа, словно приговора, но Чили лишь сплюнула в тлеющий костёр. Когда же она встала и пошла прочь, я побрела за ней следом.

— Не иди за мной, — приказала она, и я остановилась так резко, что потеряла равновесие и упала.

Слёзы затуманили глаза, и я торопливо вытирала их, всматриваясь в её спину до последнего. Я звала её по имени, в самом деле, напоминая выпавшего из гнезда птенца. Но Чили не обернулась. Слова, которые я никому другому бы никогда не сказала и не собиралась говорить даже ей, лишь насмешили её. Но всё равно вместо стыда, я чувствовала страх потери. Чили ясно дала понять, что если я позволю ей уйти сейчас, то она уже не вернётся.

И я позволила. Я не нашла нужных слов. Чили не прельстилась тем, что я предлагала ей, потому что стремилась к величию, которое ей пророчила Метресса. То, чего она по-настоящему желала, я никогда не смогла бы ей дать. В то же время, всё, чего желала я, было связано с ней.

Ты не нужна мне больше.

Я обхватила голову, криком стараясь заглушить этот голос, но эта мысль пульсировала внутри череп — такая очевидная. Если бы Чили ушла, не попрощавшись, я поняла бы это так же отчётливо, как теперь, когда она мне это в лицо сказала.

Я рыдала, пока не обессилила. Когда же на следующий день нас с Имбирь нашли лежащими рядом, то мёртвой сочли именно меня: я была вся покрыта кровью и синяками, моё драгоценное платье было изодрано, а волосы выглядели ещё хуже, чем платье — результаты долгого самобичевания. Но когда сёстры поняли, что я жива… то решили это исправить.

Меня не стали ни о чём расспрашивать, а первым делом отвели к месту важнейших собраний — священной Иве. Там было людно. Я привыкла к тому, что под её сенью всегда вещала Мята, но на этот раз она молча стояла подле новой Метрессы. Та провозглашала что-то вдохновенно, но я была слишком поглощена собственной трагедией, чтобы прислушиваться. Меня толкали и дёргали за волосы, но отрезвил меня в итоге чужой смех, прозвучавший так противоестественно на фоне происходящего.

Когда Метресса указала на меня веером, будто мечом, кто-то поддержал её решение с особой радостью. Только тогда я заметила стоящую неподалеку Виолу. Она выглядела преувеличенно радостной и довольной. В отличие от Мяты.

— Мы так не договаривались, — послышался сдавленный голос наставницы. — Ты уже получила, что хотела. Не трогай её.

— Никакой жалости к отступницам, Мята, — ответила ей новая Метресса. — Как наставница, ты должна поддержать меня.

— Вот именно — я была её наставницей. Это я одобрила эту связь. Так может, и меня казнишь?

— Нет, но не думай, что и тебе сойдёт это с рук. Ты больше не будешь никого воспитывать, — решила госпожа. — Я закрываю врата нашего мира до тех пор, пока он не очистится от скверны и не восстановит свою репутацию. Я выберу самых надёжных Дев и отправлю в святилища, чтобы сообщить жрицам о своём решении: отныне мы не берём новых учениц в наш клан.

— Мы должны воспитывать сирот. Иначе это то же попрание заветов.

— Не такое, как воспитание мужчин. — Метресса отмахнулась. — Я люблю тебя, Мята. Но не оспаривай моих решений, иначе в избранном круге ты долго не пробудешь.

Но наставница не отступала.

— Взгляни на неё. Похоже, что её казнь станет торжеством справедливости? Позволь хотя бы её косе снова отрасти.

— Зачем? Я не стану её вешать, — ответила глава. — Она же непосвящённая, традиции велят скармливать таких мифям. — Женщина указала на Виолу. — А вот её надо повесить.

Вокруг поднялся гул одобрения, а вот сама Виола больше не смеялась.

— По…. повесить?! Я… я беременна! — напомнила она, со значением положив руку на живот. — Даже дикие звери не тронут мать, носящую дитя! Даже худшие из мужчин Внешнего мира…

— Мы уже слышали нечто подобное из уст нашей госпожи, чья речь была куда искуснее, а итог жизни — куда печальнее, — перебила её Метресса. — Неужели ты думаешь, что новая власть станет повторять ошибки прежней?

— А как же невинное дитя в моём чреве? И я сама… Я ни в чём не виновата! — Виола повернулась к собравшейся толпе. — Я — жертва! Меня изнасиловали!

— К сожалению, здесь больше нет тех, кто мог бы подтвердить твои слова, Виола.

— Тогда изгоните меня! Я не виновата, но уйду, если вы так хотите избавиться от меня! Какая вам разница?! Вы никогда меня больше не увидите!

Госпожа качнула головой, и Виола бросилась прочь, стараясь протолкнуться через окруживших её сестёр.

— Завяжите ей глаза и рот. Обрежьте волосы, и пусть темноглазые сплетут из них верёвку, — приказала Метресса и, обернувшись на дерево, провозгласила: — Иве пора снова зацвести.

Моя участь была мучительна и ужасна, достойна лишь мужчин, нарушивших священный покой клана, но Мята больше не пыталась отговорить свою подругу. Не то чтобы я надеялась на их снисхождение. Меня не пожалела даже Чили, никого больше я не хотела молить о пощаде.

Всех мифей дворца, защищавших Метрессу, перебили той ночью, поэтому меня повели к лесу. В отличие от Виолы меня не стали связывать, потому что я не сопротивлялась. Следуя за конвоем, я лишь иногда оборачивалась. По замыслу Виолы всё должно было случиться наоборот: мне больше подходило висеть на том дереве, а она бы бежала прочь от него.

Я не торопилась. Меня не подгоняли. Даже наоборот, оттягивали неизбежное, сочувствуя: всё-таки я выглядела жалко ещё до того как расцарапала себе лицо и выдрала волосы.

— Ориентируясь по красным клёнам, ты сможешь дойти до святилища, — шепнула одна из отшельниц в конце нашего пути. Вряд ли она верила, что это спасёт меня, но, может быть, уймёт страх. Если бежать так быстро, как только возможно, надеясь выбраться, то смерть подкрадётся совершенно незаметно. Она настигнет в прыжке и прикончит одним ударом.

Когда они ушли, я достала из кармана зеркальце, потому что всегда смотрелась в него в безнадёжных случаях. Само то, что оно ещё было со мной, делало ситуацию не самой худшей. Но стоило мне так подумать, как я запнулась и полетела со склона вниз. Падая, я натыкалась на камни и корни.

Когда же всё замерло, я почувствовала себя так, словно моё тело уже истерзал дикий зверь. Чтобы убедиться в том, что на мне не осталось ни одного живого места, зеркало было уже не нужно, но я истошно завопила, поняв, что его нет в моих руках. Я кричала так, будто уже умирала, и на этот зов пришёл «палач», облачённый в траурный чёрный.

Я затихла, скорее от удивления, чем от страха.

Это была та самая мифь, которую собиралась однажды подчинить Чили. Гордое, жуткое животное, на котором я мечтала прокатиться.

В том, что меня съест чёрный зверь, будет больше смысла, чем если бы меня повесили на иве.

Я стояла на коленях и держала окровавленные руки перед собой.

Если Чили узнает, что её «фальшивая» единая погибла так же, как и настоящая, то испытает облегчение? Станет ли она от этого ещё могущественнее? Почувствует ли, вообще?

Я подавила в себе желание зажмуриться, когда звериная пасть оказалась у моей головы, словно примеряясь. Из-за острых зубов показался мягкий язык… и я вздрогнула от неожиданно нежного прикосновения.

Мифь слизывала кровь с моего лица и рук, но в этом жесте не было хищного голода. Скорее… забота. Зверь залечивал мои раны, а когда на теле не осталось ни царапины, уткнулся мордой в грудь, словно желая добраться до главного источника боли.

Я никогда не чувствовала своё сердцебиение так отчётливо.

Но в тот раз это казалось не чудом, а насмешкой: почему я заслужила жалость от палача? Почему меня утешает чудовище, а не Чили?

Протянув руку, я коснулась длинных клыков, потом засунула ладонь в пасть, словно предлагая. Не похоже, что раньше этот зверь прощал такие шутки.

Мы долго смотрели друг на друга.

Вот оно как.

Убедившись в том, что дело тут не в зверином милосердии, а в моём взгляде, я почувствовала не радость, а досаду. Если во мне проснулся дар, это означало, что моя «жертва» принята высшими силами. Значит, нашу разлуку с Чили можно приравнять к смерти. Мы никогда больше не увидимся — я поняла это в тот момент окончательно.

Я задумчиво коснулась зрячего глаза. Высшее мастерство ощущалось… потерей. Этот мир не обрёл новые краски, а наоборот потускнел. Мой голос не наполнился силой, а охрип от криков. Никакого обещанного всемогущества. Я была слаба настолько, что не могла самостоятельно продолжить путь… куда? Я окончательно заблудилась, но не потому, что забралась далеко в лес, а потому, что уже не знала, где мой дом.

На спине моего нового покровителя, очевидно.

Забираясь на него, я думала о том, что представляла себе это совсем иначе. Пусть я и сидела на чёрной мифи, в платье, разодранном настолько, что его можно было не учитывать, происходящее не имело ничего общего с нашей с Чили мечтой. Всё и вовсе стало напоминать кошмар, когда я выбралась из леса, и Девы, заметив меня верхом на огромном звере, встали на колени и начали хлопать в ладоши. Мне хотелось спрятаться, и радовало только то, что в отличие от Виолы мне это позволено.

Она висела среди ветвей священной ивы, выставленная на показ, будто вызревший плод.