Дарю вам этот мир

Урок вождения

Джильда выше меня на голову, прекрасно сложена, окружена легким облачком притягательных ароматов незатейливого цветочного парфюма и здорового, только что из душа, женского тела. Если бы она вдруг проявила ко мне личный интерес, при всей своей гетеросексуальности я бы недолго колебалась… Но ничего такого не происходит. Я вообще не знаю о Джильде ничего, что выходило бы за пределы нашего делового партнерства. Она учит меня управлять космическим аппаратом, я скрашиваю ее досуг математическими парадоксами. На этом все. Если у нее и есть жизнь вне стен офиса или ангара, мне о ней неизвестно. Подозреваю, обо мне Джильда знает намного больше.

— Не гляди на меня! — говорит она жестким, как сухая кость, голосом, какой совершенно не вяжется с ее чарующим обликом. — Меня здесь нет! Ты одна в кабине! Одна во всей Галактике!

Одна… к такому мне не привыкать.

Раскинув пятерни по панели управления, старательно привожу к повиновению эту гору металла и керамики. Команда на захват управления. Команда на запуск программ автономности. Команда на выход из ангара.

— Борт шесть-семь-шесть-двести тринадцать запрашивает коридор к регулярному порталу.

Ответ приходит немедленно:

— Борт шесть-семь-шесть-двести тринадцать, кто управляет?

— Здесь пилот-инструктор Джильда Романо, — вмешивается мой ангел-хранитель, — личный номер…

— Не нужно, голос опознан, — благодушно прерывает ее служба летного контроля. Голос мужской, низкий и даже брутальный, с хрипотцой и трудноуловимым аристократическим акцентом, но сейчас в нем читаются неожиданные теплые нотки. — Как твой бизнес, детка?

— Спасибо, процветает, — сдержанно отвечает Джильда. Ей не очень-то по вкусу внезапная фамильярность в столь ответственный момент.

— Ты все еще бываешь в «Трех Планетоидах»?

— А с кем это я говорю? — с наивозможнейшей сердечностью вопрошает Джильда.

— Юзек Врублевски, неужто не помнишь? Мы пересекались в прошлом месяце…

— Диспетчер Врублевски, мать вашу исполняйте свои обязанности и не мешайте работать мне! — злобно рычит Джильда. — Нам сегодня дадут коридор или?..

— Злюка, — без большой обиды констатирует невидимый оппонент. — Повторяю вопрос: кто управляет?

Я наконец получаю право голоса:

— Пилот-стажер Стокке-Линдфорс.

— Подтверждаю, — ледяным тоном прибавляет Джильда.

— Передаю координаты бортовому копиру Коридор будет свободен в течение сорока семи минут… — Мстительное хихиканье. — Не подеритесь там, девочки!

— Принято, — говорю я и обращаю выжидательный взор на Джильду.

— Меня здесь нет, — напоминает она, рдея всем лицом как маков цвет.

Я пожимаю плечами и сама — сама! — собственными кривыми пальчиками под ублаготворенное урчание копира («Поправка две секунды… Отклонение ноль… Поправка минус две секунды… Отклонение ноль…») веду настоящий, живой, ощутимых габаритов космический транспорт к регулярному экзометральному порталу.

Это не тренажер, не фантоматика. Все по-взрослому. Под нами сто двадцать миль пустоты, слегка приправленной пылью и газом, а потом сразу начинается Земля. Бросаю косой взгляд на видеал внешнего обзора: сильная облачность… над Европой всегда облака… но если приглядеться, в разрывах перистого одеяла отсверкивает океаническая поверхность. Зато впереди, насколько хватит взгляда и воображения, холод, темнота и свобода. С воображением у меня, как известно, беда, я не могу представить себе эту безумную бесконечность во всей ее силе, я просто знаю, что она там есть и до ближайшего обитаемого мира — несколько парсеков чистого космоса. Если, разумеется, покрывать их в экзометрии, а не ломить напрямик, сквозь Пояс Астероидов и кометные пояса…

— «Три Планетоида» — это такой бар в Нижнем Городе, — отверзает уста Джильда. — Там собираются все, кто пожелает, но раз в месяц он закрывается на специальное обслуживание. Только для отставных звездоходов… вроде меня. Но чтобы не свелось к бестолковому нытью типа «а вот помнишь… а было еще…», допускается действующий персонал систем летного контроля. Молодняк обоего полу…

— Вхожу в портал, — говорю я казенным голосом и рисую на панели управления соответствующую команду.

— Что? — переспрашивает Джильда, слегка потерявшись.

— Кто здесь? — восклицаю я с изумленным видом. — Посторонние голоса! Когитр, ты их тоже слышишь?

— Нет, мэм, — со всей иронией, на какую только может быть способна бортовая интеллектронная система, отвечает когитр. — Ничего такого, что позволило бы усомниться в вашем душевном благополучии.

Меня предупреждали: какой-то умник давно завел традицию сообщать искусственному интеллекту английское чувство юмора. Не всякий поймет, а кто поймет — оценит и не станет дуться по пустякам.

Джильда и не думает дуться. Просто умолкает и сидит в своем кресле, покойно сложивши лапки на коленях.

Не хочу смотреть на нее. В конце концов, она сама приказала… Но если я отращу себе жесткие вороные волосы до плеч, добавлю своим тусклым гляделкам адриатической синевы, вдвое… нет, втрое!., накачаю грудь и губы тоже накачаю… стану ли я такой же пленительной? Или внутри этого искусственного, никогда прежде не существовавшего идеального тела так и останется изможденный бесцветный подросток, которого недолюбили в детстве и не научили простым человеческим эмоциям? Кажется, таких симбионтов во все времена принято было называть «стервами». Ну так я и есть стерва… тоже мне открытие.

— Вошли в портал, — буднично сообщаю я в пространство.

Молчание.

— Отомри, — позволяю я с великодушием записной стервы.

У нас полтора часа абсолютной скуки в экзометрии. Где, как известно, ничего не происходит, все курсы параллельны, а любоваться за бортом положительно не на что.

Как удачно, что у меня на борту вдруг обнаружился очаровательный и разговорчивый попутчик!..

— Итак, специальное обслуживание, — говорю я. — Разнополый молодняк.

— Ничего интересного! — оживленно заверяет Джильда.

И без перехода начинает пересказывать события последней гулянки.

Медведь Алендифф женился. Вы будете смеяться, но на Пышке… да-да, Пышка Петроски, та самая, что говорила, будто на самом деле она — самка богомола и при виде мужиков у нее начинают чесаться клешни… впрочем, эта тема себя покуда не исчерпала, подождем — увидим, как там у них стерпится-слюбится, но на встрече Медведь гладил Пышку по заднице, а та млела и таяла, как тогда, ну, вы все помните, на Красном Зефире… не тот Зефир, где у нас постоянная колония, полтора миллиона живых душ, как одна монетка, и три поколения туземцев, а Красный Зефир, что в системе Самара-Ухура… Самара, черти бы вас побрали, а не Ньота, не путайте всеми обожаемый вымышленный мир «Звездного пути» с реальным и не таким уж привлекательным… когда тамошний автократор поднес ей ожерелье из черного горного коралла толщиной с бычью ногу… у них там кораллами принято называть кристаллизующиеся останки местных моллюсков, каковые моллюски имеют обычай таскать свои задницы по склонам гор туда и обратно, обратно и туда, а в процессе этого захватывающего времяпрепровождения питаться чем небеса пошлют, размножаться и дохнуть… цены этому ожерелью не было вовсе, но автократору было начхать, тем более на взаимность рассчитывать ни так ни эдак не приходилось хотя бы по той причине, что Пышка Петроски оснащена парными конечностями и молочными железами, а головой, вопреки ожиданиям, всего одной, тогда как у обитателей Красного Зефира, что в системе Самара-Ухура, вместилищ для мыслительного аппарата наличествовало как раз два… кроме специальных случаев, когда три… а конечностей и прочих украшений физической оболочки — не менее шести, но телесное изобилие второго навигатора Изабеллы Петроски, а в особенности задница… та самая, на которой отныне официально дозволено возлежать мохнатой деснице Медведя Алендиффа… не могли оставить в равнодушии взыскательные взоры братьев наших по разуму. Луис Энрике дель Сарто, более известный как Красавчик Рико, неудачно высадился на Джерманотте, разбил посудину, и сам побился, и теперь отращивал себе новые ребра, бедренную кость и плечо, весь закованный в белые доспехи, что делало его похожим на какого-нибудь дивовидного персонажа из детского комикса про властелинов галактики, ему бы лежать или сидеть сиднем подальше от людской суеты, пока не сформируется утраченное и не срастется разрушенное, но куда там, разве же можно пропустить сборище в «Планетоидах»… все зашумели, задвигались… «Да как же ты умудрился… там же кладбище, болото, мертвая зыбь… детишек обучать пилотажу!.» (Здесь Джильда бросила короткий испытующий взгляд в мою сторону, обиженной реакции не обнаружила и продолжила дозволенные речи.) Красавчик же Рико воздел целую длань, призывая к вниманию, и разъяснил, как именно умудрился и почему. «Не так нужно было, не так!» — заорали со всех сторон. «А как? Ну объясни как, если такой умный, а у меня двести тонн полезного и бесполезного груза, атмосферные потоки, и все это хозяйство булькает, переливается и бьет в борта!.. Я весь экипаж на орбите оставил в катере, в одиночку пошел книзу…» — «Храбрец, мать твою в гравигенную секцию, нужно было второго навигатора прихватить, кто там у тебя второй?» — «Джимми Питкерн». — «А… понятно… дурного не скажу, но в одиночку и впрямь разумнее…» — «Распутин меня вытащил, умница, хитрец, штукарь, такой между дождевых струй проскочит… где он, кстати?» Загоготали, зашевелились, рыскнули по углам. «Здесь он, с какой-то девахой незнакомой… Гриша, как зовут-то подружку?» — «Не ваше дело, бесстыдники, напутали девушку своим ревом и не называйте меня при ней Распутиным, она вашего фольклора не в курсе!» — «А кто же ты есть, как не Распутин?! Зовут Григорием, борода черная, нрав дикий, русский…» — «Григорий Ефимович Капустин, прошу впредь при дамах именовать так и только так…» — «Да кто ж такое выговорит в трезвом-то состоянии?!» — «Распутин, не морочь братьям-звездоходам непарные головы и парные не парь, двигай ко мне по траектории светового луча, сам-то я до тебя нескоро доберусь в своей скорлупе… хочу выпить за твое умение, за твой кураж… и девочку свою прихвати, я ей про тебя такого порасскажу, а отбивать не стану, нынче не мой день, будь спокоен, не в лучшей я форме…» Кто-то подхватил про лучшую форму и спросил, почему не видно Куно Харденбурга, вот уж кто из пижонов пижон, без галстука и в сортир не наведывается. Все в единый момент приутихли, переглянулись и повели глазами долу. «Что я сказал не так?!» Хотя и без того уже все было понятно. Короткий вопрос: «Где и когда?» — «На позапрошлой декаде, система Угерхарнесс. Удаленность — сто восемьдесят два парсека. Вышел на своем „Эфиальте“ из казуального портала в пылевом облаке, поднял защиту с задержкой… ему бы обратно нырнуть в портал, пока не закрылся, и уйти на базу, ремонтироваться, а он пошел на посадку… везунчик, сорвиголова, понадеялся на удачу… сгорел, как китайский фейерверк». — «Вот дурак-то», — проронили без злобы, без осуждения, с одной лишь досадой. Выпили молча, не чокаясь. И уже зазвучало по углам: «Не так нужно было, не так…»

О себе — ни слова. Как будто бы ее там и не было.

Так я тоже умею. Хотя иной раз и проговариваюсь.

— У тебя может создаться впечатление, — продолжает Джильда, усмехаясь, — будто звездоходы — грубые, неотесанные существа, движимые простыми инстинктами и стремящиеся к низменным удовольствиям. Могу тебя заверить: это не так. То, что происходит в «Трех планетоидах», не более чем игра. Стилизация под пиратскую вольницу. Разрядка на массу. Это весело, это забавно, это сближает тех, кто порой не в лучших отношениях. Между тем никто из нас не пьет царскую водку и не закусывает стаканами. Многие, о ком ты услышала, в обычной жизни весьма образованные и даже утонченные натуры. Сеньора Петроски прекрасно музицирует на старинных инструментах вроде клавесина или спинета и, кажется, даже сама сочиняет. Красавчик Рико читает курс сверхточной навигации в Академии астронавтики, я сама у него училась. Поэтому никто и не поверил, чтобы такой ас, как он, мог разбиться на Джерманотте, все сочли, что это какой-то нелепый розыгрыш… Куно Харденбург пишет детские книжки про чизвиков… писал…

Кротко интересуюсь:

— А ты?

— А я? — Джильда строит унылую гримаску. — Занимаюсь благотворительностью. Обучаю вождению юные математические дарования.

Спустя полтора часа мы вываливаемся из экзометрии через регулярный портал в окрестностях Боадицеи, третьей планеты в системе Альфа Центавра. У нас обширная программа, равно познавательная, как и туристическая. Джильда рисует волнующие перспективы: «Когда математика тебе окончательно остофигеет и ты забросишь это пустое занятие, я возьму тебя в компанию штатным пилотом. Будешь выгуливать сюда пожилых искателей впечатлений, так что примечай особенности маршрута…» Здесь мы проведем весьма насыщенные событиями сутки. Нам предстоит на автоматизированном, то есть совершенно безлюдном орбитальном причале дождаться челнока, который доставит нас на поверхность. Боадицея лишена пригодной для человеческого дыхания газовой оболочки. Что вовсе не означает, будто не находится тварей божьих, извлекающих житейские радости из соединений хлора. Насколько они твари и до какой степени божьи, до сих пор ведутся дискуссии, и зачастую аргументация упирается в вопрос, считать ли все это добро жизнью. Но бескрайние, словно вылизанные ядовитыми ветрами, ландшафты Боадицеи трудно назвать однообразными. Сверкающие магическим агатом каменные леса Тевальенсы, закутанная в изумрудное одеяло Нгуффийская тундра, пламенеющие свечи плоскогорья Каттув… Обо всем этом Джильда успевает мне рассказать, пока челнок пронизывает слоистую, как бабушкин торт, зеленую атмосферу Боадицеи, направляясь к федеральной колонии Бригантис, где под куполом защитного поля нас ожидают чистый воздух, угощение и экскурсионный роллобус от туристической компании «Ригель Кентаврус».

…Я надеялась, что в гостиничном номере не окажется зеркал нигде, кроме ванной.

Черта с два.