Да святится Имя Твоё

Глава 12

Криста

Священник смотрит на меня долгим пронзительным взглядом. А потом указывает на роскошный диван.

— Присаживайся. Выпьешь?

— Я думала, тебе нельзя, — не знаю, что он решил для себя, но такие смены вектора диалога меня несколько напрягают.

— Разве я спросил тебя о себе?

— То есть, ты предлагаешь мне пить в одиночестве?

— Что именно беспокоит тебя в одиночестве? — его лукавый взгляд не задерживается на мне подолгу, но от этого я испытываю ещё больший дискомфорт.

— То, что в нём пьют лишь алкоголики, — пожимаю плечами я.

— И короли, — вижу, как по губам Аарона скользит лёгкая улыбка.

— С королями я не знакома.

— Поверь, ты ничего не потеряла, — он достаёт из обширного бара пузатую бутылку и два высоких бокала.

Я зачарованно наблюдаю, как скользят по толстому стеклу длинные пальцы, как обрисовываются белым на костяшках застарелые шрамы, когда пресвятой отец обхватывает широкой ладонью бокал. Конечно, по тому, как он уделал Тиарго, было понятно, что Аарон не сидел дома в аристократическом уюте, но всё равно заворожённо смотрю на эти шрамы.

Он наливает немного, янтарная жидкость едва плещется на дне. Один оставляет себе, а второй протягивает мне.

— Это лекарство, — говорит он, видя, что я не спешу принимать питьё из его рук. — Я искал его очень долго. Оно… позволяет свести к минимуму некоторые проблемы, неизбежно возникающие при долгом общении со мной.

— Знаешь, это довольно странная формулировка, — нервный смешок срывается с моих губ.

— Однако она очень точна.

— Аарон, зачем ты привёл меня к себе?

— Ты против? — он не дожидается моих ответных действий и просто ставит бокал передо мной на журнальный столик.

— Ты извини, но… — я мнусь, — мне не приходилось ещё никому объяснять очевидные вещи. — Возможно, я тебя удивлю, но, среди того контингента, к которому я привыкла, если мужчина приводит женщину домой, а потом наливает ей выпить… Это выглядит слишком двусмысленно.

— Какой из двух смыслов для тебя более приемлем? — несмотря на недавнее утверждение, что он не просто так носит сутану, сейчас я была почти уверена, что глава энтелонской церкви со мной флиртует.

— Оба, — я бью Аарона его же оружием. — Я не ханжа, а ты привлекательный мужчина. Но сейчас…

— Ты его любишь, — теперь не вопрос, а утверждение.

Он опрокидывает в себя содержимое бокала и направился к выходу.

— Твоя комната третья слева на втором этаже. Лекарство всё же выпей. Я сильный инквизитор, моя личная энергия может стирать тебе память не хуже энергетических потоков. Выезжаем завтра на рассвете.

Я уставилась на застывшую в стекле жидкость. Конечно, мы слышали, что энергетические потоки способны стирать память. Это обнаружили, когда научились заряжать предметы от потоков. Люди, работающие на первых зарядных станциях, через какое-то время перестали узнавать близких, а кое-кто не помнил даже себя. Через какое-то время всё же изобрели средство, практически полностью избавляющее от последствий, но в том то и дело, что «практически» здесь ключевое слово. Работники с чистой энергией порой становятся рассеянными, жалуются на головные боли и прочее.

Но, кроме очевидных вещей, меня пугает то, что сказал Аарон. Его личная энергия может стирать память не хуже энергетических потоков. Как это возможно? Я никогда не слышала, чтобы у кого-то была личная энергия. Инквизиторы черпают свою из потоков, но никто! не обладает собственным запасом. Конечно, глава церкви Энтелона мог и солгать, но почему-то я уверена, что он сказал мне правду. И если это действительно так, то почему он сказал мне об этом? Разве это не должно быть тайной? Ведь в таком случае он опаснее всех инквизиторов вместе взятых и могущественнее всех королей. Если это станет достоянием общественности, его не оставят в живых. Или Аарон Хоудон уверен, что я никому не скажу? А почему кто-то может быть настолько уверен в другом человеке? Только если человек прочно сидит на крючке у этого кого-то. Или… есть ещё один вариант. Он не боится, что его убьют, потому что уверен, что никто не в силах это сделать.

Неприятная тревога щекочет где-то между лопатками. Темнейший! Во что я ввязалась⁈ Одним глотком осушив бокал, я иду искать третью слева комнату на втором этаже.

Я засыпаю быстро. На такой кровати, как эта, не уснёт только тот, кто уже мёртв. Мне снится Тиарго. Снятся его руки на моей пояснице, его губы на моих губах, его тело, прижимающееся ко мне так крепко… Но я знаю, что это всего лишь сон.

А потом картинка меняется. Становится ярче, реалистичнее, живее. Но я всё ещё понимаю, что я просто сплю. Не знаю как, но точно знаю, что таким может быть только сновидение. Не страшно, если знаешь наверняка, что спишь, можно и досмотреть сон, если он приятный. А он кажется даже слишком приятным.

Вот я лежу на кровати и смотрю на мужчину, который стоит в самом тёмном углу комнаты. Сразу же пропадаю во льдисто-синих глазах, замерзаю и не могу пошевелиться, пока пресвятой Аарон подходит ко мне ближе. Он склоняется надо мной медленно, глядя только на мои губы, и от одного взгляда меня бросает в жар.

Это слишком порочный взгляд для главы энтелонской церкви, который не зря носит сутану. Этот взгляд прошивает меня насквозь арбалетным болтом, оставляя на его месте дыру, через которую выходит весь воздух.

— Смотри на меня, — приказывает он, когда я пытаюсь закрыть глаза. — Я так скучал по твоим глазам…

И я слушаюсь его. Гляжу только на него, пока он едва ощутимым прикосновением проскальзывает кончиком носа по моей скуле до самого уха, вдыхает запах моей кожи, и только от этого я уже выгибаюсь, уперевшись затылком в подушку, сжимаю бёдра, проваливаясь в водоворот ощущений.

Аарон садится рядом со мной на кровать, шумно втягивает воздух, мученически прикрывает глаза. Я почему-то не могу смотреть, как он страдает. Порывисто встаю и прижимаюсь к его плечу, обнимая его руку.

— Криста…

— Не говори ничего, — прошу я. — Не надо.

Он смотрит на меня таким ласковым взглядом, что я диву даюсь: разве этот камень может быть таким? Его длинные пальцы касаются моей щеки, скользят по ней. Взгляд следит за местом соприкосновения его кожи с моей.

— Я думал, что никогда не доживу до этого дня, — тихо произносит он. — Не доживу до дня, когда ты будешь рядом.

— Поцелуй меня, — я тоже прикасаюсь к его щеке, царапаю кончики пальцев о его щетину.

— Нельзя, — снова прикрывает глаза он.

— Это мой сон, и в нём мне можно всё, — улыбаюсь я.

Перекатываюсь на колени, бесстыдно толкаю его в грудь. Он не падает на кровать, просто немного отклоняется, и мне хватает этого, чтобы забраться к нему на колени, обвить его ногами.

— Крис, — качает он головой, а его грудь слишком часто вздымается. Впрочем, как и моя.

— Тш-ш-ш, — шепчу я ему в губы, придвинувшись к нему.

— Погоди, — он удерживает меня за плечи. — Я не железный, малышка.

«Малышка»… Чем-то горячим отдаётся внутри. Словно что-то вдруг начало таять где-то глубоко от этого слова.

— Так не сдерживайся, — кладу руки ему на грудь, нахожу пуговицы и легко расстёгиваю первую.

— М-м-м-м, — хрипло выдыхает он и врезается в мои губы слишком отчаянным для сна поцелуем, слишком глубоким, слишком больным, слишком… Всего здесь слишком.

Его язык врывается в мой рот, изучает его, вылизывает меня всё глубже, и я вдруг думаю, что это не может быть сном. Просто не может. Он слишком реален. И то, что между нами происходит, тоже слишком реально.

Он тянет меня за волосы, заставляя запрокинуть голову, впивается поцелуем в шею, оставляет следы и тут же зализывает их, как зверь. От этого внутри всё бурлит, кипит, и, кажется, крышку сейчас сорвёт.

— Это не сон, да? — хватая воздух, спрашиваю я.

— Не сон, — просто отвечает он, продолжая меня целовать, изучая сильными руками моё тело.

И мне бы испугаться, да только уже плевать. Плевать на всё, кроме этого мужчины, который сейчас так жадно прижимает меня к себе.

Я отдаюсь его прикосновениям полностью, позволяю скользить по моим рёбрам, подниматься выше, накрывать грудь, которая натягивает ткань острыми вершинками. Позволяю обводить их языком, прикусывать сквозь рубашку. Позволяю сжимать меня пониже спины, вжимать в возбуждённое тело, ещё сильнее взвинчивая моё собственное возбуждение.

От того, что он делает со мной, кружится голова. От того, что происходит между нами, не хватает воздуха. То, что сейчас творится, вытеснило все мысли, кроме одной, стёрло все лица, кроме одного. О ком я думала до него? Уже не помню, да и плевать. О чём я думала до него? Сейчас кажется, что на самом деле я только и делала, что ждала его всю свою жизнь. Возможно ли это? Вряд ли, но именно так я чувствую. И именно этому чувству я сейчас отдаюсь без остатка.

— Моя малышка, — шепчет Аарон между поцелуями. — Моя сладкая девочка…

И каждое его слово всё ближе подводит меня к грани.

— Аарон, — я всхлипываю, сходя с ума оттого, что на нас слишком много одежды. — Сними это, — прошу я, дёргая его за ворот рубашки.

Пуговицы отлетают и сыплются вокруг нас, отмеряя глухим стуком наши вздохи.

Он стягивает с себя рубашку, а я вновь толкаю его в грудь. На этот раз он подчиняется, падает на кровать, и я пьянею от этой мимолётной власти над этим сильным мужчиной.

В тусклом свете, падающем из окна, я вижу, как он на меня смотрит. Чувствую, как подрагивают его большие ладони с такими красивыми длинными пальцами, которые лежат у меня на бёдрах. И от этого всего я чувствую себя всесильной.

Беру верёвки, держащие ворот моей рубашки, с удовлетворением вижу, как ещё сильнее сбивается его дыхание, и тяну за конец дешёвой бечёвки. Ничем не сдерживаемая ткань легко соскальзывает с плеч. Прохладный воздух комнаты заставляет меня вздрогнуть.

Аарон смотрит на меня так, будто бы никогда не видел. Или будто бы я сошла к нему с самих небес. Я прохожусь пальчиками по его прессу до самого пояса его штанов. Он со стоном выгибается, а я самым порочным образом двигаю бёдрами, с каким-то ликованием ощущая, насколько сильно он меня хочет.

Он больше не может сдерживаться — рывком встаёт, придерживает меня за талию, бросает на кровать, сразу же накрывает меня собой.

— Какая же ты красивая, — шепчет он замирая. — Какая красивая…

— Не останавливайся, — прошу я, хватаюсь за верёвки на его штанах из дорогой мягкой ткани, развязывая их и за них же притягивая его ближе к себе.

Он снова целует, жадно и горячо, собирая с моих губ каждый мой вздох. Я царапаю его бока, в бессильной попытке прижаться ещё ближе, хотя ближе уже невозможно.

— Ещё, пожалуйста, — прошу я, пока его поцелуи обжигают кожу под ключицами. — Аарон…

От её запаха кружится голова. Её вкус лишает воли. Её стоны сводят с ума.

Я никогда не думал о ней в таком ключе. Боялся опорочить мысли о ней. Вот настолько она неприкасаема. Вот настолько она важна. А потом увидел её. Взрослую, красивую, но всё такую же особенную, и пропал. Просто взял и пропал в ней. Пришёл просто посмотреть, как она спит. Посмотреть, как она спокойно дышит, самому впервые вздохнуть полной грудью, потому что она теперь точно в безопасности. Потому что со мной. Она не знает, но для её безопасности я сделаю всё, да.

А потом она проснулась. Посмотрела на меня затуманенным взглядом. И я подумал, почему бы не коснуться её. Просто коснуться, вдохнуть воздух, которым она дышит. Всего лишь для того, чтобы убедиться: вот она. Здесь, теперь рядом, и теперь я её не отпущу в этот опасный мир. А теперь он стал ещё опаснее. Но не хочу сейчас об этом, потому что вот она… И она сказала: «Не сдерживайся». Поэтому я сейчас не в себе более, чем когда-либо.

Запускаю пальцы в её волосы, касаюсь губами каждой её чёрточки. Тонкий, чуть вздёрнутый носик, пухлые губы, янтарные глаза… Как же я скучал по ней. Как же я скучал. Её ладошки скользят по моей коже, взвинчивая то, чему и так уже нет оправдания, и чему я просто не могу сопротивляться. Всю жизнь я жил в сопротивлении, а ей сдаюсь, отдаюсь без остатка.

Она выгибается подо мной, притягивает меня за шею, кусает мои губы, и мне кажется, что мне хватит только этого, чтобы окончательно сойти с ума. Демоны!

Её пальцы заползают под ткань штанов, и я задыхаюсь.

— Тише, малышка, — пытаюсь остановить её я. Поцелуи — это одно, а это… Я не могу так поступить с ней. Хотя то, что она делает… Демоны! Демоны! Демоны!

— Молчи, — приказывает теперь она.

— Крис!.. — выдыхаю я, когда её пальчики сжимаются на пульсирующей плоти. — Стой. Подожди.

Горло пересыхает, горит огнём. Если бы всё было так просто, сегодня мы не вышли бы из этой спальни. И завтра, возможно, тоже. Но что, если она сгорит? Что, если я выжгу её, как тогда выжег Эстер? Нет. Нет-нет-нет.

— Рон, — вдруг говорит она, скользит языком по контуру моих губ, и меня прошибает холодным потом. Она вспомнила? Шарю взглядом по её лицу и понимаю: нет. Просто сократила моё имя. Она не помнит. — Не волнуйся за меня. Я… Я хочу этого.

Я тоже этого хочу, малышка. Знала бы ты, как я этого хочу, знала бы ты, какую власть надо мной имеешь… Но нельзя. Я не стану проверять, сгорит ли она, когда мы взлетим с ней выше демоновых крыш. Не стану, нет.

— Я тебя люблю, — произношу я, и сам слышу, сколько боли в моём голосе.

А потом отстраняюсь. И это даётся мне тяжелее, чем все те разы, когда приходилось выживать.

— Нет, не уходи, — она тянется за мной, но я уже сконцентрировал в ладонях достаточно энергии, чтобы не ранить её, но заставить забыть то, что только что было.

— Я люблю тебя, — повторяю я, обхватываю ладонями её голову, целую нежно и вливаю энергию.

Она засыпает мгновенно. Словно и не просыпалась. Я поправляю её одежду, касаюсь в последний раз её щеки и, заставив себя больше не оборачиваться, выхожу из комнаты.