Возможно, несовместимое, но очень желанное появление Сэри в квинтэссенции существования Уилбура спровоцировало изменение его вышеупомянутого творческого дефицита. Его поведение по отношению к ней приняло довольно страстный и романтический оборот. Держать её за руку всякий раз, когда они отсутствовали дома, было жизненно важно для него, и это казалось столь же важным для неё. И не было ни прекращения, ни уменьшения радости, которая теперь овладела им. Они часто целовались и преследовали множество других способов физической привязанности, совсем не сексуальных по мотивам. Уилбур обнаружил, что восхищается одним лишь её видом, простым видением, будь она даже просто сидящей, небрежно разговаривающей или занятой какой-то мирской задачей. Начиная со второй ночи вместе - хотя они занимались сексом по крайней мере три раза за день - они спали, как будто привязанные друг к другу, настолько прочной была их связь. Каждое утро, когда они просыпались, Сэри, хихикая, настаивала, чтобы он сразу же вышел с ней на улицу - на ней не было ни тряпочки! - а затем они продолжали целоваться до тех пор, пока не начинало восходить солнце, и она настаивала на том же в сумерках. В другую ночь - она не помнила, какую - именно Уилбур придумал, чтобы они отважились отправиться в центр пастбища Фрая и под величием луны и мерцающих звёзд занялись пылкой любовью.
В другой раз, после того, как снова занялись любовью, они прогуливались по живописной мощёной дорожке возле Биллингтонского леса. Настроение Сэри отражало невысказанное беспокойство, которое было таким:
«Господи Боже, что я буду делать, если потеряю Уилбура, и его найдёт какая-нибудь другая женщина?»
Эта перспектива, какой бы паранойской она ни была, вселила в неё вихрь горестных размышлений, потому что, если бы она потеряла Уилбура, никогда больше она не испытала бы таких ошеломляющих удовольствий, как она испытывала с ним, несмотря на всю свою разнообразную сексуальную жизнь, которая у неё была. Точно так же она вряд ли встретит такого доброго человека или кого-то, кого не оттолкнёт вид её лица. Уилбур, однако, беспокоился о том, что может означать её задумчивость, но он мог только догадываться.
- Я вижу что-то явно беспокоит тебя, Сэри, и я даже испугался того, что это может быть...
Выражение лица Сэри напряглось, и она притворилась:
- О, я в порядке, Уилбур! Я совсем не беспокоюсь...
- Я думаю, что со всеми этими прекрасными трахами, что мы делали, мож... может, ты беспокоишься насчёт того, что, ну, знаешь, это приведёт тебя к материнству?
Ход мыслей Сэри треснул, как тяжёлый сук.
- О, Уилбур! Мне бы это очень понравилось, я бы хотела этого! Я сделаю тебе малышей столько, сколько смогу, сколько ты сам захочешь!
Этим Уилбур увидел всю длину своего неверного толкования; и возникшее смущение легко отразилось на его лице.
- Чёрт, Сэри. Я только собирался сказать, что тебе не о чем беспокоиться, потому что забеременеть у тебя не получится.
- Ты не можешь?
- Нет, я боюсь, что не могу. Видишь ли, интимная часть меня отличается от парней здесь, так же как и моё семя. Моё семя такое, что оно не может заставить девушку родить ребёнка.
Глаза Сэри превратились в щёлочки.
- Как ты это знаешь?
- В той большой книге у меня на столе сказано об одной вещи, мой дедушка рассказал мне об этом, когда я был почти мужчиной. Слово, которое он использовал - ну, вероятно, слово, которое он знал, - было «несовместимо». Видишь ли, моё семя несовместимо с чревом женщин здесь. Значит, это не сработает - то есть моё семя.
Сэри попыталась понять это необычное слово, но вскоре сдалась.
Уилбур ещё немного продолжил:
- Э-э-э, дедушка сказал мне тогда: «Вилли, ты будешь дружить с девушками - и можешь поспорить - ты не сможешь сделать ни одной из них большой живот с твоим ребёнком», - но с этого момента Уилбур сократил то, что осталось от земного монолога своего деда, который продолжался: «Да, сэр, мальчик мой, ты можешь достать свой большой член и можешь трахнуть все эти чёртовы вёдра из Данвича. Один раз всунул, другой раз вынул, но ты НИКОГДА не сможешь их обрюхатить. Хм-м-м, ты можешь наполнить их своими сливками, как пекарь, заправляет проклятый канноли начинкой, и у них шансов вытащить ребёнка из своей вагины будет не больше, чем у муравья, который пытается тащить тюк хлопка! Это связано с тем, что твоя сперма НЕСОВМЕСТИМА с находящимися поблизости девушками...» - отсюда было и происхождение слова, которое Уилбур открыл. - Надеюсь, ты не разочарована, Сэри. Так и будет со мной. Скорее всего, у меня не родится ребёнок с тобой... Нет шансов, ну, один шанс на миллион.
- Это как?
- Один на миллион, ну... это означает очень мало.
- Уилбур, родится ли у меня от тебя ребёнок или нет, я всё равно хочу, - просияла она, - я хочу быть с тобой!
Вот и всё, что касалось промежуточной информации.
Однако после того, как солнце зашло в последний день июля, Сэри, казалось, почувствовала образную тучу, расползающуюся над их личным царством, которая угрожала невыразимо подавить её радость, но она не могла понять, почему она вдруг стала размышлять об этом. Днём Уилбур проводил больше времени за своим столом, писал, а также изучал другие тайные бумаги на своём столе, а также некоторые книги, настолько устаревшие, что их переплёты даже не сохранились. «Тайны червя» - она смутно разобрала на одном титульном листе, а на другом: «Слово - это жизнь». Уилбур смотрел на эти рассыпающиеся фолианты так, словно смотрел на больного любимого человека. Тем не менее, не наблюдалось снижения яркости его отношения к ней - во всяком случае, уменьшения - но между слоями его безраздельного внимания Сэри очень сильно ощутила вышеупомянутую тучу - тучу, наверняка, беспокойства. В начале вечера она видела, как он ходил взад и вперёд перед большим домом, заламывая свои огромные руки, а однажды он открыл старинные замки на дверях и вошёл внутрь. Услышала ли Сэри приглушённое, но гигантское фырканье, а затем что-то вроде жалобного писка? В этом она была уверена, наблюдая через крошечное окошко, а затем она смогла отметить, что писк напомнил ей одомашненного зверя, находящегося в муках страдания, настолько печально исходило это звуковое излучение. Затем вышел Уилбур, снова запер дверь, только чтобы повернуться, со слезами на глазах и ещё более выраженным беспокойством на лице. Это действительно была безграничная забота, как для человека, глубоко погрязшего в страданиях внутреннего бедствия. Сэри не произнесла ни слова, когда он вернулся в сарай для инструментов, но вместо этого попыталась облегчить это невысказанное беспокойство, прикасаясь к его гениталиям своим ртом. Этот жест его очень успокоил, но потом он высказал сожаление, что должен оставить её, чтобы выполнить какое-то невысказанное бремя, после чего вышел из сарая и настоял на том, чтобы она заперла за ним дверь:
- Ничего страшного, но будь осторожна, помни, - и помчался в направлении Сторожевого холма.
К этому моменту страдания этого человека оставили Сэри в полном ужасе, но хотя она и подавила некоторые из них - теперь, конечно, не в силах сопротивляться - подбирая странную, бледную связку израсходованного семя Уилбура там, где он оставил его на полу после её акта фелляции, и вставляя связку в свою вагину. Это повлияло на ещё полчаса чистого плотского блаженства, воздействие которого потребовало ещё получаса, чтобы восстановить её чувствительность и моторику.
К полуночи Уилбур не вернулся.
И к двум часам ночи тоже.
Глубина ночного неба давала мрачную уверенность в том, что старинным часам следовало верить, и поэтому Сэри не могла больше проявлять самообладание. В отчаянии она оделась, открыла дверь сарая и сразу же приготовилась начать поиски Уилбура. Но как только она вышла за пределы жилища...
Её глаза очень скоро начало щипать.
Из-за того, что у Сэри не было обонятельного восприятия, она не чувствовала запах дыма, который пропитал территорию, как туман; но даже в свете луны её глаза могли очень хорошо различать дымку, которая сообщала ей, что неподалеку горит огонь. Затем она посмотрела на запад...
Она завизжала высоко и пронзительно, как свисток паровоза.
Огонь действительно разгорелся из того самого места, которое, как она подозревала, было местом назначения Уилбура: Сторожевой холм. Она даже могла представить себе столб пламени, колеблющийся за этими причудливыми колоннами стоячих камней, где находилась та старинная плита, о которой шептала её покойная мать. Это не было ужасным пожаром, но яркость его света казалась более интенсивной, чем должен быть обычный лесной пожар; в то время как иногда его потрескивающее сияние определённо испускало блики страннейшего зелёного цвета, сродни потускневшей бронзе. Учёный с замысловатым воображением и склонностью к метафорам может описать этот оттенок как люциферский.
Однако сущность Люцифера вообще не имела никакого отношения к этому. Но дальше...
Послышались звуки.
Как будто столпотворение гибели Вавилона, шум Монгольской Орды и какофония Тартара появились и сразу же исчезли. Неужели земля испустила немыслимое сплетение криков? Неужели земля под ногами Сэри действительно стонала? Из пустоты чёрного неба раздался ГРОМ! Такой хаотичный и раскалывающий уши, она бы не поверила, что такой звук возможен; в ужасе она могла только предположить, что небеса разверзлись. След от адского грома был наполнен звуком, хотя и не таким оглушительным, но с ещё худшей формой отклонения от нормы, но позже она осознала, что это был, хотя и менее усиленный, звук, несущий в себе некоторую близость. Это можно сравнить с резонансом массивного оползня, только оползня, который каким-то образом происходит под землёй; и вместе с тем возник ещё более отвратительный звуковой аккомпанемент, что-то похожее на звук, который она вспомнила, когда услышала, как один из быков породы Грангус умирает на ферме Боуэна; они сказали, что у этого несчастного зверя была бычья хватка, что, по мнению Сэри, означало, что с его лёгкими что-то не так. То, что она услышала в этот момент - но из-под земли, на которой она стояла - было флегматичным трепетом баса с отвратительной влажностью, но вместе с тем казалось чем-то структурным. Ей стало плохо на месте, потому что она действительно разглядела менее глубокую версию того же самого, что в прошлом происходило на Сторожевом холме.
Как будто какая-то адская подземная сущность пыталась составить слова, хотя это были слова на таком языке, который она не могла понять. Если такое высказывание можно проиллюстрировать, оно будет выглядеть следующим образом: «НГХ’НАААААА-ЕЕЕЕ-БРЛУБ-Х’Ю-Д’НА-ЙОГСОТХОТ...»
Потом небо разверзлось ещё раз. Безветренный порыв ударил и уложил Сэри плашмя на спину, и снова ГРОМ раскачал небосвод, она кричала, полагая, что событие, о котором когда-то шептала её мать, День Растворения, уже близко.
Однако в мгновение ока...
Сэри села и смотрела.
...совершенство молчания властвовало над всем.
Сэри ошеломлённо поднялась. Несомненно, опыт такого воздействия не мог быть продуктом воображения. Но её недоумение длилось недолго, поскольку ей в голову вернулась настоятельная необходимость миссии: Уилбур.
Её глаза метались назад и вверх. На вершине Сторожевого холма всё ещё горел огонь. Она ринулась вперёд с ужасной тревогой в сердце, и в её голове взорвалась молитва: «Пожалуйста, Боже! Пусть будет так, что Уилбур не загорится в этом пламени!»
Сэри бросилась бежать...
Только чтобы полностью остановиться.
Фигура в освещаемой лунным светом тьме, идущая по тропе, была Уилбуром.
Если раньше её визг был визгом испуга, теперь она вскрикнула от ликования. Она побежала вперёд и полностью прыгнула в объятия Уилбура, чтобы обнять и поцеловать его, чтобы вцепиться в него изо всех сил - действительно, праздновать тот факт, что он сошёл с огненного холма невредимым.
Гигант, казалось, был поражён этим действием.
- Что с тобой? Нет, успокойся! Почему ты так взволнована?
Всё ещё обнимая его в крайнем отчаянии, она могла ответить только шёпотом, вздохами и припадками.
- Я увидела, как горит огонь на Сторожевом холме, и у меня возникло ужасное представление, куда отправился ты! - она разрыдалась. - Ой, Уилбур! Я так боялась, что ты загоришься вместе с этим пламенем!
- Тише, тише, милая, - он позволил своим объятиям успокоить её. - Как видишь, я в полном порядке. - Это правда, что я был на Сторожевом холме, но я сделал так, чтобы огонь, который я поджёг, не мог никуда распространиться.
- Огонь... зажёг ты?
- Э-э-э-э-э, - сказал он более мягким тоном. Он осторожно повернул её, чтобы вернуться к сараю с инструментами. Проницательный человек мог заметить изменение в его характере, как будто чтобы смягчить любое беспокойство Сэри. Слово «поклоняются» он практически прошептал: - Видишь ли, огонь - это способ, которым некоторые люди поклоняются богам, в которых они верят.
Выражение лица Сэри наводило на размышления.
- Когда моя мама иногда водила меня в церковь, они внутри, одетые в свои облачения, зажигали свечи перед служением. Это похоже на то, что сказал ты?
После паузы Уилбур ответил:
- Ага. В этой же самой манере. И, видишь ли, я поднимаюсь на Сторожевой холм из-за того, что для меня это то место, что для большинства людей церковь, но это совсем другое место, и там я отдаю дань уважения тому, в кого я верю. Для меня никогда не будет другого бога, ни на земле, ни на небе.
Он медленно шёл, обхватив её за плечо, и, казалось, очень осторожно подходил к выбранным им словам, как будто собирался раскрыть ей какую-то глубокую запутанную трактовку.
- Знаешь, есть большинство, которые ходят в церковь по воскресеньям, и также в особые дни, такие как Рождество и Пасха, а есть другие, как я, у которых другая религия, которая призывает их поклоняться другому богу, но имей в виду, что это не как у них, ни по воскресеньям, ни на Пасху, ни на Рождество, а в основном по ночам, в особые времена, такие как ночь Ламмаса, например, а это как раз сейчас...
В Сэри вспыхнуло знакомое слово, что дало ей повод сделать активное замечание.
- О, я знаю Ламмас, потому что мы с мамой слушали, как священник говорил об этом ещё до того, как мой отец запретил нам ходить в церковь. Мы брали буханку хлеба и читали над ней молитвы, а затем сжигали её, чтобы дым поднимался к Богу. Если я поняла смысл всего, на Ламмас мы как бы благодарили Бога за то, что он дал нам первый урожай.
Уилбур решительно кивнул.
- Совершенно верно, Ламмас проник в христианское мышление ещё в далёком прошлом, но на самом деле он намного старше. То же самое и со Сретением, которое известно как День Святого Креста, и это тот день, когда я родился, но это неважно. И то же самое для кануна Белтана, также называемого Вальпургиевой ночью, а затем и для кануна Дня Всех Святых, который в старину называли Самайном, но это было во времена язычников, а теперь большинство называют его Хэллоуином. Забавно, что почти все религии, которые были распространены, были как-то объединены этими особыми днями, но, что больше всего интересно, была какая-то причина, по которой они были скованы особой силой, которая никоим образом не была связана ни с христианским Богом, ни с иудейским, ни с тем, в кого верили далёкие люди, богов, известных как Будда, Аллах и тому подобных.
Сэри прищурилась, вслушиваясь в информацию, которую она нашла интересной, несмотря на недостаток понимания.
- Ты говоришь, что есть причина, по которой эти дни особенные?
Ещё один решительный кивок Уилбура.
- Несомненно, причина в следующем: эти дни особенные, потому что звёзды сошлись так.
Сэри уставилась и моргнула.
- Звёзды?
- Э-э-э... ага, - заверил её загадочный голос. - То, как звёзды проявляют себя, - произнёс он следующие слова с большой внимательностью. - Космология, я не знаю, как тебе объяснить это. Такие звёзды, как Альдебаран, Процион и Бетельгейзе. Они как ангелы с крыльями словно из застывшей росы в своих плоскостях и конфигурациях. Откуда их сила? Ой, ты, наверное, не захочешь знать, потому что это будет довольно утомительно для мозга и потребует большого количества исследований. Мне потребовалось прочесть немало книг, чтобы получить справедливое знание.
В этот момент Сэри полностью лишилась всякой надежды на понимание. Ничего подобного она не вспомнила из церковных проповедей; но опять же, она всегда менее чем достаточно уделяла этому внимания.
Её темп замедлился, и она спросила единственное, что ей пришло в голову:
- Так... получается есть бог, отличный от христианского Бога и человека по имени Иисус?
- Всё верно. В отличие от всего этого.
- О... и как зовут твоего бога?
Колебания Уилбура, казалось, становились всё более сложными с каждым шагом, и когда он заговорил, чтобы ответить, ответ больше походил на срыгивание, чем на речь:
- Йог-Сотот.
Сэри посмотрела на него. Слышала ли она что-то странно похожее всего несколько минут назад, но не голосом Уилбура, а произнесённым с помощью невозможного шума, который, казалось, происходил из-под земли? Однако, раздумывая над этим, она вздрогнула от чего-то, возможно, от естественного спазма, а с другой стороны, от чего-то более дурного, вызвавшего в голове боль, которая была кратковременной, но острой.
- Я никогда о нём не слышала, - сказала она, тяжело вздохнув. - Ты уверен, что он настоящий бог, а не выдумка?
- Он будет настоящим, точно. Я знаю это. Он отвечает на мои молитвы... Твой бог отвечает на твои молитвы?
- О, да! - пришёл восторженный ответ Сэри. - Он на самом деле действительно это делал!
Выражение лица Уилбура свидетельствовало о сильном интересе.
- Когда?
- М-м-м... Я молилась Ему, чтобы Он сделал так, чтобы ты не сгорел в том огне, и... ведь так и случилось!
- А ещё это было?
- О, да, - продолжила она, - в то время, несколько дней назад, когда Руфус Хатчинс сильно обидел меня. Я молилась, чтобы Иисус послал мне своего помощника, - Сэри сжала руку Уилбура, - и посмотри, что случилось! Иисус послал мне тебя!
Уилбур кивнул, притворяясь убеждённым. Однако в своём собственном уме этот колоссальный человек подумал:
«У меня возникло забавное чувство, что это был не Иисус...»