Ронни
Я знаю, что Ты думаешь обо мне. То же самое, что я сам о себе думаю. У меня была возможность просто уехать и забыть обо всём. Но… порой мне кажется, что я притягиваю неприятности так, словно что-то свыше не даёт мне вырваться из всего этого дерьма. Или кто-то. Не Ты ли, случайно? Ладно, забудь. И прости меня, Господи, ибо я согрешил.
Итак, из Энтелона я сбежал примерно в шестнадцатилетнем возрасте. Крис было около десяти. И она снилась мне каждую ночь. А ещё снились родители. Я не помню сюжетов, не могу пересказать свои сны, но точно знаю, что в них были мои мать и отец. Наверное, от этих снов я был таким нервным и раздражительным. А ещё оттого, что обоз, с которым я уехал, за несколько дней ни разу не остановился на ночлег вблизи лей-линий. Строгая диета из энергии, на которой меня держал Эспен, сыграла со мной злую шутку. Мне не нужна была вода и еда, не нужен был сон, но я, будто мобиль, подыхал без подзарядки от энергетических потоков. Именно это стало причиной того, что в одну из ночей я обчистил всех своих более или менее состоятельных спутников и покинул караван.
Лей-линии я чуял, как волк чует свою добычу. К утру я уже был возле одной из них. Слабенькой, но за неимением большего, меня устроила и она. Я выпил её до дна. Она так и не появилась больше. Знаю, потому что через много лет бывал в тех краях.
Тогда я ещё не знал, что в тех краях лей-линий катастрофически мало. Да и откуда мне было знать? В общем, другой поток я не чувствовал, поэтому пошёл куда глаза глядят. Мои глаза глядели так себе, потому что я набрёл на ту демонову деревню, на тот демонов трактир.
Я просто хотел мягкую кровать, понимаешь? Хотел забыться сном и алкоголем (до того я ни разу не пробовал выпивки). Хотел вытравить из головы всё то, что я потерял.
Я заказал себе дорогого вина и кусок мяса с кровью и свежими овощами. Это была божественная еда. Уверен, если Ты и ешь, то что-то такое же изумительно вкусное, да. Мне не хотелось ни с кем встречаться, поэтому я занял столик в самом дальнем углу придорожного заведения. То недолгое время, что я пил и ел, я был счастлив по-своему.
Они почти дали мне доесть. Четверо подошли к моему столику, когда от еды не так уж много и осталось. Им не нужно было представляться. В конце концов, я вырос на улице, я понимал, что к чему. Я решил, что ребята пришли, чтобы выгнать чужака.
— Я поем и уйду, — сразу сказал я, но один из них противно ухмыльнулся.
— Можешь не спешить, дружок, — его голос был таким прокуренным, что я еле понимал, что именно он говорил. — И мы не торопимся.
Его свита закивала, многозначительно переглядываясь. Тогда я понял, что выйти живым за двери этого трактира мне вряд ли удастся. Хотя в тот вечер и эта мысль стала ошибочной.
Я доел. Как они и посоветовали, не торопясь. Помню, как застрял у меня в горле последний кусок, и мне пришлось влить в себя почти всё вино, чтобы протолкнуть мясо. Мне было все равно, что со мной будет, поэтому я не боялся напиться.
Мне это вполне удалось, скажу я Тебе. Я был пьян, и им не составило труда меня скрутить. Скажу честно, я и не пытался сопротивляться. Алкоголь, вопреки моим надеждам, не залечил раны. Наоборот, обнажил всё, что болело, и присыпал солью, да. Втайне я надеялся, что они сделают то, что уже происходило со мной сотни раз.
— Только в этот раз наверняка, — давал я своим конвоирам пьяные наставления. — Когда сдохну, сожгите.
— Ты вурдалак, что ли? — спросил паренёк, которому с виду было едва ли больше, чем мне.
— Хуже, — честно ответил я, за что получил неплохой удар по печени.
— Меньше его слушай, Дэрги.
Дэрги больше со мной не говорил, но так старательно косился, что я был уверен, что в тот момент он старательно примерял на меня роли хуже вурдалака.
Мы шли довольно долго. Или просто мне так показалось оттого, что меня нещадно тошнило — в физических ощущениях вино тоже не оправдало моих ожиданий. Путь наш закончился в пустом и огромном сарае, посреди которого располагалась приличных размеров клетка.
— В клетку не пойду, — сразу заартачился я. — Сожгите сразу.
— Кого это вы мне привели?
Откуда-то из темноты показался невысокий, худощавый мужчина. Он не напугал меня тогда. Он был ниже меня, уже в плечах, да и вообще, что меня могло напугать после всего, что со мной было?
Но потом я увидел его глаза. Да… Нет, я не испугался, конечно. Не потому, что такой бесстрашный, а потому что, похоже, та штука во мне, которая вырабатывает страх, поломалась. Так вот, его глаза были мёртвыми, Господи. Если бы вурдалаки и впрямь существовали, то они точно выглядели бы так же. Это потом я понял, что такие глаза бывают у тех, кто умер внутри. Кто почти вурдалак, пусть и метафорически. Это потом я потом понял, что я такой же вурдалак, как и он. А, может, и вправду хуже.
— Боец новый для тебя, Эйнер, — стушевался под мёртвым взглядом главный из этой четвёрки. — Молодой, жилистый, пару лет и вырастет в зверя.
— Плохой боец, — Эйнер смотрел мне прямо в глаза, и я собрал всю свою пьяную волю в кулак, чтобы не отвести взгляд. — Жить не хочет. Тот, кто жить не хочет, плохо дерётся.
— Так это… — не растерялся парень. — На убой тогда.
— На убой, говоришь? — мужчина подошёл ко мне ближе, стал рассматривать, словно я конь на ярмарке.
Парни молчали, глупо переглядывались и топтались в стороне, ожидая вердикта. И я ждал. Я понимал, что, раз я не устраиваю его в качестве бойца, сейчас он меня убьёт. Или не сейчас, а чуть попозже. Выпустит на убой в клетку с каким-нибудь бойцом. Хотел ли я этого? Да, пожалуй. Смерть виделась мне избавлением от опостылевшей жизни. От всего, с чем, мне казалось, я перестал справляться.
— Пусть проспится, — наконец, сказал он. — Может быть, загнанный зверь — это именно то, что мне сейчас нужно.
Как Ты уже понял, мне везло, как утопленнику. Хотя, если подумать, утопленнику везло все же немного больше. Ведь для того, кто уже утонул, страдания прекращаются. А я тонул постоянно. Постоянно в мои лёгкие вливалась мутная вода реальности, вытесняла воздух, заполняла внутренности… Постоянно я захлёбывался, но никак не мог утонуть.