Цветок забвения. Часть 2

Глава 6

После главной достопримечательности (Метрессы) Чили показала мне весь дворец, и я убедилась в том, что его создали не люди. Только божеству под силу вырубить в скале величественные залы, просторные комнаты, широкие коридоры, колонны, лестницы и просто потрясающие лунные купальни.

В пышно цветущем саду дворца располагались многоуровневые фонтаны, которые открывались в полнолуние, наполняясь водой из реки. Здесь в самые ясные ночи нежились первые красавицы клана. Журчала вода, возжигались дурманящие благовония, раздавалась тихая музыка и смех…

Сейчас там было тихо и пусто. От чего атмосфера вокруг нас сделалась ещё более неловкой, чем обычно, когда женщины плещутся здесь голышом.

— Ты тоже выходишь сюда каждое полнолуние? — спросила я.

— Нет, мне запрещено появляться здесь.

Это казалось нелепым, но в собственном доме Чили выполняла больше правил, чем кто-либо. Большую часть времени она проводила в своей комнате за книгами, которые принесла ей из Внешнего мира Метресса. Описания разных стран, их истории и обычаев — всё казалось довольно безобидным, а иногда, если Чили была в настроении мне почитать, даже увлекательным. Я обожала её голос…

Метресса всячески поощряла интерес к нижним землям у своего дитя. Став частым гостем скалистого дворца, я не раз слышала, как она рассказывала Чили о том, как привольно там живётся таким, как она.

— Взгляни на себя. Ты так быстро растёшь, становишься совершенно неуправляемым… Совсем скоро тебе будет тесно не только в доме, но и в наших горах. Конечно, покорно сидеть взаперти могут лишь женщины, и тебе нет нужды делить с нами эту участь. Этот самый изобильный из миров всё равно не сможет удовлетворить тебя. И даже полюби тебя всем сердцем каждая Дева здесь, ты будешь чувствовать себя таким же отверженным, как сейчас. Знаешь почему? Потому что тебе суждено править всем. Думаешь, я могла родить раба, которого презирают даже темноглазые женщины? Земные цари будут служить тебе, а царицы искать твоей благосклонности. Мой сын, ты даже не представляешь, как много их падёт к твоим ногам.

Она, наверное, и сама не представляла. А я — и того меньше, хотя мне никогда не нравились такие разговоры. Может, потому что Метресса отрицала всё, чему меня учила наставница.

О, моя бедная наставница…

Когда Мята увидела, что я сотворила со своими волосами, она догадалась, что я задумала сотворить со своей сущностью. И это сразу после того, как она предостерегла меня от подобного безрассудства. Я нарушила табу, которое она просила меня не нарушать. Это выглядело провокацией. Издевательством. Мята имела полное право отречься от меня, и я была уверена, что отречётся.

Но она не стала. Даже больше: она позволила мне появляться на уроках вместе с Чили, когда я её несмело об этом попросила. Только с условием. Мята обязала её прятать лицо и «изъяны» тела — под накидкой. Эта идея так понравилась другим отшельницам, что они принудили Чили носить чёрный балахон повсеместно, дабы не смущать умы юных Дев.

Пока её сверстницы, хорошея прямо на глазах, выбирали всё более яркие и смелые наряды, она скрывала свою красоту под неприглядным тряпьём. Те, кто ещё не так давно мечтал с ней подружиться, теперь интересовались совсем другими отношениями и искали принципиально иные эмоции, а она держалась в стороне ото всех и крайне редко подавала голос. С её присутствием в итоге смирились, хотя первое время пришлось потерпеть косые взгляды.

Хотелось бы верить, что все эти жертвы были не напрасны и знания, которыми с нами делилась Мята, были уникальны, ценны и недоступны даже дочери Метрессы.

Однажды наставница привела нас к себе домой, чтобы показать станок, на котором ткался так называемый туманный шёлк. Платья, сшитые из этого привередливого материала, считались лучшими в нашем клане, и, естественно, нам всем хотелось облачиться в такое, когда подойдёт Время Песни и Танца. Благословенная, желанная пора, которую предваряло мучительное Время Обретения Гармонии.

Вопреки красивому названию этот период в жизни юных Дев был настоящей пыткой. Никакого личного пространства, эгоистичных желаний, физического комфорта. Приходилось ко всему привыкать заново, даже к ходьбе. То, что волосы у всех девочек к этому моменту были очень длинными, а соединяли лишь концы кос, было иллюзией свободы, и позволяло разве что не покалечиться.

Тем не менее, этого времени ждали с нетерпением все, и мы с Чили завидовали сёстрам, когда пришёл их черёд объединяться в пары. Невероятно трепетный, судьбоносный момент, за которым мы следили со стороны, пока Мята заплетала ритуальные косы своим воспитанницам, давая персональные наставления. Начиная с этого дня, девочки должны были учиться входить в особое состояние, которое и являлось основой нашего мастерства. Сон. В одиночку освоить эту практику было невозможно, каждой Деве приходилось тренироваться на своей партнёрше, сосредотачиваясь только на ней, прислушиваясь и изучая. Друг для друга единые должны стать проводниками живительной энергии мира. А для этого сердцебиение, дыхание, даже неуловимые колебания эмоции — всё должно быть синхронным.

Этого трудно добиться. Поначалу кажется, что и вовсе невозможно. Но главное условие обретения гармонии — время. Только с течением времени ты привыкаешь к своей паре настолько, что начинаешь воспринимать её как неотъемлемую часть себя. Как если бы изменения, происходящие в быстро формирующемся теле, просто зашли дальше, чем у обычных людей.

— Посмотри на них, Чили! Волнительно, правда? — прошептала я, следя за тем, как девочки, чьи волосы уже были сплетены, достают драгоценные косточки и прячут их под язык или за щёку. — Скоро они посадят их и будут растить вместе. Это объединит их не хуже кос. Разве во Внешнем мире есть что-то подобное?

— Да, — бросила она, не разделяя моего восторга. Даже раздражённая им. — Там люди выращивают детей. А это просто красивая аллегория.

— У нас полно красивых аллегорий. Для рождения и для смерти. Это и возвышает наш мир над Внешним, где первое и второе сопровождается грязью и болью.

— Грязь и боль? Тебя-то это точно не должно смущать. Ты всю жизнь возилась в земле, закапывая мёртвое. Теперь придётся закопать живое. Уверена, что справишься?

— Похоже, оскорблять меня, находясь под этим деревом, вошло в привычку у тебя, — ответила я, упрямо на неё не глядя. — Одной плакучей ивы здесь недостаточно?

— Похоже на то, раз ты готова разрыдаться от умиления. Какой чудесный праздник, на который ты опять пришла голой, дабы сделать аллегорию зачатия совсем уж явной.

Понимаю, по сравнению с ней, закутанной с ног до головы, я выглядела более чем обнажённой, хотя на мне была та самая полупрозрачная туника, которую я украсила вышивкой. По моему мнению, она добавляла скромности наряду. По мнению Чили, акцентировала внимание на моей округлившейся груди и бёдрах. А она не любила, когда на мои грудь и бёдра кто-то смотрел. Почти так же, как когда я сама смотрела на Мяту.

— Хватит на неё пялиться.

— В прошлый раз ты запрещала мне пялиться именно на тебя, — напомнила я.

— Так ты решила, что здесь и сейчас всё должно быть «как в прошлый раз»? Может тогда, поползёшь к ней на коленях? Попросишь снова дать тебе второй шанс? Учитывая, что она с радостью предоставила тебе с сотню семян взамен одного потерянного, она даст тебе сотню лучших Дев взамен меня. Её любовь к тебе не имеет границ.

— Успокойся, Чили, тут нечему завидовать. Ведь совсем скоро тебе будут прислуживать цари, а их жёны искать твоей благосклонности… не уверена, что именно это значит, но, наверное, это даже лучше простого служения. О чести, которую тебе будут оказывать, никто здесь и мечтать не смеет.

Чили наклонилась к моему уху. Её шёпот обжёг кожу.

— Смеёшься надо мной?

— Нет…

Что-то происходило с её голосом в последнее время. Он менялся, приобретая совершенно непривычное звучание. Глубокое, низкое, такое отличное ото всех, отчего она стыдилась петь, но когда дело доходило до допросов или угроз, ей не было равных. Как такое возможно? Слыша её, я хотела подчиниться.

— Тебе смешно, точно, — повторила Чили. — Ты ведь не веришь, что такое возможно. Никто из вас не верит. Вы хотите, чтобы мужчина пресмыкался перед вами, не смея поднять взгляд. Чтобы почитал вас, а вы бы говорили, что даже его покорность оскорбляет вас. Чтобы он обожал вас за вашу ненависть к нему. — Я почувствовала, как Чили обманчиво нежно поглаживает мою шею. Запускает пальцы в волосы. — Вы отрабатываете на мне своё презрение ко всему мужскому роду. Да, вы оставили меня здесь не из-за милосердия, а совсем наоборот. Я — тренировочная мишень. Вы можете делать со мной что угодно, и я не сломаюсь и не дам сдачи. Вот чему учит тебя Мята. Ненавидеть меня. Кстати, безумно интересно: когда ты сказала ей, что собираешься объединиться с мужчиной, она умоляла тебя одуматься?

— Ты не мужчина, Чили.

— Да какая к чёрту разница? — Её пальцы сжались в кулак, удерживая меня за волосы, не больно, но жёстко. Намекая на то, какой будет наша связь в дальнейшем. — Я — твоя пара. Мы уже сплелись. Чувствуешь? Пожалуйста, не жалей об этом так явно, когда я рядом. А я буду рядом всегда, как мне и положено. Советую и тебе выполнять свои обязанности как следует. Не надейся, что я спущу предательство ещё одной Девы. Думаете, раз вы женщины, вам всё дозволено, особенно, если дело касается меня? Что наличие щели между ног оправдает любое преступление? Вы ведь для этого её используете? Здесь это просто символ власти, ваша регалия, в ином смысле она бесполезны. Вы кичитесь своей женственностью, но сами не реализуете её. Отрицаете её главное предназначение.

Ого… Похоже, Метресса уже успела рассказать ей больше, чем я когда-либо смогу узнать от наставницы.

— Нам и нельзя её реализовывать, Чили. И оправдывать предназначение тоже, — прошептала я.

— Тогда, чем вы лучше меня? Вы сильнее? Физически? Ментально? Что вы можете противопоставить и вменить мне в вину, кроме того, что мы разного пола?

— Я ни в чём тебя никогда не обвиняла. Что ты пытаешься мне доказать?

— Что я ничем не хуже твоей обожаемой Мяты, быть может?!

— Я и не говорю, что ты хуже.

— Но то, что она — лучше, говоришь постоянно.

— Ты пугаешь меня. Отпусти.

— Уже? А ведь мы только репетируем.

Понимаю, Чили было нелегко, и вспыльчивый нрав совсем не помогал. А боль, которую ей причинили сёстры? Или сам смысл этого обряда, который был для кого-то символом перерождения, а для неё — казнью? Девы позволили ей пройти обучение, лишь за тем, чтобы испытание стихией сделало всю грязную работу за них. Они жаждали её смерти и даже не стеснялись говорить об этом прямо.

То, что Чили решила кому-то довериться — чудо, но навязчивый страх предательства трансформировался в злость. Любое слово, жест, улыбку, взгляд, предназначенные не ей, она считала изменой, но никогда прежде она не говорила об этом прямо. Похоже, сегодня нервы у неё были на пределе. Достаточно лишь намёка на сожаление с моей стороны, чтобы сорваться.

Чего не хватало этой ситуации? Внимания Мяты, конечно. Закончив благословлять последнюю пару, она подошла к нам и, заметив мои слёзы, нахмурилась.

— Никуда не годится. Этот светлый праздник противоположен Времени Скорби. — Она протянула ко мне руку… которую тут же перехватила Чили. Она сжала пальцы на запястье наставницы так, что это можно было бы трактовать как нападение при желании. Но Чили было всё равно.

— Не трогайте, — отрезала она. — Утешать её — моя обязанность.

— Доводить до слёз, как видно, тоже.

Подняв руку к моему лицу, Чили провела пальцами по влажным щекам — демонстративно, но осторожно, будто, в самом деле, видела в этом свой долг.

— Ива просто растрогалась. Она такая впечатлительная, вам ли не знать. Прекрасное зрелище, наставница. Она бы хотела участвовать в нём наравне со своими сёстрами, но нас этой возможности лишили. Конечно, ей стало грустно от того, что мы не сплетём наши волосы сегодня. Её нетерпение понятно. Она ведь даже не представляет, как сильно этого хочу я. — Это был всё тот же угрожающий голос, но в нём уже было что-то противоположное злости. — С того самого дня, как мы встретились под этим деревом. Я помню: её волосы были распущены, а платье прозрачно, будто она предлагала себя. Остальные украсили себя цветами, но эти гордые локоны ждали достойного украшения… А теперь, когда я хочу ей дать желаемое, ей приходится снова ждать. Обидно. Мы стольким пожертвовали ради этого момента и заслужили официального подтверждения нашей любви друг к другу как никто здесь.

Наклонившись, Чили прикоснулась губами к моей щеке, и это было настолько ново и не похоже на неё, что я остолбенела. Никогда прежде она не проявляла нежность ко мне, даже когда мы оставались одни. Дело в публике? В Мяте? Это была месть?

На нас все смотрели, отчего мне стало совсем уж не по себе, и я поднесла руку к лицу… но Чили ожидаемо отстранила и её.

— Тебе идёт алый. — Она точно намекала на то, что я покраснела. — А твои слёзы похожи на драгоценности.

Из-под её капюшона выбилась прядь, которую она не торопилась убирать.

Я видела, как смущённо перешёптываются юные Девы. Наверное, каждая из них мечтала услышать что-то подобное в свою сторону, особенно в такой сокровенный момент. Но услышала именно я, и от той, кого здесь даже всерьёз не воспринимали. Утешение от мужчины? Ещё большее оскорбление. Но Чили завораживала…

С тех пор к ней снова начали приглядываться.

Спросив позднее, не ради ли показухи Чили всё это затеяла, я получила ответ, после которого ей пришлось заново меня утешать.

— Думаешь, мне есть какое-то дело до них?! До твоей Мяты, безмозглых сестёр, всего этого «самого могущественного» клана, который выбрал меня своим врагом, потому что я могу ссать стоя? Плевать мне. «Ради показухи», а? Если я захочу привлечь их внимание или заявить что-то, то просто сниму штаны.

Я распахнула глаза, уставившись на неё в ожидании, но она лишь туже завязала тесьму. Я опять сникла.

— Ты ненавидишь всё вокруг и особенно правила, которым тебя обязывают подчиняться. Я — часть такого правила, так что ты имеешь полное право ненавидеть меня тоже, Чили, но даже если и нет, ты никогда не сможешь полюбить меня по-настоящему, это равноценно ненависти между едиными.

— Хватит ныть! Сколько можно? Ты ещё не стала Плачущей Девой, так что ничего этим не добьёшься.

— Да? С каких пор тебе это не нравится? Только что ты говорила, что мои слёзы похожи на драгоценности.

Внезапно приблизившись, Чили вскинула руки, и я, наученная мати, сжалась и зажмурилась. Но она лишь мягко обхватила моё лицо ладонями.

— Они похожи на драгоценности, так что хватит их расточать. И открою тебе секрет: только я могу любить тебя по-настоящему. Остальные для этого физически неприспособленны.

Её нежность была неожиданнее удара.

— Что? — проворчала Чили. — Не смотри на меня так, будто никогда не надеялась услышать это. Зачем тогда вообще надо было связываться со мной, раз ты не рассчитывала даже на такие банальности?

Банальности? Мне казалось, что я недостойна и их. Никто никогда не говорил мне ничего подобного. На что тогда будет похожа её настоящая любовь?..

— Я связалась с тобой? Нет пока. — Я запустила пальцы в её волосы, сжимая в кулак пряди и дёргая. Чили зашипела, но не стала вырываться.

— Ты что это делаешь?!.

— Вот теперь мы связаны. Чувствуешь? — повторила я её вопрос, завершая обряд без помощи кос.

Чили усмехнулась.

— Да, вполне, твоя хватка мне отлично знакома. Спасибо, что решила ограничиться волосами.

Я отдёрнула руку, пристыжённая.

— Это была твоя идея вообще-то! Ты начала! Вытворяла всё это с важным видом под священным древом, наврала Мяте…

— Это всё правда, — возразила Чили тихо, но твёрдо. — Мне не терпится сплестись с тобой.

И эти слова она подтверждала всячески. Даже тем, что, кажется, не могла контролировать: её волосы отрасли поразительно быстро. Когда мои ещё только касались плеч, её уже спускались до пояса. Поэтому, ожидая меня, она сконцентрировалась на собственном росте и стала выше меня на голову к тому моменту, как Метресса решила, что время пришло.

Не знаю, как она определила нужный день. Может, её просветило звёздное небо? Или же Чили, всё больше отдаляющаяся от матери по мере взросления, сказала невзначай что-то, что вынудило Метрессу срочно действовать. Как бы там ни было, этот долгожданный момент настал, а я всё равно чувствовала себя неготовой. И дело тут не в длине косы, с ней как раз всё было в порядке.

На церемонию было приглашено четверо, но моя мати предпочла этот ритуал проигнорировать. Звать её засвидетельствовать позор дочери? Какое оскорбление.

А я была даже рада, что это событие ничто не омрачило. После долгой речи, в которой материнской тоски было больше, чем напутствия, Метресса тщательно расчесала нам волосы, а потом демонстративно медленно, позволяя насладиться моментом, сплела их концы в общую косу. Чёрный и алый. Одна прядь поверх другой. Крепко свивая воедино, создавая прекраснейшие узы, лучшую причёску на свете.

— Тебе, правда, идёт красный, — заметила Чили, выглядя довольной.

— А тебе чёрный, как ни странно, — ответила я. — Очень.

— Похоже на то. Возможно, если бы у нас росли чёрные цветы, мне бы они даже нравились.

— Я что-нибудь придумаю. Когда придёт время Песни и Танца, я украшу твои волосы лучше, чем сейчас, — пообещала я, и она ласково погладила меня по щеке.

Возможно, из-за того что Чили была выше меня по росту и, в отличие от меня, знатна, я никогда не пыталась оспорить её лидерство и охотно принимала её покровительство. «Поставить её на место», как мне советовали сёстры и мати, я даже не пыталась. Чили была умнее, способнее и сильнее меня, и мне было комфортно за её спиной. Несдержанность, озлобленность, жестокость и прочие дефекты её поведения я воспринимала как защитную реакцию, выработанную в связи с особенностями её анатомии, но я верила, что теперь, когда мы объединились, Чили сможет обрести гармонию не только со мной, но и с собственным телом.

— Достаньте косточки, — попросила Метресса, которой тоже не терпелось перейти к самому ответственному моменту ритуала. — Пьянящий виноград. Дурманящий мак. Я не сомневаюсь, что из них вырастут восхитительные растения, плодами которых вы будете наслаждаться, когда придёт время Песни и Танца. Вы созданы для того, чтобы давать жизнь, кто бы что ни говорил. Тебе, Чили, стоит сосредоточиться на этом особенно, дабы у тебя не возникало желания прорастить… кхм… иное семя.

На мгновение воцарилась неловкая тишина.

— Мама.

— Помни, что я тебе говорила. У тебя впереди вся вечность. Нет смысла торопиться. Все женщины Внешнего мира, даже самые неприкосновенные из них, будут в твоём распоряжении.

— Мама. — Чили закипала.

— Детство кончилось. Ты больше не можешь делать всё, что тебе вздумается, лишь бы только досадить нам. Здесь это строжайшее табу. А Ива как твоя пара должна нести равную ответственность, — заявила Метресса, и я совершенно перестала понимать, что происходит.

— Ответственность?! Кто об этом заговорил?! — глухо прорычала Чили. — Думаешь, я повторю твою ошибку, за которую расплачиваться приходится именно мне?! Из всего клана только я по-настоящему знаю цену отступничества! Как ты смеешь оскорблять меня такими подозрениями?! Как ты смеешь упоминать женщин Внешнего мира в присутствии моей единой?!

Вздёрнув подбородок, Метресса смотрела на Чили со смесью злости, страха и… гордости.

— Не повышай на меня голос. Я твоя госпожа и твоя мать, от тебя я требую двойной почёт, а не двойную порцию упрёков.

— Клянусь, другие бы повышением голоса не отделались!

— Чили, — прошептала я, испугавшись. — Всё в порядке. Здесь нет никого, кто стал бы оскорблять тебя. Мы любим тебя.

Во взгляде Метрессы промелькнуло недовольство. Ей точно не понравилось, что я поставила себя на одну с ней ступень. И что влезла в их разговор. И что оспорила её особую материнскую власть.

Чили отвернулась. В прошлом бы попросту ушла. Но теперь ей приходилось смирять свой нрав, сидя на «поводке». Это, в самом деле, напоминало дрессировку, отчего праздник грозил обернуться трагедией…

К слову о трагедии.

— Дай мне свою косточку, — попросила я, и на этот раз Чили положила её мне в протянутую ладонь, не раздумывая. И я, так же не раздумывая, взяла её в рот.

Ошарашенная Чили уставилась на мои губы. Метресса тихо ахнула.

Наверное, со стороны это выглядело совсем не так благородно, как в моём представлении. Я вызвала подозрения, да, но никто из них не догадался о яде. Казалось, я просто приняла слишком близко к сердцу напутственные слова Метрессы и решила полностью погрузиться в процесс — единственный из тех, который мне дозволен с Чили.

Косточка во рту была такой маленькой, но такой значимой. По замыслу подруг наставницы она должна была убивать, но по замыслу Природы — совсем наоборот. Она была переполнена жизнью, казалось, я могла попробовать её божественный вкус. Она лежала у меня на языке как самый сладкий леденец.

Чили хмурилась, будто собираясь разозлиться.

Я нарушила правила, оспорила её первенство в таком сугубо личном, важном деле. Это было похоже на провокацию, и в прошлом она бы на неё тут же ответила. Но теперь Чили молча наблюдала, потому что не была уверена в том, что именно это значит.

Пока она разбиралась в себе, я убедилась в том, что зерно не отравлено. После чего протянула его ей, зажатое между пальцами.

— Я не знаю, о каком ещё твоём семени может идти речь, Чили, но оно прекрасно, вне зависимости от того виноградное оно или жгучего перца… Понимаешь?

Говоря истинную правду, я, похоже, выбирала не те слова.

Вместо того чтобы с готовностью вернуть косточку, Чили накрыла рот ладонью и уставилась в землю. Будто пыталась себя успокоить или заставить молчать. То, что она разобралась в себе, не сильно-то ей помогло.

Глядя на неё, я даже пожалела, что яд не подействовал. В тот дико смущающий момент это было бы кстати. Но, как я и надеялась, Мята не стала осквернять священный обряд убийством. Ей не нужна была справедливость, достигнутая таким путём.

— Дай, — попросила Чили, когда пришла в себя. — Дай мне свои.

Я вложила квадратик ткани в её протянутую ладонь, и она спрятала его между губами. Мы усовершенствовали ритуал, но Метресса глядела на нас хмуро, как на преступниц.

— Открой рот.

Когда я подчинилась, Чили положила мне на язык влажный тёплый конвертик с семенами мака. То же самое сделала я с косточкой винограда. И мы ещё долго смотрели друг на друга, смущённые, но довольные. Тишина требовала высказаться, но ритуальные зёрна у нас во рту уже были идеальным признанием. Мы принадлежали друг другу.