Дар. Золото (СИ)

День первый

Здравствуйте! Меня зовут Тиш.

Нет, полное имя конечно, не такое. Тишан Райен величают меня по батюшке. А если просто, то Тиш. Живу я в землях благословенной Вессалии, где правит король Калин, да пребудет с ним… э… В общем, пусть с ним все пребудет.

Да! Мой родной язык — вессальский. Сами понимаете, вашего языка я не знаю, и потому не остается ничего другого, как довериться переводчику, которой взялся мои речи переводить. Если что, к нему все претензии.

Так, о чем это я? А! Да. Я, Тишан Райен, сын своего отца, мелкопоместного барона Райена, имеющего земельный надел под небольшим городком с ярким названием Крыски, и я бастард. К слову, меня это не напрягает, уж не знаю как вас.

Внешность у меня самая обыкновенная. Рост у меня, не сказать, чтобы очень большой, средний, и лишними завесками я не обременен. Можно даже сказать, совсем не обременен. Волосы у меня каштановые, прямые, коротко стриженые, а глаза карие. Ничего необычного. Как говорила наша нянюшка, «золотая серединка». А барон Райен добавлял, что «ни бэ, ни мэ, ни ку-ка-ре-ку». Ему, конечно, виднее — у него и рост внушительный и внешность… внушает, да.

Мать я не помню, так как было мне, говорят, два дня отроду, когда она ушла в мир иной, а папаша, имея в законных отпрысках только дочерей, не особо заморачивался — воспитывал меня вместе с ними. Признать он меня не признал, но имя свое дал и различий между законными ими и незаконным мной не делал. Драл ремнем всех! Между прочим, за дело. И четыре хулиганистые девки, две из которых были старше меня, не ныли, а принимали все экзекуции невозмутимо, с философским спокойствием. Нянюшка наша попыталась однажды образумить барона на сей счет, за что получила ремнем сама, на том и успокоилась.

К слову сказать, барон Райен, хоть и был прижимист не в меру, на нашем образовании не экономил. И учителя у нас были, как положено дворянским детям, и этикету нас учили, и верховой езде, и у меня даже был свой персональный наставник по фехтованию. Мастера он из меня, как ни старался, не сделал, но грасту я в руках держать умею, и выбить ее у меня из рук надо постараться. Две младших близняшки, Ташка и Сашка, когда подросли, настырно донимали меня на тренировках в плане подержать оружие, и папаша, плюнув на условности дворянского воспитания, заказал у городского кузнеца две грасты поменьше. Пришлось мастеру Рушу — аларцу по происхождению — обучать и этих двух белок-попрыгушек тоже.

— Эй, твоё колдунство! Тащи сюда свою задницу, вашблагродь, спросить хочу!

Как вы уже поняли, это мне. Наш старший в охране обоза. Он у нас всячески подчеркивает свою независимость и крутость. От чего независимость я так и не понял, но идти, точнее, ехать на доставшемся мне сереньком лошаке, надо. Потому как лучше уступить дураку.

Старший обозничий меня ждал, восседая на рыжей лошадке плебейского происхождения, и нетерпеливо ухмылялся. То, что ему срочно понадобилась какая-нибудь ерунда, я даже не сомневаюсь. Но терпение у меня тренированное. Я все-таки выпускник Вессалинской Академии Магии, а там терпению учишься на раз — два.

— Вот скажи, твое благородь, Дар — он круглый или плоский? А то уже говорят, что круглый. Не пойму, как с той стороны люди с него не падают. Может клеем каким обувку мажут, а?

Скучно ему. Его бойцы заняты кто чем. Кто вперед обоза поскакал от старшого подальше, кто спит в седле, кто семечки лузгает. А что еще делать? Повеление короля — сопровождать любой обоз на любой земле и владении. И пусть отродясь в этих лесах разбойных людей не водилось, но купечество, и не только оно, обязано теперь нанимать охрану. А как еще наемников пристроить, чтобы они в эти леса сами разбойничать не подались? Купцы сплевывают сквозь зубы, но платят. Иначе дороже выйдет. После короткой, но не совсем победоносной войны, которую наш король затеял с Дараем, наемники обозлились, потому как обещанные серебряные горы не получили. Король огреб в этой войне по самые уши… э… то есть потерпел тактическое поражение, и заплатить оставшемуся войску ему было нечем.

Задумка у короля, надо сказать, была так себе — получить в свое безраздельное пользование золотые рудники Исандары. Смотрите карту, зря я её рисовал что ли? Но палата магов Вессалии его не поддержала, разумно полагая, что дарайцы за эти рудники не только горло перегрызут. Они и полуостров Заячий под шумок отхватят. Слава Небу этого не произошло. Вессалия отделалась легким испугом. На что надеялся Калин — кстати, менталист по магическим способностям — только Небу и известно.

— Круглый, — отвечаю, — И клеем мажут. Знаешь, клей такой особенный. Один раз намазал и навсегда.

Прищур небольших глазок обозничего ничего хорошего не сулил. Но граста, висевшая в ножнах у меня на поясе, игрушкой не была, и он это знал. Оружие это в наших краях редкое — узкий трехгранный клинок в полтора локтя, сечением неправильного треугольника, одна грань которого заточена. Наконечник острый как шило и гарда, круглая, прикрывающая раздвоенную рукоять, похожую на ласточкин хвост. Не каждый умеет таким клинком пользоваться. Он точно не умел. Потому и я слегка зарывался, но на личности не переходил. Словом, был у нас с ним сдержанный нейтралитет.

— И чему вас там в ваших академиях учат? — вздохнул он, — Сказано, баре — они и есть баре, — оставил за собой последнее слово.

Спорить я не стал. Чему-то учат. Меня так вот научили. Как могли. Могли совсем не учить, магической силы у меня сош да сотейка. Но родитель подсуетился, заплатил золотом кому надо — я даже знаю кому — и приняли меня на факультет стихийников. Хотя прозрачная сфера на вступительном просмотре засветилась еле-еле. И каким-то фиолетовым светом, озадачив приемную комиссию. У всех нормальных она светилась красным или желтым, ну, зеленым или голубым. С переливами. В крайнем случае синим, как у менталистов… А я вот… Потому обидных подколок за годы обучения не избежал.

Что я могу? В смысле как маг? Ну, маг это громко сказано. Я не швыряюсь огнем, не вызываю дождь или землетрясение, не врачую, не умею делать артефакты… Короче, ничего из престижного набора магических способностей у меня нет. Я чувствую землю. Только вот не надо смеяться. Вы, например, можете сказать: есть ли на глубине в десять локтей вода? А кварцевая жила? А железный колчедан? Не знаете что это? А я знаю! Правда, мне нужно дотронуться до… породы, если по-правильному. Меня на первый год обучения вообще послали. Я имею в виду в Бурсу Мастеровых.

И я вместе десятком детей мещан и ремесленников рассматривал, нюхал, вымазывался аки свин о камни и камешки, глину и песок, а то и грязный болотный ил. Разве только на зуб не пробовал. Долбил эти каменюки молотком, шлифовал, обтачивал, пропитывал олифой для яркости красок, записывал что видел, таскал мешки и мешочки с пробами, и запоминал. И вскакивал с криками по ночам, будя сотоварищей по общаговской комнатенке, потому что снилась мне киноварь, ехидно подмигнувшая оранжевым глазом, через мгновение потекшая между пальцев самородной ртутью.

Я не в обиде. Даже наоборот — я и не мечтал, что у меня будет столько приятелей в древнем городе Вессалине, альма-матер многих умников и умниц, через годы прославивших Вессалию и ее короля. Куда ж без него.

Через год я вернулся в Академию Магии и Тонких Искусств, научившись не только отличать пирит от пиропа, но и ругаться как портовые грузчики, резаться в кости на деньги, залпом выпивать шкалик эльфийского самогона, и при мгновенной потере пространственной ориентации понимать, что больше ни за что, никогда и нигде… Из крепких напитков — только сок.

Между тем, дорога петляла заячьим следом в солнечном сосновом лесу, и свежий и тягучий как кисель, воздух хотелось потрогать. После душных и застойных запахов портовой Вессалины, пропахшей рыбой и сортирами, в лесу Срединной долины королевства дышалось легко. Третий день мы неспешно тащились по грунтовке, а не по мощеной дороге, потому что купец, к которому я прицепился попутчиком, и который вел свой обоз в Лирию — град наш стольный — из экономии времени выбрал проселочные летники, в это время года, слава Небесам, сухие и еще не разбитые в пыль.

В этом обозе я оказался через день после выпускного. С пергаментным свитком об окончании обучения и стандартным направлением «на работу во благо короны» сроком на один год. Выпускники побогаче — а таких в Академии было три четверти — или откупались от перспективы поработать на благо короны год, или шли на пожизненную службу, как большинство боевых стихийников. А уж о менталистах и говорить не приходиться — они все были под особым контролем. Оно и понятно, кому понравиться, когда копаются в твоих мозгах без спроса? Да, забыл совсем, еще письмо надо отвезти в Управление Королевских дел в Лирии. Мне его ректор дал. Сказал «все равно тебе проезжать мимо».

Обозничий, имя которого я, хоть тресни, не мог вспомнить, придержал свою лошадь, поравнявшись со мной.

— А вот скажи, вашблагродь, — завел он опять, — Если на нас разбойные людишки выскочат, ты чем отбиваться будешь? Огнем или молнией?

Я понял, что обозничий меня побаивается. И такие вот ехидные вопросы — попытка выяснить мои возможности. Не люблю разочаровывать людей. Особенно, если это просто людь, такой же, как и я, а не эльф или шакар.

— Камнем.

А что? Правду сказал. Камнями швыряться я умею. Я даже сестер-близняшек этому научил. Они теперь любого мальчишку переплюнут, пуская «блинчики» по воде. Благо на землях барона Райена прудов и заводей до… много, в общем.

Обозничий демонстративно оглянулся, внимательно осмотрев придорожные кусты:

— Чет я камней тут не вижу? Наколдуешь что ли?

Ага. По башке вдарю — сразу звезды увидишь. Чем не камешки? Правда, вслух я этого не сказал. Да и вдарить его, я, наверное, не успею. Он хоть и слегка придурковат, драться явно умеет. И с какой стороны держать меч он знает. По нему видно. Это я так, про себя бахвалюсь. Я тоже его побаиваюсь. Наемники народ простой, бесхитростный. Чуть что за оружие хватаются и машут им почем зря. Так что промолчу. Мне еще с ними дальше ехать.

Хотя до моих родных Крысок осталось всего ничего. Полдня и я увижусь с нянюшкой и близняшками. Четыре года их не видел. Как только мне семнадцать стукнуло, папаша меня в Академию спихнул. Ну, как спихнул. Он просто увидел однажды, как мы с Ташкой и Сашкой в прятки играем. Они прятали в саду разную дребедень, а я находил. Всегда. Только мне для этого надо было вещицу в руках подержать. А папаша наш оказался наблюдательным и сообразил, что у меня имеются кой-какие магические способности. В общем, он самолично отвез меня в Вессалину, оставил там, и за все это время домой не звал. Писал, что, мол, учись, а на каникулы езжай куда-нибудь подзаработать, заодно и побираться не будешь. Что означало — не буду побираться у него. Было обидно, конечно. Я ведь и не заикался ни о чем. Не просил. Меня в Академии и одевали и кормили. Ну, как одевали и кормили… я не привередливый.

Все ученические отпуска, и зимние и летние, я пристраивался то грузчиком в порт, то шлифовал стекла под зеркала в единственной на всю Вессалию зеркальной мастерской, то бегал на подхвате в кожевенной лавке, в которую взяли по знакомству — у меня там друган с бурсы околачивался. А однажды таскал краски в ткацком доме, где ткали знаменитые вессальские шелка. Правда, долго я там не продержался — споткнулся и опрокинул чан с зеленой краской на себя, да так, что отмыть не было никакой возможности. Ходил ярко-зеленым два дня к жуткой радости приятелей и недругов — да, такие тоже были — пока не попался на глаза ректору академии Балору. Тот невозмутимо осмотрел меня с ног до головы, щелкнул пальцами и пошел дальше. А меня обдало горячим ветром, и моя физиономия вернула себе нормальный цвет.

На третье лето Балор вызвал меня к себе в кабинет, и, сунув в руки бумажный листок, сказал:

— Тишан, я вижу, ты маешься от безделья. Поработай вот. Это письмо моему знакомцу в Россы. У него там торговая лавка, называется «Хрусталь и алмаз». Отдашь письмо, он тебя на рудники пристроит. У него и поживешь, а если надо, ему и по хозяйству поможешь. Иди.

То, что я был на восьмом Небе от радости говорить, наверное, не стоит. А я был! И поехал, и отдал письмо, и приняли меня помощником мастера по осмотру шахт на Серебряных Рудниках Россы. И заработал я себе за две неполных луны столько, что хватило и одежку прикупить получше, чем мои обноски, и отъестся за последний год учебы — хоть кости уже не выпирали. И даже на поездку домой немного осталось. Такой вот я бережливый.

Баронская усадьба Райенов встретила меня предзакатной тишиной. Но когда я, протопав по крыльцу, намеренно погромче хлопнул тяжелой входной дверью и зашел в гостевой холл, раздался радостный вопль:

— Тиш приехал!!!

И меня почти сбил с ног рыжий ураган под названием Ташка и Сашка. Девчонки повисли на мне как новогодние конфеты на елке, тиская с разных сторон, нетерпеливо подпрыгивая и одновременно задавая вопросы в духе «ура, а ты надолго?», «завтра поедем на рыбалку, у нас знаешь какие караси повырастали!», «а Вессалина красивый город?», «а Академия большая?»…

Из кухни выглянул мальчишка-слуга, которого я раньше не видел, смышлено подбежал к нам, подхватил мою дорожную сумку и застыл с немым вопросом. Сашка махнула ему рукой, мол, тащи наверх, и он умчался выполнять указание.

Когда они немного успокоились и отстранились, мне пришлось признать, что девчонки выросли. И теперь даже выше меня. Сей факт настроения мне не испортил, но чуть взгрустнулось. И повзрослели. Похорошели обе, но, как мне показалось, были чересчур худыми. И льняные домашние платья были им чуть коротковаты, что меня, надо сказать, озадачило.

Я огляделся, в надежде увидеть еще кое-кого, подумав, что она первая вышла бы меня встречать:

— А где нянюшка? — я, наконец, высвободился из Ташкиного захвата.

И обе вдруг сникли. И глаза опустили!

— Что? — я насторожился.

— Понимаешь, — замялась Ташка, — Нет больше няни. Умерла.

Я подошел к диванчику, стоявшему посреди холла и сел.

Нет, я, конечно, все понимаю. Люди не живут вечно. Моя мачеха, а по совместительству и мать всех дочерей барона покинула сей мир, когда близняшкам не исполнилось и пяти. Как я помню, была она тихой и спокойной. Но вот такова эта жизнь. И няня ее заменила. И, по сути, стала матерью нам всем. Теперь ее нет. Так бывает. Я знаю. Но почему больно-то так?

— Прости, — Ташка мялась.

— За что? — подумал, а они-то при чем?

— Мы не писали. Отец запретил.

— Почему?

Ташка отвела взгляд:

— Сказал, чтобы ты учился спокойно.

Я смотрел на них обеих, начиная злиться:

— Что еще мне не надо было знать?

Сашка села со мной рядом, и погладила обеими ладошками по плечу. Потом поправила подол платья, словно собираясь с силами:

— Ну, у нас тут недород был… в позапрошлом году. И мор на скотину напал ни с того, ни с сего. Попадало больше половины. И коровы, и лошади, и даже овцы… — она говорила тихо. Ташка пристроилась на диване с другой стороны, а она продолжала, — Селяне обвинили Марейку. Помнишь её?

Я кивнул. Марейка — наша знахарка. Врачевала она многих. И детей и взрослых. Жила на отшибе у леса. Подальше от всех. Всегда приветливая, покладистая. Пропадала подолгу в лесу, выискивая травы и коренья, которыми лечила всю нашу округу.

— Избенку ее сожгли. И ее…. — Сашка говорила все тише, — Мастер Руш дым увидел, кинулся туда, но не успел. И Марейку не вытащил, и сам…

Меня словно холодным ветром обдало:

— Он тоже?

— Нет-нет, — заторопилась Саша, — Он живой. Ослеп только. Глаза выжгло. Он теперь на конюшне за лошадьми ходит. Он хотел домой уехать, ну, в Алар. Да отец не пустил, сказал, что нечего слепому по свету шастать, добрых людей на соблазн грабежа подбивать.

— Так и сказал «добрых людей»? — я злился.

— Да, — Сашка совсем на шёпот перешла, — Отец повесил их.

Я попытался как-то представить повешенных «добрых людей», но она поправилась:

— Тех, кто Марейку сжег…

Повисло молчание. Да знаю я, что барон в своем праве. И вешать и миловать. Но как-то…

— Хорошо, что Тилина и Тамара замуж успели, — вдруг непоследовательно сказала Саша, — Хоть за них не надо переживать.

Я не понял, о чем она:

— А за вас надо? Что еще я не знаю?

Саша вообще замолчала. Выдала Ташка:

— Мы в наемницы хотим податься.

Я не поверил своим ушам:

— Чево?!

Ташка гордо задрала подбородок, чем еще больше стала похожа на белку-переростка:

— Мы умеем драться! И грастой даже лучше тебя владеем. Мастер Руш нас слепому бою научил!

— И ты решила, что уже стала знатоком клинка и кинжала? — я ничего не понимал, — Вы что, серьезно?

Нет, они не дуры, не подумайте. Но что-то цепляло меня в этом во всем, и я не мог понять что. Ладно, разберусь потом. Тем более, что в холл, в запыленной дорожной одежде собственной персоной входил барон Эльгар Райен.

После сдержанных приветствий меня сначала накормили, потом натаскали горячей воды в лохань, потом я смыл, а точнее содрал с себя четырехдневную дорожную грязь, оделся в домашнее — и на дворе окончательно стемнело. Но барон Райен не позволил мне счастливо завалиться спать в моей комнате на моей родной кровати, а позвал в свой кабинет.

В небольшом камине горели и потрескивали дрова, раздавая вокруг тепло, и было приятно усесться в кресло и вытянуть ноги после долгой езды в седле.

Барон сидел во втором кресле, стоявшем рядом, и задумчиво смотрел на огонь. Я не особо старался начать разговор, и вообще, всегда чувствовал себя при нем скованно. Лучше я подожду. Он же зачем-то меня позвал?

— Ты почему так рано приехал? — вдруг спросил он, — Тебе же еще год учиться.

Ну, если дело только в этом…

— В Академии меня больше нечему и некому учить. Преподавателей и магов по моим способностям нет, а теорию магии и все, что мне нужно знать, мне уже дали. Это не я сказал, это господин Балор — ректор наш. Меня досрочно выпустили.

Он смотрел внимательно, но недоверия в его взгляде не было.

— Лицензию получил?

— Да, — я, в общем-то, был готов к подобным вопросам, — Показать?

— Нет. Не надо, — Эльгар Райен хмурился.

Он отстраненно вертел в руках тонкий бокал. Пустой. Бутылка вина стояла нераспечатанной на столике рядом.

— Направление дали? — снова спросил он.

— Да. В Тихий. На год.

— Ясно, — он на меня не смотрел, — А сам как считаешь, ты чему-то научился?

Вопрос был странным. Если уж дали лицензию… Я пожал плечами и промолчал.

— Тебе сестры, наверно уже рассказали, что дела у нас неважно идут? — вот теперь он на меня смотрел. Я кивнул, — Урожаи плохие. Как сглазили. Второй год подряд. Еле-еле себе наскребли. Продавать нечего. Поголовье коров еще не восстановили, хотя овец уже хватает. Но о продаже шерсти с них и речи нет.

Он продолжал говорить, а я слушал, как он рассказывает мне о делах, о поместье и скотине, и удивлялся. Он никогда раньше со мной таких бесед не вел. Подумал, что это вступление о том, что денег он мне не даст. Но я и не прошу… Он внезапно перестал говорить о делах и спросил:

— Ты знаешь, что эти две вертихвостки решили в наемницы податься?

Я снова осторожно кивнул.

— Предполагается, что я об этом не знаю, — он грустно хмыкнул, — Они решили удрать. Знаешь почему?

Теперь я мотнул головой отрицательно.

— У меня денег на приданое нет. Вот они и решили подзаработать.

— Но… Вы же их не отпустите? — неуверенно спросил я.

— Нет, конечно, — вздохнул барон, — Но я даже не могу их на королевские смотрины вывезти.

Н-да. Королевские смотрины это последнее, что могут предпринять обедневшие дворяне, у которых есть дочери на выданье. Это похоже на рынок, на котором дворяне побогаче присматривают себе… Словом, не нравиться мне все это. Но, я-то что могу?

Барон опять молчал, явно на что-то решаясь. И, похоже, решился.

— Тишан, — начал он, — Твой прапрадед, который построил этот дом, воевал. Много воевал.

Знаю я. Мне нянюшка на ночь историю рода, вместо сказок рассказывала. К чему это все?

— И по нашему семейному преданию он спрятал то, что… э… награбил.

Вот это да! Эльгар Райен решил называть вещи своими именами? Чудны дела Небесные. Я, кстати, не знал об этом предании.

— Спрятал где-то здесь, в этом доме. Искали все. И я тоже, по молодости. Как ты понимаешь, не нашли, и решили что это просто… сказка…

Я понял. Он хочет, чтобы и я поискал. Да запросто!

— Хорошо, — я перебил его, — Я поищу. Но обоз, с которым я сюда добрался, через день пойдет дальше, в Лирию. Мне хотелось бы…

Барон Райен разглядывал меня, словно увидел в первый раз. И, кажется, был удивлен.

— Я понял тебя, — наконец сказал он, — Задерживать не буду. Найдешь — хорошо, нет, значит, нет.