Дай мне шанс

17

На сей раз Кайли пришла раньше Дэвида. Она и кофе сварила, и бумаги разобрала, и пару факсов приняла — а его все не было, и дождь, еще со вчерашнего дня терроризировавший город, казался унылым и нескончаемым. Грызло душу неясное предчувствие; так бывает, если задерживаешься где-то, просто фатально опаздываешь, и позвонить бы надо, предупредить, но стыдно; и маешься, и думаешь — ну а вдруг все-таки успею, вдруг, хотя знаешь, что не успеешь. И в животе появляется такая холодная тяжесть, а потом звонить уже поздно, и знаешь, что ничего хорошего из этого не получится, и все равно не звонишь.

Потом, конечно, все как-то проходит, но чувство-то было и мучило, вот в чем загвоздка.

Подобная чепуха терзала сейчас Кайли. Она перекладывала бездумно свои бумажки, что-то там отвечала по телефону, мило пощебетала с Мэри, три раза выпила кофе, отчего скоро должен начаться нервный тик, и все дождаться не могла, когда Дэвид придет.

Он появился в двенадцатом часу, почему-то в мокром пальто — капли на плечах его блестели, словно черный рассыпанный бисер, и Кайли подумала: где он так вымок? Откуда так долго шел под дождем? Ведь он на машине ездит. Дэвид коротко кивнул, прошел мимо, обдав прохладой, и скрылся в кабинете. Кайли ждала, что сейчас раздастся привычный возглас: «Кофе!» — и уже даже потянулась к начальничьей кружке, но стукнула дверца шкафа, потом еле слышно заскрипело кресло, щелкнула крышка ноутбука. И тишина. Может, заглянуть, спросить? Или, если сам не зовет, не стоит?

Кайли решила, что не стоит. Наверное, он там думает. Мыслительному процессу мешать нельзя.

Дэвид позвал ее минут через пятнадцать. Выглянул и попросил:

— Зайдите, мисс Уильямс.

От этого обращения — а в приемной никого не было, и потому Дэвид должен был бы назвать Кайли по имени, как обычно! — и от его пятнадцатиминутного молчания ей сделалось совсем муторно.

Он на меня за что-то обиделся, подумала Кайли. Может, я ему кофе вчера не так подала. Или это потому, что я с ним в театры ходить отказалась. Вернее, не в театры ходить, а безумно целоваться на улицах, так это почти одно и то же.

Она осторожно, мелко ступая, словно это могло как-то отменить или отсрочить грядущую неприятность, вошла и остановилась, вопросительно глядя на Дэвида.

— Закройте дверь, — негромко велел он, глядя не на Кайли, а в экран ноутбука. Правая рука лежала на мышке, но Дэвид не щелкал кнопками и колесико не вертел. — И заприте.

Вот так история. Неужели он желает продолжить поцелуи на рабочем месте и опасается, что помешают?

Помедлив мгновение, Кайли все-таки выполнила указание. В случае чего, бегает она быстро.

Да ну, смешно. Скорее всего, речь идет об очередной рабочей тайне, не более.

— Садитесь.

Кайли села на краешек кресла для посетителей, сложила руки на коленях, сильно стиснув ладони. Дэвид все так же смотрел в монитор, причем не рассеянно, а напряженно. Кайли видела, что он не читает. Читал бы — глаза бы двигались. А так уставился в одну точку, и все. Что там такое важное, на экране этом? Фотография английской королевы в обнаженном виде?

Наконец Дэвид оторвался от созерцания ноутбука, но посмотрел не на Кайли, а куда-то ей за плечо. И помолчал еще несколько секунд, лишь затем обронив:

— У меня к вам дело, мисс Уильямс.

— Я поняла. — Кайли на всякий случай мило улыбнулась. Вдруг у шефа несварение желудка, и его мрачный вид — вовсе не из-за нее.

— Это касается сделок с «Брэдли Инкорпорейтед» и «Филадельфией текникс». Вы ничего не хотите мне рассказать?

Кайли похолодела.

Он знает.

Быть того не может.

Она сглотнула, крепче сжала колени. Может быть, и нет. Может, она какую-то бумажку неправильно оформила, в письме глупость написала, или еще что-то.

— Я где-то ошиблась?

— Нет, — горько сказал Дэвид, — это я, похоже, ошибся. В вас. Мне не хочется долго говорить об этом. Сегодня утром мистер Тиммонс, начальник нашей службы безопасности, сообщил мне, что вы отправляли информацию нашим конкурентам, фирме «Викед». Материалы пересланы им с вашего компьютера. Согласно видеозаписи, в это время за компьютером сидели именно вы, и никто другой. Вы это сделали. Зачем?

Небо не упало, но казалось, будто оно трещит над головою и давит, давит неизбежностью падения. Кайли стало очень зябко, и навалился такой стыд, какого она и вообразить себе не могла. Она иногда представляла, что Дэвид все узнает, только не предполагала, что это будет так ужасно — когда он смотрит мимо нее и говорит сухим, словно пожилое дерево, голосом.

— Мистер Элсон… — начала она и снова сглотнула — теперь уже подступающие слезы. — Мистер Элсон, простите меня…

Что толку оправдываться? Она совершила преступление и знала, расплата будет. Рано или поздно. Ну вот, расплата и пришла.

— Значит, вы даже не отрицаете.

Кайли молча покачала головой. Смотреть на Дэвида было непереносимо, и она стала смотреть в пол — на чистое, пропылесосенное уборщицей ковровое покрытие.

— Тогда наш с вами разговор будет коротким. Вы шпионили для чужой фирмы, втерлись ко мне в доверие. Я жестоко в вас разочарован. Впрочем, для такой расчетливой особы, как вы, мое разочарование ничего не значит.

Кайли снова мотнула головой — теперь уже яростнее и резче.

— Нет, значит. Мистер Элсон, позвольте, я объясню…

— Никаких объяснений я от вас не хочу слышать. Вы шпионка. Вы хладнокровно сливали информацию. Какие тут могут быть объяснения? Зачем?

Нет, это не сухость старого дерева, подумала Кайли. Это безводная пустыня Сахара, где на сотни километров только колючки, верблюды и бедуины, — вот что такое его голос. Но она должна, должна хотя бы донести до него почему…

— Мистер Элсон…

— Убирайтесь! — хрипло каркнул он, и Кайли съежилась. Она была виновата и не могла отстаивать свои права. Никак. — Чтоб я вас через пять минут тут не видел! Поработаю денек без секретарши. Все дела по увольнению — с Джоан, а я вас больше видеть не желаю.

Только не заплакать, думала Кайли. Она собралась с духом, подняла голову и поглядела на Дэвида.

Он наконец-то смотрел на нее в упор: на ее красные от стыда щеки, блестящие от непролив- шихся слез глаза и трясущиеся губы.

Что за жалкое зрелище.

— Мистер Элсон, я вовсе…

— Вы отправляли конкурентам информацию. Это так?

— Так.

— Вон!

Он махнул рукой, указывая на дверь, которую несколько минут назад сам же и велел запереть.

— Вон, мисс Уильямс! С меня хватит вашего вранья. Это все.

— Дайте мне объясниться! — взмолилась Кайли.

— Нет. — И это было окончательное «нет». — Уходите. И ни слова больше.

Кайли встала (ноги были ватные, и она даже удивилась, почему они не подогнулись) и медленно пошла к двери. Открыв ее, оглянулась. Но Элсон повернулся к столу спиной, вместе с креслом, так что Кайли увидела только высокую кожаную спинку. Ну и ладно. Ну и пускай.

Глотая слезы, которые наконец-то полились из глаз, она вышла.

Дэвид стиснул шариковую ручку так, что в кулаке жалобно хрустнуло. Пластмасса не выдержала начальничьего гнева. Да черт с ней, с пластмассой. Что теперь делать со своим сердцем — вот что хорошо бы решить.

Он поступил, как и должен поступить начальник, уличивший подчиненного в промышленном шпионаже. Выгнал. С треском. Пусть мисс Уильямс скажет спасибо, что он не укажет настоящую причину увольнения ни в каких бумагах. Вообще-то за это под суд отдают. Тиммонс предлагал.

Дэвид Кайли пожалел.

Он не должен был ее жалеть — и все-таки делал это, потому что она ему нравилась, черт возьми, и он ее хотел — хотел для себя. А она улыбалась, отвечала на шутки, ходила с ним пить кофе — и все время непрерывно обманывала.

Может ли такое быть, что она кокетничала с ним специально, держалась вроде бы недотрогой, а на самом деле у нее имелись далеко идущие планы? Может ли быть, что Кайли Уильямс обманула его даже в этом — в искреннем восторге от совместного времяпрепровождения, в теплых словах, в коротких взглядах из-под пушистых ресниц? Говорят, что мужчины плохо разбираются в женщинах, им нужно все разжевать да в рот положить — и это, похоже, так. Дэвид, который считал себя специалистом по людским душам, людей вообще любил и сотрудничал с ними легко и весело, теперь не мог понять: ну неужели же Кайли его обманула? Всею собой?

Как может человек быть насквозь лживым, лгать в мелочах, обманывать по-крупному и между тем улыбаться ласково, и сама эта улыбка — ложь? Как теперь вообще можно кому-то довериться? Дэвид представил, что встречает однажды девушку своей мечты (после того как забудет Кайли, конечно) — темненькую, большеглазую, похожую на испуганного олененка, которая легонько красит губы бледно-розовой помадой и восхищается искусством ранних фламандцев. И он говорит ей какие-то нежные слова, а она щебечет что-то в ответ… И вот тогда-то он познает сполна, что значит недоверие! Он будет пробовать на зуб каждое ее слово, каждый шаг, каждый жест проверять станет — и все равно никогда до конца не уверится, что она играет с ним начистоту!

Он всегда будет помнить это октябрьское утро, когда позвонил Тиммонс и нейтральным голосом доложил о результатах расследования, и он, Дэвид, потом, не в силах идти в офис сразу, долго ходил по улицам, промок весь, отогревался в «Старбаксе» и потом снова бродил. А потом все-таки пришел в «Лаванду» и там еще тянул, медлил, и в какой-то момент понял, что все — ниточка лопнула со звоном, надо уже что-то решить.

Он решил и остался один. И никаких надежд не осталось.

Кажется, Шопенгауэр писал, что когда люди вступают в тесное общение между собой, то они напоминают дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода — и так все ночи напролет.

Дэвид чувствовал себя чертовым дикобразом. Ода.

Домой идти было нельзя: мать сразу все поняла бы, а ей знать о том, что произошло, не следует вовсе. Кайли отправилась бродить. Она ходила и ходила по улицам, пока день не перевалил за середину, а тогда остановилась и поняла, что ноги окоченели и руки тоже. Она зашла в ближайшее кафе, взяла большую чашку чая, выпила, не ощущая вкуса и чувствуя только, что чай горячий. Домой все еще было нельзя, и она поехала к Биггсу.

Она знала, что надо позвонить Джону и рассказать. Знала, что завтра придется вернуться в «Лаванду» и уволиться окончательно. Сейчас она не могла об этом думать. Она думала только о Дэвиде, о том, как он смотрел на нее, когда прогонял. Нашкодившую кошку гонят ласковее, да и не насовсем. Правильно, кошка всего лишь пакостничает, а не предает. Предательство — исключительно человеческая черта.

У Биггса в магазине почти никого не было; бродила сухонькая старушка, прислушиваясь к тиканью множества настольных часов. Через некоторое время старушка выбрала старый будильник и ушла, весьма довольная и будильником, и собой, а Кайли села на рассохшийся стул и посмотрела на Биггса большими печальными глазами. Тот не стал ничего спрашивать, кроме одного:

— Хотите кофе с имбирным печеньем?

И через некоторое время Кайли сидела с хозяином за столом, пила кофе, и печенье хрустело, и поднимался от чайника мирный парок. Биггс молчал, и через некоторое время Кайли сказала:

— Я сделала большую глупость. И поступила очень, очень нехорошо.

— Вас за это посадят в тюрьму? — спросил Биггс.

— Кажется, нет.

— Тогда все еще поправимо.

— Нет.

— Неисправимых ситуаций не бывает. Кроме смерти. Смерть уже никак не поправишь, а все остальное немножко можно. Украденную вещь можно вернуть, за оскорбление можно извиниться. Но я не думаю, что такая милая девушка, как вы…

— Вы меня совсем не знаете, — перебила его Кайли.

— Почему вы так думаете? Вы хорошо улыбаетесь и любите оранжевый цвет, и вам нравятся загадки, вроде того конверта с пустым листком. Не разгадали еще?.. Я вот думал, может, подержать его над свечкой?.. И вы хорошая. Только и хорошие люди могут ошибаться. Не печальтесь, вы можете все исправить.

— Разве можно исправить, если вы предали человека, которого… к которому…

Нет, Кайли не могла выговорить это вслух. Биггс, впрочем, и так понял.

— Вы подождите, не убивайтесь так. Все придет… само собой.

И тут в ее сумочке зазвонил мобильный телефон.

Кайли долго искала его, а он все звонил и звонил, и когда она его выудила из дальнего кармашка и посмотрела, то увидела, что звонит ее мать. Сердце сразу похолодело и странно стукнулось в грудь.

— Алло? — сказала Кайли, обмирая. — Алло, мам?

— Мисс Уильямс? — произнес далекий мужской голос, и она кивнула, как будто ее могли увидеть. — Это доктор Мэггот. Извините, что не со своего телефона, но так было быстрее. Приезжайте, пожалуйста, в больницу. Вашу маму только что сюда доставили. Вы когда сможете приехать? Мисс Уильямс?..