Цыпочки в Лондоне

Анкета для цыпочки

Любимая прическа (а точнее, страстно желаемая)

Длинные и гладкие волосы (несмотря на то, что чаще всего у нее буйные кудри).

Любимое домашнее животное

Персидский кот.

Любимое выражение

Wonderful![157]

Любимое ругательство

You, shmuck![158]

Идеальный мужчина

Дэниэл Дэй-Льюис[159].

Настольная книга

«Случай портного» Филипа Рота.

Предмет, который следует взять с собой на необитаемый остров

Собственная мать.

Любимое средство передвижения

Метро.

Известная личность, с которой хотелось бы подружиться

Жак Деррида[160], оживший.

North London Girl, европейка, общественница

Хэмпстед, Примроуз Хилл, Белсайз-парк, Голдерс Грин, Кентиш Таун, Сент-Джонс-Вуд

Девушка из северного Лондона — North London Girl — это целая программа: социальная, политическая, семейная, интеллектуальная и культурная. Принцесса Хэмпстеда, воительница Излингтона, активистка Белсайз-парка, интеллектуалка Кэмден-Тауна, разрывающаяся между своей матерью-еврейкой и психоаналитиком из Сент-Джонс-Вуда, кошерными рефлексами и любовью к куриному виндалу[161],— вот краткая характеристика этой женщины, буквально сотканной из противоречий. Вместе с тем она имеет мало общего со своей нью-йоркской кузиной. У нее совсем другие неврозы, она не столь истерична, в большей степени интровертка и европейка, а также менее улыбчива.

Наша NLG стайная птичка, и стай у нее много: семья, многочисленные кузены и кузины, которые также являются лучшими друзьями и подругами, друзья детства, однокурсники, коллеги по работе, прошлые, настоящие и будущие поклонники. Она перемещается из одного круга в другой, переходит из группы в группу. Жизнь для нее — это непрерывная череда do, иначе говоря, вечеринок, конференций, собраний, встреч, дебатов, parties, коктейлей, прогулок, поездок. Как вы поняли, NLG всегда кто-то сопровождает, она ничего не делает одна и ненавидит одиночество. Для нее союз — это сила. Она редко жила в коммунальной квартире, разве что только в Оксфорде, когда получала свою степень бакалавра искусств (Bachelor of Arts) по современным языкам и литературе. В 27 лет вовремя подоспевшее наследство позволяет ей купить свою первую квартиру, неподалеку от родителей, кузенов и подружек.

Что касается моды, это самая континентальная жительница Лондона, признающая только французских, итальянских и испанских дизайнеров. Или одежду от Николь Фари, тоже North London Girl, и синтез всех этих тенденций, которые она так любит. Фари, имеющая франко-турецко-еврейские корни, обосновалась в Лондоне больше тридцати лет назад. Основательница бренда French Connection и собственной империи, она заняла главенствующее место в мировой моде.

Наша NLG знает несколько правил элегантности, и, в отличие от своих соотечественниц из Ноттинг-Хилла и Essex Girls (см. дальше), наводняющих лондонские бары в субботу вечером, ей хорошо известно, что lessis more. Иными словами, чем меньше она носит крикливых аксессуаров, тем шикарнее она выглядит. Она любит темные, однотонные цвета. Фейерверк красок а-ля Grungy Girl — спасибо, это не совсем ее стиль.

В политике она голосует за лейбористов, как ее родители и родители ее родителей, даже если давно не питает иллюзий по поводу блэризма. Она читает The Guardian, Ham High и The Jewish Chronicle. Ей нравятся фильмы Майка Ли, время от времени она ходит в синагогу на Эбби-роуд, которую посещает ее любимая актриса Фелисити Кендал. Когда к ней в гости приезжает какой-нибудь французский друг, она везет его на Хайгетское кладбище на могилу Карла Маркса.

В северных кварталах Лондона ей нравится то, что там приходится взбираться вверх, как на Монмартре или как при паломничестве. Если порой ее одолевают сомнения, возникает желание куда-то уехать, вид на Лондон с Парламентского холма (Parliament Hill) напоминает ей, до какой степени она любит свою столицу.

North London Girl против South London Girl[162]

Внимание, warning, beware, никогда, never, ever, не путайте North London Girl с South London Girl! He делайте эту грубую ошибку, не совершайте это вульгарное преступление, короче, не путайте божий дар с яичницей. И дело здесь вовсе не в поверхностном различии между левым и правым берегом Темзы. Нет, разница, о которой мы говорим, представляет собой целую пропасть, настоящую культурную бездну. Между North London Girl и South London Girl — читайте: северным и южным берегом Темзы — простирается океан непонимания и высокомерия.

North London Girl действительно считает, что держит пальму первенства и что лишь она одна воплощает собой истинную жительницу Лондона. Девушка напротив, а точнее, снизу — с южного берега — для нее просто деревенщина, зарубите это себе на носу.

Но снобизм North London Girl распространяется гораздо дальше, поскольку она также презирает своих соплеменниц из центральных, западных и восточных кварталов Лондона. Она решает, с кем ей дружить, а с кем нет, основываясь на почтовых индексах. Я вас предупредила.

Вы живете в W1 (Мэрилебон), W2 (Бейсвотер), WC1 (Ковент-Гарден), WC2 (Олдвич), W11 (Холланд-парк)? Это всего-навсего означает, что у вас есть деньги. Недостаточно для того, чтобы вас причислили к лицам, с которыми следует поддерживать дружбу. Вы живете в W6 (Хаммерсмит), W10 (Кенсал Райз)? Да вы просто нищенка! SW1 (Пимлико), SW3 (Бромптон)? Помилуйте, you’re just a bore[163]. E1 (Уайтчепел)? Вы знаток моды, но не более того. Можете идти своей дорогой, она не станет с вами общаться. Зато, если вы скажете ей, что живете в NW1 (Кэмден Таун, Чалк Фарм), или лучше в NW3 (Хэмпстед, Белсайз-парк) и даже в NW6 (Вест-Хэмпстед), N1 (Излингтон) или в N6 (Хайгет), это будет the beginning of a beautiful friendship[164].

Снобизм, как и футбол, — английское изобретение, сегодня широко практикуемое во всем мире. Поэтому всегда полезно знать его правила…

Настоящая Библия, помогающая не затеряться в Лондоне, поскольку, как вы быстро поймете, четные и нечетные номера часто оказываются на одной стороне улицы, а улиц с одинаковыми названиями просто пруд пруди. Но это также незаменимое руководство по расшифровке снобизма лондонских цыпочек, индекс за индексом.

Ду ю спик Yinglish[165]?

У каждой лондонской цыпочки свой язык.

— Здесь много разновидностей английского, — предупредил меня один из друзей, когда я приехала в Лондон.

Я не сразу поняла, что он имел в виду. Во французской школе я была уверена, что существует только один английский язык. Теперь выходило, что их несколько. Черт, как же я буду выпутываться?

Со временем я разобралась, что к чему. Каждый квартал отличается своими языковыми причудами и устоявшимися выражениями. Если вы добавите к этому классовое деление, вот вы и в самом центре Вавилонской башни. Да, в Лондоне каждая цыпочка оценивает свою собеседницу по манере разговаривать, по ее акценту, выбору слов, грамматике. Не обязательно для того, чтобы отнестись к ней с презрением, но скорее чтобы определить ее место в британском калейдоскопе. Представьте, если бы в Париже мы разговаривали по-разному в каждом округе или даже квартале. Разумеется, стильный Пасси отличается от пригорода Менильмонтана, но на самом деле парижские уличные мальчишки давно ушли в прошлое, а акцент Пасси уже не так востребован. Лондон начала XXI века по-прежнему похож на Париж эпохи Виктора Гюго с его различными диалектами. А по диалекту можно сразу определить, с кем вы имеете дело.

Например, наша North London Girl. Прекрасно владея языком бардов, она не может удержаться, чтобы не протестировать своего собеседника подборкой слов на идише, передаваемых из поколения в поколение и унаследованных ею от прабабушки и прадедушки, приехавших из Центральной Европы. Иногда она произносит их не раздумывая, настолько прочно они вошли в словарный запас многих британцев.

Джеймс Левин, профессор лингвистики в Саутгемптонском университете, объясняет, что, поскольку большая часть 280 тысяч британских евреев имеет корни ашкенази[166], идиш мог оказать влияние на английский язык, в частности через кокни, диалект Вест-Энда: именно в этом квартале поселились многочисленные беженцы-евреи в начале XX века.

Так, если однажды вы услышите, как North London Girl, увидев вас, восклицает: «What a beautiful schmatta you’re wearing!»[167], вы поймете, что она имеет в виду ваше красивое платье от Agnes В. Даже если schmatta (тряпочка) звучит несколько насмешливо… Улыбайтесь, это комплимент. Если же вы вдруг зайдете слишком далеко, она отметит вашу chutzpan[168] или скажет, что вы cheeky, то есть «нахалка».

Nosh: еда

Shmuck: тупица

Zaftig: секси

Chpiel: долгая беседа

Schmaltzy: сентиментальная

Schlep: долгая поездка

Meschugga: придурок

Nu?: Ну?

Bagel: бублик

Oy!: Ой!

В коллекции Abson Books вышли карманные словари, специализирующиеся на диалектах и жаргонах английского языка. Для лингвистов и тех, кто увлекается языками, эти маленькие книги одновременно полезны и забавны. Хотите разговаривать, как битлы? Покупайте Scouse-English Glossary.

Хотите понимать кокни, диалект Йоркшира, освоить сленг «хип-хоп» или английский жаргон рецидивистов? Нет проблем! Словари стоят всего несколько фунтов стерлингов…

Их сайт: www.absonbooks.co.uk

Мой сосед Фрейд

В отличие от жительницы Нью-Йорка, наша NLG не хвастается тем, что ходит на консультацию к психологу один (а порой даже пять) раз в неделю. Об этом знает только она сама или ее близкие. Поначалу она чувствовала себя неловко.

— В 25 лет ходить к психологу три раза в неделю — мне не хотелось кричать об этом на всех перекрестках, — рассказывает Рэйчел, пикантная брюнетка, впервые отправившаяся к психологу после отъезда ее первой любви в Соединенные Штаты.

Она не кричала об этом, как она выразилась, на всех перекрестках вовсе не из-за предрассудков, а скорее из скромности. На самом деле цыпочки из Северного Лондона уверовают в пользу психоанализа с тех пор, как начинают читать и задавать вопросы. В конце концов, многие из них, отправляясь в школу, дважды в день проходят мимо дома великого Зигмунда.

— Я узнала о принципе психоанализа, еще когда читала «Пять юных сыщиков»! Я очень хорошо помню Анну, дочь Фрейда, пожилую даму с жутким австрийским акцентом! — шутит Рэйчел, продюсер телеканала, одетая в Мах Mara с ног до головы. — Хоть мы и ощущаем близость к Европе своими корнями гораздо больше, чем все британцы, мы, как истинные англичане, не привыкли говорить на публике о своей боли, морали или физиологии.

В Великобритании боль, как и секс, игнорируется или подвергается насмешке. Если наша NLG так же, как американка, называет своего психолога shrink[169], она предпочитает не распространяться об общении с ним налево и направо.

— Однажды я сделала это за ужином, вызвав всеобщую неловкость. Больше такого не повторяю.

Поистине английское поведение: stiff upper lip — стиснув зубы, идешь вперед.

Дом Фрейда

Зигмунд Фрейд, укрывавшийся в Лондоне в 1938 году, прожил в этом доме до самой смерти, наступившей 23 сентября 1939 года. Его дочь Анна, продолжившая дело своего отца, жила здесь до 1982 года, принимая пациентов. Она оставила нетронутым кабинет своего отца — копию его кабинета в Вене. Дом был превращен в музей.

Три крупных британских психоаналитических учреждения

• Британская ассоциация психологов: www.bap-psychotherapy.org

• Лондонский центр психотерапии: www. lcp-psychotherapy.org.uk

• Вестминстерский пасторальный фонд: www.wpf.org.uk

Когда Индия становится кошерной

Знаменитое индийское пиво Cobra выдержало экзамен лондонского Бет-Дина[170]. Главный раввин Великобритании, очень медийный Джонатан Сакс, отныне может кушать свою шаурму или курицу Тикка Масала, запивая легким пивом Cobra, которое наполняет вас не алкоголем, а экзотическим вкусом. Три лучших кошерных столика: Kaifeng, Six 13 и Reubens.

Кошерно или не кошерно?

Наша North London Girl раздираема противоречиями. Поскольку она демонстрирует все признаки интеллектуалки, поочередно строгой и следящей за модой, свободной и непокорной женщины в профессиональной и любовной сфере, мы считаем ее освобожденной от любых предрассудков (за исключением ее матери, в которой она испытывает скрытую потребность в любой ситуации). Тем не менее как-то за столом она не прикоснулась ни к курице, ни к креветкам и спросила, какая рыба приготовлена. Узнав, что это скат, она попросила еще риса.

Когда заговаривают о Боге, она смеется и говорит, что не верит в него. Называет себя атеисткой… но ест кошерную пищу. У нее два комплекта посуды для визитов ее «религиозных» родственников. Но разве кошерное питание не означает, что ты — верующий?

— Шутишь, здесь нет никакой связи. Это относится к культуре, — объясняет Девора, философ с коэффициентом интеллекта (IQ) 145 баллов. — Питаться кошерно для меня — это как для парижанки покупать хрустящий багет.

Странно, но я смотрю на эти вещи совсем иначе. Начинается долгая и бесконечная дискуссия о том, что относится к религии, а что — к культуре. Продолжается она и поныне.

В стране, где в отличие от Франции государство и Церковь никогда не существовали раздельно, где королева выполняет одновременно функцию главы государства и «папессы», возглавляющей англиканскую церковь, грани между публичными и частными, религиозными и культурными сферами незаметно стираются. Так, британцы считают, что удаление клитора у девочек в семьях африканского происхождения — культурная особенность, относящаяся к частной жизни семьи, и потому приемлема, поскольку не затрагивает политическую и публичную сферы.

— Я питаюсь кошерно, наверное, для того, чтобы доставить удовольствие своим родителям; это как печенье «мадлен» у Пруста[171] — напоминает мне ужины у дедушки с бабушкой. На самом деле я никогда об этом серьезно не задумывалась, — говорит Девора. — И потом, в стране, где в семьях нет глубоких кулинарных традиций, а гастрономия не отличается ни богатством, ни изысканностью, я никогда не чувствовала себя в убытке!

Intelligence Squared

Дебаты проходят в Королевском географическом обществе. Ежедневно в газете The Guardian Симон Хоггарт разбирает в юмористической манере разминку и дебаты в парламенте. Насмехаясь над третьей по популярности политической партией Великобритании — либерально-демократической, — которая пришла к власти только один раз (в 1923 году), он называет их лидера «вождем стаи хомяков, а, как известно, хомяки очень опасны».

Словесные поединки

Во Франции обычно ходят в кафе, чтобы поболтать, обсудить с приятелями последние политические скандалы, иногда перекинуться у стойки бара парой слов с завсегдатаями квартала или «заезжими» незнакомцами, «пофилософствовать» в восемь утра (торопясь на работу, но все же желая высказать свои мысли).

Наша же цыпочка NLG всегда отправляется на открытые дебаты, где приводятся аргументы, которые тщательно разбираются, анализируются и публично комментируются. На сцене находятся эксперты, в зале сидят зрители, все вежливо выслушивают друг друга, редко повышая голос. При этом, как в Уимблдоне или Вестминстере, публика приветствует радостным гулом хороший аргумент или удачный ответ, а слегка осуждающим — выражает свое несогласие. Как почти всё в Великобритании, политика и дебаты представляет собой спорт. Смысл в том, чтобы игра была честной и победил лучший! (Во Франции мы обычно говорим, толком не слушая друг друга, и дебаты превращаются в настоящий базар.)

North London Girl спешит на каждую конференцию, которую устраивает знаменитый философ, ученый-лауреат Нобелевской премии, эротический писатель или политик на гребне волны.

— Для меня это гораздо естественнее, чем сходить в кино, — объясняет рослая Уэнди, вся одетая в черное, стилист по профессии. — Учитывая цены на билеты в лондонских кинотеатрах (до 25 евро), я предпочитаю пойти послушать, как Майкл Пейлин (один из участников британской комик-группы «Монти Пайтон») рассказывает о своей последней поездке в Китай.

Дискуссия в английских традициях — это повод для безумных словесных поединков, бесконечных шуток, короче, вам гарантирована непрерывная комедия с вкраплениями нескольких серьезных моментов. Ничего общего с нашими беседами «по-французски»: напряженными, серьезными, интеллектуальными, строгими и торжественными.

Уэнди привыкла ходить в Королевское географическое общество, где каждую неделю проходят сенсационные дебаты ассоциации IQ2 при поддержке ежедневной газеты The Times. В этой аудитории на 900 мест публика собирается, чтобы обсудить какую-нибудь определенную тему. Например: «Имеем ли мы право говорить всё?», «Сегодня мы все феминистки», «Никогда нельзя вести переговоры с террористами». Да, это очень напоминает тему диссертации по философии или устного экзамена на факультете естественных наук. Можно понять бедных британцев: они никогда не изучали философию в лицее, ясно, что им этого не хватает.

Философия, но в стиле Уимблдонского теннисного турнира, поскольку сразу по прибытии следует выбрать свой лагерь.

— Входя в зал, мы говорим служащим, «за» мы или «против» того, что мы называем motion[172]. Организаторы перед началом дебатов сообщают, каково общее мнение. В последний раз, когда мы дискутировали на тему «Имеем ли мы право говорить всё?» по поводу свободы слова и выражения мнений, изначально нас было 450 «за», 250 «против» и 200 «воздержавшихся». К концу дебатов, выслушав аргументы тех и других, мы проголосовали еще раз, чтобы понять, как на нас подействовала дискуссия. Как правило, воздержавшиеся принимают какую-нибудь позицию. Иногда, хоть и редко, им удается изменить соотношение сил. Порой один из участников дебатов своим поведением настраивает публику против того, что он защищает. Так случилось в ноябре 2003 года, во время обсуждения темы о Европе. Элизабет Гигу, видимо не привыкшая к такого рода встречам, была освистана публикой, которая посчитала ее «высокомерной», «надменной», «заумной». Одним словом, француженка! Уэнди до сих пор об этом вспоминает:

— В результате вначале публика в целом была за Европу, а на выходе большинство уже проголосовало «против»!

Спасибо Элизабет!

Национальный театр (National Theatre) каждую неделю организует platforms, встречи-дебаты продолжительностью один час с участием какого-нибудь деятеля искусства и литературы. Здесь побывали Ф. Д. Джеймс и Рут Ренделл, известные британские писательницы, авторы популярных детективов, дискутируя на тему, которая лежит в основе их творчества, а также знаменитый журналист ВВС Эндрю Марр, рассказавший о своей профессии репортера.

Hay-on-Wye, фестиваль литературы и публичных дебатов, проходящий при поддержке газеты The Guardian ежегодно в мае и июне. Билл Клинтон назвал его «Вудстоком мысли».

French Connection

Для француженок жительница Лондона одевается либо очень консервативно, в стиле «слоуни», либо очень дорого и классически, как цыпочка posh из Мэйфера, либо trashy[173] подобно Виктории Бекхэм, либо grungy на диете, либо flashy в стиле Пэрис Хилтон; или же «раста»[174] в Брикстоне и сари в Брик-лейн. Короче, по нашему мнению, лондонской девушке никогда не удается быть действительно элегантной и скромной, как Одри Хепбёрн. В ней либо всего чересчур, либо, наоборот, недостаточно. И все же существует один тип лондонской жительницы — North London Girl, которая разделяет наше врожденное чувство элегантности и шик минимализма. Разумеется, ей это не всегда удается, это было бы слишком — и к счастью для нас, поскольку эта кокетка давно бы нас затмила, — но скажем, что в целом она обладает чутьем в выборе одежды.

Одна из ее любимейших дизайнеров как раз имеет французские корни, но не только: можно сказать, что она являет собой живое воплощение союза Запада и Востока. Эта дочь турецких родителей еврейского происхождения родилась в Ницце, училась в Париже, начала свою карьеру в Милане и окончательно перебралась в Лондон в 1970-х годах. Ее имя Николь Фари. Такая Agnes В., но с множеством культур. Основав French Connection, она впоследствии в одиночку создала свою империю женской, затем мужской одежды, открыла два ресторана и линию по производству аксессуаров. Ее исторический бутик, разумеется, располагается в самом сердце Хэмпстеда, вотчины нашей NLG.

— Больше всего в ее линии одежды мне нравится casual chic[175], — объясняет Уэнди, дизайнер интерьера и давняя поклонница Фари. — Эта тенденция в одежде, никого не удивляющая во Франции или Италии, здесь, в Великобритании, отсутствовала напрочь. Долгое время я покупала себе одежду во время поездок на континент.

Иными словами, между крайностями Вивьен Вествуд, простоватым стилем Marks Spencer и очень традиционной Лаурой Эшли NLG долгое время не могла найти свое место.

Николь Фари со своей линией одежды приносит в Великобританию то, что Армани создал для Италии: простую элегантную марку (но более доступную, чем итальянский аналог). Строгим костюмам «Джермин-стрит» обычно противопоставляют средиземноморскую небрежность, мягкие неотделанные ткани, такие как шелк, лен, хлопок. В гамме цветов преобладают песочные, дымчатые, приглушенные и спокойные тона.

— Ничего кричаще-яркого, а-ля «Битлз»! — комментирует Уэнди.

Глядя на North London Girl, уже не скажешь, что англичанки не умеют одеваться!

Обеими руками за Николь…

North London Girl выбирает только ее, от магазина до ресторана, проходя через бутик 202, где можно найти ее фирменную коллекцию, а также кафе. Зато, что касается трикотажа, здесь наша цыпочка изменяет Николь, обманывая ее с Joseph.

Британское искусство

— Я вспоминаю об открытии первой галереи искусства Чарльза Саатчи недалеко от моего дома на Баундари-роуд. Мне тогда было 11 лет. Как-то в субботу я отправилась туда со своей матерью. Раньше я никогда не видела современного искусства, ни подобного места. До сих пор я посещала лишь музеи, классические учреждения. Для меня это стало настоящим шоком.

Коринна, девушка из Хэмпстеда, сегодня преподающая игру на скрипке в знаменитой лондонской Гилдхоллской школе музыки и театра, с того дня не на шутку увлеклась современным искусством.

— В восьмидесятых годах любители и коллекционеры признавали только Нью-Йорк и американских художников. Впрочем, поначалу и сам Саатчи покупал в основном произведения американцев. Потом, в 1988 году, все изменилось с выставкой Freeze. Можно сказать, он почувствовал, что ветер изменился.

В конце 1980-х из знаменитого Голдсмитского колледжа вышло новое поколение Young British Artists[176], YBA, как их быстро окрестил Саатчи. Они самостоятельно организовали свою выпускную выставку, назвав ее Freeze[177]. Этот новый дух, новую тенденцию, особенно воплотил один художник, Дэмьен Хёрст, который стал настоящим гением маркетинга. Его огромная акула, порезанная на кружочки и законсервированная в больших аквариумах с формальдегидом, — можно сказать, символ этого плотоядного поколения. Чарльз Саатчи превратился в ангела-хранителя Хёрста, банкира и покупателя его произведений.

Дэмьен Хёрст, Дженни Савиль, Сара Лукас, Гэвин Тур к, братья Чепмен, Рэйчел Уайтред, Крис Офили, позднее Трейси Эмин были, таким образом, вытолкнуты на авансцену своим наставником. В 1990-х годах прошло множество выставок, включая знаменитую Sensation в Королевской академии, которая действительно произвела сенсацию, шокировала критиков, возбудила публику и привлекла более 300 тысяч человек. Выставка превратила Лондон в мировую столицу современного искусства. Вскоре Аукционный дом Christie’s открыл свой первый департамент, посвященный современному искусству.

— Следует вспомнить, какие это были годы. Конец восемнадцатилетнего господства консерваторов, приход молодого британского премьера Тони Блэра. Лондон внезапно выступил в роли мировой столицы, которой он, впрочем, отчасти оставался.

Да, это так — после долгого периода политических и социальных ограничений (годы правления Тэтчер и Джона Мейджора) словно резко выдернули пробку из бутылки. YBA принялись шокировать публику, затрагивая ее нутро и поворачивая нож в ране; тем самым они завоевывали звание борцов с рутиной.

— Вы, французы, — любители нравиться или противоречить. Мы же обожаем шокировать, это заложено в наших генах, — напоминает Коринна.

Возразить мне нечего.

Я и правда надолго запомню открытие второй галереи Са-атчи в Каунтри-холле в апреле 2003 года. К толпе приглашенных неожиданно присоединились две сотни обнаженных людей под руководством Спенсера Туника. Никто не выказал чувства неловкости, британцы вели себя как ни в чем не бывало. Смысл: не выглядеть шокированным, не показывать, что ситуация выходит за рамки нормы. Простите, какой нормы?

Тем не менее начиная с 2004 года, когда пожар уничтожил часть его коллекции, в частности палатку-шатер Трейси Эмин, выставленную на Sensation, Саатчи сменил направление, все больше посвящая себя фигуративной живописи. Он также начал продавать произведения из коллекции YBA. В декабре 2004 года акула Хёрста была продана за 11 миллионов евро (Саатчи купил ее в 1991 году за 75 тысяч евро).

— Для нас искусство — это как недвижимость: сделка, которая может принести много прибыли, — объясняет Коринна.

Означает ли это конец YBA? Для нее нет никаких сомнений:

— Сейчас им за сорок, они богаты и занимаются предпринимательством, как Дэмьен Хёрст.

Но Саатчи найдет себе других, это точно.

Суперколлекционер

После его появления на свет в 1943 году родители, спасаясь от преследования евреев, перебираются в Лондон и в 1947 году селятся в квартале Хэмпстед. В 18 лет Чарльз вместе со своим братом Морисом основывает рекламное агентство. В 1978 году кампания, разработанная для Маргарет Тэтчер, похоже, сыграла решающую роль в избрании Железной леди. Таким образом, репутация была создана, рекламное агентство братьев стало самым влиятельным в мире.

В 1988 году, оказавшись за бортом собственного детища, братья создают новое агентство: МС Saatchi. Клиенты остались верны им. Чарльз, в ту пору женатый на американке, коллекционирующей произведения искусства, с середины 1970-х годов скупал и коллекционировал работы современных художников, в основном американских, затем британских. В 1985 году он открыл свою первую галерею в Сент-Джонс-Вуд, в здании бывшего завода красок площадью 3000 квадратных метров. Затем, в 2003 году, он перенес свою коллекцию на берега Темзы, в Каунтри-холл. В 2005 году, из-за напряженных отношений с его владельцем, хитрым японским бизнесменом, Чарльзу снова пришлось переехать, на этот раз в Челси, на улицу Кингс-роуд, в Duke of York’s building площадью более 5000 квадратных метров (открытие в начале 2007 года).

Сегодня Чарльз женат в третий раз, на Найджелле Лоусан, сексапильной ведущей телевизионных программ по кулинарии и дочери бывшего министра экономики режима Маргарет Тэтчер.