Дай мне шанс

2

Кайли! Это ты? — крикнула из кухни мама.

Конечно, понятно, что это она, Кайли, — какой грабитель станет топать в коридоре и запирать дверь изнутри, звеня тяжелой цепочкой, — но она все-таки ответила по правилам:

— Я, мам!

Ни за что ей не скажу, думала Кайли. Не нужно ей знать. Ее вообще нельзя волновать, ей надо улыбаться и говорить, что все хорошо и будет хорошо, всегда-всегда. Только правду не рассказывать. Потому что как можно рассказать ей вот эту жуткую правду — что не сегодня-завтра она, Кайли Уильямс, пополнит собою полк безработных секретарш. А сейчас найти работу ой как непросто. Очень непросто.

Она даже немного задержалась на службе, чтобы просмотреть в Интернете вакансии, и пока ничего не нашла. Задерживаться дольше было невозможно, потому что мама начинала волноваться, а волноваться никак нельзя.

Кайли думала: вечером, когда мама уснет, можно будет еще посмотреть. Может, и найдется что-нибудь.

Мать хлопотала на кухне. По всему дому плыл пряный запах печенья, и хотелось зарыться в этот запах пальцами, как в кошачью шерсть, и долго-долго от себя не отпускать.

— Мой руки, — сказала мама, — и за стол. Я спагетти сварила.

Глэдис Уильямс была маленькой сероглазой женщиной; лет ей еще исполнилось не так много, но последние годы и то, что нависло над нею сейчас, давали о себе знать. Пролегли морщинки, и руки подрагивают, и волосы потускнели… Стоя на пороге, Кайли смотрела на мать.

Нет, нельзя ей говорить.

— Мам, ты лекарства пила?

— Конечно, пила. Руки мой давай.

Кайли некоторое время провозилась в ванной, а когда вернулась, то на столе уже стояли две тарелки, и спагетти исходили аппетитным паром, и вилки блестели как серебряные.

Не было у них серебряных вилок. Когда-то были, а теперь нет. Ну и что. Есть и такими можно. Какая разница.

— Как дела на работе? — привычно поинтересовалась мать, ставя на стол плошку с соусом — она любила подавать соус именно в этой плошке, разрисованной причудливо, взятой в том же самом индийском магазинчике, откуда чай. Так веселее.

— Все нормально, — сказала Кайли.

Не рассказывать же о печальных, как у престарелого дога, глазах Файрфокса, о собственной глупой растерянности и о том, что хочется поскорее взять старый ноутбук, которым она пользовалась дома, и прошерстить Сеть на предмет вакансий.

Ничего не происходит. Все как всегда.

Всем известна простая истина: не любишь людей — не будь врачом, не любишь детей — педагогом, не любишь мусор — уборщиком. Хотя с последним можно поспорить. Да и первое с появлением доктора Хауса, сериал про которого с удовольствием смотрела Глэдис, оказывается под вопросом. Но со вторым спорить никак не получается.

За свою жизнь Кайли непрерывно училась много лет. То есть с первого класса школы и весь курс, на котором готовили квалифицированных секретарей. И видела много разных педагогов. Были среди них и те, что вызывали в ней симпатию, но таких случилось двое или трое за все время обучения. Прочие же оказывались либо скрытыми садистами, находившими удовольствие в том, чтобы помучить детей, либо равнодушными, поглядывавшими на часы — когда домой можно будет уйти. Называться педагогом и быть им — разные вещи, эту истину Кайли поняла давненько. И так странно, что именно эти педагоги научили ее тому, как она живет сейчас.

Научил один случай. Тогда ей исполнилось двенадцать лет.

Произошло это ранней осенью, в первые дни сентября. До физики и химии ученики еще не дошли, потому учиться было не так противно, как несколько лет спустя. Классная руководительница Кайли была неплохой женщиной, вела дополнительные занятия с трудными подростками — в основном, с «цветными» из соседних кварталов, где вовсю царствовала преступность. Кайли участвовала в самодеятельности, была активным участником жизни класса. Она вообще была активным ребенком. Ее активность все испортила в один не самый прекрасный день.

Она теперь уже не могла вспомнить, как называется тот урок, когда после занятий класс собирается и обсуждает что-то со своим классным руководителем. Классный час или классный урок? Теперь, на работе, это называют летучками и разбором полетов. Давно это было. Но детали не так важны.

На одном из таких часов классная начала издалека. Она завела какую-то речь, Кайли уже не помнила, как и что она говорила, помнила лишь, что вдруг учительница назвала ее имя и вызвала к доске. Кайли вышла. Она была неплохой ученицей, хоть французский и математика у нее всегда хромали, но ее было за что похвалить, и она подумала: вот он, мой час! Сейчас классная скажет о ней несколько хороших слов, и будет настроение весь день, и дождь за окном уже не будет унылым, и можно забыть, что учиться еще так долго — целую длинную, холодную зиму учиться!

Это был тот случай, когда Кайли получила один из самых важных уроков от жизни: жди плохого вместо хорошего, и будет не так больно, когда твои ожидания оправдаются.

Ее не стали хвалить. Напротив. Доска стала для нее… Ну как его? Столбом позора? Где бичуют, или что-то вроде того. История ей тоже плохо давалась… Классная начала стыдить Кайли, долго и методично, потряхивая номером газеты «Вечерний Нью-Йорк» за прошлый месяц. Что же было в этом номере, от чего так замер весь класс? Кайли сначала не понимала, понимание явилось не сразу.

А потом она вспомнила. Это было в конце августа. Кайли проводила каникулы у бабушки в Гарлеме, тогда бабушка еще была жива. И в ее квартирке в старом доме пахло так хорошо — отдыхом и приключениями. Гарлем, конечно, но все-таки… Каникулы. Беззаботность и расслабленность. Бабушка у Кайли была чудной. Она любила яркие цвета, курила на кухне и иногда ездила автостопом. Она же получала «Вечерний Нью-Йорк» по подписке. И как-то раз она прочла Кайли заметку. Нью-йоркским школьникам предлагали позвонить в редакцию и побеседовать с журналисткой на предмет своей жизни в школе. Мол, для публикации ей нужно опросить учащихся. Почему нет? Бабушка дала Кайли газету, и Кайли позвонила. Банальные вопросы. Даже неинтересно. Как зовут? Где учишься? Какие предметы нравятся? И вообще нравится ли в школе?

Что бы вы ответили на месте Кайли? Врать она тогда не умела, сложную науку сию постигла, уже став взрослой. Да и незачем ей было врать. Что такого в том, что ей скучно на математике, она ее не очень любит, что в школу ей иногда не хочется идти и вообще ей там не очень нравится?

Большинство учеников думают так же. Некоторые ненавидят школу лютой ненавистью, с ее партами, охраной на входе и заляпанной доской. Однако обычно это не имеет таких последствий.

Классная выходила из себя, тряся газетой. Она обвиняла Кайли в неуважении к ней, к директору, к святым стенам родной школы. Это был позор! Позор для нее, для всего класса, для директора, ну, и конечно, для школы! Как Кайли могла так поступить с ней и со школой?! Другие дети написали, как они любят свои школы, а ты! То есть Кайли вот так в спину нож воткнула!

Кайли долго не понимала, за что ее ругают. За правду? Наивный ребенок. Теперь-то она знала, что правду очень часто нужно прятать поглубже и не высовываться. Знать-то знала, но делать как следует так и не научилась.

Класс недоумевал. Потом ему просто стало все равно. Среди одноклассников Кайли не было ярых защитников школы и ее чести, чтобы они начали активно травить провинившуюся соученицу.

Но классная не унималась. Сначала Кайли пыталась что-то отвечать. А потом поняла, что это бесполезно, и умолкла. Стоять у доски она уже устала, ей было обидно, очень обидно. Но Кайли считала, что права, и не собиралась отступать. Однако дети хитры по своей натуре. Кайли поняла, что ей не уйти от классной, если хотя бы не притвориться, что раскаивается. Она сильно постаралась и заплакала. Слезы ее классная сочла признаком осознанной вины и, положив газету на стол, разрешила Кайли сесть.

Стоит ли говорить, что Кайли возненавидела ее после этого?

Когда урок закончился, мать одной из одноклассниц Кайли, которая работала в школе, погладив девочку по голове, сказала:

— Все нормально, ты не виновата, репортеры все время что-то врут, выворачивают слова наизнанку.

Конечно, Кайли была не виновата. И она это понимала. Виновата была ее классная. Кайли теперь уже не помнила ее фамилии, только имя — Долли. Теперь она уже не ненавидела ее. Хотя, если бы встретила на улице, никогда бы не поздоровалась. Обида никуда не делась.

Сейчас Кайли смотрела на эту историю как бы со стороны. И ей казалось, что, поведи она себя иначе, если встала бы и гордо заявила о своих правах быть честной, конфликт был бы исчерпан. Хотя… Но в то же время она понимала, что была ребенком, недурно воспитанным, и считала, что перечить взрослым — тем более учителям — неприлично.

Педагог может ненароком обидеть ребенка, но все равно будет в этом виноват. На то он и педагог, чтобы предвидеть возможные обиды детей и уметь их избегать. Но педагог не имеет права намеренно унижать или оскорблять своего ученика. Если он так поступает, он не педагог, да и человек так себе, потому что победа над слабым не делает чести никому.

И вот после того случая Кайли уяснила, что правда никому не нужна, что ждать лучше плохого, а хорошее будет сюрпризом. Зато она была подготовлена. Может, потому и не стала рыдать над возникшей проблемой.

А увольнение — проблема, и еще какая. Огромная проблема, учитывая то, что деньги требуются постоянно, и еще больше их требуется для того, чтобы ее мать смогла жить.

Глэдис нужна была пересадка сердца.

Проблемы с этим жизненно важным органом обнаружились несколько лет назад, когда Кайли работала в первой своей фирме, начинала помощницей секретаря. Вдруг на плановом обследовании врач забеспокоился, снял еще раз электрокардиограмму, отправил на дополнительное обследование, и обнаружилось — порок. У него имелось длинное и сложное название, о котором старались не думать.

Тут же потребовались деньги на лекарства, и Кайли устроилась на дополнительную работу. Потом перешла в фирму, где торговали малиновым и салатовым и предлагали хорошую зарплату. Она крутилась, как могла, но денег все равно не хватало. Особенно их стало не хватать в последние полгода, когда пришло понимание: пересадки не избежать.

Конечно, Глэдис числилась в федеральной программе. Конечно, там была очередь длиной в несколько километров, а мамин случай считался не самым сложным и не самым срочным. Конечно, она держалась молодцом и старательно не думала об этом. Но Кайли не могла все оставить в подвешенном состоянии. Если требуется платная операция — она постарается добыть деньги. И она старалась. Деньги добывались, но все в каких-то небольших количествах, а больше зарабатывать Кайли не умела.

Она не была финансовым гением, и редким специалистом тоже не была. Она не хотела раньше для себя особенной жизни, где все сияет, искрится и каждый день приключения. Хотелось простого: уютный дом, муж, дети — да только все это как-то обходило стороной. А в последнее время и вовсе не до того.

Дом… Кредит еще не выплачен, а она теряет работу. Где взять денег? Где взять их сразу много? Не банк же грабить, в самом деле…

Был одиннадцатый час. Мама отправилась спать (она соблюдала режим), и Кайли притащила на кухню ноутбук, натужно скрипевший старыми потрохами и дышавший почти интимно. Скоро машинка отдаст концы, но пока работает. На вечер ее хватит.

Вакансий было немного. Кайли выписала несколько вариантов, чтобы позвонить завтра, и отправила резюме по имеющимся электронным адресам. А вдруг повезет.

Она читала очередной пассаж в духе «требуется секретарша не старше 25 лет, рост от 170, блондинка», когда завибрировал мобильный телефон.

Этим аксессуаром — подержанным и дышащим на ладан, как и компьютер, но все же рабочим — Кайли обзавелась, когда стало известно о болезни матери. До этого обходилась так. А тут понадобилось, чтобы делать контрольные звонки и чтобы мать всегда могла позвонить, если нужно. Номер был известен еще лечащему врачу мамы и паре друзей Кайли. Например, лучшей подруге Ширли. Однако та уже три месяца как улетела работать в Австралию — вернуться же должна только года через два. Электронных писем было маловато для полноценного общения, а звонила Ширли редко. И это точно не она.

Кайли бросила взгляд на экранчик мобильного телефона. Ага.

Привет, Джон.

Она встала и закрыла дверь на кухню, чтобы не разбудить мать громкими разговорами.

Привет, Кайли. Как твои дела?

Как обычно. — Сразу вываливать на Джона свои беды не стоило. Да и не факт, что они его касаются. К тому же если он звонит так поздно, то по делу. — Что-то случилось?

Нет, ничего, но мне необходимо с тобой встретиться.

Давай завтра после семи.

А нельзя сейчас?

Кайли вздохнула.

Почему сейчас?

Срочный разговор. Ну сделай мне одолжение! Это не займет много времени.

Кайли бросила взгляд на часы.

Ладно. Полчаса, не больше. Я надолго не могу уйти.

Хорошо-хорошо. В кафе на углу, идет? Через пятнадцать минут.