Дарю вам этот мир

День визитов. Марк Фрид

Больше всего мне хочется упасть в постель и бездумно следить за движением фигур на потолке в надежде, что придет избавительный сон. Тем не менее даю согласие на контакт.

Марк Фрид не является на экране видеала. Он настаивает на эффекте vis-a-vis. Ему, видите ли, так привычнее. Но я не намерена приводить палату в порядок ради счастья принимать научную знаменитость у себя в гостях. И мне плевать, как я при этом буду выглядеть: применительно к моей персоне режимы «ужасно» и «очень ужасно» для постороннего глаза не сильно различаются.

Опускаю шторы, выбираю свободный от мебели и напольных ваз пятачок, после чего даю согласие на визит.

На указанном пятачке возникает фонтан призрачных струй, которые резво меняют цвет наподобие веселенького китайского фейерверка. Весь этот плезир длится не более нескольких секунд, а затем струи тускнеют, стягиваются в подобие человеческой фигуры из мутного стекла, по которому беспорядочно мечутся яркие сполохи, сообщая фигуре плоть и цвет.

Марк Фрид пребывает в позе роденовского «Мыслителя», если не считать просторной драпировки на телесах отнюдь не атлетических статей и банальной табуретки вместо камня под задницей. Со времени нашей встречи его лохматость сильно повысилась, и к ней прибавилась асимметричная курчавая бородень.

— Ага, — начинает он без предисловий, внимательно разглядывая меня блестящими темными глазками. — Теперь припоминаю. Мы встречались раньше в…

— Математический Кампус, — говорю я. — Хайдельбергский университет.

— Так это же совсем рядом! У меня свободный вечер, что, если не откладывая…

— Меня там нет, доктор Фрид. Мы с вами находимся сейчас в моей палате, в клинике для ревенантов. Центральная Россия, где-то неподалеку от реки Волга, если это вам о чем-то говорит.

— Гм… ревенанты… Если вы нездоровы, то мы можем…

Его манера обрывать фразу сразу после того, как становится ясен ее смысл, начинает меня бесить.

— Вряд ли я стану здоровее в обозримом будущем, доктор Фрид. Вы ведь не затем меня нашли, не так ли?

— Зовите меня Марк. — Он смущенно улыбается в свою нелепую бороденку. — Вообще-то, моя фамилия — Фридман, но за минувшие столетия в точных науках накопилось столько Фридманов, что поневоле приходится озаботиться уникальной идентификацией… хотя и Фридов, если честно, тоже предостаточно. Могу я обращаться?..

— Мое имя Антония, если вы помните. Вы вправе редуцировать его по своему усмотрению.

— Я не помню, но полные сведения об авторе присутствуют в заголовке реферата. Анти… по-моему, недурно звучит…

—.. что в переводе с греческого означает отрицание. Это как раз про меня.

— Хорошо, Анти. Теперь, когда мы определили исходные условия… Я прочел ваш реферат о новом классе метаморфных абстракций.

— Но я не…

— Я читаю все работы, где упоминаются гильдерманово пространство и смежные математические представления, — прерывает он меня с внезапным раздражением. — На это уходит чертова прорва личного времени, но иного способа оставаться в актуальном метаморфном дискурсе не существует.

Забавно: всего только пару дней назад я исполнилась бы энтузиазма и вся целиком, от пяток до макушки, обратилась во внимание. Еще бы — выдающийся математический ум нашел время для визита, направил на меня лучи неравнодушного внимания! Вот была бы прекрасная инъекция моей зачахшей самооценке. Благовидный повод напомнить о своем существовании ушедшим в научный отрыв обитателям Кампуса. Да вообще было бы классно.

Но не сейчас.

Я спокойна, как ящерица в холодной норе. Мне все равно, что он скажет.

Однако политес надлежит соблюдать.

— Тогда, док… Марк, у вас найдется пара слов по поводу и моего скромного труда.

— Конечно, найдется. — Он встает и начинает расхаживать вокруг своей табуретки, иногда выбредая за пределы пространства vis-a-vis и незаметно для себя проходя сквозь какую-нибудь ненароком подвернувшуюся вазу с сухими колосьями. — Пара слов… именно пара… — Его голос обретает академический металл. — Проблема в том, Анти, что ничего принципиально нового вы не открыли. Класс подобных метаморфов давно известен. Он описан еще в прошлом веке в работе Сигэмицу и Эммана «Парадоксальность и эстетика алгебраического абсурда». Между прочим, Эмман — это японская фамилия, точнее, псевдоним, как у меня. И употреблен по той же самой причине. Настоящая фамилия ученого была Ямамото. Следовательно, он был обречен затеряться в толпе однофамильцев, а то и полных тезок. «Эмман» означает «мир и согласие»… — Марк Фрид снова устраивается на табуретке, как на насесте, и смотрит на меня испытующе. — Вам не интересно?

«Ну что вы, Марк, как вы могли такое заподозрить, Марк, никогда не слышала ничего более захватывающего, Марк…» Так мне следовало бы отвечать, изнывая от пиетета и величия момента. Но нынче я не настроена лицемерить даже из уважения.

— Нет, — говорю я.

— Да мне, строго говоря, тоже… В этой работе описан сам класс, приведена вся формальная часть и перечислены допустимые реплики. Единственное отличие вашего реферата в том, что вы сочли возможным связать кохлеары с тубулярами, исходя из допущения, что и те и другие являются резидентами гильдерманова пространства. Формальное сходство улитки и вашего отдельно взятого мтавинского… кстати, почему мтавинского?.. странное определение… ну и бог с ним — мтавинского кохлеара ввело вас в заблуждение. На самом деле это резиденты разных пространств. Вы наверняка знаете, что такое «полиметрическая алгебра Стяпонавичуса»?

Отрицательно мотаю головой.

— Если честно, мне до сих непонятно, что заставило вас тратить столько сил на описание описанного и доказательство доказанного. Я потому к вам и явился, чтобы своими глазами увидеть сей феномен.

— Дело в том, Марк, что мтавинский кохлеар существует в реальном мире.

— Это неважно. Наш мир достаточно многообразен, чтобы в нем имели материальное воплощение все бредовые фантазии человеческого мозга. И нечеловеческого тоже, я не метарасист… Я здесь потому, Анти, что мне импонирует ваше упорство. То, что вы изобрели велосипед, не есть тяжкий грех. В сопространственных проблематиках такое приключается сплошь и рядом. Вот и ваш покорный слуга в свое время… гм… И, строго говоря, кое-где ваша система доказательств более изящна и практична, нежели у наших добрых самураев… — Он затейливо переплетает конечности и окидывает меня из своего отдаленного мирка благосклонным взором. — Давайте поступим так: вы приводите свое здоровье в порядок и связываетесь со мной… только никаких экранов, непременно vis-a-vis или в материальном воплощении… кофе, мороженое, вкусный ликер гарантирую… и мы трансформируем ваш реферат в полноценную научную статью. Я объясню, что следует исключить, а на чем акцентировать внимание небезучастной математической общественности… авторство, разумеется, остается целиком за вами…

— Спасибо, Марк, — роняю я.

Он вдруг резко подается вперед и едва не пронизывает меня насквозь.

— Кажется, я понимаю, в чем главная проблема, — сообщает он, заговорщицки сощурясь. — Вы все время пытались вызвать в своем воображении визуальное представление этой винтообразной дряни. Запихнуть ее себе в голову, в обычную человечью, что скрывать — женскую голову…

— Ну да, — уныло вздыхаю я.

— Ох уж эти мне хайдельбергские визуалы! — смеется он. — Легкие пути не для них… Открою вам секрет, Анти: у меня с воображением вообще паршиво, я и трехмерные-то классы представить себе не могу Ну, куб или пирамиду — это запросто, а потом начинаются сложности. Анти, не нужно ничего воображать! Всевышний даровал человекумозг не для того, чтобы забивать его нарочито искаженными проекциями реальности, а чтобы создать аппарат для описания всего на свете и употребить на благо вселенской гармонии…

Он шлет мне воздушный поцелуй и рассыпается в прохладном воздухе снопом разноцветных искр.

Какое-то время пытаюсь размышлять на тему: нужно ли мне все это безобразие, хочу ли я оставаться математиком, изменит ли предполагаемая статья мои представления о собственной бездарности. И на все поставленные вопросы сама себе даю однозначно негативные ответы.

Но прежде чем я падаю на ложе без сил и желаний, ко мне заявляется последний посетитель.